Товар из зоны отчуждения

Как там…

Только вот раньше мосты рвали над Бугом, а теперь – над Днепром. А дальше что? Над Волгой?

– Малой!

…

– Что хмурый такой?!

– Да нет. Ничего.

Точка высадки была на какой-то дороге, двухполосной, удивительно хорошо сохранившейся. Вертолеты на несколько мгновений зависали над полотном и тут же уходили в сторону, оставляя на земле по восемь до зубов вооруженных бойцов…

Земля толкнула в ноги как на учебной высадке, дальше надо было сразу в сторону, прикрыть свой сектор и обеспечить возможность высадки остальным.

Ветром рвануло волосы – «Касатка» прямо надо мной пошла на разворот…

– Десант на земле!

Зазвучали позывные, я назвал свой, когда была моя очередь.

– Побиться на группы, вперед. Группа управления, ко мне.

Группа управления – это в том числе и я. В группу управления входит командир, два его телохрана, одна из саперных групп (вторая идет в голове) и старший снайпер с телохранителем. То есть я и Крым. Радиста в группе нет, рация сейчас укладывается в кармане брюк и имеет спутниковый канал. Место наше – между движущимися гуртами…

Спецназовцы при движении копировали тактику бандеровцев. Минимальная боевая единица – не отделение, а пятерка бойцов, именуемая так же, как и у бандеровцев, – гурт. Командир соответственно гуртовой. Два гурта составляют отделение, третий гурт иногда придается на усиление. Гурт – весьма удобная боевая единица, делящаяся по схеме три – два или один – четыре на сектора огня и маневра. В движении каждый гурт двигается самостоятельно и вне предела видимости других гуртов. Численность гурта достаточна, например, для того, чтобы вытащить одного-двух раненых под прикрытием огня остальных, спасти провалившегося в бульку и выдержать нападение даже крупной стаи собак. Противник, видя гурт в пять человек, может и не предполагать, что за ним идут другие гурты, принять бой и сильно, очень сильно ошибиться. Если гурт принимает бой, то либо остальные подходят к нему на помощь, либо он отходит, постепенно соединяясь с другими гуртами.

Управление всем отрядом составляло отдельный гурт, численность его не была регламентирована, и он перемещался, как было удобнее. В нем шел и я – с винтовкой за спиной в чехле и пистолетом-пулеметом с глушителем в руках. «МикроУзи», пусть и украинского выробництва (детали израильские, свои так и не научились делать, украинская только сборка), хорош не только против собак, но и против людей.

– Справа, – негромко сказал Крым, мой телохран. Его так ко мне в пару и назначили – охранять и помогать.

Я обернулся, но не увидел ничего, кроме шевеления сухой травы.

– Не вижу.

– Собака. В траве ползет.

Я прицелился.

– Не надо. Пусть. Она понимает, что мы ей не по зубам…

С…и.

Старый, двухэтажный, еще сталинской постройки дом, непонятно как тут оказавшийся. Прямо к нему бортом, у окна, припаркован «Хаммер», грузовой вариант с платформой и ДШК на турели. Борты наращены броней, причем поставленной умно, под углом, но сейчас машина используется не как штурмовая, а как грузовая. Двое стоят у машины, курят, остальные, видимо, в доме. Грабят. Из окна второго этажа вылетел какой-то сверток и упал в «Хаммер», потом еще что-то… Я не смог понять что.

Это были первые бандеровцы, которых я видел.

– Провода… – едва слышно сказал Афган, лежащий рядом.

– Что?

– Проводку снимают, здесь давно все разграблено. Сдадут на лом. Весь металл тоже берут…

Я выставил винтовку на сошки и прицелился.

– Готовность.

– Подожди…

…

– Бьем, когда закончат. Они все выйдут…

– А если кто на дороге?

– Тогда пусть едут…

Умно…

Афган начал показывать что-то своим, а я перекинул прицел на увеличение и прицелился по тем двоим. Светила луна, было очень светло, и я видел, что на обоих маски. Кстати, вы знаете, что только в двух странах принимать присягу можно и в маске? Это Палестинская автономия и Украина…

Украина, Мать Героев, сойди в сердце мое, прильни бурей ветра кавказского, шумом карпатских ручьев, боев славного Завоевателя Отца Хмеля, триумфом и шумом пушек Революции, радостным гомоном Софийских Колоколов. Пусть в тебе возрожуся, славой Твоей озарюся, ибо ты вся жизнь моя, ибо Ты все счастье мое[24].

Счастье. Когда-то на Донбассе был такой поселок – Счастье. Его смели с лица земли в ходе ожесточенных боев…

– Готовы?

Я показал один палец, что означало – да, и снова перекинул прицел на единицу.

– Твои в двери. Как выйдут…

Я снова показал один палец.

Грабители показались в дверях скоро. Первый нес в охапке какую-то дрянь.

Я прицелился, и тут из дверей появился еще один…

Второй словил разом три пули и упал назад, я не видел, жив он или нет. Второй даже не успел бросить свою ношу, тоже получил две пули и упал назад, так и не выпустив награбленное майно…

Рядом в унисон захлопали другие винтовки.

– Чисто, доклад.

– Малой, чисто, – первым доложился я, – минус два.

– Граф, чисто. Контроль.

…

– У здания чисто. Досмотровая пошла!

– Досмотровая, плюс.

Из мелкой речки появились люди, осторожно пошли вперед, целясь автоматами и стараясь, чтобы между ними и окнами было препятствие.

– Вижу досмотровую.

– Досмотровая, заходим…

Я отметил ошибку – двое из досмотровой группы остались снаружи. Это грубейшая ошибка, если прикрывают снайперы, то заходить в адрес должны все.

– Один минус…

Видимо, этажи.

– Два минус. Все здание – минус…

– Всем к зданию…

Тринадцать человек на один «Хаммер», пусть и полугрузовой – это слишком много. Но народная мудрость гласит – лучше плохо ехать, чем хорошо идти…

Как оказалось, они и в самом деле воровали проводку из домов… Глупее и страшнее я ничего не видел. Трупы оттащили за ноги и бросили в воду: рыбам тоже чем-то надо питаться. Когда волокли, с одного слезла маска и я увидел в свете луны обычного пацана, необычно в нем была только прическа – широкий клин коротко стриженных волос по центру и полностью бритые бока – это имитация казачьего оселедца, принятая в украинской армии и национальной гвардии. Если бы тридцать лет назад не произошло то, что произошло, возможно, мы сегодня были бы в одном строю. А сегодня мы его убили…

Прозвени мне звоном кандалов, скрипом виселиц унылой утренней порой, принеси мне вопли замученных в подвалах и тюрьмах, и в ссылке, чтобы вера моя была гранитом, чтобы росло рвение, мощь, чтобы смело я шел в бой так, как шли Герои за Тебя, за Твою славу, за Твои Святые Идеи; чтобы отомстить за позор неволи, попранную честь, пытки палачей Твоих, невинную кровь замученных под Базаром, Крутами, в Кингири и Воркуте, героическую смерть героев Украинской Нации, Украинской Национальной Революции – полковника Евгения Коновальца, Басараб, Головинского, Шухевича, Бандеры – и славную смерть Данилишина и Биласа, и тысяч других неизвестных нам, чьи кости разбросаны или тайком зарыты…

Трофеи грузили на машину, стараясь так, чтобы они не попали под ноги, а я смотрел на трупы в воде и думал: неужели кусок провода, неужели государственный язык, неужели… неужели это все стоит того?

Да вряд ли. И все это понимают. Просто мы не отступим. И они не отступят. Потому что хоть они и фашисты, но они не немцы, не европейцы. Они – это мы. А мы не умеем ломаться. Не учили нас.

Случалось, что мы проигрывали битвы. Случалось, хотя и редко, что мы проигрывали войны. Не раз нам приходилось отступать по своей земле.

Но мы никогда не ломались. Если бы сломались, нас бы не было.

Вот и эти – стоят, по колено в дерьме из давно прохудившейся канализации, с лежащей в лежку промышленности, в нищете, работая за копейки на европейских фабриках по пошиву всякого ширпотреба, платя бешеные деньги за свет, воду, тепло, часто голодные. Но не ломаются. Слишком много у нас общего.

– Малой! – Афган бешено жестикулировал от машины: – Поехали, чего стоишь!

Попытка ехать по разбитой дороге на «Хаммере» – втринадцатером, да еще и с рюкзаками и оружием – заслуживает включения в Книгу рекордов Гиннеccа.

Хорошо, что никого не было на дороге. ДМЗ не то место, где ездят по дорогам ночью. И хорошо, что ехать было недалеко. Мы ехали по разбитым грузовиками и обстрелами дорогам, мимо давно мертвых, черных деревень и высящихся то тут, то там громад терриконов, приближаясь к точке, о которой знали только маргиналы…

– Моб…

Я больше уделял внимание тому, как не слететь на ухабе, но Крым настойчиво похлопал по плечу.

– Глянь, справа…

Я посмотрел. Сначала не понял, что это, потом на фоне черноты различил высокий хвостовой плавник самолета…

– Транспортник?

– Круче[25]…

…

– Давно тут стоит. Как ориентир.

– Далеко еще?

– Сейчас приедем…

Удивительно, но село, в которое мы свернули, было похоже на украинское. Такое, какое рисуют на картинках: луна, беленые украинские хаты с высокими крышами, плетни с горшками. К сожалению, картинка была двадцать первого века, поэтому в ней присутствовал и изрешеченный, обгорелый остов комбайна, перекрывший въезд в село, и тонкий ствол горелой БМП, показывающий в небо – на тех, кто сжег машину и всех, кто был в ней, и останки танка рядом с башней, отброшенной чудовищным взрывом на пару десятков метров. Село наблюдало за нами мертвыми глазницами давно оставленных домов, шепталось давно оставленными без присмотра вишнями и яблонями. Тоскливо посвистывал ветерок, принося не облегчение и прохладу, а омерзительную хрусткую пыль.

– С дороги не сходить… – общая команда.

Тишина – и стволы на все стороны. Ничего – даже лая собак…

– Чуешь, Афган?

– Да, Бармалей…

Барсук подождал и вдруг заорал во весь голос, так что все вздрогнули:

– Бармалей! Выходи, подлый трус…

– Движение справа!

Из-за одного из домов вышел коренастый мужчина в горке, держа автомат за ремень на поднятой вверх руке.

– Здорово. Мы тебя чуть не пристрелили.

– А чего не пристрелили?

– Пожалели.

– Укропа объелся, жалостливый… – Барсук похлопал по борту «Хаммера»: – Нравится?

– Вот из-за этого и хотели пристрелить. На укропской тачке гоняете. Хорошо, наблюдатель маяки заметил.

– Хочешь – твоя будет?

– А она и так моя будет. Как вы свалите.

– Можем и сжечь.

– Злой ты сегодня.

– Не, я добрый. Когда сплю зубами к стенке. Говори, чего там про пленного?

Бармалей показал на террикон, высившийся сразу за селом, так близко, что главная улица села у крайних домов сразу переходила в подъем террикона.

– С той стороны – жилсектор, а в нем укропы. Эти ублюдки подогнали две БМ-21. Собираются долбануть по Донбассу и уйти.

– П…ы. А с полканом-то что?

– С полканом? Он в селе. На подвале.

– Откуда знаешь?

– Да человечек у меня там свой.

Удивительного в этом не было. Стучали все и на всех. С обеих сторон люди были замешаны в контрабанде, торговле пленными, а за всем за этим шли и более серьезные дела. Ничто так не сближает людей, нежели совместно совершенное преступление…

– Где конкретно?

– Да я и сам не знаю. Прибьем «Грады» – покажу.

– Бармалей. Не юли.

– Я серьезно. Там не пробьешься. Правосеки – рыл пятьдесят. И еще местные там… не наши[26]. Понял?

– Понял, отчего не понять. Ты, Бармалей, себе на уме. Хочешь, чтобы я тебе населенный пункт отбил?

– А ты сильно изменился, Барсук…

– Да не. Всегда таким был. Насчет полкана укропского – правда? Зуб даешь?

– Даю, там он… – проговорил Бармалей. – Тут с одной стороны мои люди уголек копают, с другой – они[27]. Все равно рядом живем, как-то общаемся. Вот один из них проговорился, что у них целый полкан на подвале сидит. Правосеки отработают – на обратном пути его заберут.

– А если его уже замочили?

Бармалей пожал плечами.

– Хорошо. Укропов там много?

– Говорю, рыл пятьдесят.

– Броня есть?

– Одну коробочку видели[28]. Двойка, на вид бодрая.

– У тебя сколько людей?

– Тридцать наберу…

– Ясно… – Барсук повернулся к нам: – Разведка, снайперы на террикон, оттуда доложитесь, что и как. Ждите, пока мы займем исходные для атаки. Если движуха начнется – доклад и работа.

Барсук посмотрел на меня, на Афгана и снова на меня.

– Лейтенант за старшего… – сказал он.

– Нужен проводник, – сказал я, – без проводника никакого дела.

Бармалей закивал:

– Дам, дам проводника. Даже не одного.

Я в жизни мало кого ненавидел так, как Винни-Пуха…

Снайпер спецназа – это совершенно особенная профессия. Снайпера или группу снайперов в тылу врага спасают не только маскировка и осторожность, но и быстрые ноги. Если становится известно, что в районе находится снайпер, его начинают искать все, потому что мало кого так ненавидит солдат, как снайпера. И чаще всего спасение в быстрых ногах. Уйти дальше, чем тебя будут искать. Выскочить из кольца до того, как оно замкнется.

Но просто бежать – это одно. А мы поднимались на террикон.

Террикон – это рукотворная гора. Когда работает шахта, рядом сваливается пустая, извлеченная из глубин земли порода. Часто в этой породе бывает половина таблицы Менделеева, в том числе и золото, но его никто не извлекает, всем плевать. Сам террикон тлеет внутри, там, в терриконовой породе, все еще сохраняются остатки угля, при определенных обстоятельствах он может даже взорваться. Отчего трудно дышать, мало кислорода и много угарного газа и дыма, темнеет в глазах. Или это от восхождения? Само восхождение тоже не сулит ничего хорошего – здесь порода, не камень. Ставишь ногу – и не знаешь, что будет.

– Барсуку, Малой.

– Принимаю.

– Вижу движение. Пулеметный расчет, полевое укрепление, открытое сверху. Четыре человека. В энпе[29] тоже движение.

– Принял. Огонь по команде.

– Плюс.

– Мы выходим на позиции, подтвердите…

– Плюс…

Я снял СВД с предохранителя.

– Снайперам готовность. Огонь по команде.

…

– Крым, наводишь.

– Вижу «Град», – ответил Крым.

– Где?

– Левая сторона улицы. Седьмой дом от террикона.

– Не вижу…

Удивительного ничего нет – у него пятьдесят крат труба. А эти… костерок в бочке жгут… П…сы.

– Барсуку, Малой.

– Принимаю.

– «Град» на левой стороне улицы. Седьмой дом от террикона.

– Принял. Мы идем.

Я перевел прицел винтовки и заметил движение.

– Барсуку, Малой.

– Принимаю.

– Движение, на десять от меня, подтвердите.

– Плюс, это мы, не стрелять.

– Свои на десять от нас. Правее десятки не работать.

Надо было брать что-то серьезнее. СВД… все-таки не для таких дистанций.

– Малому, Барсук.

– Принимаю.

– Позицию занял. Огонь по готовности.

– Плюс…

Я хлопнул по плечу Крыма, и он передал дальше…

Первыми легли те двое, у костра в бочке. Пристрелочных было делать некогда, и возможности такой не было, но первая же пуля попала в цель. Вторая тоже. Раздалось громкое «ура!», а из окна дома по атакующим ударил пулемет. По пулеметчику открыли огонь все, и пытаясь попасть в окно, и забивая через стены и крышу, – и пулемет замолк через несколько секунд…

– Прекратить огонь! Прекратить огонь!

Я не знал, насколько профессиональны те, кто со мной, а в горячке можно и своих зацепить…

– Малой – всем, наблюдаем.

Операция закончилась через несколько минут полной и сокрушительной победой. У Бармалея один двухсотый и трое трехсотых, у нас двое трехсотых и… И все. А вы как хотели? Спецназ он и есть спецназ…

По террикону мы спустились вниз, и я тут же навелся на валявшийся у костра в бочке пулемет «Негев». Это не 5,56, какой в Польше по лицензии делают, а LM7, выробництва «Форт». Отличная израильская штуковина, семь и шестьдесят два, режим одиночного огня, легкий. Как раз нам на двоих с Крымом.

Короче, забрали, а пацаны еще РПД отжали в тюнинге от P1G TAC[30]. Классная штука, его не швыряет при стрельбе, как ПК. Со всем с этим двинули к центру поселка, где нашли два неотработавших «Града», старый немецкий «Мерседес» 1860-й серии, видимо, пришедший в Украину в качестве военной помощи от НАТО, несколько трупов нацгвардейцев и отцов-командиров, разбирающихся между собой. Как раз наш Батя двинул Бармалея в морду, да так, что он с копыт слетел, а мы (и я в том числе, я как раз трофейный пулемет нес) вскинули оружие, направив его друг на друга. Бармалеевские тоже.

– Ну и где полкан укропский? А?

– Если не здесь, то в соседнем селе! Точняк!

– Ты и тут говорил – точняк.

– Увезли его, значит. Я тоже за всем уследить не могу!

– Что за село?

– Укропы там! Там база их!

– Еще не легче. Ты тут решил королем заделаться или как? Нашими руками? Думаешь, я не знаю, что ты с укропами в доле по водяре?

– При чем тут водяра? Может, забирать его будут…

– Сколько там укропов?

– Человек сто. И бронетехника.

– До села сколько?

– Километров семь. Семь километров.

– Козел. Дерни, пока не пристрелил.

Бармалей, отталкиваясь ногами, пополз к своим, там ему помогли подняться. Батя сделал знак – общий сбор.

– Так, отработали на четверку, твердую. Вопрос – идем на село или нет? Они наверняка знают, что мы здесь.

Один из офицеров показал на установки «Град» – их отбили целыми. Тут еще и БМПеха стояла, вторая.

– Долбанем «Градом» прямо сейчас и рванем. «Хаммер», «мерс» и БМПха – поместимся…

– Наведешь?

– Чего хитрого.

Как потом я узнал, офицера звали Одесса. Он и был одесситом, заканчивал Одесское артиллерийское училище. Когда ему приказали обстрелять Донецк, застрелил своего командира и перешел к нам.

– Так, хоп мужики?

– Хоп.

– Бармалей…

Бармалей подошел… злой. Я подумал, что Батя зря так Бармалея кошмарит, что случилось – то уже случилось, а обиженный, затаивший на тебя злобу человек за спиной очень опасен. Но в конце концов, не мне указывать, кто я тут такой. Без году неделя.

– Пойдешь с пацанами на головной БМПшке. Еще один косяк – я тебя лично пристрелю. Если они до меня не пристрелят.

– Круто солишь.

– Я и хлебаю. Чего-то не устраивает – кругом и вон отсюда.

Бармалей принужденно улыбнулся:

– Без обид.

– Пять минут тебе, чтобы мотню подобрать. Пока пацаны бэху заведут…

– Э, гляньте…

Из дома двое бойцов Бармалея вывели невысокого паренька в украинской военной форме, Бармалей подошел и буднично выстрелил ему в голову.

Бэха была вторая.

Лошадь еще афганской войны, потом вынесшая на себе и всю чеченскую, у нас ее почти и не осталось, только на хранении. У нас теперь третья – почти танк, баллистический вычислитель, на гвардейских машинах – термоприцел, стомиллиметровое орудие закидывает снаряд в форточку на полтора километра – сам видел на учениях. А тут – простая и неприхотливая шаланда, одышливый, почти тракторный дизель, ребристый длинный нос и длинный ствол 2 А42 – тридцатимиллиметровой пушки, о которую так удобно опираться, когда едешь на броне. На ходу вторая БМП почти что шаланда, раскачивается, кашляет, ворчит, но везет. А плохо ехать, как известно, лучше, чем хорошо идти.

– В бульку не попадем так? – прокричал я Лехе Крыму, который пристроился рядом с трофейным «Негевом».

– Не. А если че – соскочим.

– А водила?

– По танку вдарила болванка – прощай родимый экипаж!

Ясно…

Как люди так живут? А ведь живут.

Мы перли по дороге, которая когда-то была асфальтированной. Зачем я сел на головную БМП? А хрен его знает. Первый реальный разведвыход, хотелось выделиться как-то. Вот и выделился… на хрен.

БМП выскочила с пригорка, и тут показалось село, едва освещенное, а навстречу нам в мутной темноте уже неслись мелкие злые огоньки.

– Обстрел! Цели справа!

Не знаю, о чем подумал водила, он был из местных бармалеевских. Но он сдуру дал со всех сил по газам, и БМП каким-то чудом не захлебнулась, а бодро перебирая гусянками, пошла еще быстрее, сближаясь с селом…

– Стой! Стой, б…

По договоренности мы должны были начать обстрел села, но БМП шла и шла вперед, нас на броне было восемь человек, и до водилы было не достучаться. А нам оставалось только держаться за что придется и молиться…

Ого… а вот и РПГ…

Леха, видимо, решил, что его закрепленному, то есть мне, вот-вот придет хана, и начал стрелять из трофейного пулемета, но после первой же очереди едва не слетел и судорожно схватился за соседа. За нами выскочил «Хаммер» и упорол по селу из крупнокалиберного, мы видели просверки в серой предрассветной хмари. По нам никто не стрелял, и я вдруг понял почему – из-за БМП! Они же видят тактические знаки и думают, что мы свои.

Проблема в том, что мы идем в село, в котором человек сто. А нас всего восемь человек, не считая «водителя кобылы». И то, что при нас два пулемета, ничего не решает. Сомнут на хрен, и все.

Попадем на подвал – и привет…

Прежде чем я додумал, что в таком случае делать, БМП ворвалась на околицу. Впереди была улица с невысокими сельскими домишками, я увидел, как от джипа разбегаются люди, и кто-то открыл огонь, и разбежались они не все – кто-то и лежать остался. А потом водила в триплексы что-то заметил и попытался уклониться от машины, но попытался напрасно. БМП чиркнула по джипу боком, протиснулась мимо, с хрустом проломила чей-то забор, оказалась в чьем-то давно не копанном огороде, ввалилась гусеницей во что-то, взвыла и, наконец, остановилась. А мы полетели вперед, и кто-то удержался на броне, а кто-то нет.

Последнее, что я видел, это белые джипы у дома напротив. Две штуки.

Я слетел, но слетел так, что ничего не сломал и не выронил оружие. Понимая, что я тут единственный офицер и что достаточно короба ПК или хорошей очереди из АГС, чтобы мы все тут легли, я заорал: «За Родину!» – и ломанулся обратно к пролому, перехватывая поудобнее запасное оружие – ВСС.

Украинцы, похоже, от нашей кавалерийской атаки охренели не меньше нашего. Я попал как раз вовремя – из дома через дорогу выбегали люди, на одной из машин стоял пулемет, кто-то доберется до него – и ляжем все. Хорошо, что, готовясь к штурмовым действиям, я примкнул к ВСС магазин – двадцатку, теперь он был в самый раз. Я открыл беглый огонь по разбегающимся в предрассветной хмари силуэтам, менять позицию было некогда, и все, что я мог, – это стрелять, пока кому-то не повезет попасть в меня. Но тут рядом плюхнулся на колено Крым и открыл огонь из пулемета, и тут уж нацгады или кто вообще это такие начали больше думать об укрытиях, чем о том, как попасть в меня.

– Прикрой!

По-прежнему плохо соображая, что я, снайпер, тут делаю, я перебежал улицу (с пустой винтовкой), увалился под забор и только потом перезарядился. На улице уже никого не было, если кто и был – то попрятался, а по селу с дороги вел огонь крупняк и восьмидесятидвухмиллиметровый миномет. Щас еще немного – и нас тут на улице накроет…

Перезарядился, пополз ползком. Мне надо было попасть в дом или во двор или куда там – не знаю куда. Калитка, ведущая во двор (забор, кстати, кирпич, что здесь редкость, здесь часты заборы из какого-то плоского, как блин, камня, который кладется один на один без раствора), была открытой, и прежде чем я заполз туда, на меня выскочил хохол. Высокий, рослый, он, видимо, бежал к машине и не ожидал, что враг так близко и лежит на земле. Потом он сообразил и медленно-медленно, как в кино, начал наводить на меня винтовку, а я так же медленно-медленно перевернулся на спину, направил на него ствол «Винтореза» и нажал на спуск. Боевик рухнул, а я рванул чеку гранаты и отправил ее через калитку во двор. Во дворе глухо грохнуло, и чей-то голос мучительно, надрывно закричал…