– Я позвоню вам в клинику, – сказала она. – Можно, я позвоню вам в качестве пациентки?
Они остановились.
Музыка, оказывается, уже закончилась.
Ева засмеялась, подняла к нему лицо, и волосы ее снова коснулись его рта.
– Смотрите, – шепнула она, – никто уже и не танцует. Только мы с вами.
Прикосновение этих волос и душный знакомый запах словно парализовали его.
– Завтра я с восьми у себя в клинике. Звоните.
* * *
Она записалась на прием и через два дня пришла. Волосы ее были собраны в лоснящийся черный узел над длинной шеей. Она была слишком высока для китаянки. Да, слишком высока. Но тоска на ее удлиненном фарфоровом лице уже не бросалась в глаза так сильно, как на рождественском вечере.
– Я хотела бы сделать пластическую операцию. Не сейчас, но, может быть, через полгода… – Торопливо улыбнулась: – Сэкономлю немножко и приду.
Он удивился этому странному тону.
Пришла на консультацию – пусть задает вопросы, какое мне дело до ее денежных обстоятельств?
– Если вы спрашиваете моего мнения, – сухо сказал доктор Груберт, – я советовал бы подождать. Мы вообще не рекомендуем делать эти операции до пятидесяти пяти лет, хотя…
Она перебила его:
– Но я ведь не для того, чтобы выглядеть моложе.
– А для чего? – нахмурился он.
– Для того, чтобы выглядеть иначе. – У нее забегали глаза. – Насколько это возможно, конечно.
«Еще одна психопатка», – с облегчением подумал доктор Груберт.
– Вы, конечно, решили, что я психопатка?
– Нет, – смутившись, пробормотал доктор Груберт, – можно, конечно, произвести некоторые манипуляции, освежить веки…
– Веки? – глаза остановились, и вдруг она спросила совсем другим, ясным и спокойным, голосом: – Могу ли я быть с вами откровенной?
Лучше всего было бы сказать ей что-нибудь, например, такое: «Не стоит».
Или: «Я не люблю смаковать тайны своих пациентов».
Вместо этого он сказал:
– Я рад буду помочь вам, миссис Мин.
– Не смогу сразу объяснить вам… – вздохнула она. – Бывает, что человек живет-живет, с ним что-то происходит, и, наконец, он чувствует, что больше не может. И тогда наступает время, – она сильно покраснела, – когда тебе все мешает. Лицо, тело… Не говоря уж о душе.
– К сожалению, я не сторонник… Бездны подсознания, психоанализ… Я не уверен, что…
– Вы, конечно, не заинтересованы в пациентах, – перебила она и засмеялась, – но чтобы уж так отпугивать!
– Я разве вас отпугиваю?
– Вы думаете, что я сумасшедшая, – полувопросительно сказала она.
Доктор Груберт отрицательно замотал головой.
– Думаете. – Она встала. – А мне просто хотелось прийти к вам и поговорить. Вот я пришла.
Он чувствовал, что не хочет ее отпускать.
– Подождите, – сказал он. – Куда вы торопитесь…
Она наклонила голову.
Выражение привычной затравленности, ненужное, неуместное на таком красивом лице, опять удивило его.
– Может быть, мы пообедаем сегодня вместе? – предложил доктор Груберт.
* * *
Дождь заливал вечерний Нью-Йорк, смывая остатки вчерашнего снега. Потоки черной воды неслись по улицам. Люди под зонтами возбужденно ловили такси, стоя по щиколотку в переливающихся лужах.
Пока он шел до стоянки, ноги успели как следует промокнуть. Машины передвигались медленно, скользили над мостовыми, в небе сверкали молнии.
У доктора Груберта сильно стучало сердце.
– Не хочется, – сказала Ева Мин, когда, освободившись от мокрых пальто, они усаживались за столик, – чтобы вы приняли меня за одну из своих многочисленных идиоток. Не обижайтесь, я про ваших пациенток говорю.
– Идиоток, конечно, много, – доктор Груберт приподнялся, чтобы повесить ее пальто на вешалку.
– Я хотела бы с вами поговорить, – вдруг сказала она. – Посоветоваться, может быть.
– Почему именно со мной?
– Потому что.
Точно так же отвечал иногда Майкл, когда был маленьким.
– Я знала, кто вы такой и чем занимаетесь. – У нее забегали глаза. – Простите меня за вранье. Месяц назад я попала на вашу лекцию в Принстоне. Совершенно случайно. Ушла под впечатлением.
Бред.
Неужели – если она сидела на лекции – он мог ее не заметить?
