Найди меня среди шторма
Устраиваюсь поудобнее на диванных подушках.
– Как у вас дела? Как поиск соседки?
Лив издает сухой смешок.
– Все в точности как я и ожидала. Вчера тут было семь человек: два парня и пять девушек.
– Пятеро из семи? И кто же проводит предварительный отбор?
– Адам. При поддержке Олли.
– А Кьер?
– Сказал, что воздержится.
– Чего это вдруг?
– Потому что ему наплевать. Кьер говорит, что единственная, кого бы он хотел видеть в соседней комнате, не потянет дополнительную плату, и как назло, он прав. – Лив вздыхает. – А я пока размышляю, каким образом это осуществить.
– Почему так резко?
– Потому что в числе основных претендентов на победу две кандидатки: одна выглядит как «Мисс Вселенная», а вторая – как Эбби, только еще выше и навязчивее.
– Ты преувеличиваешь.
– Только в том, что касается «Мисс Вселенной». Возможно, она всего лишь «Мисс мира».
– Лив! – смеюсь я. – Какая разница, как она выглядит… мне даже представить себе трудно, чтобы Кьер хоть немного ей заинтересовался.
– Может, и так, но вот копия Эбби заинтересовалась Кьером. И это настолько очевидно, что в какой-то момент у него не получалось делать вид, что он ничего не замечает.
– И что она делала?
– Поначалу ловко флиртовала с Адамом и Олли, среди прочего упомянула, что работает в модельном агентстве, и уточнила, помешает ли кому-то, если она время от времени будет приводить к себе подружек? После этих слов на лбу у Адама большими буквами засветилось «КОМНАТА ТВОЯ».
– А дальше?
– Дальше Адам заявил, что для него вопрос, кому сдать комнату, по сути, решен, после чего Олли утащил его на кухню, чтобы там еще раз обсудить «Мисс Вселенную», полагаю. А эта Сэди – так ее зовут, кстати – начала расспрашивать Кьера, что он изучает и чем можно заняться в Дублине, поделилась, что с радостью бы выбиралась из общежития, и все в том же духе, а знаешь, что она сделала потом?
– Уселась к нему на колени?
– Не прямо так. Просто спросила, что он делает по вечерам и не покажет ли ей как-нибудь Дублин. Якобы она только недавно сюда переехала и порой чувствует себя одиноко.
– А Кьер?
– Кьер уставился на нее тем взглядом, который, к сожалению, не умеет выключать, прежде чем сказать, что у него уже есть планы, а именно со своей девушкой. И при этом посмотрел на меня, и эта Сэди – впервые, если что – тоже повернулась ко мне, и знаешь, что сказала потом?
– Что?
– Она заявила: «Ой, вот блин, а я-то надеялась, что ты не с ним». А дальше спросила, живу ли и я тут, а когда я ответила, что нет, она разулыбалась во весь рот!
– Да ладно…
– Она настоящая Эбби, – мрачно заключает Лив.
– Кьер покончил со всеми Эбби на свете.
– Понимаю, но с нее станется ночью случайно ошибиться и зайти в чужую комнату. Голой.
– Тогда пусть Кьер наложит на нее вето, когда ребята будут выбирать.
– И тогда вместо нее въедет «Мисс Вселенная» или любая другая и, Айрин, ты же знаешь Кьера, если они не приведут девушку, которая полностью отреклась от парней, у нее при любом раскладе снесет от него крышу.
– Да уж, вероятность высока, – признаю я. Кьер и Джош в этом отношении не сильно друг от друга отличаются.
– Мне это не нравится, – печально произносит Лив. – И дело правда не в том, что я не доверяю Кьеру, но несмотря ни на что, это тупое ощущение никуда не уходит.
– Ты могла бы настоять на том, чтобы они нашли соседа-парня.
– Могла бы, наверное, но кардинально от этого ничего не изменится. Эффект, который Кьер оказывает на противоположный пол, меня и в Каслданнсе напрягал, а уж здесь, в Дублине… а мы к тому же иногда не видимся по неделе, а то и по две. Прямо сейчас я вообще не хочу возвращаться.
– Поговори об этом с Кьером.
– Да, стоило бы. Но я не хочу, чтобы он посчитал меня ревнивой или истеричкой. Он же действительно ничего не делает. А я вряд ли имею право требовать, чтобы он разгуливал по округе с пакетом на голове.
Представив себе эту картину, я едва не прыскаю от смеха, но сдерживаюсь, поскольку в шутке Лив есть доля правды.
– Я бы в любом случае поговорила с Кьером, Лив, – повторяю я. – Какое-нибудь решение, кроме пакета, точно найдется.
– Тебе приходит в голову хоть одно?
– Я об этом подумаю.
– Подумай, – просит Лив, тихонько вздыхая. – И я подумаю. А у тебя там как дела?
Я на миг прикрываю глаза.
– Давай представим, что Джошуа Хейс предложил подобрать тебе идеального мужчину. Ты бы на это согласилась?
Тишина. А затем:
– Что, прости?
– Вот и я так сказала.
– Еще раз с самого начала. Что хочет Джошуа Хейс?
Проходит какое-то время, пока я рассказываю Лив, как дошло до этого сумасшедшего предложения, а когда выкладываю все до конца, слышу, как она широко улыбается, произнося следующую фразу:
– Позволь ему это сделать!
– Серьезно?
– Ну конечно! Почему нет? Есть тысяча аргументов «за».
– Назови хотя бы три.
– Во-первых, он определенно устроит из этого что-нибудь забавное, во-вторых, ты в любой момент можешь пойти на попятную, а в-третьих, за десять минут ты раз сто произнесла его имя.
Последнее наблюдение Лив заставляет меня на пару секунд задержать дыхание.
– Ну, да, иначе как бы я объяснила, с чего он…
– И говорила ты это примерно так: «Джош…» – Его имя Лив буквально выдыхает.
– Я так не делала.
– Делала.
– Нет.
– Почти.
– Лив…
– Айрин, ну что такого случится? Просто скажи, что хочешь быть в курсе того, что конкретно он планирует, прежде чем станешь в этом участвовать.
– Не знаю…
– И у меня для тебя четвертая причина.
– Какая?
– Ну, если уж ты якобы не говорила: «Джош»… Не задумывалась, что всю эту историю он придумал, чтобы самому сходить с тобой на свидание?
– Лив, это было бы причиной, если бы он меня в принципе интересовал, тем более что и ему это явно не нужно.
– Да ладно, мне кажется, он тебя увидел и потерял голову, а теперь хочет выглядеть оригинальным, когда представит в качестве потенциального кандидата себя самого.
Слова подруги пробуждают что-то глубоко внутри меня, но я быстро закапываю это чувство еще глубже. Не хватало только встречаться с парнем, который исчезнет через три недели. Да еще чтобы в итоге он мне понравился.
– Лив, это полный абсурд. Даже если и нет. Может, спросишь, интересует ли меня это вообще?
– Тебя это вообще интересует?
– Нет.
Лив хохочет.
– Когда приедешь, я вас познакомлю, и ты сама поймешь, что он всего лишь хочет развлечься и я там далеко не на первом месте, – произношу так решительно, что Лив ни за что бы не заметила, что к такому выводу я пришла только несколько секунд назад.
– Ну и все-таки… что ты теряешь?
– Кроме чувства собственного достоинства?
– Да, именно. Знаешь, Айрин… – Лив медлит.
– Что?
– Просто представь, что из всей этой чокнутой истории что-нибудь на самом деле получится, и я сейчас не о Джошуа Хейсе… иногда ты выглядишь… грустной.
– Потому что перерабатываю.
– Но в такие моменты вид у тебя не такой, будто ты переработала, а будто тебе одиноко, – уточняет Лив. – Ведь каждому нужен человек, на которого можно положиться. Порой мне кажется, что ты сама для многих стала этой опорой, но никто не стал ею для тебя.
* * *Знаю, что подруга старалась достигнуть противоположной цели, но в результате наш разговор приводит к тому, что я окончательно отбрасываю это совершенно безумное предложение. Одно дело ввязаться в спор с Джошем, рассчитывая на парочку весело проведенных часов, но совсем другое – внезапно поймать себя на желании, чтобы у него получилось. Настолько я еще не отчаялась.
Я почти в ярости на них обоих: и на Джоша, и на Лив, потому что целый день ощущаю странное беспокойство. Обычно такое со мной происходит только посреди ночи, а не когда я вечером стою перед мешками с бельем и завязываю последний из них.
Внезапно сверху доносится стон, вследствие чего я снова вспоминаю про беруши. Лучше занести их маме прямо сейчас. Все воскресенье Уиллоу и Шейн не показывались, но вернулись чуть больше получаса назад.
По крайней мере Джоша и миссис О’Брайен нет. Кстати, пожилая леди в середине дня возвращалась с прогулки по горной тропе неподалеку, лишь чтобы переобуться и сразу же уехать куда-то на машине. Она собиралась взглянуть на Кахергалл – круглый каменный форт вблизи Кэрсивина, – а потом где-нибудь поесть. Я как раз успела отдать ей новые батарейки, прежде чем она снова исчезла.
Отыскав беруши в ящике между спичками, квитанциями и полотенцами для посуды, слышу со второго этажа мамин голос, и на этот раз он выкрикивает не мое имя.
Уже в следующий миг я несусь через прихожую и вверх по лестнице. О боже. Ушам своим не верю. Именно этого я опасалась много недель, даже если где-то в глубине души не верила, что все в действительности зайдет так далеко.
Моя мать стоит перед комнатой влюбленной парочки, Шейн застыл в дверном проеме, из одежды на нем только полотенце, обернутое вокруг бедер. Своим телом он заслоняет перепуганную Уиллоу, которая, завернувшись в покрывало, выглядывает из-за его спины. В его глазах полыхает с трудом подавляемый гнев. Однако это ничто по сравнению с мамой, которая с перекошенным от злости лицом мечет взглядом молнии.
– Естественно, меня это касается, молодой человек! Если вы и ваша подруга не в состоянии соблюдать тишину в отведенное для этого время…
– Мам!
Три головы оборачиваются в мою сторону. На маме надет банный халат, она некрепко его завязала, и между полами виднеется ткань застиранной светло-зеленой ночной рубашки.
– Прошу прощения! Мне очень жаль, – обращаюсь я к Шейну, и в ответ на это мама снова начинает причитать:
– Ты извиняешься, Айрин? За то, что некоторые своими стонами и криками не дают спать нормальным людям? Да это же ни в какие…
– Замолчи, пожалуйста! – ору я, перекрикивая мать, которая обиженно поджимает губы, разворачивается на пятках и короткими шагами топает к своей двери. Там она еще раз оглядывается.
– Это мой дом, Айрин. На случай, если ты забыла!
С оглушительным хлопком ее дверь закрывается.
О господи. Как она могла… как она только могла…? Я в отчаянии смотрю на Шейна и Уиллоу.
– Я ужасно извиняюсь, надеюсь…
– Это ваша мать?
– Это абсолютно не важно, Шейн. – Уиллоу плотнее кутается в покрывало. – Давай… давай просто соберем вещи. – Девушка очень бледна, нижняя губа подрагивает, пока она скованно мне улыбается. – Мне жаль, что мы так… так громко, я совсем об этом не задумывалась…
– Это самая обыкновенная наглость, – цедит Шейн. – И да, по-моему, собрать вещи – очень хорошая идея!
Он проходит мимо подружки в глубь номера и яростно срывает с себя полотенце. Я поспешно перевожу взгляд на лицо Уиллоу, чтобы не видеть его обнаженную пятую точку.
– Мне правда очень жаль, – повторяет она, – но мы хотели бы съехать. Ты же понимаешь… ну, Шейну уже не будет здесь комфортно, и мне, честно говоря, тоже. Думаю, завтра рано утром мы уедем.
– Нет-нет, разумеется, я понимаю. Не извиняйся, это я сожалею, все это было совершенно неприемлемо, и я поговорю с матерью, и… конечно же, вам не нужно оплачивать будущую ночь и прошлую.
Уиллоу на мгновение кладет руку мне на плечо.
– Спасибо, – просто говорит она, и по румянцу, который ползет вверх по ее шее, я понимаю, что шок постепенно сменяется неловкостью. Затем она закрывает дверь.
Пару секунд я так и стою с опущенной головой, стараясь успокоиться. Неужели мама на самом деле это сделала. Вытираю рукавом выступившие на глазах слезы. Зачем она так поступает? С тех пор как я обслуживаю маяк, финансовое положение у нас улучшилось, но это нелегко. Утренний отъезд Уиллоу и Шейна будет означать недельный убыток от номера, и я даже боюсь себе представить, какой отзыв они оставят на сайте бронирования.
Мама годами управляла «Морскими ветрами», она ведь должна понимать… Больше всего мне хочется немедленно вломиться в ее комнату, но прямо сейчас однозначно неподходящее время. Прежде мне нужно постараться взять себя в руки, чтобы не убить ее на месте.
5
На следующий день мама не появляется за завтраком. Подозреваю, что ей неудобно за вчерашнее поведение, и она, вероятно, избегает лишний раз пересекаться с Уиллоу и Шейном. Могла бы и не переживать на этот счет, поскольку они уносят свои вещи в машину еще до восьми утра.
Прощание выходит крайне неловким. Шейн едва смотрит на меня, лишь Уиллоу улыбается, но от моего предложения позавтракать в «Морских ветрах» все-таки отказывается. Наблюдая, как отъезжает их автомобиль, я ощущаю себя подавленной, растерянной и невероятно расстроенной.
Вскоре после этого делаю все от меня зависящее, чтобы миссис О’Брайен не сообразила, что настроение у меня ниже плинтуса. С Джошем часом позже разыгрываю тот же спектакль. И когда он наконец поднимается, чтобы покинуть столовую, издаю вздох облегчения. Слава богу, можно сбросить маску.
Стоило убрать с четырех столиков и начать отмывать сковородки, покашливание за спиной заставляет меня подпрыгнуть.
– Все в порядке?
Джош стоит, прислонившись к дверному косяку, руки в карманах брюк, и взгляд у него непривычно серьезный.
– Конечно. – Снова нацепляю на себя радостную маску, выключаю кран и стаскиваю с рук дурацкие резиновые перчатки для мытья посуды. – А почему ты спрашиваешь?
– Ты сейчас была такая… – он быстро подергивает плечами, – …другая, не как обычно.
Мне определенно стоит поработать над невозмутимым выражением лица.
– Просто я была… извини, кое-какие проблемы.
– Значит, со мной это никак не связано?
– С тобой? – ошарашенно отвечаю я. – С чего бы?
Уголки его губ робко подрагивают.
– Иногда я недостаточно долго думаю, прежде чем что-то сказать. Или предложить.
– Ах, ты об этом… нет. Нет, это совсем не имеет отношения к твоей дикой идее подобрать мне пару.
Энергично мотаю головой, а Джош вынимает руки из карманов.
– Хорошо. Я не хотел тебя обидеть.
– Ты не обидел, правда не обидел. Я вообще ни секунды больше об этом не вспоминала, – утверждаю, на всякий случай уставясь на сковородку в раковине. – Не беспокойся, я не особенно серьезно это восприняла.
Пробую ему улыбнуться, и он улыбается в ответ. Потом отталкивается от стены, пересекает кухню и направляется в мою сторону, пока не останавливается всего в полуметре от меня.
Мне бы хотелось знать, как выглядит темная синева его глаз на ярком солнечном свете. Еще хотелось бы знать, какими окажутся на ощупь его густые волосы, если пропускать их между пальцев. И кроме того, мне бы очень хотелось знать, почему большая часть моего мозга внезапно перестала функционировать, а оставшаяся заостряет внимание лишь на том, что мужчина, который в данный момент стоит практически вплотную ко мне, буквально притягивает меня к себе.
– Я тут подумал, взгляну-ка я на сад, – произносит Джош, и его слова совершенно не сочетаются с тем, что я вроде бы читаю у него на лице.
– Ладно. – Одно-единственное слово. Неплохое начало. А теперь просто продолжай говорить и не забывай дышать. – Можешь оставить дверь на террасу открытой.
Джош отступает назад и шагает к стеклянной двери, через которую на кухонный пол падают лучи солнца и заставляют дерево сиять, как янтарь.
– Кстати, я говорил тогда абсолютно серьезно. – Он поворачивает круглую металлическую ручку. – Я многое говорю серьезно, даже если так не кажется.
Последняя улыбка, прежде чем выйти в сад, и я вижу, как он закрывает глаза, обращая лицо к солнцу.
* * *Уже почти наступил вечер, когда я признаюсь самой себе, что пора перестать откладывать столкновение с мамой. Я убралась в номере Уиллоу и Шейна, снова отметила его свободным для бронирования в интернете, сходила за покупками, прошлась с пылесосом по всему дому и вымыла холодильник изнутри, что, естественно, было необходимо, но еще долго не настолько, чтобы занять первое место в моем списке приоритетов.
Следующие часы я бы в тысячу раз охотнее расслаблялась в саду, ухаживая за цветами, вместо того чтобы подниматься на второй этаж, но время сейчас самое подходящее. Миссис О’Брайен приблизительно полчаса назад ушла гулять, после чего собиралась сразу отправляться в Кэрсивин, чтобы поесть там в том же ресторане, что и вчера. Джоша тоже нет. А предстоящий разговор мне точно хочется провести без посторонних ушей.
Хотя на протяжении всего дня ни о чем другом больше думать не могла, я до сих пор не решила, с чего начать. Стучусь в дверь маминой комнаты. Злость во мне улеглась, осталась только глухая тяжесть, своеобразная форма отчаяния, которая подпитывается безнадежностью. Достаточно лишь воскресить в памяти выражение ее лица вчера вечером, чтобы осознать, что пробиться к ней будет нелегко. Если мне вообще это удастся.
Через пару секунд стучусь второй раз, и теперь доносится грубое: «Да», причем с такой громкостью, что становится ясно: мой первый стук мама вряд ли не услышала.
Как обычно, она восседает, как на троне, в своем кресле и сегодня даже не поднимает взгляд, когда я переступаю порог.
– Нам надо поговорить, – с ходу начинаю я, садясь в изножье ее кровати. Выжидательно смотрю на ее опущенную голову, однако, когда раздается шелест страниц журнала, который она листает, делаю глубокий вдох и выдох.
– Тебе не идет на пользу целыми днями торчать в комнате. Ты себя хоронишь и меняешься из-за этого. Вчера вечером с постояльцами ты говорила совершенно неподобающим тоном и сама прекрасно это понимаешь. Между прочим, сегодня утром они съехали, если вдруг ты не заметила. На обе ночи, которые они здесь провели, я не выставила им счет.
Жду реакции, однако она заключается лишь в том, что мама принимает целиком сосредоточенный на журнале вид и перелистывает следующую страницу.
– Ты управляла «Морскими ветрами» десятки лет, у тебя были куда более проблемные постояльцы, чем эти двое. Всего-навсего милая, по уши влюбленная парочка, которая наслаждалась друг другом. Чем они тебе помешали?
Тишина в помещении становится давящей, во мне снова медленно разгорается гнев.
– Хватит меня игнорировать! Мы потеряли прибыль за целую неделю, за такой короткий срок номер определенно никто не снимет. Я тут изворачиваюсь ради каждого цента, а ты своим поведением чинишь мне препятствия!
Так как она до сих пор не сводит взгляда с журнала, я продолжаю, стараясь контролировать себя.
– Дальше так продолжаться не может, понимаешь? Я понимаю, что тебе плохо, но ты все равно должна прекратить изводить гостей, иначе…
– Иначе? – Мама высоко задирает голову. – Иначе что, Айрин? Иначе ты вышвырнешь меня из собственного дома? Вот уж нет! – Я шокированно таращусь на нее. У меня на языке крутится другое, но я даже не пытаюсь ей ничего доказать, ведь впечатление такое, что прорвало плотину. – Я продам «Морские ветры», прежде чем меня выгонят отсюда, – визжит мать. – Этот дом принадлежит мне, я могу делать тут все, что захочу. И если я жалуюсь, что из другой комнаты доносятся такие звуки, будто кто-то запер кошку в холодильнике, то имею на это полное право!
– Послушай…
– Нет, это ты меня послушай, Айрин! – Она обеими руками обхватывает подлокотники кресла, журнал падает на пол, у нее изо рта вылетает капля слюны, настолько яростно мама выплевывает слова. – Ни за что я не позволю собственным дочерям меня тиранить!
– Никто не собирается тебя тиранить, но…
– Установи внутренние правила! Когда я в свое время отвечала за «Морские ветры», подобного ни разу не происходило! Тогда было само собой разумеющимся соблюдать тишину в обыкновенное время отдыха и…
– Но ты больше не отвечаешь за «Морские ветры»! Теперь это моя забота! И хватит разыгрывать из себя дряхлую старуху со второго этажа!
Мама хватает ртом воздух, у нее на щеках неожиданно вспыхивают багровые пятна.
– Так вот кто я, по-твоему, да? – произносит она дрожащим голосом.
Тут же проснувшиеся во мне угрызения совести вынуждают перейти в контратаку.
– Перестань цепляться к словам! Я этого не говорила! Но ты ведешь себя невыносимо, я каждый раз боюсь, когда ты встречаешься с гостями! Вчерашним вечером…
– Пожалуйста, уйди, Айрин, – перебивает мама. Она сидит очень прямо и смотрит мимо меня. – Ты права. Так не может продолжаться. Я чувствую себя старой. Мне не хватает покоя. Но это мой дом.
Ее дом, ее дом. Мне как никогда раньше хочется побросать шмотки в чемодан и свалить отсюда.
Но я не в силах уехать, просто не могу. Иначе кто позаботится о маяке? О постояльцах в «Морских ветрах» и подтвержденных бронированиях? А если мама осуществит угрозу, мне придется организовывать оформление закрытия, мне надо будет… если она действительно продаст «Морские ветры»…
Чувствуя, словно сдавливает грудную клетку, я встаю.
Мама опускает глаза и тяжело дышит. Потом нагибается за журналом, который выронила, и когда через миг шорох перевернутой страницы нарушает тишину в комнате, я решаю высказаться в последний раз. Собственный голос кажется мне чужим.
– Я тебя не понимаю… до меня просто-напросто не доходит, почему ты себя так ведешь. Вот уже два года я каждую свободную секунду трачу на «Морские ветры». Я взвалила на себя то, что ты однажды бросила, и… я не виновата в том, что случилось между тобой и папой! И я не Сюзанна. Ты, черт возьми, не на том человеке срываешь свою злость!
После этого я остаюсь на месте достаточно времени, чтобы уяснить, что все, сказанное мной, просто отскакивает от слоя льда, которым мама себя покрыла. Поэтому разворачиваюсь и, уходя, громко хлопаю за собой дверью.
Не успеваю отойти и на пару шагов, как в заднем кармане джинсов вибрирует телефон. Сюзанна.
Как меня все достало.
Нервным движением сбрасываю входящий вызов и выключаю мобильник. Вообще-то сейчас мне нужно сервировать столы к завтраку на утро. Нужно проверить, не поступали ли запросы на свободный номер, нужно утешить Сюзанну и проявить понимание к матери, мне нужно…
Мне нужен воздух.
* * *Моя цель – «Брейди», однако, когда я дохожу до прибрежной улицы, вспоминаю, что сегодня понедельник и паб закрыт.
Недолго думая, перелезаю через широкую каменную стену, отделяющую Каслданнс от моря, и шагаю вниз по камням и торчащей из песка траве до самой воды, где сворачиваю направо, в противоположном направлении от гавани. Бухта в Каслданнсе окружена высокими крутыми скалами, но можно довольно долго идти по пляжу, пока он в итоге не закончится.
Небо уже какое-то время назад приобрело нежный сиреневый оттенок, а теперь и солнце превратилось в ярко горящий диск посередине красной полосы облаков, которая растягивается вдоль линии горизонта. Небольшие облачка озарены оранжевым сиянием на фоне окрашивающегося в ночную синеву неба. Я останавливаюсь, обняв себя руками, чтобы посмотреть, как бесконечное море сантиметр за сантиметром поглощает солнце. Его свет придает песку под моими ногами красноватый оттенок, пока наступающие серые сумерки не начинают скрадывать цвета. После того как солнечные лучи мерцают в последний раз, я наконец иду обратно.
Я больше не злюсь, но на душе остается какая-то тяжесть, чувствую себя подавленной. Однако, несмотря ни на что, я широкими шагами спешу по пляжу домой. Там, невзирая на все неприятности, все еще много дел.
Мысли продолжают крутиться вокруг маминых слов. Больше нельзя исключать, что она на самом деле способна продать «Морские ветры». Но куда она тогда денется? И что буду делать я?
Взгляд теряется среди бледно-розовых облаков над морем, затем я сую руки в карманы и разглядываю только матово переливающиеся осколки ракушек в песке.
Бесполезно изматывать себя подобными вопросами. Об этом я задумаюсь, если все правда зайдет настолько далеко. До тех пор это всего лишь брошенные в пылу ссоры угрозы. Завтра утром будет видно, сколько из них переживет ночь.
В любом случае она нуждается в помощи. Понятия не имею, в чем та должна заключаться, по крайней мере у меня не получается вытащить мать из раковины, куда она спряталась, как рак-отшельник. Тот, который острыми как лезвия клешнями схватит за пальцы, стоит слишком к нему приблизиться.
Когда-то мама была счастливой энергичной женщиной, которая много пела и еще больше смеялась, одной из тех, кто становился сильнее, преодолевая испытания. Я еще помню, как она однажды решила вязать свитера, шарфы и шапки, потому что одна вечно повторяющаяся финансовая помеха грозила перерасти в настоящий кризис. Мы с Сюзанной часто сидели рядом с ней у камина, и пусть вязание было не хобби, а работой, эти вечера стали моими самыми любимыми детскими воспоминаниями. Мы пересказывали друг другу события дня, в какой-то момент Сюзанна начала вязать собственный шарф, а у меня была специальная машинка, и я плела километровые шнурки. Гораздо позже я как-то спросила у мамы, что она потом делала с этими шнурками, и она ответила, что расплетала их обратно, потому что шерсть тоже стоила денег.