Проклятие Волчьей бухты

Глава I

Дневник Марины Гусевой

Маринка пропала в среду утром, 10 августа, а в четверг Томка нашла тетрадь с истрепанной обложкой.

Тетрадь лежала в кустах. Страничка, на которой заканчивался текст, была заложена ручкой. Как будто Маринку на минутку отвлекли, она отложила свою работу…

И больше к ней не вернулась.

Томке стало страшно. Она смотрела на одинокую тетрадь и боялась к ней притронуться, словно это был не обыкновенный набор листочков, а сама Маринка Гусева. Только не живая, а мертвая.

Гусева исчезла утром, сразу после тренировки. Ребята отплавали свою норму, потом тренер Наталья Ивановна разрешила всем немного отдохнуть, и они как ненормальные снова бросились в воду. Маринка с утра чувствовала себя плохо, отлеживалась в палате. Но когда все вернулись, Гусевой уже не было. Только постель ее была вся перевернута, как будто Маринку насильно стаскивали с нее. Больше ее не видели. Она словно испарилась. Ни около домиков, ни около столовой, ни у моря ее не было.

Томка упала на колени рядом с кустом.

Значит, вчера она сидела здесь, ждала, когда позовут на обед, и писала свой дневник. Зачем Маринка сюда поднялась? Она даже на постели сидела с трудом. На этот же обрыв надо карабкаться. Да после такого подъема Гусева должна пластом лежать, а не дурацкий дневник заполнять! А что она делала потом? Встала и растаяла в воздухе?

Это все Светка!

Томка дала слово, что плакать больше не будет. Все слезы были выплаканы вчера. Ревели хором все девчонки, мальчишки особняком стояли в стороне и не знали, что делать. После обеда они прочесали все побережье, выходили к дороге.

Никаких следов.

Они даже дошли до ближайшего поселка. Оттуда ходил автобус до города. Местные жители только плечами пожимали. Чужие у них не появлялись.

Маринка как в воду канула.

Томка посмотрела вниз. Отсюда открывался красивый вид на море. Оно искрилось в лучах солнца. Глазам было больно на него смотреть. Легкий ветерок подгонял еле заметную волну. Был полный штиль, как говорят моряки. В такую погоду тяжело утонуть. А Маринка слишком хорошо плавала, чтобы пойти ко дну при любой погоде.

Волчья бухта, где обосновалась школа спортивного плавания, была узкая. С двух сторон ее плотно охватывали горы. Если отплыть подальше и что-нибудь крикнуть, например: «Харитонова – дура!» – это слово полчаса будет эхом метаться между гор.

Если бы Маринка тонула, она бы крикнула, и ее услышали бы.

Это все из-за Светки!

В секцию по плаванию Томка Цыганова пришла самой первой и плавала лучше всех. Тренер Наталья Ивановна удовлетворенно кивала и не забывала повторять Томкиным родителям, что из их дочери вырастет настоящая спортсменка. Если, конечно, Тамарка не начнет лениться. А потом пришла Маринка Гусева. Она переехала в их город откуда-то издалека и плавала не ахти как хорошо. Сначала. А потом она обогнала всех. Цыганова и оглянуться не успела, как Маринка опередила ее на соревнованиях, а потом и вообще стала бодро скакать с разряда на разряд.

– Талант, – обронила как-то Наталья Ивановна.

Талант, где ты?..

Томка шмыгнула носом, вытерла слезы и робко подошла к кусту. На нее смотрели длиннющие колючки. Изрядно расцарапаешься, прежде чем доберешься до тетради. Томка спустила пониже рукава рубашки и сжала зубы. Ничего, терпеть боль она умеет.

После Маринкиных побед Тамарка стала упорно тренироваться. Чтобы она так легко уступила свое первенство!

Какие же глупые мысли приходят в голову в двенадцать лет! С тех пор прошел целый год, и Томка стала умнее. Сейчас бы она за Маринкой не гналась, а тогда…

Что бы Цыганова ни делала, Гусева все равно шла впереди. И что самое ужасное – ей это ничего не стоило. Ей было все равно! С тем же успехом Маринка могла бы вышивать крестиком или вырезать лобзиком. Везде она была бы первой. И все это совершенно не грело ее душу.

А потом всем объявили, что лучшие поедут в летний лагерь на море.

Как все начали стараться! Мальчишки даже дополнительные тренировки устраивали, лишь бы пройти все зачеты.

И тут вдруг появилась эта Хомякова-Хохрякова.

На самом деле ее звали Светка Харитонова, и похожа она была на Муми-тролля из сказки. Маленький носик, кругленькие щечки. Тамарка ее фамилию никак не могла запомнить, поэтому и прозвала Хомяковой-Хохряковой. Плавала Светка плохо, так что о поездке на море могла и не мечтать. Но когда зачитали общий список, она там была.

Не было Маринки.

Вот тогда-то Томка впервые увидела, как Гусева умеет злиться. За Маринку встала вся группа, и ее внесли в список. Но Хохрякова-Хомякова там тоже осталась, хотя все были против нее, и Наталья Ивановна обещала подумать.

Цыганова зажмурилась и чуть ли не с головой нырнула в куст. Руки и лицо обожгло болью.

Но тетрадка! Вот она!

Томка отпрыгнула назад, прижимая к груди добычу. Теперь-то откроется все.

О том, что Маринка ведет дневник, Цыганова с удивлением узнала уже в лагере. Самой Томке ведение дневника казалось скучнейшим занятием. Сидеть каждый вечер, что-то писать. Нет, этот подвиг был не для нее. А вот Маринка сидела и писала. И не пять минут. Пока девчонки плескались перед сном в душе, Гусева забиралась с ногами на кровать и что-то строчила в свою тетрадку. Заглянуть ей через плечо мечтали все. Но никому это не удавалось. Маринка тщательно берегла собственные тайны. Никто не догадывался, где она хранила свои секреты. Дневник появлялся вечером, а ночью его уже не было ни под подушкой, ни в тумбочке. Девчонки это проверяли. И не раз.

– Ведьма она, вот и все, – однажды брякнула Хомякова-Хохрякова, вгрызаясь в запрещенное для всех печенье. – Просто рисуется. Хочет показать эдакую загадочность. А на самом деле пишет там всякую чушь. «Погода хорошая. Море спокойное». – И Светка потянулась за новым печеньем.

Был вечер после отбоя. Последний вечер перед Маринкиным исчезновением. Девчонки торчали в ванной комнате, наводя последний марафет перед сном. Маринка, как всегда, сидела в палате. Уже тогда она говорила, что плохо себя чувствует.

После харитоновских слов Тамарка демонстративно ушла из туалета, хлопнув дверью. Все-таки Светка была на редкость вредной девчонкой. Ее давно следовало бы проучить. И у Цыгановой был уже разработан план.

Она вернулась в палату. Не глядя на занятую своими мыслями Маринку, прошла к Светкиной кровати, чуть приподняла решетку с пружиной и сдвинула немного в сторону. Если Светка сядет на свою кровать со всего размаху, то с грохотом полетит на пол.

– А тебе не кажется, что в этой бухте мы не одни? Что здесь есть еще кто-то, и ему очень не нравится, что мы приехали?

От неожиданности Томка вздрогнула и обернулась. Маринка задумчиво водила концом ручки по своему носу.

– Еще скажи, что ты заметила призраков, – фыркнула Цыганова. За прошедшую неделю ничего, кроме моря, она не видела, и этого ей было вполне достаточно. – И они тут бродят с горящими глазами и ищут, кого бы съесть.

– Они не бродят. – Маринка почесала ручкой нос. – Они ждут своего часа, чтобы нас уничтожить.

– Не смешно! – отмахнулась от такой глупости Томка. В коридоре послышались шаги – девчонки возвращались из туалета, и вот-вот должно было начаться представление с падением.

Особой дружбы между девчонками не было. Тяжело дружить, когда твой успех является неудачей для другого. Маринка Гусева просто нравилась Томке. Она была вся такая загадочная.

И вот до чего эта загадочность довела – человек исчез. Был – и нет.

Тамарка провела ладонью по дневнику, словно погладила. Больше ничего для Маринки она сделать не могла.

На первой странице была нарисована какая-то фея, в руке у нее была волшебная палочка. Из кончика волшебной палочки вырастал стишок:

Нос у Томки сразу зачесался. Она схватила его всей пятерней и старательно потерла.

– Ничего, сегодня можно, – пробормотала она, на всякий случай оглядываясь – не следит ли кто-нибудь за ней. Обрыв, на котором она устроилась, был пуст. Только море вдали бессовестно смеялось, блестя на солнце.

– Я тебе, – зачем-то погрозила морю Томка и перевернула страницу дневника.

С фотографии на нее смотрела Маринка. Светлые волосы собраны в короткий хвостик, глаза, как всегда, грустные и задумчивые, губы растянуты в улыбке. В одной руке ласты, в другой – лейка.

Вот-вот, у Гусевой всегда так – чем занимается, непонятно. То ли плывет, то ли цветы поливает. Снизу фломастером была проведена стрелочка и приписано: «Это я». Дальше шли фотографии мамы с папой, кого-то с кем-то в школе и на улице. Все это Томка пролистала. Ей сейчас не было дела до чужих родственников и друзей.

Выпала ручка. Тетрадка сама открылась на середине.

Сверху стояло «10 августа, среда».

Вчерашний день.

«Сама не знаю, что со мной происходит. Всю ночь снились кошмары. Я раз десять тонула, пыталась всплыть, а на меня обрушивались все новые и новые водяные потоки. Потом приснилось, что я сижу на песке посередине бухты, а вокруг никого нет. Ни домов, ни ребят. Бухта совершенно пуста. Снова и снова приходит она – Чумочка. Твердит, что все умрут. Все!!!»

На этом запись заканчивалась.

Томка снова почесала нос. Вот уж чудеса так чудеса. Они в этой бухте неделю, Маринка кого-то видела, вела какую-то тайную жизнь, и никто об этом не догадывался. Может, Чумочка просто ящерица какая-то?

Подул ветерок. Цыганова подняла голову.

«С чего это вдруг Маринку на такие странные сны потянуло? – грустно подумала она. – Было же все хорошо».

Девчонки не раз пробовали проследить за Гусевой. Не может дневник испаряться. Вот он есть, а через полчаса нет. Его кто-то куда-то перекладывает. Скорее всего у Маринки есть тайник!

Следили, следили, да так ничего и не заметили. Дневник продолжал то появляться, то исчезать.

В конце концов девчонкам надоело отгадывать загадку дневника. Прячет и прячет, ну его! Тамарка же решила не спать всю ночь. Дневник не кошка, сам встать и уйти не может. Кто-то его уносит. Этого кого-то и стоит искать. Обычно девчонки засыпали сразу – тренировок было много, на болтовню и другие развлечения сил не оставалось. Томка честно крепилась полчаса, но и ее сморил сон.

Проснулась она от скрипа кровати. Маринка сидела, вцепившись в подушку, и широко распахнутыми глазами смотрела перед собой.

«Сейчас дневник понесет прятать», – решила Томка, притворяясь спящей.

Но Маринка продолжала сидеть, раскачиваясь из стороны в сторону, и идти пока никуда не собиралась.

Окно палаты медленно открылось…

Тамарка, забыв о конспирации, приподнялась на локте.

В окне виднелась какая-то темная фигура. Маринка тоже на нее смотрела. Потом встала, подошла к окну, положила ладони на подоконник.

Томка вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть. Но Маринки в палате уже не было. Как была, в ночнушке и босиком, Цыганова помчалась к окну, выскочила на улицу.

Трещали цикады. Ухала какая-то ночная птица. Шуршал прибой. Больше никаких звуков не было. Хотя шаги двух людей еще должны были быть слышны. Но их не было. Может, Маринка и этот «кто-то» улетели?

Странно все это.

Тамарка переступила с ноги на ногу. С непривычки босые подошвы колол жесткий песок. На улице было темно и неуютно, еле слышно шумело море.

Наверное, у Маринки завелся тайный воздыхатель, который таким странным образом вызывает ее на ночные свидания, рассуждала сама с собой Тамарка, карабкаясь обратно в палату.

Хотя какой здесь воздыхатель? Кроме своих же мальчишек, на несколько километров ни одной живой души.

И тут Томке бросилась в глаза еще одна странность – кровать Хохряковой-Хомяковой тоже пустовала.

Пока Цыганова размышляла о превратностях судьбы, разглядывая пустую кровать Харитоновой, за ее спиной возникла темная фигура. Секунду фигура постояла на месте, а потом медленно опустила руку Томке на плечо.

– Ну что, Цыганова, страшно?

От ужаса у Тамарки подкосились ноги, и она повалилась в проход между кроватями. В панике ей даже крикнуть не удалось – горло перехватило.

Отсюда, снизу, видно было лучше, и Томка сразу разглядела жиденькие бесцветные волосы. Даже нос пенечком заметила.

– Харитонова, ты псих! – громким шепотом произнесла Тамарка, выбираясь из-под кровати. – Меня чуть кондрашка не хватила.

– А чего ты ночью по палате шастаешь? – Светка плюхнулась на свою постель. – Хочешь так же, как эта сумасшедшая, – она кивнула на пустую Маринкину кровать, – в лунатики заделаться?

– Почему это Гусева сразу сумасшедшая? Кому-то, между прочим, тоже не спится.

И Цыганова выразительно посмотрела на Харитонову. Харитонова в ответ не менее выразительно посмотрела на нее. Ох, и неприятный это был взгляд. Холодный, колючий. Он словно сверлил Тамарку насквозь. Томке страшно захотелось сказать Светке какую-нибудь гадость, но от возмущения все слова у нее из головы выскочили, и она только громко засопела, поворачиваясь в сторону своей кровати.

Цыгановой совершенно не нравилось, что Хохрякова-Хомякова так пренебрежительно отзывается о Маринке. Кто она, в конце концов, такая – эта Светка! После лагеря она вообще из их секции исчезнет, об этом она всем говорила.

Как только Тамарка отвернулась от Харитоновой, мысли в ее голове перестали носиться в беспорядке и потекли ровнее.

– Ты на себя когда последний раз в зеркало смотрела? – буркнула Цыганова, в темноте пробираясь на свое место. – Тоже на нормальную сильно не тянешь.

– А чего она тогда каждую ночь в окно шастает? – отозвалась Светка.

– Надо, вот и шастает. – Тамарка налетела на чужую кровать и шепотом чертыхнулась.

Маринка тоже хороша, нашла себе ночное развлечение. Могла бы чем-нибудь мирным заняться. Завтра с утра кросс три километра. С недосыпу они недалеко от старта убегут.

– Твое какое дело? – бубнила Томка, обходя возникшее на ее пути препятствие стороной. – Ты вон тоже особенно на своем месте не лежишь.

– Я по делам ходила, – многозначительно хихикнула Светка.

– Вот и она тоже. – Для Тамарки оказалось делом чести отстоять Маринкины интересы перед этой гадкой Харитоновой.

– Знаем мы, какие дела бывают ночью… – противно причмокнула губами Хохрякова-Хомякова.

– В отличие от тебя, Маринка человек с головой и глупостями не занимается! – не сдавалась Томка.

– Ой-ой-ой, – протянула Харитонова.

Вдруг за окном раздался крик ночной птицы, и кто-то часто-часто зацикал, защелкал, затенькал. После короткой паузы снова протяжно завопили.

И наступила оглушительная тишина. Даже море шуметь перестало. Томка зажмурилась, ожидая, что страшные крики повторятся.

Однако ночь за окном молчала. И от этого стало как-то особенно не по себе.

– Вот и вчера так, – зашептала Светка, хотя ее никто не просил ничего говорить. – Только Маринка в окно, как птица орать начала. А первые ночи такого не было.

– Не твое это дело, поняла? – Тамарке стало очень неуютно, она поспешила закутаться в одеяло с головой. – Спи, завтра не встанешь.

Советуя Светке выспаться перед завтрашней ранней тренировкой, сама Тамарка, конечно, дрыхнуть не собиралась. Она хотела дождаться Маринку и обо всем ее расспросить.

Когда Хохрякова-Хомякова на своей кровати угомонилась, в открытое окно потекли привычные ночные звуки. Скрипел рамой ветер, шелестели кусты, вздыхали ночные птицы. Море еле слышно шуршало галькой, лениво вздымало низенькую волну.

Цыганова так и видела, как эта волна не спеша накатывала на берег и убегала обратно. Но с каждым разом вода все ближе и ближе подбиралась к лежащей на берегу Тамарке. А ей было лень встать и отойти подальше. Даже рукой шевельнуть неохота. Волна шуршала уже совсем близко, легкие брызги падали на лицо. Еще, еще… И Томка оказалась под водой. Лень куда-то улетучилась. Тамарка встрепенулась и поплыла на глубину, потому что здесь, на берегу, ничего интересного не наблюдалось. А все важное было там, вдалеке.

Томка плыла, плыла, плыла, и ей было очень хорошо, пока она не сообразила, что так долго без воздуха под водой она быть не может. Поняв это, Цыганова утонула…

Неприятный сон приснился за два дня до Маринкиного исчезновения. Но тогда еще ничего не предвещало несчастья…

Тамарка пролистала дневник на несколько страниц назад.

Маринка была старательной, записывала каждый день. Минут по пятнадцать корпела над этой дурацкой тетрадкой. Поэтому в дневнике должно быть все, что с ней происходило. Должно быть объяснение странным ночным прогулкам.

После даты «3 августа» и слов «Вот мы и в лагере» все остальные страницы были старательно вымараны. Каждая строчка зачеркнута по несколько раз. На месте больших букв возвышались черные холмики.

Цыганова закрыла дневник, досчитала до десяти и открыла снова. Перед ней опять были черные строчки.

Она зажмурилась. Вновь посмотрела на страницы. Все осталось по-прежнему.

– Этого не может быть, – прошептала Томка и стала быстро листать дневник сначала в одну сторону, потом в другую. И снова в начало. И опять в конец. От черноты рябило в глазах. Зачеркивания навязчиво лезли со страниц, рождая неприятный холодок в груди.

– А если так?

Цыганова захлопнула тетрадь. Зажмурилась. Ущипнула себя за руку. И, не глядя, распахнула на первом попавшемся месте.

Все те же зачеркнутые строчки.

Да, Маринка успела написать много. И кто-то приложил очень много усилий, чтобы все вымарать.

«Могла бы просто вырвать, – подумала Томка, ни на секунду не сомневаясь, что это дело рук Хохряковой-Хомяковой. – Не поленилась десяток ручек перевести. Часа два, наверное, черкала».

Светка почему-то сразу невзлюбила Маринку, хотя Гусева ее и пальцем не трогала. Не до нее было. Многие впервые попали на море, и им просто было хорошо оттого, что они здесь, что плескаются в теплой соленой водичке и подставляют животы солнцу.

Бег вокруг лагеря, часовые растяжки, километровые заплывы – все это было ерунда по сравнению с окружающей красотой.

Раньше в этой бухте что-то такое было. Местные жители, привозящие в лагерь продукты, вроде бы говорили, что здесь находилась лаборатория по изучению дельфинов. Но потом с лабораторией произошло несчастье, ее закрыли, а удачно прошедший ураган снес непрочные постройки. Только время от времени появляющиеся на горизонте дельфины напоминали о том времени.

Хотя дельфины могли приплывать и просто так. Захотели – и приплыли. Мало ли куда их занесет охота за мелкой рыбешкой?

На месте бывших лабораторий построили три летних домика и открытую кухню. Здесь и разместились двадцать человек юных спортсменов. Девчонки – в одном домике, мальчишки – в другом. А в третьем – два тренера, врач и повариха.

Противная Светка делала все, чтобы Маринкино пребывание в лагере было не таким радужным. Гусевой в спину неслись бесконечные «га-га-га», в супе у нее плавали мухи, компот проливался на пол. После той странной ночи, свидетелем которой стала Тамарка, у Светки появилось новое развлечение. Она незаметно подкрадывалась к Маринке и начинала завывать на ухо. Отчего Гусева вздрагивала и бледнела. Но ничего не отвечала.

Сначала эти шуточки надоели девчонкам, а потом и мальчишкам. Хохряковой-Хомяковой была устроена хорошая взбучка. Правда, развлечение прервало появление Натальи Ивановны. Почему она именно сейчас решила заглянуть в домик к мальчишкам, никто не понял. Все видели, как тренер шла плавать. Плавала она обычно часа полтора. «Просто колдовство какое-то», – пожимали потом все плечами.

И где после этого справедливость?

Может, у Светки была своя причина ненавидеть Гусеву, и Маринка об этом знала. Поэтому терпела. И обо всем писала в свой дневник. Именно эти слова Светка и вычеркнула. А дневник спрятала, чтобы никто не нашел.

Хотя могла и просто уничтожить. Взяла бы спички и устроила маленький костер.

Тамарка снова открыла дневник.

Так. Анкета. Самые глупые вопросы, какие только можно придумать.

Анкета хозяйки дневника. «Любимый цвет – синий», «любимый школьный предмет – черчение». Ну-ну. «Любимый мультфильм – „Труп невесты“.»

«Такой есть? – мелькнуло у Тамарки в голове. – Что за гадость?»

«Любимый фильм – „Восставшие из ада“, „Обитель зла“, „Воскрешая мертвецов“.»

«Ничего себе наборчик, – мысленно присвистнула Цыганова. – Да от одних этих фильмов свихнуться можно».

«Любимый певец – обойдемся без попсы».

«Смешно», – хмыкнула Томка.

«Что такое дружба – способность человека идти с тобой до самого конца».

Угу.

«Самое заветное желание – победить мировое зло».

У Томки и так на душе было как-то нехорошо. А теперь совсем плохо стало. По спине пробежал неприятный холодок.

Вот это желаньице! Врагу не посоветуешь. А ведь Тамарке казалось, что она Маринку знает. Дружит с ней, можно сказать. А на деле выходит, что Гусева чуть ли не инопланетянка. Прямо как Алиса Селезнева, девочка из будущего.

Следующие несколько страниц были заняты анкетами каких-то Даш, Маш и Вероник. Последней шла загадочная Чумочка. Писала она коряво, слова ползли то вверх, то вниз. Ничего особенного в ее ответах не было. «Нет», «нет», «не знаю», «разные».

– Чумочка, – прошептала Томка.

Неожиданно налетел прохладный ветерок. Тамарке стало холодно, руки и голые коленки покрылись «гусиной кожей». Ей вдруг показалось, что в эту секунду какая-то странная фигура, напоминающая даму в черном, медленно подходит к ней со спины. От резкого поворота Цыганова чуть не съехала с обрыва вниз.

– Вот черт! – воскликнула она, когда солнце из холодного вновь стало горячим. – Привидится такое!

Она опять посмотрела на дневник. Под анкетой Чумочки стояло «5 августа, пятница».

В голову полезли всякие нехорошие мысли.

«Предположим, в бухте только свои. Значит, Светка наряжалась во все черное, приходила по ночам к Маринке, дневник ей заполнила. А Гусева оказалась такой глупой, что не разгадала розыгрыш и повелась на Светкино переодевание. Потом, когда все стало известно, Харитонова скинула Гусеву со скалы. Чтобы скандала не было. И все, что Маринка про нее написала разоблачающего, она вычеркнула. Чтобы никто не догадался».

Цыгановой даже жарко стало от таких фантазий.

А что? Все сходится. Хохрякова-Хомякова на такое вполне способна.

– Эй, девочка! – Тамарка захлопнула тетрадь и повернулась.

Над обрывом проходила дорога, которой местные жители пользовались раз в сто лет. Сейчас был как раз тот случай. На дороге стояла ярко-красная легковая машина. Из нее выглядывал старик.

– Девочка, ты из лагеря? – поманил он Тамарку к себе.

Цыганова кивнула. Скорее всего это был кто-то из поселка. Местные привозили в лагерь продукты. Происходило это обычно утром. За продуктами посылали мальчишек в качестве наказания. Кто добровольно пойдет таскать тяжести? Чаще всего везло Андрюхе Павлову. Он вечно влипал в какие-нибудь истории, и его наказывали утренним подъемом в горы к дороге. Сейчас был день, и что здесь делал дед, было непонятно.

– Возьми у меня бидон, отнеси до своих, – попросил старик, распахивая заднюю дверцу машины. Там на сиденье лежала большая фляга. – Я должен был утром приехать, да не смог, сын у меня заболел. Самому к вам спускаться тяжело. А тут такая удача – ты. Я и не ожидал, что кто-то наверху будет.

– Я сама не ожидала, – под нос себе пробормотала Томка. Ей не очень улыбалась перспектива на своем горбу тащить вниз тяжеленную ношу. Надо бы кого-нибудь из мальчишек позвать.

– Сначала подумал, чужой кто ходит, – на одной ноте продолжал бубнить старик. – А потом, вроде нет, живая ты. Я и обрадовался.

– Здесь из чужих только чайки летают, – пыталась вклиниться в стариковское пришепетывание Тамарка. А потом осеклась. С чего это дед ее за мертвую принял?

– Я этих мертвяков не люблю, – все тянул дед. – Они, конечно, безобидные. Да кто их знает, что у них в башке сидит? Еще под воду утащат. Вроде пошутили, а мне конец.

– Это вы о каких мертвяках говорите? – Томка уже успела взгромоздить флягу на спину и приготовилась спускаться. Но после такого заявления она опустила свою ношу на землю. – Эй, вы что, бредите?

– А о каких же еще? О здешних, – с готовностью стал рассказывать дед. – Как лабораторию прикрыли, так они тут и бродят. В черном все такие. Уж их били и ловили, а они все обратно возвращались.

Тамарка вздрогнула. Ей вновь вспомнилась Чумочка из дневника. Может, это была не Светка?

– А чего это они бродят? – Цыганова зябко передернула плечами и осторожно посмотрела по сторонам. Вдруг какая опасность сзади подкрадется? Или сбоку? Ей начало казаться, что, как только она отвернется, за ее спиной тут же кто-нибудь появится. Годзилла или Кинг-Конг. Старик Хоттабыч в конце концов. Он тоже в гневе ужасен.