Последний удар сердца
О причинах такого благоволения и Голубь, и Сохатый предпочитали не распространяться. Одни говорили об их общем бизнесе, другие – о компромате, имеющемся у Сахно не только на этого отдельно взятого полковника внутренней службы, но и на других полковников, подполковников и майоров, третьи – о деньгах, щедро заплаченных братвой за освобождение Моти…
Как бы то ни было, но после освобождения Сахно гостил на даче Голубинского уже второй раз. И если первая поездка на полковничью дачу была простым визитом вежливости для изъявления благодарности, то теперь Голубь сам вызвал влиятельного уголовника телефонным звонком: предстоял серьезный разговор о делах…
Поливальные машинки на клумбах без устали крутились, разбрасывая вокруг себя струйки воды. Холодные капли стекали с лепестков роскошных роз и мохнатых астр. Антон Никодимович тщательно насаживал на шампуры куски маринованного мяса и, по мнению Моти Сохатого, делал это совершенно неумело.
– Голубь, иди лучше мангалом займись, а я за тебя все сделаю, – Сахно решительно отодвинул хозяина от стола, взял шампур.
– Думаешь, у нас в «исполнении наказаний» не понимают толк в мясе?
– Еще как… – процедил Сахно.
– Мясо должно быть живым, горячим, должно трепыхаться, как свежевырванное сердце! – Голубинский повздыхал, попыхтел, однако уступил гостю.
– Что-то тебя на поэзию пробило…
Мангал, стоявший у беседки, уже дышал жаром. Призрачные синеватые огоньки перебегали по алым углям. Водрузив шампуры на мангал, Сохатый искоса посмотрел на хозяина: мол, ты меня пригласил – тебе и начинать!
Голубинский, однако, не спешил. Очевидно ожидая наводящих вопросов от гостя.
Наконец Голубь не выдержал.
– Что ты о последних событиях думаешь? – спросил он, снимая с мангала первый шампур.
– Тебя только Колян интересует или Сиваков с Мухой тоже? – поинтересовался гость.
Хозяин попыхтел, повздыхал и сузил вопрос:
– Пока только Шпаликов.
– Ну, Колян вообще был человеком по-своему неплохим. Во всяком случае, надежным. Я с ним когда-то даже в Златоустовском централе сидел, только в разных камерах, – нормальный такой пацан, в авторитете, никаких подлянок за ним не замечали. Однако в последнее время, говорят, Шпала сильно оборзел. Дербанил бы в своем банке долю малую – и дожил бы до глубокой старости. Атак… Наверное, кому-то дорогу перешел, накосячил по крупняку, вот и поплатился, – осторожно ответил Мотя.
– Один… или со своей сестрой Катькой? – прищурился Голубинский.
– Да хрен их там разберет! Наверное, он все-таки со своей сеструхой в сговоре был. Не верю я, чтобы молодая неопытная баба такую кусошную мазу одна оторвала!
– А Сиваков с Мухой, царство им небесное? Что о них можешь сказать?
– Так ведь они вплотную с покойным Шпалой работали. Кому, как не нам с тобой, об этом не знать! Одного убрали – вот цепочка и потянулась к остальным. А, может, Коля перед смертью тому киллерюге что-то лишнее по запарке ляпнул, потому заказчик решил не церемониться и остальных вальнуть для надежности, – спокойно произнес Сахно.
Полковник Голубинский аккуратно снял шампура с румяными шашлыками, разложил на подносе, поставил на стол в беседке. Принес из холодильника бутыль вискаря, открыл, собственноручно налил уголовному авторитету…
– Ладно. Надо бы по нашему обычаю помянуть. За помин душ рабов Божьих Шпалы, Мухи и генерала Юрия Петровича Сивакова! – с пафосом и скорбно произнес Голубь и перекрестился.
– Муха вообще-то мусульманином был, – напомнил Мотя Сохатый, но все равно выпил и тоже перекрестился, но как-то торопливо и коротко.
Спиртное под шашлыки, да еще за городом, всегда способствует быстрому взаимопониманию. После третьей рюмки Голубь решил говорить без обиняков – тем более что сам вызвал гостя на беседу. А беседовать было о чем…
Год назад Коля Шпала по своим уголовным знакомствам нашел стабильный канал поставки в Россию кокаина. И притом по самым что ни на есть минимальным оптовым ценам. Предприимчивый Шпаликов тут же купил полумертвую фирму «Гиппократ-М», по уставу занимавшуюся поставкой в Россию импортных медикаментов. Фирма была зарегистрирована на сестру Катю – ведь Шпале, который и так был на виду в своем «Трастсанбанке», не хотелось лишний раз светиться. Сперва «кокс» продавался через дилерскую сеть в Москве и Подмосковье, однако вскоре Шпаликов дошел до очевидного: элитный наркотик куда выгодней задвигать по следственным изоляторам и тюрьмам. Ведь публика там встречается весьма денежная: уголовные авторитеты, мотающие срок бизнесмены, разные чиновники, откусившие кусок не по чину… Многие из них и за «решкой» не могут прожить без кокса – так почему бы на этом не нажиться? Ушлый Шпала быстро вычислил потенциальных компаньонов: генерала из «исполнения наказаний» Юрия Сивакова и своего старого кореша Равиля Мухамедшина, влиятельного казанского вора. Механизм был налажен четко: медицинская служба Федеральной службы исполнения наказаний через одно из своих унитарных предприятий перечисляла общий паевой взнос Шпалы, Сивакова и Мухамедшина в «Гиппократ-М» якобы за поставки лекарств для СИЗО и ИТУ. Деньги на всякий случай переводились через «Трастсанбанк», в котором Николай Шпаликов занимал далеко не последнее место, хотя и числился там всего лишь консультантом. Кокаин под видом лекарственных препаратов поставлялся фирмой Екатерины Шпаликовой. Деньги всегда шли стопроцентной предоплатой – за деловую репутацию сестры головой отвечал Коля Шпала. Далее кокс под видом лекарств приходил в тюремные и зоновские медсанчасти, а уж оттуда попадал барыгам, которые с небольшим для себя наваром перепродавали его денежной публике. Естественно, многие врачи в погонах не хотели догадываться, какого свойства «лекарства» через них проходят, однако четко выполняли телефонные команды из Москвы, по которым часть порошков передавалась определенным людям.
Генерал Сиваков осуществлял общее прикрытие в домах без архитектурных излишеств, а вор Муха – оперативный контроль. Погоны Сивакова и его высокая должность гарантировали, что любой скандал будет погашен в зародыше, а авторитета Мухамедшина было более чем достаточно, чтобы барыги не зарывались и не крысили кэш. Навар вроде бы делился на троих – при этом, правда, было совершенно непонятно, какой процент доставался самой Кате. А ведь прибыль измерялась цифрами с многими нулями. Доза кокаина в Москве стоит от ста пятидесяти до двухсот долларов – и то нет гарантии, что он не разбодяжен сахарной пудрой или стиральным порошком. На зоне же одна порция с колес улетала за четыреста, а то и за пятьсот долларов, и от желающих не было отбоя. Спрос намного превышал предложение.
Все шло хорошо – по накатанной дорожке, пока на счета «Гиппократа-М» не упала особо крупная сумма. В контрольные две недели «лекарства» так и не поступили. Зато «Гиппократ-М» неожиданно объявил о самоликвидации, а сама Екатерина Шпаликова исчезла. Конечно, логично было бы предположить, что она и заказала всю троицу – мол, уходя, гасите всех! Однако первой жертвой стал ее родной брат, а подставить его Катя не могла…
И полковник Голубинский, и Матвей Сахно тоже были вовлечены в преступный бизнес, однако в основном по мелочам: замять скандал на месте, заткнуть рот особо болтливым, наказать виновных, проконтролировать медсанчасть. Всей картины, всех ходов-выходов они не знали, да и знать не должны были… Однако с барских столов им доставались лишь крохи. Теперь, когда главные действующие лица были мертвы, к Голубю и Сохатому автоматически переходили все рычаги: кто-кто, а механизм продажи кокса на зонах и в тюрьмах они знали прекрасно. Тем более Голубинский был первым заместителем генерала Сивакова и теперь вполне мог рассчитывать занять его кресло со всеми вытекающими из этого последствиями…
– Ладно, Мотя, – Голубинский аккуратно разлил виски по рюмкам, – ты мне лучше скажи: каким ты дальше видишь наше светлое завтра?
– До завтра еще дожить надо, тем более до светлого, – по ситуации отреагировал Сохатый, тщательно пережевывая кусок шашлыка.
– Ну что ты под идиота косишь! – Антон Никодимович со злостью шлепнул комара на щеке. – Ты ведь и сам понимаешь, зачем я тебя пригласил! Хочешь, чтобы я тебе первый об этом открытым текстом сказал?
Сахно отложил пустой шампур.
– Зачем мне тебя напрягать лишний раз, нервировать? Пойми, Голубь, я ведь еще по дороге сюда все просчитал, по полочкам разложил, – Сахно зашелестел сигаретной пачкой, закурил. – И твой ход мыслей – прежде всего. Ты уже видишь себя на месте Сивакова, а меня – на месте Мухи. Ты уже прикидываешь, сколько бабла мы будем дербанить с одной дозы и сколько будем иметь в оконцовке с каждой партии. В голове у тебя нули, нули и еще раз нули. Картинка красивая, слов нет. Особенно если перед теми нулями какая-нибудь значащая цифирь пририсована. Оно все правильно… Только ты не учел одной простой вещи: поставки кокса уже обрублены. Катька Шпаликова его поставляла, если помнишь, и откуда брала – неизвестно. А где теперь Катька – на Канарах или в закрытом акционерном обществе с ограниченной ответственностью «Мать сыра земля» – одному богу известно.
Полковник внутренней службы внимательно слушал Сохатого и лишь иногда вздыхал. Повертел в руках пустую рюмку, подумал и пропыхтел уверенно:
– А я вот уверен, что рано или поздно что-то должно нарисоваться.
– Откуда такая уверенность взялась?
– Твое здоровье… – Голубь вновь разлил спиртное по рюмкам. – Понимаешь, Мотя, кокс сам по себе – ничто. Обычный порошок, за который ты ни дом не построишь, ни дерево не посадишь, ни детей на ноги не поставишь. Кокс становится интересен, когда его можно конвертировать в деньги. А лучше всего это делать через нашу пенитенциарную систему… Стопроцентная реализация, мгновенный оборот, и никому из Госнаркоконтроля платить не надо. Я так думаю, что у Катьки и компаньоны были, и поставщики: не самолично же она в Латинской Америке ту коку собирала и в кокаин перерабатывала! Вот я и подумал, что рано или поздно они на нас как-нибудь выйдут… Не сегодня – так завтра точно! Потому и спрашиваю тебя о завтрашнем дне. К тому моменту у нас толковый ответ на толковый вопрос должен в запасе иметься.
Сахно сцепил жилистые пальцы замком, хрустнул. Доводы собеседника выглядели весьма убедительно.
– Оно вроде все правильно, – ответил Мотя, поразмышляв. – Но есть один момент… Где гарантии, что и с тобой, и со мной не повторится то же, что с Мухой, Сиваковым и Шпалой? Кто их заказал, кто исполнил, зачем и почему… Вот когда мы это будем знать, тогда можно и о завтрашнем дне задуматься. А то ответ приготовим, а нас никто и спрашивать не станет.
Незаметно стемнело. Над коттеджным поселком зажглись первые робкие звезды. Острокрылые ласточки незримо прочеркивали мутноватое подмосковное небо. Угли в мангале окончательно остыли, шашлыки были съедены, и теперь лишь пустые шампуры на подносе напоминали о недавнем празднике гастрономии.
Голубинский сходил в дом за новой бутылкой и закуской. Включил свет в беседке. Свинтил пробку с бутылки, разлил спиртное по рюмкам.
– Мотя, если ты думаешь, что я дурак, то напрасно, – Голубь причмокнул губами, выпил не чокаясь. – Я ведь умею просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед. Ментов из «розыска» я не только напряг, но и заинтересовал материально: мол, если найдете киллерюгу, заказчика… ну и Катьку Шпаликову, естественно, – не обижу, заплачу. Там отнеслись с пониманием – бабло в «розыске» любят…
– Ну хорошо: найдут твои менты ту же Катьку, закроют… А она возьмет и спалит канал, по которому кокс в Россию приходит, – с плохо скрываемым раздражением перебил Сохатый.
– Пусть для начала найдут, – вздохнул Голубь, промакивая салфеткой вспотевший лоб.
– Нам самим с теми заказчиками срочно разбираться надо, понимаешь? – втолковывал Матвей. – И чем скорей мы их найдем да ликвидируем, тем будет лучше и безопаснее для нас обоих. Ну, выйдут на нас те поставщики кокса… или даже сама Катька. Ну, поднимемся мы на бабло. И что потом – к окнам не подходить, чтобы снайпер не вальнул? По дюжине «телков» на каждого нанимать, чтобы тебя до сортира сопровождали?
– Понимаю тебя, Мотя, – кивнул Голубинский. – Превентивный удар. Лучшая оборона – нападение.
– Я тут вообще вот о чем подумал, – продолжал Сохатый, воодушевляясь. – Неплохо бы нам своего киллерюгу завести. Карманного, так сказать. Чтобы, чуть что, хлоп – и решить проблему безо всяких там ментов. Только киллерюга должен быть таким, чтобы он о нас вообще не догадывался – это на случай, если запалится. Подумай.
– Уже думаю, – серьезно отозвался Голубь…
…Мотя Сохатый уехал в Москву лишь назавтра. Сидя на заднем сиденье своего лимузина, Сахно щурился, глядя в затылок водителя, вновь и вновь размышляя о вчерашней беседе с полковником внутренней службы. Предложение Голубинского таило множество выгод, однако все они были ничто по сравнению со страхом повторить судьбу Шпалы, Сивакова и Мухи. В голове, правда, вертелась еще одна мысль: а что, если всю троицу заказал Голубь? Однако после размышления эта мысль была отвергнута: ведь Антон Никодимович был человеком не слишком решительным, и к тому же, как говорят в уголовном мире, «без стержня».
Голубинский также провел весь последующий день в раздумьях. Он ни капли не жалел, что вызвал на откровенный разговор Сохатого: ведь влиятельный уголовник теперь был его единственным союзником. Если Катька до сих пор жива, то она или люди, которые теперь за ней стояли, рано или поздно выйдут на старый канал сбыта наркотиков. Однако слова о возможном покушении, брошенные Мотей, окончательно укрепились в мозгу полковника. К тому же было совершенно непонятно, откуда может исходить опасность и в какой момент ожидать удавки из гитарной струны, наброшенной на шею.
– Нет, Мотя все-таки прав… Хорошо бы своего исполнителя иметь, карманного… Чтобы все вопросы без ментов решать, – прошептал Антон Никодимович, укладываясь спать.
4
Если спросить зэка в задушевной обстановке: «За что сидишь?», обычно услышишь в ответ предсказуемое: «Ни за что». Послушать этот татуированный народ, так окажется, что «подставили», «дело пришили», «потащили паровозом», «признательные показания выбили», «попали под замес», «следак дело повесил»… Лишь небольшая часть заключенных способна признавать свое преступление полностью и безоговорочно. И надо сказать, что это далеко не худшая часть осужденных.
Бывший спортсмен-биатлонист тридцатиоднолетний Илья Прудников попал за решетку абсолютно по делу: собственноручно отправил на тот свет подонка, убившего его молодую жену. Он просто не мог допустить, чтобы этот урод безнаказанно разгуливал по свету и совершал новые преступления, калечил судьбы и забирал жизни. Илью не остановило даже то, что у него на руках оставался малолетний сын Данька. Прудников знал, пока он будет чалиться на зоне, о сынишке не хуже матери позаботится младшая сестра Ильи – Юля, у нее имелись «крепкие тылы» и не приходилось думать о средствах к существованию. Недавно она вместе со своим женихом-хакером переехала жить в Чехию.
Вина Ильи была очевидной, да и все улики сходились. А потому на следствии он особо не отпирался и даже решил после приговора не писать кассационку, чтобы не расстраиваться из-за отказа.
Уже осужденный, но все еще содержавшийся в СИЗО, Илья Прудников лежал «в узде» уже второй час. Длинный капроновый шнур, заложенный через рот и привязанный к выгнутым ступням, казался ему колючей проволокой. Скрученное в дугу тело будто пронзалось тысячью раскаленных иголок. Руки, также заведенные назад, затекли, одеревенели до полной потери чувствительности. Чтобы забыть о боли, Илья пытался сфокусировать внимание на чем-нибудь постороннем: стена с облупленной краской, решетки на окнах, ржавый потек на батарее центрального отопления… Несколько раз Прудников терял сознание, словно бы погружаясь в бездонный омут. И, всякий раз приходя в себя, удивлялся, почему еще не умер. Казалось, еще чуть-чуть – и позвоночник рассыплется от перенапряжения.
Заунывно скрипнула дверь. В кабинет оперативной части вошел оплывший, с двойным подбородком блондин в форме капитана внутренней службы. Это был тюремный опер, который и распорядился применить к Илье Прудникову пытку «взнузданием», именуемую на ментовском жаргоне «ласточка». Капитан равнодушно перешагнул через лежавшего на полу человека и уселся за стол. Достал термос и пакет с бутербродами, со вкусом неторопливо перекусил, открыл сейф, извлек папку с веревочными тесемками, лениво пролистал несколько страниц, затем взял мобильник и принялся набирать эсэмэски. Оперативник словно не замечал мучений подследственного: он даже вполголоса проговаривал тексты скабрезных сообщений, который отправлял каким-то бабам.
Как ни было больно Илье, однако он всеми силами старался не застонать в присутствии садиста, чтобы не сделать ему приятно. Больше всего Прудникову хотелось потерять сознание, чтобы хоть на какое-то время позабыть о боли. А то и умереть – он был бы не против.
Наконец, сунув телефон в карман, тюремный опер вызвал конвоира и распорядился развязать Илью. Истязуемый не смог сразу разогнуться и подняться на ноги и еще несколько минут бездвижно лежал на полу.
Тем временем капитан внутренней службы достал из сейфа нетбук, включил, повернул его экраном к Прудникову.
– Ну что, будем сознаваться? – капитан притворно зевнул.
– В чем? – прохрипел Илья, с трудом поднимаясь на ноги.
– Твоя цацка? – опер кивнул на нетбук.
– Нет. Подкинули при шмоне.
– Ну, вас тут послушаешь – так вам и наркоту подбрасывают, и мобильники, и порнушку, и водку. И, заметь, все задарма. Просто бесплатный аттракцион невиданной щедрости и раздача слонов… – отмахнулся тюремный опер. – И вообще: не тюрьма, а пансион благородных девиц. Может, и эту запись ты никогда не видел?
Илья медленно приходил в себя. Размял отекшие руки, встал у казенного стола и инстинктивно ухватился за его угол пальцами, чтобы не упасть. Пронзительно ныла спина, перед глазами плясали и растворялись бесформенные сиреневые пятна. Язык и губы потеряли чувствительность. В висках словно стучали молотки. Ватные ноги предательски подкашивались. Подследственный с трудом удерживал равновесие, чтобы не упасть.
– Ты садись. Вот тут, напротив, – разрешил опер.
Прудников послушно уселся. Широкоплечий гигант, он, казалось, несколько стеснялся своего роста, а потому немного сутулился. Тем временем капитан внутренней службы включил видео, и на экране замелькали обнаженные детские тела: это был отвратительный порнофильм для педофилов с гомосексуальными склонностями.
– Ну что, Прудников, снова хочешь сказать, что это не твое?
– Начальник, что ты от меня хочешь… – Илья демонстративно отвел взгляд от монитора. – Что ты тут дело из пальца высасываешь, зачем весь этот цирк с порнухой? Я следаку все еще полгода назад сказал, у меня уже и суд был. Дело закрыто, приговор «Умышленное убийство, совершенное общеопасным способом», статья 105, пункт «е», девять лет. Чего вы меня на этап не отправляете? Вам бы головной боли меньше…
Илья говорил правду. В этом следственном изоляторе, расположенном в небольшом подмосковном городе, он сидел уже десятый месяц, то есть все время следствия.
Осужденный уже готовился к этапу, однако буквально через неделю после вынесения приговора начались разные непонятки. Илью дважды переводили из камеры в камеру, в каждой из которой сидели «дятлы», провоцировавшие его на драку, однако, умудренный тюремным опытом, Прудников старался не реагировать на провокации. Его вещи во время шмона перетряхивались с особой тщательностью. И вот сегодня ему неожиданно объявили: мол, во время последнего обыска в вещах Ильи был обнаружен нетбук с детской порнографией, оперчасть ходатайствует о возбуждении нового уголовного дела по позорной для честного арестанта 242-й статье Уголовного кодекса – «Незаконное распространение и оборот порнографических материалов».
То, что нетбук с педофильской порнухой был банально подброшен во время обыска, когда вся хата находилась на прогулке, сомнений не вызывало. Оставалось лишь догадываться, кто решил подставить Илью по такой гнилой статье и с какой именно целью…
– Короче, Прудников, рисую тебе твои ближайшие перспективы, – капитан хищно улыбнулся. – Вариант первый. Ты остаешься тут, и уголовное дело по двести сорок второй идет в производство. Через пару дней об этом будет знать вся тюрьма. Ты сейчас еще «мужиком» сидишь. Обещаю: через два, максимум через три дня тебя за такую статью обязательно опустят, пойдешь жить под нары. И так – до нового суда. После приговора с довеском за «порнуху» отправишься на зону в том же кукарекающем качестве… если, конечно, до нее доедешь. Вариант второй. Сейчас с тобой переговорит один человек из Москвы. Если ты ему понравишься – твоя жизнь может сильно измениться к лучшему. Насколько к лучшему – ты даже и не представляешь… Ну, что скажешь?
Предложение выглядело совершенно неожиданным и темным, однако Илья промолчал. Ведь тюрьма уже научила его никогда не выказывать ни удивления, ни заинтересованности.
– Так будешь с ним говорить? Большой человек, специально к тебе из Москвы приехал!
– Давно ни с кем с воли не базарил, – Прудников с равнодушным видом передернул плечами. – Давайте, гражданин начальник…
– Вот и хорошо… – Опер набрал на телефоне внутренней связи какой-то номер, бросил пару фраз.
Спустя минуту в кабинет вошел одетый в штатское незнакомец, которого Прудников никогда прежде в этом СИЗО не видел. Чернявый, с подвижным лицом и топорщившейся на нем черной щеткой усиков, этот человек неуловимо напоминал майского жука из мультфильма. Оперативник вскочил, козырнул и вышел в коридор. Чернявый несколько минут молча рассматривал Прудникова, затем неожиданно улыбнулся.
– Ну что, Илья Петрович Прудников, приблизительно таким я вас и представлял. Давайте знакомиться.
У чернявого был приятный баритон, его манера держаться и подчеркнутое обращение на «вы» располагали к себе. Однако Илья оставался совершенно равнодушным. Ведь большинство неприятностей у арестантов случаются как раз от таких вот обходительных внешне ментов.
– Как скажете, – спокойно молвил Илья.
– Значит, светит вам девять лет усиленного режима. Пока что девять, потому что после повторного суда наверняка добавят. И вам абсолютно нечего сказать в свое оправдание.
– А зачем? Разве это что-то изменит?
– Конечно, не изменит, – согласился чернявый. – Скажите, Илья Петрович, а вам себя не жаль? Вам ведь всего тридцать один год. На волю вы выйдете в сорок… если выйдете, конечно. С подорванным здоровьем, букетом болезней и полным отсутствием жизненных перспектив.
После этих слов Прудников окончательно утвердился в мысли, что чернявый – очень опасный тип, в беседе с которым надо тщательно фильтровать каждое слово. Ведь если менты начинают давить на жалость – тут обязательно следует ждать подвоха.
Подвоха, впрочем, пока не наблюдалось. Похожий на жука мужчина довольно складно пересказал биографию подследственного, особо остановившись на том, что у него почти не осталось на воле родных и близких.
– Ладно, – закончил он. – Теперь пора и мне представиться. Зовут меня Борис Аркадьевич, и служу я в Федеральной службе исполнения наказаний. Больше вам знать про меня пока что не надо. Скажите – вы хотели бы выйти на свободу до срока? Ну, скажем… уже на этой неделе?
– Кому не хочется… – передернул плечами Илья. – Хотел бы, конечно!
– Тогда предлагаю выслушать мое предложение и дать ответ – утвердительный или отрицательный. От этого ответа и будет зависеть ваше ближайшее будущее.
Борис Аркадьевич излагал свое предложение четко и детально: несомненно, этот монолог был им загодя отрепетирован. Мол, если Илья Петрович не примет его предложение, то вряд ли доживет до конца срока – особенно с учетом новой позорной статьи. Если же Илья Петрович примет его предложение, то уже завтра он сможет покинуть тюремные стены. Местная медсанчасть зафиксирует его смерть, не востребованное родственниками тело будет кремировано, а сам Прудников…
– А как это мое тело будет кремировано? – не понял Илья.
– Вас лично, конечно, никто сжигать не собирается. Просто в уголовное подошьют два документа: свидетельство о смерти и справку о кремации, – спокойно пояснил собеседник. – И этого вполне достаточно для ваших фиктивных похорон. А теперь слушайте, в чем суть моего предложения. И отвечайте немедленно: «да» или «нет». Минуту на размышление не даю.
Вот тут-то и прозвучало само предложение, неожиданное, странное и заманчивое…
…Конечно же, Илья ответил согласием – а что ему еще оставалось делать?
– Только в ближайшее время абсолютно ничему не удивляйтесь, – загадочно проговорил Борис Аркадьевич.
5
Ах, Черное море! Ах, жаркое солнце!
Стоит только произнести эти слова, и перед глазами тут же возникает сопутствующий черноморскому побережью пейзаж: фланирующие по набережной курортники, шелестящие на ветру пальмы, соленые брызги прибоя, теплые вечера со стрекотом цикад и романтические прогулки…