Оберег Святого Лазаря
Очень хотелось согласиться с этой дамочкой. Но, вспомнив о своей миссии беспристрастного эксперта, я каким-то непонятным образом сумела промолчать. Хотя очень даже хотелось выяснить, будет ли этот черный маг постоянно разгуливать со своими совершенно антигуманными амулетами.
Бр-р-р, у меня, активного борца за права животных, аж мурашки по коже от одного вида этих умученных птенчиков и расчлененных козочек…
В общем, день прошел бестолково.
Я немного перепугалась, познакомилась с несколькими людьми и вернулась домой, так как заниматься мне в студии было еще совершенно нечем. Не находиться же среди ругающихся, как базарные торговки, то ли экстрасенсов, то ли сумасшедших!
Я уже готова выпалить все это перебирающему пряди моих длинных волос Лёне, но бодрое пение собственного мобильника заставляет меня прикусить язык.
На экране телефона высвечивается совсем недавно внесенное в записную книжку имя: Сергей Кононов, тот самый продюсер проекта «Ясновидящие».
«Наверное, опять какие-то изменения в графике съемок», – вертится в голове, пока я отвечаю на звонок.
– Наталия Александровна, у нас тут, похоже, девушка умерла прямо после записи. Мы закончили работу, решили выпить по бокалу шампанского – а она вдруг упала. Судороги начались, пена изо рта пошла. Я «Скорую» стал набирать – а сердце уже все, остановилось. Я не могу до Валеры дозвониться… Что делать? Что в таких случаях вообще надо делать?! – звенит в динамике нервный срывающийся голос…
* * *– А почему этот продюсер позвонил именно тебе?
– Слушай, так, а если все они экстрасенсы – разве сами они не могут сказать, кто убийца?
– Как думаешь, а могла она случайно отравиться? Паленого спиртного сейчас полно! Хотя, с другой стороны, если судороги, да еще и пена изо рта, и так все молниеносно – то тут невольно подумаешь о сильнодействующем яде…
Муж ведет нашего «тушканчика» и строчит вопросами, как из пулемета.
Вяло отзываюсь, щелкаю семечки очевидных банальностей.
Не у каждого человека перед глазами что ни день, то новый труп. И денди со взглядом барыги Кононов – не судмедэксперт. Когда девчонка после глотка шампанского стремительно взлетает к небесам – тут и правда с перепуга всех на уши поднимешь, и знакомых, и незнакомых. У нашего шефа Валеры есть одна мобила, которую он не отключает никогда, – но это рабочий номер, а не самые близкие приятели типа Кононова могут его и не знать. Валерик молодец: ближе к ночи телефон отрубает. Мы с Леней в этом плане бестолковые. Но и везучие. Если бы Кононов позвонил на пару минут раньше – весь кайф бы нам поломал.
Перепуганный продюсер так и не уточнил, с кем именно случилась беда. Сказал только – «девушка». Мне с Джомолунгмы прожитых веков кажется: никто из участниц под определение «девушка» вообще не подходит. Я бы оперировала словами «девочки» или «женщины»; участницы программы либо беззащитно юны, либо уже достаточно нашагались по жизненному пути. А вот среди съемочной группы полно «девушек»: всякие помощницы, ассистентки, администраторы. Длинные ножки в откровенных мини, сладкие духи, волнистые блестящие волосы, глупые сигареты в уголках пухлых губ (ох, молодежь, вы бы знали, сколько черной дряни осаждается в ваших розовых легочных тканях, авансируя будущую онкологию!) – мои воспоминания тут сливаются в пестрый хоровод, бурлящий юностью, но еще не обладающий яркой индивидуальностью.
А экстрасенсорные способности… Понятия не имею, позволяют ли они на самом деле просматривать «прошлое», как кинофильм. Мне приходилось видеть подобные испытания в «Битве экстрасенсов», и иногда участники так точно описывали произошедшее, что в голову невольно закрадывалось: «А вдруг это все разыграно, для зрелищности, для рейтингов?» Но проект «Ясновидящие» только стартует. Я не то что не могу судить о возможностях всех участников – я даже не успела как следует всех их рассмотреть. Однако того, что я видела, достаточно, чтобы понять: тот же Волков никаких моральных норм не имеет. Не надо быть экстрасенсом, чтобы осознать, всей своей леденеющей шкурой прочувствовать: рядом с таким человеком находиться опасно, он может легко раздавить тебя, как козявочку, и никаких угрызений совести не испытает. Помню, когда я все смотрела на его высушенных птенчиков, даже мысль мелькнула: «А не свалить ли мне отсюда? Вот сделаю что-нибудь, что этому дядечке не понравится, – а он как наведет на меня порчу». Но потом вспомнила про деньги и собачий приют – и решила, по крайней мере, не пугаться раньше времени.
Яд, не яд… Об этом муж вообще зря заговорил. Нет, конечно, кое-что при внешнем осмотре трупа эксперт сможет заподозрить: слишком сильное окоченение (или наоборот, выраженное менее обычного), пожелтевшие слизистые, резкие специфические запахи. Но даже вскрытие может четкой картины не дать – часто при отравлении ядом выявляются только общеасфиксические признаки. Было отравление или нет – это по гистологии становится ясно, по исследованиям тканей и жидкостей. Ленька все это прекрасно знает. Впрочем, все мы иногда забиваем на свои профессиональные знания и просто поддаемся эмоциям.
В любом случае, моя совесть чиста, я сделала все, что от меня зависело, – посоветовала Кононову вызвать «Скорую» и полицию. А сейчас еду с мужем в «Останкино». Тут у нас с Леней возникло полное взаимопонимание: хочется не хочется выбираться на ночь глядя из койки, а надо. Неизвестно, что там случилось; неизвестно, насколько вменяемые милиционеры (в смысле полицейские, когда же я привыкну ко всем этим переименованиям!) на место происшествия приедут. Присутствие нас с мужем там явно не помешает. И если мы можем кому-то помочь – мы просто делаем это.
– Ты глянь, на парковке – свободное место! – Леня лихо вписывает «тушкана» в пространство между серебристым «Volvo» и стареньким «Москвичом». И опять восклицает: – А мы не первые, смотри, тут уже пара милицейских машин!
Машинально поправляю:
– Полицейских машин, солнце.
Муж скептически усмехается. В его карих глаза явно читается: чем постоянно заниматься переименованием одних структур и формированием новых, лучше бы нормальную работу наладили. Но машина власти не требовательна: ей хватает и видимости деятельности.
Прямо из холла набираю Кононова.
Надо сказать, чтобы он спустился и встретил нас. Самостоятельно я не найду нужные кабинеты в этих лабиринтах останкинских коридоров даже под пытками.
Звоню, звоню.
«Сергей, почему же вы не берете трубку?!»
Впрочем, дурацкий вопрос. Нам с Леней легко предположить, почему продюсер не может ответить, – наверное, его уже взяли в оборот на предмет дачи показаний, и…
– Наталия Александровна, здравствуйте. Меня Сергей Николаевич послал вас встретить. Вы не одна, я вижу. На кого нам выписать пропуск?
Мой муж безмолвствует, не дышит, таращит глаза, и я его понимаю – перед нами материализовался ангел.
Девочка похожа на французскую актрису Софи Марсо – округлое личико, большие светлые глаза, пухлые губы, густые, длинные, разобранные на ровный пробор волосы… Единственное различие – она пепельная блондинка; ее волосы явно светлее, чем у француженки. Ей максимум двадцать, и она тоже участница проекта. На голубой блузке приколот бейджик с именем – Александра Ремизова. Фон карточки – ярко-зеленый, как и у всех участников.
Итак, Саша. Молодая, ранняя, красивая…
Смотрю на онемевшего мужа и испытываю самые противоречивые чувства. Ревность и… облегчение.
Не я одна поглядываю на сторону, не только я обращаю внимание на молодость и красоту.
Нет-нет.
Что за мысли!
Никто ни на что не обращает внимания!
Да, иногда мы с Леней пялимся на симпатичных экземпляров противоположного пола. Но это же не смертельно.
В нашей семье все хорошо. И будет еще лучше. Главное – выбросить из головы все эти глупости: интерес к другому мужчине, ревность к другой женщине…
Глава 2
Около 30 года нашей эры, Вифания, Марфа
– Почему Он ничего не сделал?
– Я не знаю, сестра… Филадельфия не так уж и близко от нашего селения. Может, получил Иисус послание уже после того, как Лазарь умер? Поэтому Учитель и не поспешил к нам. Знал, что брата нашего спасти уже невозможно…
– Ему – и спасти невозможно?! Ему?! Нет, так не бывает… Но и поверить, что Он бросил нас в нашей беде, я не могу. Может, его схватили?
– Не знаю, Мария. Когда пришел наш посланник в Филадельфию, Учитель беседовал со своими учениками. А узнав о болезни Лазаря, сказал как-то чудно: «Не к смерти эта болезнь, а к славе Божьей». По крайней мере, два дня назад с Иисусом все было в порядке.
– Хорошо, что враги Его не причинили зла Ему… Но как же мне больно!
– И мне больно, Мария, – прошептала Марфа, смахивая набегающие на глаза слезы. – Милый брат наш, зачем он оставил нас?..
О своем горе можно говорить свободно.
Об Иисусе – нет. Ведь дом полон людей. Узнав про кончину Лазаря, многие и из Вифании, и даже из Иерусалима пришли – чтобы выразить сочувствие, разделить скорбь. Но христиан мало среди них. Говорить об Иисусе опасно. Когда проповедовал Он в этих местах, многие схватили камни, желая побить Его.
Впрочем, Мария все понимает без слов…
Уже четвертый день покоится Лазарь в семейном склепе, расположенном в скале за садом.
Уже сколько говорено с сестрой обо всем произошедшем – и о том, что Иисус не поспешил на помощь; и о том, что все равно незримое присутствие Учителя рядом помогает пережить горе.
– Нет на Него обиды в моем сердце, – вздыхала Мария, когда вернулся от Иисуса посланник и передал странные слова Учителя. – Я знаю – любовь Его к нам бесконечна, и Он помог бы нам, если бы это только было в Его силах.
Случившееся обсуждено множество раз.
Но все равно – невозможно до конца осознать такое горе.
– Почему все-таки Он ничего для нас не сделал? – Мария снова подняла на сестру покрасневшие глаза.
Пожав плечами, Марфа отвернулась.
Нет сил больше видеть страдания сестры, нет сил отвечать на немые вопросы. Ее фигурка в темных одеждах кажется совсем хрупкой. У Марии не самое крепкое здоровье. Бог знает, сможет ли она пережить смерть Лазаря, и…
Очнувшись от своих мыслей, Марфа посмотрела на соседского мальчика, настойчиво тянувшего ее за рукав черного платья.
– Идет! Он идет! Расположился возле Вифании, я видел, как ученики Его уже разбили шатер, чтобы мог Он отдохнуть от долгого пути и палящего солнца.
Слабо улыбнувшись, Марфа потрепала подростка по темноволосой голове.
Все-таки Иисус пришел!
Значит, не зря она не теряла надежды; не зря отправила соседского парнишку наблюдать за дорогой на Иерихон.
Она собиралась сказать радостную весть Марии, поискала знакомую фигуру глазами и огорченно вздохнула: сестры нет в покое. Но и искать, ждать ее возвращения невмоготу.
«Пойду, скорее встречу Иисуса, – Марфа выбегает из дома и несется вперед, поднимая облачка пыли с раскаленной дороги. – Вот сестра удивится, когда вернусь я назад с Учителем!»
Его еще не видно.
Взгляд Марфы скользит по привычному пейзажу – невысокие серые каменные дома, сохнущее на веревках белье, галдящие ребятишки, коричневые изгибы скал.
Все выглядит совсем обычным – но вместе с тем и необычным. Кажется, сам воздух наполнен невероятной любовью, покоем и светом. И с каждым вдохом душа исцеляется. Так всегда происходит, когда Иисус находится рядом.
Вот и Он сам!
Должно быть, понял, почувствовал, что к Нему спешат, и тоже вышел навстречу.
В простом светлом эфоде[9], с наброшенным на плечи талитом[10], Иисус выглядит, как небогатый иудей. Но стоит только увидеть Его карие глаза и добрую улыбку – всем сердцем сразу чувствуешь: то непростой человек, в нем – благодать Божья.
Добежав до Иисуса, Марфа упала на колени и, роняя слезы на запылившиеся сандалии Учителя, простонала:
– Господи, если бы Ты только был здесь – мой брат Лазарь не умер бы. Но я и сейчас верую, что Отец Твой даст Тебе все, о чем Ты его попросишь.
Помогая Марфе подняться, Иисус тихо сказал:
– Лазарь не умер, он воскреснет.
Девушка, шмыгнув носом, быстро кивнула:
– Я знаю, в последний день.
– Я есть воскресение и жизнь. Верующий в меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в меня не умрет вовек. Веришь ли ты в это?
Перед глазами Марфы возникло бледное, залитое потом лицо Лазаря.
Прилипли ко лбу темные влажные кудри, запеклись губы. Длинное худенькое тело сотрясает озноб.
Невероятно сильна была вера брата. Даже в беспамятстве он шептал: «Господи, верую, верую!» Руки Лазаря все касались оберега, трех маленьких мраморных рыбок, прикрепленных к нитке простого ожерелья из мелких кусочков мрамора. От этих при косновений братику становилось легче. Но потом горячка возвращалась вновь. И вот со смерти его пошел уже четвертый день. А это значит – надежды больше не осталось, не осталось совсем никакой надежды…[11]
Если рассуждать трезво, то тут только одно можно сказать: не помогла Лазарю его горячая вера. Тот, кого называли другом Иисуса, мертв.
Однако же…
Есть то, что невозможно постичь рассудком. Есть то, что выше разума…
– Верую, Господи, верую, – горячо зашептала Марфа, заглядывая в наполненные страданием глаза Иисуса. – Воистину Ты есть воскресение и жизнь!
Она произнесла эти слова и вздрогнула.
Так небо очищается от облаков. Так утреннее солнце ласково согревает озябшую землю.
Так вмиг исцелилась от боли и душа ее.
– А где Мария? – спросил Иисус, отворачиваясь от ветра, растрепавшего Его длинные волосы. – Мне надо и ее увидеть. Ты приведи сюда сестру свою.
– Конечно, сейчас схожу за ней, – и Марфа вновь побежала в селение.
«Он знает, Он всегда все про всех знает, – стучало в ее висках. – Наш дом всегда был и Его домом, мы всегда рады принять Учителя и учеников Его. Но сейчас у нас много чужих и не совсем добрых людей. Поэтому Он и не пошел прямо к нам, остановился у входа в Вифанию. Велик, всемогущ… Он точно Мессия!»
Отыскав сестру, Марфа наклонилась к ней и тихонько сказала:
– Учитель пришел. Он ждет тебя на краю селения. Поспеши же!
Слабо улыбнувшись, Мария направилась к двери. Но люди, сидевшие рядом с ней, вдруг тоже поднялись и пошли следом.
– Должно быть, отправилась она к склепу плакать по Лазарю.
– Надо и нам пойти туда, быть рядом, поддержать девочку.
– Не оставим же ее! Как убиваются сестры, бедняжки. Сначала схоронили отца и мать, потом – и брата. Лазарь все называл себя другом Христа. И что, помог ему его друг?
С трудом сдерживаясь, чтобы не закричать, Марфа с тревогой прислушивалась к разговорам направившихся за Марией людей.
Они ничего не понимают! Они вроде бы хотят выразить сочувствие – а их сердца полны злобы. Только бы они не набросились на Иисуса с камнями! Ярость и глупость некоторых людей настолько велики… А ведь и таких недалеких мужчин и женщин надобно любить. Грех в них не любить, а душу любить – так учит Иисус. Но как же сложно иногда следовать Его учению!
– Что-то поздновато поспешил Он на помощь! – раздался в толпе чей-то голос после того, как Мария приблизилась к Иисусу.
Марфа вышла вперед, готовая каждое мгновение защитить Учителя.
Однако, похоже, даже яростные враги Его решили удержаться от драки в такой печальный день.
– Господи, если бы Ты только был здесь – мой брат бы не умер, – в точности, как и Марфа, все повторяла Мария. По лицу ее текли слезы.
Глаза Иисуса тоже вдруг стали влажными, и вот уже из них льются тонкие хрустальные ручейки.
– Как Он любил Лазаря! Велика скорбь Его! – зазвучало в толпе.
– Где вы положили Моего друга? – хриплым голосом поинтересовался Иисус.
Мария указала рукой вперед:
– Пойдем, Господи!
«Как хорошо, что придет Он на могилу Лазаря, – думала Марфа, следуя за сестрой и Учителем к склепу. – Брат был бы доволен. Тот, кого он так любил, пришел и оплакивает его, и…»
– Отодвиньте камень, – Иисус кивнул на бежево-песочную скалу и обернулся к ученикам, сопровождавшим Его в некотором отдалении, а теперь приблизившимся. – Отодвиньте камень от склепа.
Марфа с Марией недоуменно переглянулись.
– Господи, но… – Марфа запнулась, пытаясь подобрать слова, которые не обидели бы Иисуса отказом выполнить Его просьбу. – Мой брат покоится там уже четвертый день. Сейчас жарко. Тело стало разлагаться, и… запах…
– Не я ли сказал тебе: если будешь веровать, увидишь славу Божию, – Иисус мягко улыбнулся и вновь указал рукой на склеп. – Камень уберите.
Когда ученики послушно выполнили, что требовал Учитель, удушливая сладковатая волна смрада от разлагающегося тела покатилась вперед.
«Бедный Лазарь», – Марфа заплакала, видя, как люди невольно начинают закрывать носы рукавами своих одежд.
– Отче! Благодарю Тебя, что Ты услышал Меня; я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня[12].
Иисус опустился на колени совсем близко от Марфы, поэтому она могла различить каждое слово его молитвы.
Пока Иисус молился, с небом произошло что-то странное. Ясное, безоблачное, вдруг все покрылось оно тяжелыми свинцовыми тучами.
– Сейчас будет гроза, – стали переговариваться люди.
Однако как только закончил Иисус молиться и поднялся с колен, через темную синь пробились лучи солнца – такие яркие, что глазам сделалось больно.
– Лазарь, встань! – произнес Иисус, вглядываясь в мрак склепа. – Встань и иди!
– Ага, сейчас! Разве может мертвец встать?! Да этот человек не в себе, – кто-то хихикнул в толпе.
Сердце Марфы тревожно сжалось.
Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы над Иисусом не смеялись. Люди такие жестокие, и…
Мысли оборвались.
Марфа вдруг почувствовала, что не может вымолвить даже единственного словечка, только беззвучно шевелит ртом.
И вокруг не раздавалось ни звука.
Почти не раздавалось.
Из склепа вдруг вышел Лазарь. Руки и ноги его были связаны, как и полагается перед погребением, а лицо закрывала пелена.
Он шел маленькими неуверенными шажками.
В воцарившейся тишине эти шажки казались оглушительными раскатами грома.
– Развяжите его, пусть идет, – Иисус улыбнулся и подтолкнул учеников, стоявших рядом с Ним, как изваяния. – Эй, кто-нибудь! Уберите же шнуры с рук и ног Лазаря и платок с лица его! Он сейчас споткнется и упадет! А этого не надо ему, он довольно уже настрадался!
* * *Я совершенно точно никогда раньше не видела мертвую сейчас женщину. Слишком яркая и безвкусно одетая – таким даже не надо прилагать никаких усилий, чтобы вонзиться в память досадной занозой. Ее лицо темно от автозагара, волосы выкрашены в радикально-черный цвет, помада цвета густой крови подчеркивает паутинку глубоких морщин. Рядом с телом свернулось клубочком розовое боа – и это при том, что покойница объята пламенем алого платья, расшитого пайетками. Зеленые босоножки дамочки вонзили бы последний гвоздь в гроб человека, хотя бы мало-мальски чувствующего сочетаемость цветов.
– Это Мариам, – объясняет оторопевшему Лёне ангел Саша.
Голосок у красивой малышки, естественно, тоже ангельский.
А моего сладкого демона, красавчика-экстрасенса, к которому меня тянет, как магнитом, что-то поблизости не видно.
Я этому рада.
Впрочем, нет: вранье. Я хочу видеть того парня больше всего на свете.
Бред, бред… Совсем из ума выжила на старости лет! Алла Пугачева на выданье: «Максим Галкин, ау, вот она я, а тебя где носит?»
Нет, все, довольно! С лирикой покончено!
Решительно выметаю томно-любовный сор из своего сознания, пытаюсь концентрироваться на печальном текущем моменте.
В общем и целом с этой яркой и нелепой Мариам все понятно: убийство.
Судмедэксперт на место происшествия еще не подъехал, здесь пока работают только следователь, криминалист и пара оперативников. Но я уже точно знаю, что скоро продиктует мой коллега худощавому пареньку в синей форме. При составлении протокола осмотра места происшествия он услышит примерно следующее: «Уважаемый следователь, пишите – внешний осмотр трупа выявил явные признаки отравления ФОС».
Честно говоря, я не знаю, как можно при трезвом уме и ясной памяти отравиться фосфорорганическими соединениями – всеми этими карбофосами, хлорофосами и прочими веществами, используемыми для травли насекомых. Резкий неприятный химический запах инсектицидов не замаскировать, наверное, никаким спиртным, даже более крепким, чем шампанское. Столик с бокалами и бутылками находится в дальнем углу комнаты, труп лежит ближе к центру. Но даже на пороге помещения волна едкой вони чувствуется очень сильно.
Если отраву налили в бокал (а, по всей видимости, это было именно так, яд оказался в бокале жертвы, а не в бутылке – иначе тут уже разложился бы целый пасьянс из трупов), то почему Мариам выпила это «шампанское»? Да у нее от одного запаха должно было защипать глаза! Или убийца отравил другой напиток, который женщина выпила немного раньше, до вечеринки со съемочной группой?
Оборачиваюсь, ловлю взгляд мужа.
Леня едва заметно кивает на труп и шепчет:
– Трупное окоченение выражено резко. Зрачки сужены, желтушное окрашивание кожи. И запах карбофоса ни с чем не перепутаешь.
Всей кожей я чувствую: у мужа возникают те же вопросы, что и у меня. Как можно по своей воле хлебнуть отравы с таким ядреным запахом? К тому же, насколько я помню, карбофос – жидкость темного, коньячного цвета. При смешивании ее с шампанским цвет светлого напитка явно бы изменился… Может, вся съемочная группа только тем и занималась, что вливала в рот бедной Мариам яд, – а сейчас усиленно делает вид, что опечалена смертью женщины?
Но обсудить все это мы не успеваем.
Мне определенно нравится приехавший в «Останкино» следователь. Возможно, этот худенький парнишка с ежиком коротко стриженных русых волос даже не пишет откровенно идиотских вопросов на постановку судмедэкспертам.
Он стоит к нам с Леней, тихонечко прошедшим в комнату, спиной. Но, словно почувствовав наше присутствие, резко оборачивается, вопросительно вскидывает брови:
– Почему посторонние на месте происшествия?
Меня радует досада в его интонации. Не понты начальника, для которого все окружающие – дураки, нет, именно искренняя досада человека, которому мешают работать. Неужели еще остались следаки, которые действительно хотят делать свою работу хорошо?
Мы с Леней начинаем молча шарить по карманам джинсов, разыскивая служебные удостоверения.
И вот уже на бледных скулах паренька вспыхивают розовые пятна вины:
– Леонид Писаренко, тот самый! Мы же по вашему учебнику судебную медицину проходили. Приятно познакомиться, следователь Юрий Колосов. Но я все равно не понимаю…
Пускаюсь в формальные объяснения нашего присутствия в этой комнате и одновременно думаю о том, что я тоже многого не понимаю.
Ладно, оставим за скобками моего любимца, симпатичного экстрасенса с лицом молодого Тома Круза. Парень с такими синими глазами и манящим ртом после съемок нашел себе занятие поинтереснее фокусов с отравленным шампанским. Сбежал, наверное, к длинноногой знойной красавице и сейчас радостно улучшает демографическую ситуацию.
Но где, например, участник из Беларуси Алесь Мацкевич? У него такая приметная блестящая шарообразная голова, укомплектованная чуть седоватой косматой бородкой. Не заметить такую невозможно. Но ее-то как раз сейчас и не видно!
Еще мне запомнился совсем молодой мальчишка вампирской внешности – с крашенными в иссиня-черный цвет волосами, в темной обтягивающей худощавое тело одежде. На его бейдже было написано «Эдвин». К нам в морг таких «эдвинов», скончавшихся от передозировки героина, привозят пачками. Где же сейчас этот парень?
Нет и Макса Ерофеева, симпатичного русоволосого ведущего… Хотя его напарница, Катя Романенко, не додумалась вовремя исчезнуть, и теперь вот, явно отворачиваясь от трупа, прислонилась к стене, обмахивает побледневшую мордашку салфеткой.
– Так они все сразу после окончания записи ушли. Извинились и ушли. У Макса была еще сегодня какая-то работа на другом проекте. Эдвин и Алесь вернулись в гостиницу – они сказали, что вообще не употребляют алкоголь, даже символически. Кстати, оба соврали – на самом деле пьют они, в рамках приличия – но употребляют. Алесь любит водочки после бани выпить, Эдвину нравятся алкогольные коктейли. А еще один участник «Ясновидящих»…
В ужасе прижимаю палец к губам.
Сейчас Саша скажет про красавчика «Тома Круза» и про мое к нему более чем романтичное отношение – а рядом стоит мой муж!
Девушка, бросив на меня понимающе-хитрый взгляд, кивает, давая понять: больше никаких ремарок.
Осознав, что скандала в связи с озвучиванием темы моей дурацкой влюбленности, не случится, я облегченно вздыхаю – чтобы уже через секунду опять испугаться до одури.
Всем понятно, что происходит?!