Счастливая семья (сборник)

– Да не надо мне столько, – испугалась такого изобилия тетя Наташа. – Я и так могу. Без этого. На сковородке хлеб поджарю, а сок через марлечку выжму.

Для Симы у хозяйки нашлись детские тарелки и целая коробка с забытыми игрушками. Так что все были счастливы. Папа наконец смог попрактиковать свой прекрасный профессорский английский и был счастлив, что его не только услышали, но и поняли. Он попросил разрешения писать Эмме письма, если будут какие-то вопросы, и получил безусловное разрешение. Эти двое разве что только не раскланялись друг с другом. Во всяком случае, если бы папа был женщиной и умел делать книксен, наверняка бы присел. Но они с Эммой пожали друг другу руки, как единомышленники, обреченные на жизнь с этими сумасшедшими.

– Будьте готовы к неожиданностям, – сказала папе Эмма.

– Я всегда к ним готов, – ответил он.

После чего они опять пожали друг другу руки, как еще большие единомышленники.

Эмма ушла, предложив маме бутылку вина за счет заведения, то есть хозяйки, а тете Наташе – чашку чая.

– В это время всегда хочется выпить, – сказала Эмма, – или чаю, или вина. Здесь, в Греции, я все больше склоняюсь к вину. Пришлю вам завтра рыбака, – обратилась она к маме и удалилась, еще раз попрощавшись с папой, который расшаркивался как мог.

– Ну что, вам нравится? – радостно спросила мама.

Попробовали бы мы сказать, что нет. Впрочем, мама нашего ответа и не ждала – в дверь позвонили. И, не дождавшись ответа, вошли. То есть вошла. Домработница Афродита. Она явно не ожидала увидеть именно нас в этом доме, поэтому застыла на пороге. Мама тоже застыла, поскольку не ожидала увидеть Афродиту.

– Финита? – спросила Афродита.

– Финита, – ответила мама.

– Ту дейз финита? – уточнила домработница.

– Ту манс финита, – отозвалась мама.

– На каком языке они говорят? – удивился папа.

– Не знаю, – честно признался я. Но эти две женщины как будто понимали друг друга.

– Тудей нот, – возразила Афродита.

– Эфхаристо, – ответила мама.

Домработница собрала швабры, ведра и пошла переваривать информацию.

– У них что – одна домработница на всю деревню? – возмутилась мама.

– А что она сказала? – уточнил я.

– Ну, она удивилась, что мы уехали так быстро из того дома, и сказала, что сегодня убирать здесь не будет. Еще она спросила, сколько дней мы здесь пробудем, и я ответила, что два месяца. Но мне кажется, она ничего не поняла. Брысь, брысь! Да что ж за наказание такое? – Мама немедленно переключилась с Финиты-Афродиты на кошек, которые сидели на террасе и гипнотизировали дверь взглядом. Взглядами. Их было трое. Три пары немигающих глаз. Всего шесть глаз, выражающих презрение и независимость. Нет, они ничего не просили. Они сидели и смотрели на маму. Мама смотрела на них. Наверное, в детстве наша мать была чемпионом по игре в гляделки. Она могла держать кошачий взгляд не хуже, чем кошка. И даже переглядела их – кошки медленно развернулись и ушли первыми.

Да, именно Финитой мы стали звать с того дня домработницу. Прозвище себя оправдало. Домработница никак не могла понять, почему мы переехали, сколько времени проживем в этом доме, и каждый раз с надеждой спрашивала: «Финита три дэйз?» Почему-то ей казалось, что мы непременно должны уехать через три дня. Забегая вперед, скажу, что Финита задавала этот вопрос дважды в неделю, и спустя месяц у нее начались настоящие паника и депрессия. Мы все никак не уезжали и даже не собирались. У мамы тоже началась паника. Как она выяснила у Эммы, домработница должна была приходить дважды в неделю – по понедельникам и четвергам. Но Финита приходила к нам во все дни, кроме понедельника и четверга. Маме понадобилось три недели, чтобы понять – ни в понедельник, ни в четверг Финиту ждать не стоит. А когда стоит – непонятно. Мама могла с утра подмести весь дом, помыть полы, и вдруг входная дверь без звонка открывалась, и на пороге возникала домработница с немым укором в глазах, на устах и во всем теле. Несколько раз мы заставали сцену общения мамы с Финитой. Надо признать, репутация мамы сильно пострадала – с домработницей она так и не нашла общего языка, как ни пыталась. Можно было подумать, что разговаривают две сумасшедшие женщины. Впрочем, так, наверное, и было. Если мы возвращались с пляжа, а мама лежала на диване с ледяной грелкой на голове (находка в морозилке – пластмассовый контейнер; мама даже мечтала завести такой дома), значит, сегодня приходила Финита и довела нашу мать до головной боли. Так вот про общение.

– Я, – домработница указывала на себя, – Афродита. Ты, – она указывала на маму, – Мария. Афродите вот сколько лет. – Она четыре раза выставляла пальцы вперед и показывала еще шесть пальцев. – Марии – сколько? – Мама послушно выставляла перед собой ладони и показывала, сколько ей. Точно так же они выясняли, сколько лет мне, Симе, папе, тете Наташе и дяде Боре.

Как мы успели выяснить, Финита знала много языков. И разговаривала сразу на всех. Помимо любимого «финита», которое относилось ко всему – отъезду, чистящему средству, уборке, полотенцам, домработница употребляла в речи слово «капут», «три дэйз» (именно так) и каждый раз спрашивала у меня и у папы: «Ду ю спик инглиш?» Ответ ей не требовался. Домработница считала, что папа вообще не говорит по-английски. Впрочем, как считала, что по-английски не говорит и ее хозяйка – самая что ни на есть англичанка Эмма. Так что Финита считала себя полиглотом. Мама при этом страдала – ни ее местный акцент, ни жестикуляцию Финита не понимала. И если мама брала швабру и показывала, что нужно помыть пол под кроватью, домработница делала вид, что ничегошеньки не уразумела. Тогда мама поднимала Симу и трясла ею как знаменем, объясняя Фините, что детям вредна пыль. Но домработница опять ничего не понимала. Чтобы объясниться, мама перемывала весь пол, выдраивая под кроватями, но Финита говорила: «Окей, Мария», – что могло означать: а) мама хорошо помыла, б) домработница все поняла, в) могло не означать ничего. Мама нашла русско-греческий разговорник и за вечер выучила все слова – швабра, пыль, кровать, полотенца и много чего еще. При очередной встрече она решила поговорить с Финитой на ее родном языке, но все опять закончилось провалом. Домработница смотрела на маму и кивала: «Окей, Мария». И мама уже ходила по потолку от бессилия.

При этом домработница была очень общительная и поговорить ей хотелось нестерпимо. Встретив папу с Симой на дорожке, ведущей от дома, – они шли на детскую площадку, Финита кричала: «Бебиситтер?» Мол, ты работаешь бэби-ситтером? Папа обижался и не находил слов для ответа, поскольку Финита не шутила, а спрашивала всерьез.

С этим же вопросом Финита приставала к маме: «Хазбенд – хоум. Три дейз финита?» – спрашивала домработница, имея в виду, сколько еще наш папа просидит дома и уедет ли он через три дня. Мама ответила «ноу». Каждый раз, когда Финита приходила убирать и видела в доме папины вещи, она спрашивала, уедет ли он через три дня. И мама отвечала «ноу». Финита очень переживала за папину работу, за маму, которая вынуждена терпеть безработного мужа под боком. Попытки объяснить, кем приходится нам тетя Наташа, потерпели полный крах и закончились ледяной грелкой. Мама не знала, как объяснить на пальцах, что такое двоюродная бабушка или троюродная тетя сестры бабушки. Если учесть, что мама и сама не помнила, кем нам приходится тетя Наташа, то ее можно понять.

Но все бы ничего, если бы не полотенца. Дело в том, что мама очень трепетно относится к полотенцам. Даже если все они белые, мама каким-то образом их различает, и никто никогда не должен пользоваться чужим. Так вот, Финита ни разу не положила нам нужный комплект. Мама, тыча себя в грудь и выпячивая растопыренные ладони, пыталась показать Фините, сколько комплектов полотенец нам нужно. Она хватала меня за руку, когда я проходил мимо, и показывала два пальца, потом показывала на Симу и показывала три, звала папу и выставляла перед собой четыре пальца. Потом она предъявляла Фините дядю Борю и тетю Наташу и показывала шесть пальцев. «Окей, Мария», – отвечала домработница и выдавала то три комплекта, то четыре больших полотенца и шесть маленьких, то шесть больших и одно маленькое.