Родная старина

Борьба с половцами

Распадение на уделы ослабило Русскую землю. Власть князей не имела уже той силы, как при Ярославе. Народ, видя постоянные ссоры князей, не чтил их как следует; особенно недружелюбно смотрел он на более беспокойных князей, виновников частых смут. Новгородцы даже не хотели пустить к себе на княжение Святополкова сына. Радовались бедам Русской земли только враги ее – половцы.

Весною, как только показывалась трава в степях, русские уж и ждали со страхом хищных гостей. Невыносимо тяжело становилось жить населению близ степи. Оборонять бесконечно длинную, вовсе не защищенную природой границу да еще при малочисленном и разбросанном населении русским было невозможно. Оставалось одно – идти самим в степи, попытаться разгромить орды хищников, чтобы хотя на время обезопасить свою землю от гибельных налетов этой степной саранчи. Князья от обороны начали переходить и к наступательной войне.

На другой год после Витичевского съезда Владимир задумал побудить Святополка к войне с половцами общими силами, а тот обратился за советом к своей дружине.

– Не годится идти в поход весною, – сказала ему дружи на, – только лошадей и поселян от полевых работ отнимать!

Съехались Владимир и Святополк близ Киева, у Долобского озера, на левом берегу Днепра (1103), и сели в одном шатре, Святополк со своею дружиною, а Владимир со своею, и долго молчали. Владимир наконец сказал Святополку:

– Брат, ты старший, говори, как бы нам промыслить о Русской земле.

– Лучше ты начни говорить, – возразил Святополк.

– Что же мне говорить? – сказал Владимир. – Против меня будут и твоя дружина, и моя – скажут, что хочу погубить поселян, оторвать их от работы. Дивлюсь я только тому, что и поселян жалеете, и лошадей их, а того и не подумаете, что весною станет крестьянин пахать с лошадью – придет половчин, застрелит мужика, а лошадь его и жену и детей возьмет себе и гумно сожжет.

Все дружинники согласились с Владимиром, и Святополк заявил:

– Готов и я идти с тобою против половцев.

– Великое добро, брат, сделаешь ты Русской земле! – сказал Владимир.

Они послали звать в поход и других князей. Многие пришли с пехотою и конницею. Пешие плыли в лодках по Днепру; конница шла по берегу. Русские после жестокого, кровавого боя разбили половцев, 20 ханов перебили, взяли много скота, овец, лошадей, верблюдов, кибитки со всякой рухлядью и множество рабов.

Еще значительнее была война с половцами в 1111 г. Владимир Мономах снова уговорил всех князей общими силами ударить на половцев, которые не давали покоя русским. Был Великий пост. Народ молился в церквах, а воины собирались в поход. Выступили 26 февраля. На берегах реки Ворсклы все торжественно целовали крест, готовясь умереть. Наконец подошли к Дону. Здесь все воины надели на себя брони (оружие обычно возили в повозках) и двинулись к югу.

Половецкие каменные изваяния

Со времен Святослава русские не заходили еще так далеко в степи, как на этот раз. Перед ратниками Владимира шли по его приказанию священники и одушевляли воинов церковным пением. 24 марта русские разбили половцев и праздновали вместе с победою день Благовещения. Через два дня после этого половцы окружили русских со всех сторон на берегах реки Сала. Битва была отчаянная и кровопролитная. Владимир своим примером воодушевлял воинов. Искусным и быстрым движением своих полков он сломил неприятелей. Слава о нем разнеслась по всей Руси и по другим странам.

Долго после этого поражения половцы не тревожили Русской земли.

Владимир Мономах

Через два года после этого похода (1113) умер Святополк. Собрались киевляне на вече, порешили выбрать своим князем Владимира Мономаха и послали звать его. Владимир медлил – быть может, и на этот раз не хотел он нарушать старшинства и сесть на великокняжеский стол помимо Святославичей, старших двоюродных братьев своих. В Киеве начались беспорядки: разграбили двор Путяты, любимца покойного князя, стали грабить жидов, озлобивших народ своим лихоимством. Послали снова киевляне просить Владимира:

– Иди, князь, в Киев, а не то разграбят и княгиню Святополкову, и бояр, и монастыри.

Владимир наконец прибыл в Киев. Народ встретил своего любимца с восторгом. Мятеж утих. Святославичи не посмели противиться общему желанию; Владимира давно уже знала и любила вся Русская земля – трудно было оспаривать у него великокняжеский стол.

Владимир был человек необыкновенно деятельный. Беспрестанно он ходил в походы, во все вникал, входил сам во все дела – и княжеские, и церковные, и домашние, любил читать книги и беседовать с духовными лицами. Был он притом и смелым охотником: нередко с несколькими удальцами-дружинниками на лихих конях он рыскал по степям, лавливал сам по нескольку диких степных коней в день; заходил и в дремучие леса; не раз случалось ему переведаться с хищным зверем.

Охоты в те времена были совсем не то, что теперь. Тогда приходилось близко подпускать к себе зверя: дикого кабана, зубра, медведя стрелою не убить – надо было действовать больше копьем да рогатиною. В те времена любили тешиться и птичьими – соколиными или ястребиными – охотами.

Великий князь Владимир Всеволодович Мономах

Вступил Владимир на великокняжеский стол уже шестидесяти лет, но был еще бодр и духом и телом. Половцы не смели при нем тревожить Русскую землю. Княжеские усобицы притихли. Правдивый и набожный, добродушный и вместе с тем воинственный, он высоко стоял в глазах всех своих современников, привыкших видеть всюду вероломство, насилие и злобу. Удельные князья уважали Владимира и вместе с тем боялись его – был он милостив, но бывал и строг. Когда какой-нибудь князь начинал смуту, он старался всячески уговорить его, умиротворить, уладить дело мирным путем. Если же беспокойный князь упорствовал, то Владимир строго наказывал его, даже отнимал у него удел. Княжение Владимира Мономаха было самою счастливою порою в удельное время. Казалось, исполнилось заветное желание Ярослава Мудрого, чтобы великий князь заменял для младших удельных князей любящего и вместе с тем строгого отца. Был Владимир правосуден – не давал слабых в обиду сильным, сам на своем княжеском дворе творил суд.

Русскую Правду он дополнил – постановил, чтобы заимодавцы не брали больших резов, то есть лихвы (процентов), с должников.

Любил и чтил он духовенство; глубоко проникнут был Евангельским учением.

Лучше всего мысли и чувства Владимира видны из того поучения, которое написал он своим детям.

«Дети мои или кто иной, прочитав эту грамотку, не посмейтесь, но примите ее в сердце свое. Прежде всего, ради Бога и души своей страх Божий имейте в сердце своем и милостыню давайте нескудную. Это – начало всякому добру.

Тремя добрыми делами можно от греха избавиться и царствия Божия не лишиться: покаяньем, слезами и милостынею. Не тяжкая эта заповедь, дети мои. Бога ради, не ленитесь; молю вас, не забывайте этих дел. Ни одиночество (отшельничество), ни монашество, ни голод (пост), чему подвергают себя некоторые благочестивые люди, не так важны, как эти три дела… Послушайте меня, дети мои. Если не все наставление мое примете, то примите хоть половину. Пусть Бог смягчит ваше сердце: проливайте слезы о грехах ваших, говоря: «Как разбойника и мытаря помиловал Ты, Господи, так и нас, грешных, помилуй». И в церкви это делайте, и спать ложася. Когда на коне едете, говорите мысленно: «Господи, помилуй». Эта молитва всех лучше.

Всего же более убогих не забывайте, но по мере сил кормите их. Сироту и вдову сами на суде по правде судите; не дайте их сильным в обиду. Ни первого, ни виноватого не убивайте и не позволяйте убивать, хотя бы и заслуживал смерти; не губите никакой христианской души.

Когда речь ведете о чем, не клянитесь Богом, не креститесь; нет в этом никакой нужды. Если же придется вам крест целовать (давать клятву), то подумайте сначала хорошенько, можете ли сдержать клятву; а поклявшись, держитесь клятвы, чтобы, нарушив ее, не погубить своей души.

Епископов, попов и игуменов почитайте, принимайте от них благословение. Любите их и по мере сил заботьтесь о них, чтобы они молились за вас.

Более же всего не имейте гордости ни в сердце вашем, ни в уме: мы все смертны – сегодня живы, а завтра в гробу. Все, что дал нам Бог, не наше, а поручено нам на короткое время. В землю сокровищ не зарывайте: то великий грех. Старика почитайте как отца, молодых как братьев.

В дому своем не ленитесь, но за всем присматривайте сами; не полагайтесь на тиуна вашего и отрока, чтобы приходящие к вам не посмеялись над домом вашим и над обедом. На войне не ленитесь, не надейтесь на воевод ваших, не предавайтесь ни питью, ни еде, ни спанью. Сами стражу расставляйте. Устроив все, ложитесь спать около воинов, а вставайте рано. Оружия с себя не снимайте, не разглядев, есть ли опасность или нет: от беспечности человек может внезапно погибнуть.

Когда проезжаете по своим землям, не давайте слугам бесчинствовать и причинять вред ни своим, ни чужим, ни в селах, ни на нивах, чтобы не проклинали вас.

Куда приедете, где остановитесь, напойте, накормите бедного. Более всего чтите гостя, откуда ни пришел бы он, простой ли человек, или знатный, или посол. Если не можете почтить подарком, то угостите кушаньем и питьем. Гости этим мимоходом по всем странам разнесут молву о человеке, как о добром или как о злом.

Больного посетите; покойников провожайте и не минуйте никого без привета, скажите всякому доброе слово. Жену свою любите, но не давайте ей власти над собой.

Что знаете полезного, не забывайте, а чего не знаете, тому учитесь. Мой отец, дома сидя, знал пять языков. За это большая честь от других земель. Леность всему худому мать: что знаешь, то забудешь; чего не знаешь, тому не выучишься. Творите добро, не ленитесь ни на что хорошее.

Прежде всего идите в церковь. Пусть не застанет вас солнце на постели. Так делал мой отец блаженный и все лучшие люди. Сотворив утреннюю молитву и воздав Богу хвалу, следует с дружиною думать о делах или творить суд людям, или ехать на охоту (если нет никаких важных дел), а потом лечь спать. В полдень самим Богом присуждено спать и человеку, и зверю, и птице.

А вот поведаю вам, дети мои, о своих трудах и ловах. (Здесь Владимир подробно перечисляет свои походы.) Всех моих походов было, говорится далее, 83 больших, а прочих меньших и не вспомню. Девятнадцать раз заключал я мир с половцами при отце и после смерти его. Более ста вождей их выпустил из оков (из плена). Избито их в разное время около двухсот. А вот как трудился я на охотах и ловах: коней диких по 10, по 20 вязал я своими руками; два тура (дикие быки) метали меня на рогах с конем вместе; олень меня бодал; два лося – один ногами топтал, другой рогами бодал; вепрь оторвал у меня меч с боку; медведь у колена прокусил подседельный войлок; лютый зверь вскочил ко мне на колени и повалил коня со мною, а Бог сохранил меня целым и невредимым; с коня много раз я падал, голову разбивал два раза и руки, и ноги вредил себе в юности моей, жизни своей не жалел, головы своей не щадил. Что можно было делать и отроку моему, то сам я делал – на войне и на ловах, ночью и днем, в летний зной и в зимнюю стужу. Не давал я себе покою, не полагался ни на посадников, ни на биричей – сам все делал, что надо; сам смотрел за порядком в доме, охотничье дело сам правил, о конюшнях, о соколах и ястребах сам заботился. Простого человека, убогой вдовицы не давал в обиду сильным; за церковным порядком и службой сам присматривал.

Золотой амулет-змеевик Владимира Мономаха

Не осудите меня, дети мои, или иной, кто прочтет эти слова. Не себя я хвалю, а хвалю Бога и прославляю милость Его за то, что Он меня, грешного и худого, сохранял от смерти столько лет и сотворил меня неленивым и способным на все человеческие дела.

Прочитав эту грамотку, постарайтесь творить всякие добрые дела. Смерти, дети мои, не бойтесь ни от войны, ни от зверя, но творите свое дело, как даст вам Бог. Не будет вам, как и мне, вреда ни от войны, ни от зверя, ни от воды, ни от коня, если не будет на то воли Божией, а если от Бога смерть, то ни отец, ни мать, ни братья не могут спасти. Божья охрана лучше человеческой…»

Из поучения этого ясно видно, как глубоко понимал Владимир Мономах учение Христово, как заботился он о правом суде и защите слабых, как высоко понимал обязанности князя.

Насколько Владимир Мономах был проникнут христианским чувством, это хорошо видно также из его письма к двоюродному брату Олегу Святославичу, который, напав на Муром, был, как известно, причиною смерти сына Владимира. Подавляя горькое чувство, Владимир пишет:

«О, многострастный печальный я! Много боролся я с моим сердцем, помышляя, как стать пред страшным Судьей без покаяния и примирения. Сказать: Бога люблю, а брата своего не люблю, будет ложь. «Аще не отпустите прегрешений брату, ни вам отпустит Отец ваш небесный»… Что может быть лучше и прекраснее, как жить дружно; но дьявол не хочет добра роду человеческому и ссорит нас. Написал тебе я это письмо, потому что побудил меня сын мой (Мстислав), крестник твой; прислал он мне грамотку, где говорит: уладимся и примиримся, а брату моему суд Божий пришел (смерть), а мы не будем местниками (мстителями), но возложим это на Бога… Дни станут перед Богом, а мы Русской земли не погубим. И я, видя смирение сына моего, умилился душою, устрашился Бога и сказал: сын мой в юности своей и неопытности так смиряется и все на Бога возлагает, а я – человек (зрелых лет) грешен больше других. И послушал я сына и написал тебе грамотку. Примешь ли ее с добром или с поруганием… Что мы, грешные люди! Ныне живы, а завтра мертвы; сегодня в славе и почете, а завтра в гробу, и другие разделят собранное нами имение. Вспомни, брат, о наших отцах. Что они взяли с собою? Только то, что сотворено их душами». Далее Владимир укоряет Олега, что он даже и утешительной грамотки не прислал по смерти сына, и просит послать к нему сноху… «Я не желаю зла братии, но желаю добра ей и Русской земле! – пишет Владимир в заключение. – Если кто из вас хочет добра и мира христианам, – не узреть ему от Бога мира для души своей в будущей жизни!»

Вспомним, как хлопотал он о прекращении усобиц, о примирении враждующих, – вспомним, что по его мысли собирались княжеские съезды (Любецкий, Витичевский и Долобский); что он постоянно настаивал на общем союзе князей против половцев, – и мы поймем, почему так высоко ставили современники этого великого человека.

Он, по словам летописца, не величался, по заповеди Божией творил добро врагам своим, был очень милостив к нищим и убогим, не щадил имения своего – все раздавал нуждающимся. Понятно, отчего его так любил и простой народ, и духовенство; да и дружина не могла не любить его – вождя, не знавшего страха в бою, отважного охотника, князя милостивого и щедрого, хотя и не дававшего своим приближенным большой воли, не позволявшего им обижать народ. Благочестием он отличался таким, что, стоя в церкви и слушая церковное пение, не мог удержаться от слез. Только к половцам, заклятым врагам Русской земли, он был суров, а иногда и беспощаден. (В одном случае он даже позволил своим боярам убить двух половецких послов.) Умер Мономах на 74-м году от роду (1125).

Тело его было привезено в Киев. Сыновья и бояре понесли его к Св. Софии; тут его и погребли рядом с отцом его. Народ плакал по нем, говорит летописец, как дети плачут по отце или матери.

Потрудился он для Русской земли. «Слава о его доблести сияла как солнце и прошла по всем странам». По метким словам летописца, он был «братолюбец и нищелюбец и добрый страдалец за землю Русскую». При жизни его было воздвигнуто немало новых красивых церквей. Они украшались иконами греческого письма. Книжное искусство тоже все больше и больше распространялось. Киев в начале XII в. украсился богатыми постройками. Еще при Святополке Изяславиче был сооружен в Киеве Михайловский Златоверхий монастырь; стены его до сих пор сохранились. Близ Киева построен Выдубицкий монастырь на том месте, где был загородный двор Всеволода. Незадолго до смерти Владимир соорудил прекрасную церковь на реке Альте.

Владимир Мономах был в близких сношениях со многими европейскими государями. С некоторыми из них и породнился. Сам он был, как сказано, сын греческой царевны. Первой супругой его была Гида, дочь английского короля Гарольда. Старший сын Владимира – Мстислав был женат на Христине, дочери шведского короля. Одна дочь Владимира была замужем за угорским (венгерским) королем, другая за греческим царевичем.

Цари московские впоследствии великою честью для себя считали называться потомками Владимира Мономаха. В Оружейной палате хранятся так называемая Мономахова золотая шапка и еще некоторые принадлежности торжественного царского убора (скипетр, держава и бармы). По преданию, они были присланы греческим императором в дар Владимиру Мономаху. Впоследствии московские цари вдень венчания на царство возлагали на себя эту шапку и бармы.

Усобицы при сыновьях и внуках Владимира Мономаха

Недолго продержались на Руси мир и тишина по смерти Владимира. Старший сын его Мстислав княжил всего семь лет. Он походил и умом и нравом на своего отца. Жестоко наказал он половцев, которые обрадовались смерти Мономаха и напали на Русскую землю. В руках держал Мстислав и удельных князей. Большею частью это были или братья его, или племянники: Владимир Мономах сумел мало-помалу забрать в свои руки чуть не всю Русскую землю и раздать ее в уделы, своим сыновьям и внукам, а Мстислав овладел Полоцким княжеством и отдал его своему сыну Изяславу. Таким образом, в руки детей и внуков Мономаха попали почти все уделы (Киевский, Новгородский, Смоленский, Суздальский, Переяславский, Волынский и Полоцкий). Только два удела не принадлежали роду Мономаха – это Черниговский и Червенский (нынешняя Галиция).

Умер Мстислав (1132), и при его брате Ярополке настают неурядицы и усобицы в потомстве Мономаха.

Усобицы начались за Переяславль (южный). Утвердился здесь Всеволод Мстиславич, но Юрий Суздальский, не желавший уступить племяннику, выгнал его и сам занял Переяславль. Затем начались ссоры племянников с дядями… Пользуясь этими раздорами Мономаховичей, Всеволод Ольгович Черниговский по смерти Ярополка (1139) сел на престоле киевском. Но как ни ловок был Всеволод, ему нелегко было держаться в Киеве: не хотел он ссориться с Мономаховичами и в то же время желал наделить волостями своих сородичей. Не раз при нем выражалась народом особенная любовь к детям и внукам Мономаха. В Киеве не любили Всеволода и по смерти его (1146) только тогда целовали крест брату его Игорю, когда тот поклялся, что он освободит Киев от ненавистных тиунов Всеволодовых и будет сам творить суд.

Но все-таки киевляне, несмотря на клятву, скоро призвали к себе Изяслава Мстиславича: «Ты наш князь; ступай скорее: Ольговичей не хотим!»

Тот недолго думая явился, разбил Игоря и взял его в плен, а сам сел в Киеве. Мало думал Изяслав о чьих-либо правах.

«Не место идет к голове, а голова к месту», – говаривал он.

Киевляне, впрочем, сами его желали.

– Ты нам князь, – сказали они ему, – не хотим переходить к Ольговичам по наследству!

Но дядя Изяслава, Юрий Владимирович Суздальский, считал себя более племянника в праве владеть Киевом, и между ними разгорается долгая и упорная борьба. Два раза Юрий изгонял отсюда Изяслава, и если он продержался около четырех лет (1150–1154), то благодаря только тому, что призвал в Киев другого дядю своего – слабого Вячеслава и правил под его именем до самой смерти. Много горестных дней пережила Русская земля за это время. Больше всего бед и вреда причинили ей Ольговичи, не раз приводившие половцев себе на помощь. Народ питал к этому княжескому роду сильную вражду, которая, случалось, переходила в дикую ярость.

Так, в 1147 г. Изяслав, узнав о враждебных замыслах черниговских князей, послал в Киев сказать об этом брату Владимиру, митрополиту и киевлянам. Когда народ собрался от мала до велика на вече, посол Изяслава сказал:

– Князь ваш вам кланяется и говорит: я вам прежде объявлял, что задумал с братом Ростиславом и Давидовичами идти на дядю Юрия, звал и вас в поход; но тогда вы сказали, что не можете на Владимирове племя, на Юрия, рук поднять, а на Ольговичей одних пошли бы и с детьми; так теперь вам объявляю: Давидовичи и Всеволодович Святослав, которому я много добра сделал, целовали тайком от меня крест Святославу Ольговичу, послали и к Юрию, а меня хотели или схватить, или убить за Игоря; но Бог меня заступил и крест честной… Так теперь, братья, что обещал и, то и делайте, – ступайте ко мне к Чернигову на Ольговичей, собирайтесь все от мала до велика: у кого есть конь, тот на коне, у кого нет, тот в ладье. Ведь они не меня одного хотели убить, но и вас всех искоренить.

Киевляне на это отвечали:

– Рады, что Бог сохранил тебя нам от большой беды; идем за тобой и с детьми.

Тут кто-то в толпе заговорил:

– За князем-то своим мы пойдем с радостью, но прежде надо вот о чем подумать, чтобы не случилось того, что при Изяславе Ярославиче; злые люди выпустили тогда из заключения Всеслава и поставили князем себе, и много зла было нашему городу; а теперь Игорь, враг нашего князя и наш, не в заточении, а в Федоровском монастыре. Убьем его и пойдем в Чернигов за своим князем…

Слова эти разожгли народнуюярость. Толпа кинулась к монастырю. Напрасно князь Владимир в ужасе старался остановить толпу. В ответ ему кричали:

– Мы знаем, что добром не кончить с этим племенем ни вам, ни нам!

Тщетно и митрополит и тысяцкие думали удержать народ от дикого преступления. Толпа ворвалась в монастырскую церковь, где Игорь стоял у обедни, и потащила его с криками: «Бейте! Бейте!»

– Ох, брат, куда это меня ведут? – спросил несчастный, увидав князя Владимира.

Тот соскочил с коня, покрыл Игоря своим корзном (плащом), заслонял его собою от ударов и умолял киевлян:

– Братья мои! Не делайте этого зла, не убивайте Игоря!

Все усилия спасти несчастного остались тщетными: он погиб мученическою смертью, как жертва народной ненависти к Ольговичам и любви к Мономаховичам…

Когда до Изяслава дошла весть о гибели Игоря, он заплакал и сказал дружине:

– Если бы я знал, что это может случиться, то отослал бы его подальше и сберег бы его. Теперь мне не уйти от людских речей: станут говорить, что я велел убить его; но Бог свидетель, что я не приказывал и никого не научал.

Дружина ответила князю:

– Нечего тебе заботиться о людских речах; Бог знает, да и все люди знают, что не ты его убил, а братья его: крест к тебе целовали они, а потом нарушили клятву, хотели убить тебя…

Борьба Юрия Владимировича Долгорукого с племянником Изяславом Мстиславичем отличалась большим упорством. Приводим некоторые любопытные подробности, рассказанные в летописи.