Заказчиков у мага с этого дня стало куда больше. Большинство из них приходило, чтобы просто посмотреть на его страшного «домашнего зверька». Тем не менее они делали заказы, всегда платили обещанную сумму, не торговались, с удовольствием оставляли задаток. Маг принимал все это и задумчиво смотрел на чудовищного вида акулу в волшебном пузыре, плавающую прямо рядом с ним по комнате.
Однажды к нему пришел и тот самый богач. Богачу нужно было что-то простенькое, от головной боли, насколько я помню. Маг отказался принять его заказ. Богач стал злиться, кричать, топать ногами. Тогда акула подплыла незаметно к нему в своем пузыре и проглотила его целиком – со всей одеждой, дорогими часами и его наглостью. Маг никому ничего не сказал о его визите, следов его прихода не осталось, и больше маг не боялся никого и ничего. Его «золотая рыбка» отвадила всех нечестных заказчиков и злодеев. Остаток жизни он провел в достатке, о котором мечтал, и поплатился со своим главным обидчиком.
Откуда Альберт взял эту сказку, я не знала, но он остался доволен произведенным ею эффектом. И я тоже. Кот больше не сердился, а я той ночью спала очень крепко.
Еще несколько дней прошли так же, как и предыдущие. Спина ныла теперь не переставая, оттого что приходилось все время стоять согнутой на грядках. Мой нос от постоянного солнца обгорел, и теперь кожа с него облазила лоскутами, а сам он стал красным и очень несимпатичным. Грязь из-под ногтей, казалось, уже не вымоется никогда, хоть я каждый вечер после ужина потихоньку сбегала из дома на реку, чтобы смыть с себя все то, что налипло за день. Я плескалась с час, вода в реке была теплой, лето стояло жаркое. Потом стирала платье, надевала свежее, прихваченное с собой, и шла назад. Перед тем как пробраться в дом и улечься рядом с пушистым Альбертом, я развешивала на дереве за домом постиранное, стараясь не скрипеть дверями, шла к себе, ложилась на уже нагретое одеяло и обнимала кота. Он тихо мурлыкал. Так с ним в обнимку я и засыпала.
Утром приходилось вставать пораньше, чтобы снять высохшую одежду до того, как проснется и увидит тетка. Она бы точно спросила, когда это и где я успела ее постирать, и лишила бы меня и этой маленькой радости.
Альберт обворовывал тетку, не стесняясь, странно, что она до сих пор ничего не заметила. Наворованные котом сухари хранились на высокой полке в моем чулане. Их там накопилось уже довольно много. Полка была выше уровня двери, поэтому увидеть, что там лежит, можно было, только встав на стул, которого здесь никогда не было. Когда мне надо было оттуда что-нибудь достать, я умудрялась обходиться без него – на одной из стенок чулана выступал из стены кирпич. Он служил мне ступенькой, с помощью него я и доставала припрятанное. Правда у этой ступеньки был и недостаток – об него я все время билась головой, когда ложилась спать.
На третий день после того, как Мартин угостил меня хлебом, случилась беда. Тетка Эльза отправила младшего, Дэвида, за водой к колодцу. Его не было час, два, три. Я уже вернулась в дом с огорода, а его все не было. Тетка, взбешенная до предела, сама пошла его искать, говоря на ходу, что прибьет маленького гаденыша. Когда она ушла, я и все братья вышли потихоньку из дома и тоже отправились на его поиски.
Но тетке повезло больше, чем нам. Она его сразу же нашла в том самом домике в зарослях кустарника, где мы с братьями ели хлеб. Она тогда все-таки меня заметила. Маленький Дэвид, которому было всего шесть лет, пошел за водой, и когда убирал с колодца крышку, случайно столкнул ведро. Колодец был глубоким, ведро булькнуло и ушло под воду. Он не придумал, как его достать, и решил, что сбежит из дома. Дэвид знал, что, вернись он без ведра домой, мать его заругает.
Он сбежал в единственное известное ему место, связанное с хорошими воспоминаниями – в тайное укрытие, где его подкармливали старшие братья. Когда тетка вытащила Дэвида оттуда за руку, его лицо было испуганным и заплаканным, он уже был наказан за свой проступок, но для жестокой тетки этого оказалось недостаточно. Она приказала Мартину принести розги и долго порола Дэвида, пока тот кричал и плакал. Тетка Котлета оказалась еще страшнее ведьмы Мут, которая порола хотя бы не собственных детей, молящих ее о пощаде.
После вида этой расправы я долго не могла заснуть, лежала и слушала, как жалобно скулит в спальне мальчиков Дэвид. Альберт меня успокаивал, подкатившись под бок, грея его и говоря непривычно добрые слова. Было уже за полночь, тетка давно уже храпела в своей комнате, а Дэвид все плакал. Тогда я не выдержала, решительно встала, быстро натянула сухое платье и собрала в сумку припрятанную еду. Стараясь не шуметь и обходить скрипучие половицы, я пошла наверх в спальню к братьям.
Я без стука тихо приоткрыла дверь и вошла в их комнату. Все шестеро ютились в убогой комнатенке, в которой только и хватало места на брошенные на пол старые матрасы. В ней было бы тесно и троим, но других свободных комнат в доме не было. Тетка свою ни с кем делить не собиралась.
Никто из братьев не спал, все сидели вокруг Дэвида и с очень грустными лицами смотрели на него. Моего появления не ждали, поэтому при звуке открывающейся двери все дернулись к своим постелям и притворились спящими, даже Дэвид затих. Поняв, что это не их мать, они удивленно уставились на меня.
В комнате стояла вонь, от которой меня чуть не вырвало. Затравленные собственной матерью, они даже не находили время прибраться у себя. Я сразу пошла к окну и раскрыла его настежь, чтобы впустить чистый воздух, и только потом сказала шепотом:
– Я вам еды принесла, мальчики.
Вряд ли их могло порадовать что-то больше, чем эта новость. Дэвиду я насыпала сухарей в подставленные ладони больше всех. Остальные поровну разделила между братьями. Дэвид ел, лежа на животе, слезы все еще катились по его лицу, но он начинал успокаиваться, уж это я умела чувствовать лучше других еще с детства. Пока они ели, я подошла к младшему, откинула одеяло и положила на опухшие раны смоченное водой полотенце. Он попробовал протестовать, вспыхнув от стыда, но облегчение, которое принес ему импровизированный компресс, и просто человеческая забота успокоили его.
– Не унывай, братишка, – ободряюще сказала я. – Нас знаешь как в приюте пороли? Не переставая! У няньки даже рука болеть начинала к вечеру. Но все всегда заживало. А тот, кто бьет детей, рано или поздно попадет на суд к Хранительнице. Ты же знаешь про это?
Он не знал. Остальные братья тоже выглядели удивленно. Как можно было этого не знать, я не понимала. Легенду про Хранительницу Весов рассказывали детям чуть ли не с рождения, но, похоже, не в этой семье.
– Кому же вы тогда молитесь перед едой? – недоумевала я. – Ладно, если ваша матушка вам никогда не рассказывала, тогда расскажу я.
Все в комнате стали хрустеть сухарями потише, даже самым старшим было интересно послушать, будто им никто в жизни сказки не рассказывал. А я начала.
Однажды с великого Древа жизни ветер сорвал единственный цветок, который рос на нем, и понес его прямо к Солнцу. Солнце до этого момента было слишком горячим и сжигало беспощадно все, до чего могло дотянуться своими лучами. Так же оно хотело сжечь и цветок, летевший к нему. Но Солнце увидело его красоту, пожалело и впервые в жизни усмирило свои жгучие лучи. Оно подхватило летящий к нему прекрасный цветок и опустило на пустую землю, которая простиралась под ним. Цветку было горячо от его прикосновений, он почти завял и стал просить воды. Тогда Солнце напоило его, призвав к себе на помощь тучу. Цветок, согретый и напоенный, пустил корни, и проросло из него новое древо жизни. Из этого-то дерева и вышла Великая Мать Хранительница.
Солнце навсегда изменилось, увидев, какое чудо случилось благодаря его первому доброму поступку. Солнце полюбило Хранительницу, потому что она напоминала ему о его собственном добром поступке. А Хранительница, вышедшая из серебряного ствола дерева, полюбила Солнце за его помощь, которая подарила ей жизнь.
Они любовались друг другом каждый день и радовались, глядя друг на друга. Когда же наступала ночь, они скучали и грустили, желая, чтобы она скорее закончилась. И однажды, чтобы ночь не казалась ей столь долгой, Хранительница создала такие же деревья, как и то, с которого вышла сама. Наутро Солнце увидело деревья и возрадовалось. На следующую ночь Хранительница сотворила травы и цветы, а потом – разных животных и птиц. Солнце приходило в восторг от каждого ее творения.
С тех пор Хранительница на радость Солнцу создавала новую жизнь каждую ночь. Так и пошло с тех пор, пока однажды не сотворила великая богиня людей.
Люди тоже понравились Солнцу, но они отличались от всего, что было создано до них. Люди умели ссориться, мириться и любить, прямо как их создатели. Они строили дома и города, писали стихи. Они придумали музыку и танцы. Солнце и Хранительница смотрели на людей как на чудо, не переставая восхищаться их выдумкой и тонкими душами.
Но не все было так просто. Среди людей иногда встречались «бракованные». Они не смеялись и не радовались. Они не писали стихи и не пели песни. Они говорили и делали вещи, от которых всем кругом было только плохо. Иногда такие «бракованные» люди становились правителями целых государств, и это было хуже всего. Они могли одним приказом разрушать целые города, которые возводились веками, с легкостью уничтожая то, что создавалось с таким трудом.
И поняли Хранительница и Солнце, что даже один человек может разрушить все то, что создали они вместе. Тогда взяла Мать всего живого в руки весы. На одну их чашу стали опускаться добрые дела и мысли, на другую – злые. Окажется на одной чаше чья-то любовь и тут же исчезнет, а с другой вместе с ней пропадут десять проклятий. Чья-нибудь добрая радость заберет с другой чаши ненависть. Преданность сведет на нет коварство.
Так и получалось, что чаши обычно оказывались почти пустыми. Хранительница и Солнце радовались. Но если случалось так, что злых поступков и мыслей становилось слишком много, весы начинали тяжелеть. Тогда вмешивались боги в ход людских дел, забирая жизнь у человека, из-за которого это происходило.
Говорят, несколько раз рождались такие люди, от которых было много горя, тогда забирала Хранительница их человеческие жизни, дарованные ею, и давала им другую жизнь, не способную на зло. Так и поддерживает она и ее возлюбленный порядок на земле до сих пор, держа волшебные весы и глядя, какие поступки совершают люди.
Маленький Дэвид совсем успокоился и забыл о своем несчастье. Они все смотрели на меня как завороженные. И Мартин задал вопрос, который их всех сейчас волновал.
– Хранительница заберет маму? – его кольнул страх.
– Нет, Мартин, это просто легенда. Но даже если бы это была правда, надо быть редкостным негодяем, чтобы весы богини потяжелели. А теперь пора спать, тетя вряд ли подарит нам завтра выходной.
Пожелав им спокойной ночи, я пошла к себе. Спускаясь в тишине по лестнице, я слышала, как они радуются, мечтают, тревожатся, погружаются в задумчивость и потихоньку уплывают в сон. Это я улавливала душой. А ушам доставался только противный храп ненавистной тетки.
Зачем сирота тетке
Вопреки моим ожиданиям, вредная Котлета устроила нам выходной. Утром вместо того чтобы, как обычно, нагрузить нас работой, она заставила всех умыться и одеться в лучшую одежду.
Лучшая одежда братьев выглядела почти так же убого, как и обычная. Единственная разница была в том, что она оказалась чистой, а дыры на ней были зашиты. Но даже с такими незначительными изменениями братья стали выглядеть куда лучше. Я поймала себя на том, что любуюсь ими. Мартин был самым высоким, но следующие за ним по возрасту Джон и Артур отставали от него ненамного. Младшие братья хоть и были пока совсем детьми, но уже почти догнали меня по росту. Все они были сероглазые и светловолосые, как на подбор. Я подумала, что в таких красавцев можно легко влюбиться. Жаль, что обычно вся эта красота прячется под невероятным слоем грязи и стеснения.
Я разложила два своих платья на полу в коморке, долго смотрела на них, пытаясь понять, какое же лучше. Оба они заносились и выстирались за те два года, что были у меня. Кроме того, они были коротковаты, потому как за это время я подросла, а они – нет. Кот посмотрел на меня как на ненормальную.
– Ты чего на них так смотришь? Думаешь, от твоего взгляда они станут похожи на одежду?
– А у тебя и такой нет, – обиделась я.
– И слава богине, – поежился кот. – Эти обноски оскорбляют само слово «одежда».
Я с огорчением поняла, что Альберт прав. Это были прекрасные платья, когда-то очень, очень, очень давно. Я вздохнула, взяла то, что лежало левее, и натянула его поверх рубашки, решив, что оба наряда одинаково плохи.
– Прости, дружище, – извинилась я перед тем платьем, что лежало справа. – Ничего личного.
Но платье, похоже, все-таки расстроилось.
Накрытый теткой стол выглядел еще более жалко, чем обычно. Мерзкая каша, вид которой вызывал у меня теперь содрогание, была еще более серая, чем обычно, и ее казалось еще меньше. Сама тетка выглядела чуть аккуратней, чем обычно. Ее гулька-котлета была посередине, а на лице появилось что-то вроде удовлетворения.
Мы сели за стол, но есть было нельзя, пока хозяйка не даст команду. А команду она давать не спешила. Котлета кого-то ждала и боялась, что мы все съедим до того, как этот кто-то оценит ее «щедрость». Скоро стало ясно, кто должен был увидеть наш жалкий завтрак.
В дверь вежливо постучали. Тетка зыркнула на всех и прошипела сквозь зубы:
– Только ляпните что-нибудь – заморю, – она натянула фальшивую улыбку и пошла открывать дверь.
На пороге стояла пухлая опрятная женщина с добрым лицом. Едва взглянув на нее, я поняла, для чего тетка согласилась взять меня из приюта и терпеть всю эту неделю, для чего были вымыты лица и почему каша сегодня казалась особенно отвратительной. Тетка просто хотела денег.
Уже сто лет в нашем королевстве существовал закон о помощи вдовам, введенный еще прадедушкой короля. Этот закон существовал до сих пор. Наш добрейший король Альвадо всячески оберегал своих подданных и следил за тем, чтобы бедные вдовы получали немного золота из королевской казны, как когда-то решил его прадед. Правда, он внес в этот закон одну поправку, которая сильно навредила тетке Котлете четыре года назад.
Когда мой дядя отправился к Матери Хранительнице и Котлета овдовела, у нее было шестеро детей – как раз столько, сколько было необходимо, чтобы получить увесистый кошель с королевским гербом на нем. Но тетушке не повезло, именно в этот день была принята та самая поправка. Теперь помощь получали только вдовы с семью детьми. Возможно, в тот момент она и тронулась умом, превратившись из просто вредной тетки в жестокую сумасшедшую. И вот сейчас она нашла, наконец, способ получить деньги, которые считала своими по праву. Она решила притащить сюда меня.
Женщина, стоявшая на пороге, была королевской смотрительницей, которая проверяла, действительно ли семье нужна помощь. Она должна была осмотреть дом, детей, все хозяйство, выяснить, насколько семья нуждается в деньгах и пойдут ли они ей на пользу. От ее решения зависело, получит Котлета королевскую помощь или нет.
