Ненормальная война
– Вы хотите сказать, что мы находимся в психушке? Но это не похоже…
– Это подвалы, где держали буйных. Что-то вроде карцера. Разумеется, четверть века назад здесь было опрятнее. Основное здание над нами. Оно не лучше, тоже находится в ужасном состоянии, но его стены могут припомнить много интересного. Не удивлюсь, если в них до сих пор витают призраки загубленных людей, а таковых хватало даже в светлые советские времена.
Узники невольно замолчали. С невинно загубленными душами в этом подвале, похоже, все было нормально. Они смутными тенями ползали по стенам и потолку, принимали зловещие очертания. В головы людей забирался тихий вибрирующий звон, перемежаемый разноголосым шепотом.
– Вы давно здесь? – Новоприбывший арестант, похоже, потихоньку свыкался с новой ролью, уже не дрожал, не мотал головой.
– Два дня.
– Вас пытали?
– Надзиратели издевались. Они это любят. Официального допроса пока не было. Для его проведения нужно наличие официального лица, а такого я пока не наблюдал.
– Черт, вот так попали! – Арестант начал нервно вышагивать по крохотной камере. – Здесь хоть кормят?
– Насыпают иногда корм. – Старожил неопределенно пожал плечами. – Перловка, пшенка, тухлая картошка. Зачем нас кормить? Сколько террориста ни корми, знаете ли… В первый день я пошутил: хочу, мол, пожаловаться в Европейский суд по правам человека. Получил в челюсть. Решил, что хуже не будет, и стал хамить. Оказывается, хуже может быть всегда, просто у меня проблемы с воображением.
– Нас расстреляют? – со страхом спросил «новенький».
– Почему бы нет. – Его собеседник пожал плечами. – Нынешняя демократическая власть делает ставку исключительно на насилие. Людей убивают пачками. Изгнанному тирану и в голову не приходило делать подобные вещи. Согласитесь, самое простое решение сложной проблемы – расстрелять к едрене фене ее носителя, и все довольны. Хотя не думаю, что это случится завтра. Не для этого нас похищали и везли сюда. Мы должны отработать свой ресурс. Жизнь теперь выглядит иначе, правда, уважаемый? – Узник невесело рассмеялся. – То, что с нами произошло, придает нашему существованию особый вкус. Начинаешь ценить то, что раньше даже не замечал.
– А вы словоохотливы, милейший. Может, представимся?
– Поговорить люблю, работа такая. Згурский Алексей Денисович. Заместитель председателя правления журналистской ассоциации «Свободная пресса», директор информационного портала «Без маски». Месяц назад был вынужден бежать из Киева. Причина в том, что сделал ставку на обещанную, но не данную властями свободу слова.
– Кто же вас не знает? Люди удивлялись, почему прихлопнули Бузину, а вас не тронули, хотя ваша деятельность была куда опаснее для новой власти.
– У меня были хорошие адвокаты, – пошутил Згурский. – До определенного периода. Потом я, видимо, перегнул, опубликовал со всеми подробностями коррупционную схему государственных закупок угля, в которой наш братец Кролик, называющий себя премьер-министром, был замаран по самые гланды. Зря я это сделал. Довыеживался. – Згурский рассмеялся. – Меня обвинили в поддержке сепаратистов, в унижении достоинства чиновников высшего ранга, пекущихся о благе простого украинского народа. СБУ нагрянула на квартиру, на дачу в Кудринцах. Меня предупредили, я был уже далеко, но потом все равно попался. Ваша очередь, уважаемый. Ваш голос мне знаком, но могу и ошибаться.
– Да знаком, чего там. Просто раньше он был тверд как просроченный пряник, а сейчас стал вялый как… сами понимаете, что именно. Горчак Анатолий Петрович.
– Бывший депутат Верховной Рады от Партии регионов, заместитель председателя главы комитета по бюджету, – подхватил Згурский. – Проворовавшийся предатель украинского народа, объявленный в розыск за измену родине, спевшийся с пророссийски настроенными силами. Вы же входили в так называемый Комитет по спасению Украины. Кто-то даже предложил назначить вас президентом страны, освобожденной от хунты, но потом решили, что…
– Фигура мелковата? – Горчак усмехнулся. – Ладно, не обижаюсь, и впрямь маловата. Да и харизма прихрамывает. А воровал я не больше прочих. Вы, скандальный журналист, об этом прекрасно знаете. Назовите хоть одно коррупционное дело, в котором я фигурировал. Умрете, не припомните. Не мое, знаете ли. Да, бежал после Майдана на восток Украины, участвовал в ее расколе, был активным сторонником создания Новороссии, хотя еще недавно ратовал за единую и неделимую Украину. Все мы когда-нибудь меняем свои убеждения. Разочарован я в этой стране, Алексей Денисович, причем очень сильно. Здесь никому ничего не нужно. Моя хата с краю. Люди зарывают головы в песок как страусы. В это время натуральная фашистская нечисть забирает власть.
– И все хотят, чтобы их проблемы решал кто-нибудь другой, – поддержал его Згурский. – Я люблю эту страну, Анатолий Петрович, но мне чертовски стыдно за нее. Почему такая большая страна всегда надеется на кого-то, никогда не может сделать что-то сама? Почему она всю дорогу перед кем-то пресмыкается, под кого-то ложится – под Швецию, Польшу, Германию, Россию? Сейчас ее правители решили полежать под США. Что за гомосексуализм в национальном масштабе? Бери меня и делай со мной что хочешь! Может, эта пресловутая незалежность не так уж и нужна Украине? Чего же тогда ее правители горланят о ней на каждом углу?
– Сами наломали дров, а Россию представили исчадием ада, вероломно поправшим международное право, – проговорил бывший депутат. – Замурыжили мозги своей пропагандой. А ведь смешно, Алексей Денисович!.. Люди во всем мире категорически верят телевизору, какую бы чушь тот ни предлагал. В Украине, в Европе. Головы у людей набиты западной пропагандой. Подавляющее большинство европейцев искренне убеждено в том, что Россия – квинтэссенция мирового зла. А ведь все объясняется на пальцах. Майдан – пощечина России, у которой на Украине традиционно имеются свои интересы. Так уж сложилось исторически. У каждого сильного государства имеется своя зона интересов. Россию унизили, оскорбили. А за козла, как водится, надо отвечать. Вот вам и Крым. А как иначе? Пойди все своим чередом, и был бы аннулирован договор о флоте в Севастополе. Россия оттуда вынуждена была бы уйти, и освободившуюся базу занял американский флот. Вы можете представить военную базу США в Севастополе, городе русской воинской славы? Абсурд! Такое даже не представляется. Чтобы в Крыму хозяйничало НАТО, контролировало Черное море? Я не понимаю, чем они возмущаются. Неужто думают, что Россия снесет и эту пощечину? Какая странная беседа у нас, Алексей Денисович. Мы свое, похоже, отгуляли, повязали нас крепко, а сидим и рассуждаем, словно в гостиной за чашкой чая. Мы во всем правы, но не там и не в должное время. Отсюда мы не выйдем, это ясно как день.
– Остается только болтать, – сделал вывод Згурский. – Пока не начался день и нас не подвергли какому-нибудь прессингу. Для справки, Анатолий Петрович. Здание больницы по периметру окружено двумя рядами колючей проволоки. Между заграждениями полтора метра. Там зарыты противопехотные мины. Охрана внутрь ни ногой. Караул серьезный. Для охраны психушки выделен взвод из комендантской роты гарнизона Байдака. Все эти ребята – приверженцы праворадикальных идей. Начальник тюряги – майор СБУ Войт Леонид Васильевич. Он же просто Леня. Редкая мразь, удивляюсь, почему таких держат в службе безопасности. Любитель прогнуться перед начальством. Лучше не задирать этого парня, Анатолий Петрович. Его заместитель, начальник охраны, – капитан Рысько. Спокойнее первого, но того же поля ягодка. Надзиратели – звери, похоже, бывшие контролеры из исправительных учреждений, отобранные по принципу «чем злее, тем лучше».
– Увы, Алексей Денисович, озвученная вами информация для меня так же интересна, как, скажем, легализация однополых браков в Европе, – заявил народный избранник. – Мне плевать. Меня отсюда не выпустят, это ежу понятно, и обменивать ни на кого не будут. Пока я им нужен, буду жить. Как стану бесполезен… – Последовал очередной трагический вздох. – Вы моложе, изворотливее, можете рассчитывать на побег или какое-нибудь удачное стечение обстоятельств. Вы не настолько им нагадили, в отличие от меня. Мне уже шестьдесят два, Алексей Денисович. Кстати, откуда вы все это узнали? Почему вокруг бывшей психушки такая серьезная охрана?
– Ага, не угасла еще искра интереса, Анатолий Петрович, – с усмешкой проговорил журналист. – Правильно, голова человека всегда должна работать, иначе его тело угаснет. Меня выводили на прогулку, я слышал разговоры солдат. Войт лично отрекомендовался мне, отвесив затрещину. Я слышал, как он говорил по телефону с непосредственным начальством. А по поводу серьезной охраны я уже высказывал предположение. СБУ намерена устроить здесь тайную тюрьму, чтобы не тащить народ в Киев и не делиться добычей с конкурентами по ведомству и «смежниками». Пока нас здесь только двое. Думаю, это ненадолго.
Роль оракула-чревовещателя журналисту удалась. Какая-то ночная жизнь в этой тюрьме сохранялась. К зданию подъехала машина. Собеседники прервали разговор, притворились спящими. Их жалкие персоны в этот час никого не интересовали.
Прошло минуты две, и надзиратели втащили в подвал очередное безвольное тело. Загорелся плафон.
Это тоже был мужчина, причем весьма качественно избитый. Он тихо стонал, когда его волокли по проходу.
Несчастный был одет в рваную штатскую одежду, которой будто бы долго бороздили кустарник. Одна его нога была босая, на другой сохранился грязный ботинок.
Надзиратель пинал заключенного по ребрам, злобно шипел. Похоже, бедняга ранее сопротивлялся или, как говорится, оскорбил действием кого-то из охранников, за что и пребывал в таком плачевном состоянии. Его вволокли в камеру, следующую за депутатом, бросили на пол. Заключительный удар пришелся по бедру, и надзиратели потопали обратно. Заскрипела решетка, запираемая на замок.
Охранники прошли по коридору, один не удержался и треснул дубиной по решетке, за которой прикидывался спящим журналист Згурский. Надзиратель гнусно захохотал, но не стал продолжать свои ночные игрища, потопал дальше. Контролеры скрылись за дверью, погасла лампа.
– Спите, Анатолий Петрович? – прошептал журналист.
– Уснешь тут с вами, – проворчал Горчак и сел. – Вы оказались правы, Алексей Денисович, нас стало трое.
Згурский прилип к решетке. Заключенный в камере напротив не шевелился. Он лежал на полу, фактически под нарами, и не подавал признаков жизни. Згурский окликнул его, но никакой реакции на это не последовало.
Прошло еще несколько минут. Згурский всматривался в темноту. У него складывалось такое ощущение, что мужчина даже не дышал. Депутат поднялся, подошел к решетке.
– Он без сознания, Алексей Денисович? Вы видите его?
– Вижу. – Згурский сглотнул. – Не самая лучшая новость, Анатолий Петрович. Судя по всему, я был не прав. Нас по-прежнему двое.
Бывший депутат вздрогнул, попятился от решетки. Ноги его сделались ватными. Он доволокся до нар, плюхнулся на них, сжал виски трясущимися руками.
Полковник СБУ Вишневский плавал в полудреме на заднем сиденье внушительного бронированного джипа. Ему по статусу полагался именно такой, не подверженный воздействию мин, фугасов, крупнокалиберных пуль и прочих удовольствий поражающего характера.
Практика, по счастью, на опыте других показывала, что это чушь. Поражается все, за исключением того, что не участвует в войне и находится глубоко в тылу. Все же под защитой брони важная персона чувствовала себя спокойнее.
Полковник Вишневский был молод для своего звания и должности. Четыре дня назад ему исполнилось сорок. Но внешность он имел вполне соответственную. Не жирный, но крепкий и широкий в кости, не великан, но и не карлик, прямой как фонарный столб, невозмутимый, с чугунной тяжестью в поблескивающих зеленых глазах, всегда холеный, с аккуратной стрижкой и чистыми волосами.
Он не любил костюмы и форму, предпочитал брюки с кофтами, но подбирал их с особой тщательностью, вследствие чего всегда имел представительный и убедительный вид. Еще вчера Вишневский гулял по Крещатику, спал с женой, а накануне – с другой женщиной, жил мирной жизнью. Уже сегодня он бороздил просторы прифронтовой полосы, невольно вспоминая крылатую фразу, придуманную не самыми сознательными элементами: «Везде хорошо, где АТО нет».
Он покосился влево. Капитан Шура Бунич, верный, исполнительный служака, прибывший с ним из Киева в качестве помощника, не дремал. Он настороженно всматривался в пейзажи, мелькающие за окном. Пока в них не было ничего ужасного, типичная украинская буколика с минимумом антропогенных элементов.
Затвор автомата можно было не передергивать. До линии разграничения отсюда километров сорок.
Да и охрана, приданная в Байдаке, внушала спокойствие. Крепкий парень за рулем, такой же рядом. Позади микроавтобус, набитый воинственной, но послушной публикой.
Бунич покосился на начальника и быстро отвел глаза. Этот худощавый невысокий парень отличался феноменальной памятью, интуицией, порой на грани паранойи. Он был предан полковнику со всеми потрохами, за что Вишневский платил ему той же монетой. Исключительная редкость в наше время – иметь под боком преданного человека.
Полковник отвинтил крышку от бутылки с минералкой, всосал в себя половину емкости. Состояние его было мерзким.
– После вчерашнего, пан полковник, нам не до сегодняшнего, – метко выразился Бунич два часа назад.
Но деваться некуда, работа сама себя не сделает. Он прибыл в эту длительную командировку в прифронтовую полосу вовсе не для того, чтобы пьянствовать и отлынивать от работы.
В Байдак они въехали вчера днем на невзрачной иномарке, чтобы не привлекать внимание. До вражеских позиций отсюда было 35 верст. Городок сильно напоминал прифронтовой. Повсюду посты, на каждом углу БТРы, автоматчики, действовал комендантский час.
Дороги в этих местах были ужасные.
– Не приживается у нас асфальт, отвергает его земля, – пошучивал Бунич.
Полковник с поджатыми губами косил по сторонам. Информацией о положении дел на фронте он владел в полном объеме, но одно дело читать ее, другое – видеть собственными глазами.
В Байдак, где раньше располагался крупный металлургический комбинат, вела железнодорожная ветка. Раньше сюда ходили поезда и электрички из Днепропетровска и Днепродзержинска. Теперь пассажирское сообщение было прервано, по рельсам переправлялись только военные грузы.
Практически одновременно с сотрудниками СБУ в город прибыло одно из танковых подразделений полковника Гармаша. Громоздкие Т-64 перекрыли всю центральную улицу. Местные жители смотрели на них со страхом и невольным пиететом.
Полковнику вспомнился известный исторический казус. В Первую мировую войну эти стальные громадины еще только появлялись. Пионером в строительстве была Англия. Их переправляли на фронт судами, эшелонами. Работал режим секретности, технику маскировали чехлами. А чтобы сбить с толку вражеских шпионов, писали на грузе: «Tank». В переводе с английского – «бак», «контейнер», «резервуар». Вроде как нефть перевозили, горючее, химические соединения.
Так и прижилось. Боевые машины стали называть танками. Единственный случай в истории, когда маскировочный термин дал имя новому виду вооружений.
В райотделе СБУ их встречал местный начальник – капитан Тесляк. Грузный, ушастый, угодливый, готовый выполнить любую прихоть приезжих. Еще бы, приказ из Киева был совершенно недвусмысленным. Оказывать содействие под страхом оргвыводов!
Он дрожал, улыбался, суетился, дескать, горе-то какое привалило! С перепуга решил, что прибыли инквизиторы для проверки работы его отдела. Тесляк клялся в верности, уверял, что отдел, не щадя живота своего, двадцать пять часов в сутки стоит на страже территориальной целостности Украины. Мол, его назначил на этот пост сам начальник Донецкого управления генерал-майор Морощук, как самого исполнительного и лояльного работника.
Конечно, трудности есть. Время такое! Ведь сейчас тяжелее, чем в годы Великой… прошу прощения, пан полковник, Второй мировой войны! Если нужно, капитан Тесляк даже на украинский язык может перейти!
Выслушивать этот бред было противно. Повсеместная практика: назначаем верных, а спрашивать хотим как с умных.
Ну а украинский язык в своей работе Борис Евгеньевич Вишневский почти не применял. Он плохо знал его, считал непригодным для работы и, если честно, не любил.
Семь потов с Тесляка сошло, когда он узнал, что инспекторы из Киева прибыли не по его душу. Другой у них интерес в этой местности.
А какой же? У Тесляка забегали глаза, но полковник тут же укоротил его излишнее любопытство.
– Любим хранить секреты, капитан? – спросил он. – Примите дельный совет: лучше всего не знать их. Тогда они и не разлетятся по всему свету. Где обещанные апартаменты? Утром подать бронированный джип, охрану и не лезть не в свое дело, пока я не попрошу вас о содействии!
Оживший капитан стелился ковриком. Мол, все сделаем в лучшем виде, панове! Загородный особнячок с бассейном, полная уединенность, банька, яства, изысканная выпивка, а после заката появятся лучшие в мире девочки и сделают господам офицерам незабываемую ночь!
– Лишь бы по букету не сделали, – проворчал Бунич.
И ведь уломал, змей-искуситель! Особняк был действительно уединенный, весь покрытый зеленью, вода в бассейне чистая, банька – умеренно жаркая. Ели-пили, не щадя живота своего. Сначала скромно, настороженно, все-таки работать приехали, а не ром жрать. Потом расслабились, разомлели, задумались: не мало ли мы себе позволяем? Люди мы или рабочие комбайны?
Тесляк был начеку. Официант, горячее и горючее! О политике и многотрудной работе, конечно, не вспоминали.
Девочек капитан подвез, конечно, как и обещал. Их услугами Борис Евгеньевич не брезговал, к тому же в Киеве такие путаны, что пальчики оближешь. В Донбассе уже не то. Но эта плутовка так заразительно хохотала, такие коленца выкидывала в постели, что претензий у него не возникло. Чувства такта, правда, у нее не хватало. Могла бы дать поспать, зараза.
Капитан Бунич на завтраке тоже был квелый, не отходил от кулера, а потом заявил, что после того, что у него было с этой двухметровой кобылой, он просто обязан с ней познакомиться.
В одиннадцать утра кортеж из двух машин выехал из Байдака и взял курс на северо-запад. До села с названием Родичи было порядка пятнадцати верст. По убитой дороге автомобили плелись как черепахи.
Вишневский чувствовал злость на весь мир. Расслабился перед работой, сам виноват, поделом тебе.
Позавчера он разругался с женой. Та прекрасно знала о существовании любовницы, но старалась не лезть не в свои дела, пока эта идиотка сознательно не перешла ей дорогу.
Что хотела дражайшая половина, непонятно. Мгновенного развода? Но скандал был отменный. По ходу выяснилось, что супруга тоже не ангел, имеет тайного любовника.
Полковник Вишневский был в шоке. Он, опытный сыскарь, прожженный физиономист и психолог, проглядел у себя под носом такую бомбу! Законная супруга смеялась ему в лицо, обещала, что в случае развода отсудит у него пятикомнатную квартиру на Институтской, все средства на банковских картах и пустит голым по миру. Так не лучше ли им жить в любви и согласии, делая вид, что ничего особенного не произошло?
Полковник ушел, злой как барракуда, хлопнув дверью. Он решил, что обязательно отыщет этого рискового малого и упечет за решетку на всю оставшуюся жизнь. Это намного предпочтительнее, чем просто убить. Но не сейчас, а после командировки. Он должен сосредоточиться на задании.
Еще это жуткое похмелье, мать его! Давал же себе зарок не пить напитки на основе рома!
Он со злостью выбросил в окно пустую бутылку от минералки, развернул компактную карту крупного масштаба, складывающуюся в блокнот. В этой местности полковник еще не бывал.
Кортеж удалялся от Байдака, погружался в безлюдную лесистую местность. Знали же советские люди, где лучше всего строить ракетные части и возводить закрытые психлечебницы! Вишневский хмуро покосился на старые осинники и глинистые обрывы, бегущие мимо окон, и снова уткнулся в карту.
Большинство населенных пунктов осталось на юге. В сорока километрах на востоке протекала небольшая река Олдынь. Она и являлась линией разграничения враждующих сторон. За реку украинские войска не переходили. Части террористов тоже не совались на другой берег. С обеих сторон действовали небольшие группы диверсантов, но далеко от речки не удалялись.
Подразделения ополчения были разбросаны вдоль правого берега Олдыни. Они не представляли чего-то монолитного, вросшего в землю, постоянно кочевали, чем неизменно вызывали раздражение украинских наблюдателей. Формально соблюдалось перемирие, активные боевые действия не велись. Случались мелкие стычки, локальные обстрелы. Ополченцы и украинские силовики частенько переругивались с разных берегов реки.
На восток от Олдыни располагался единственный значимый населенный пункт под названием Букаево. Градообразующим предприятием там был вагоноремонтный завод. Даже в это нелегкое время он продолжал работать, не давая населению впасть в депрессию.
Интересы полковника в данном районе не ограничивались одной лишь заброшенной лечебницей. Здесь работала разведывательно-диверсионная группа лейтенанта Жереха, подчиняющаяся непосредственно полковнику Вишневскому. Это было, образно говоря, его личное подразделение, а лейтенант Жерех являлся дальним родственником Бориса Евгеньевича.
У полковника имелся кое-какой план. С целью его исполнения группа два дня назад перебралась на вражескую территорию и незаметно продвигалась в глубь местности, сливаясь с окружающей средой. Жерех ждал конкретного приказа.
В Букаево стояла 2-я мотострелковая бригада ДНР, одно из самых боеспособных соединений в районе, сформированное из мотострелковых батальонов, артдивизиона, двух взводов спецназа и танковой роты. У комбрига Кургина два дня назад случился сердечный приступ, еле откачали. От командования он, конечно, был отстранен. Ожидалось назначение нового комбрига.
Полковник с какой-то брезгливостью шнырял глазами по карте. От Букаево на восток шла еще одна река с грозным названием Бука. Расстояние между ними – около пяти километров. А в тринадцати верстах от реки в том же направлении располагался небольшой город Захаровск, где и базировался штаб армейской группировки ДНР.
Командующий – полковник Суслов Виктор Владимирович, серьезный военспец, прошел Афганистан, воевал на Северном Кавказе. Последняя официальная должность – начальник штаба танковой дивизии, дислоцированной в Центральном военном округе. В России числится на пенсии. Один из самых одиозных и опасных командиров сводных террористических банд, действующих на востоке Украины. Имеет собственный прикормленный спецназ.
Борис Евгеньевич усмехнулся. Эка невидаль, у него тоже есть собственный спецназ, и неизвестно еще, чей лучше прикормлен.
Кстати, насчет спецназа. Полковник повернулся к зевающему Буничу.
– Напомни, Шура, что случилось под Покровским пару дней назад? Знаю лишь, что полетели головы.
– Некая Омельченко, чиновница из МИДа, заместитель министра, продалась москалям, – быстро сориентировался всезнающий капитан. – Все материалы по оперативно-служебной деятельности засекречены, не наш отдел. Ее пасли, она почуяла и пустилась в бега. Выскользнула с мужем из самого пищевода! Ехали на машине, потом бросили ее, пересели на автобус, несколько раз ловили попутки, сбивали сыскарей со следа. Мы привлекли войска, а ей удалось послать весточку на ту сторону. Суслов поднял спецназ, бросил небольшую группу на перехват этой бабы…
– И чего ты замолк, Шура?
– Огребли наши парни по самое не могу. Два подбитых «Саксона», четырнадцать трупов, столько же раненых. После чего спецназ Суслова, не понеся потерь, посадил бабенку с мужем в машину и спокойно покатил в свое расположение. Где ее теперь искать, никому не известно. Полный провал, Борис Евгеньевич. Головы не просто полетели, как вы заметили. Их буквально сшибали в дипведомстве, в нашей конторе, в армии, в милиции.
Вишневский поморщился. Хорошо, что это не его провал.
– Что за спецназ? Кто командир?
– Некий капитан Соколовский. Известно, что из России, воюет чуть больше года. Фигура туманная.
– Ладно, доберемся еще до этой фигуры.
Лес терял густоту. За окнами машины побежали поляны с клевером и медуницей.
По приказу Вишневского водитель сменил маршрут и проехал мимо заброшенной воинской части. Между деревьями притулились осыпающиеся бараки-призраки с зияющими глазницами. Плац и спортплощадка заросли травой. Поднимались скелеты стендов наглядной агитации.
За деревьями возвышалась вереница холмов, возможно, рукотворных. Как правило, под ними располагались ангары, ремонтные цеха, пусковые шахты.
Все пространство в районе холмов хаотично заросло лесом. Мелькали какие-то строения с провалившимися крышами, утонувшие в дебрях бурьяна. Бывший военный объект был необитаем и благополучно порастал быльем. Здесь не селились даже бродяги и люди, бегущие от войны.