Цветы эмиграции
К нему подошёл отец и показал на свободное место рядом с матерью и сестрой. Стрелки часов двигались вперёд, а они сидели на месте, изредка в комнату с надписью WC, где по кафельному полу растекались жёлтые разводы и валялась груда скомканной туалетной бумаги.
Время от времени из двери напротив них выходила женщина с листочком в руках. Останавливалась посреди зала и зычно кричала, приглашая кого-то из очереди. И только на третий или четвёртый раз кто-нибудь поднимался с места и направлялся к ней, суетливо поправляя одежду и приглаживая на ходу волосы.
Так же суетливо стали одёргивать одежду на себе родители, когда услышали свою исковерканную неправильной зачиткой фамилию. Всех вместе завели в комнату, проверили паспорта, сняли отпечатки пальцев, забрали остальные документы со справками, сделали копии и вернули оригиналы. Потом каждого усадили по очереди перед камерой и сфотографировали: вспышка, еще раз вспышка и последняя вспышка. Каждая освещала их нахмуренные лица с плотно сжатыми губами, затравленным взглядом. В конце процедуры отцу вручили бумаги, заполненные мелким почерком. Длинные, похожие на простыни.
Лев Давыдович предупреждал, чтобы проверяли каждую букву в справке, полученной официально. Отец с матерью сверяли, правильно ли записаны их фамилии, дата и место рождения, национальность, это было особенно важно для последующей процедуры.
Отдельно получили лист с адресом, где им было предписано жить до принятия решения по их делу.
Поздно вечером, усталые и измученные, добрались до нужного места.
Невысокий мужчина открыл им дверь, показал на второй этаж и вяло произнёс сонным голосом:
– Welcome, – слово, которое звучало везде и было написано где только можно.
Так они вошли на территорию лагеря для лиц, ищущих убежища в Германии. После проверки документов им выделили три небольшие комнаты по соседству: родителям, Абилю и сестре. В каждой из них стояли обычные деревянные кровати, заправленные без единой морщинки, тумбочки у изголовья и шкафы для одежды. Просто и чисто. Утром в дверь к ним постучала служащая, та, которая оформила их документы. Приветливо улыбаясь, показала жестом, чтоб они последовали за ней. Остановилась и пригласила войти, обвела руками полки с кастрюлями, стол, стулья и повела их дальше. Они прошли по всей территории лагеря, осмотрели и вернулись к ней в кабинет. Перед каждым из них положила листочки и попросила написать год рождения, место и бывший адрес проживания.
– Где вы научились писать? – удивлённо приподняла брови.
– В школе – удивились теперь они на странный вопрос.
Первый день в лагере не принёс им особой радости, потому что ничего не понимали. Вскоре познакомились с другими жильцами, такими же беженцами, как и они. В лагере всем было трудно. На потерянных лицах застыло недоумение: почему им не доверяют, следят за ними, подглядывают и подслушивают. Даже одежда беженцев вызывала подозрение у социальных работников: вместо рваных лохмотьев – кожаные куртки и джинсы, добротная одежда и нижнее бельё.
Неожиданным местом испытания стала кухня, где готовили еду по очереди. Мусульмане пытались оттереть кастрюлю или сковородку до блеска, чтобы не осталось следов свинины после европейцев. Те, в свою очередь, тоже тёрли сковородки до дыр после «чёрных».
Индусы готовили еду толпой: смуглые женщины, закутанные в разноцветные сари и платки, шумно переговаривались у плиты. На гарнир всегда варили рис, к рису жарили курицу. Потом все садились за стол, брали руками рис, рвали крепкими зубами куриное мясо, запивали чаем острую приправу и расходились по комнатам. После них кухня плавала в запахах незнакомых трав, от которых долго болела голова и пропадал аппетит.
Айша готовила чаще всего супы, как дома в Кувасае. Ели и удивлялись, почему еда безвкусная? Варила по обычному рецепту: баранину, обжаренную в луке, томила на медленном огне, за двадцать минут до готовности добавляла картошку и в конце рассыпала сверху сочную зелень. Рецепт тот же, но получался обычный картофельный суп.
Следом шумной гурьбой влетали молдаване, занимали кухню и тоже бурчали:
– Как можно такое есть? Ни вкуса, ни цвета. Хорошо, хоть вино не хуже, чем у нас.
Незаметно выпивали вино из чайных чашек и прятали бутылки в тряпичную сумку с вещами.
Люди разных национальностей притирались друг к другу на маленькой кухне с казёнными сковородками и кастрюлями, ложками и чашками. Привыкали и терпели, потому что всё можно было перетерпеть, кроме неизвестности, которая держала их на крючке.
До получения положительного ответа из Управления беженцам не давали документов для работы, от которой многие прежде убегали. Сильные мужчины ждали разрешение годами, теряли хватку и смекалку, которая так пригодилась бы им в новой жизни. Они выгорали, становились вялыми и бледными, ленивыми и больными. Им казалось, без движения организм умирал, ум не хотел шевелиться, и мечта больше не будоражила душу в одинаково тусклых и унылых днях. Жили себе и жили, надевали на себя одежду, которую привозили беженцам в помощь из социальных центров, ели то, что выдавали на кухне. Раз в год – в мусульманский новый год – их заваливали свежей бараниной. Турки проводили худайё – жест милосердия по отношению к бедным беженцам.
Пожилого индуса, всегда мрачного и неподвижного, на котором вечно болтался оранжевый замызганный тюрбан, увезли в больницу. Женщины на кухне закатили глаза, показав на голову, когда Айша пыталась спросить у них, как чувствует себя заболевший.
– С ума сошёл, – сообщил родителям Абиль, узнав новость от детей.
– Абиль, помоги заполнить твою анкету, – подошла к нему старшая по лагерю. – Ты ведь разговариваешь на английском?
– Да, – кивнул он и посмотрел по сторонам, родителей не было видно, наверное, ушли на урок немецкого языка.
Вспомнил, как она разговаривала с ними сразу после их приезда: провела в учебный кабинет и попросила написать свои имена и фамилии. Абиль бегло написал на английском и русском языках, родители – на русском.
– Вы умеете писать? Какое у вас образование?
– Высшее.
– А где вы учились? Напишите названия учебных заведений.
Сейчас она подвинула к нему вазу с конфетами:
– Угощайся. Как вы приехали в Германию? Из какой страны? Почему вы оттуда уехали? Ты ведь скучаешь по тем местам, где вырос? Дорога трудная и в грузовике трясло, да?
Она смотрела на него участливо, но ласковые нотки в голосе отдавали металлическим скрежетом, тихим и явным, как будто предупреждали: не верь, отвечай так, как учил отец, – правду. И серые глаза её сквозили таким же металлическим блеском, как будто синтетические зрачки были полны осколков льда.
– Мы жили в Ферганской долине, наш дом сожгли, прятались у соседей, потом переехали в Москву; прилетели на самолёте в Дюссельдорф. Спросите у моих родителей, они вам всё расскажут.
– Абиль, наш разговор – тайна, ты умеешь хранить секреты? Не надо рассказывать родителям, расстраивать их ещё раз. Ты молодец. Где выучил английский язык?
– В школе.
– Надеюсь, что ты так же отлично будешь разговаривать и на немецком.
Вечером он пересказал беседу родителям.
– Поздравляю, сын, ты первый прошёл интервью, хоть дежурная и нарушила закон! Допрашивать детей до совершеннолетия нельзя, но судиться не можем, бесправные мы везде, – вздохнул отец. Сестру не потревожили расспросами, видно, побоялись огласки.
У родителей же интервью было через полгода после случая с Абилем. Их допрашивали по отдельности в Дюссельдорфе, в Федеральном управлении по делам беженцев.
Шахин вошёл в кабинет вместе с социальным адвокатом, назначенным по закону его защитником.
В кабинете сидели три человека: мужчина задавал вопросы, секретарь всё записывала в протоколе; в тени сидела ещё одна женщина, она молчала и внимательно наблюдала за допрашиваемым. Вопросы задавались монотонным голосом вразброс.
– Когда прилетели в Дюссельдорф? Где ночевали в день приезда? Где находились до этого? Почему вы уехали из Узбекистана?
Следователь, а это был именно следователь, искал ложь, путал и ломал хронологию событий, выискивал такие детали, которые нельзя было придумать, сочинить на ходу:
– Назовите дни рождения жены и сына, когда состоялась ваша свадьба, соблюдали ли вы во время проведения свадьбы национальные обычаи, ваша должность, полное название должности и места последней работы.
Допрашиваемого гоняли по кругу, умело и расчётливо.
Шахин вспотел, отвечая на вопросы. Попросил стакан воды, отпил и сел прямо. Он вспомнил, как учил Абиля, когда они ловили крупную форель в горной реке Кувасая:
– Мы должны измотать рыбину, чтоб она не сорвалась с крючка: веди её вниз по течению, когда устанет, подсекай и тащи из воды.
Обессиленную рыбу вытаскивали и бросали на берег. Она открывала рот и жадно ловила воздух тёмными жабрами. Солнце играло на разноцветной чешуе, Абиль радовался и пытался потрогать её.
Сейчас на допросе следователь подцепил Шахина на крючок и вёл по течению, как рыбу, изматывая вопросами.
Следующий вопрос перенёс его в Кувасай. Он увидел, как горит крыша дома, построенного его руками; густой дым валил из разбитых окон, в воздухе мелькали сотни обломков железных прутьев арматуры и кетменей, услышал крики озверелой толпы: «Ур! Ур! Ур! Шайтанлар! Убейте неверных!»
– Сколько человек участвовали в погроме, как они были одеты, что у них было в руках?
– Толпа с кетменями, много людей – и все незнакомые.
И вдруг, вспоминая момент, когда рухнула крыша дома, Шахин зарыдал. Неожиданно и громко. Рыдания сотрясали крупное тело, вырывались откуда-то изнутри, хрипло и протяжно.
В кабинете наступила тишина. Никто не осмелился остановить взрослого мужчину, плачущего навзрыд.
Наверное, следователь хотел добить его последним вопросом. Но случилось странное: Шахин вместе с рыданиями скинул боль, ему стало легко, когда он рассказал всё этим людям. Ни до, ни после он не мог признаться в своём страхе никому, особенно жене и детям, чтоб не испугать их и не раздавить грузом опасности. Взрослый седой мужчина плакал, как ребёнок, и ему не было стыдно.
В полной тишине адвокат указал на неправильную запись дат в протоколе – обычную уловку, к которой прибегали следователи, чтоб дать отрицательный ответ просителю убежища, расписались и вышли из кабинета.
Айшу допросили быстро. Через полтора часа она уже показалась в дверях. Шла с безжизненным выражением лица, с опущенными вниз плечами, похоже, тоже побывала мысленно там, откуда бежала изо всех сил, спасаясь от смерти.
– Не пожалели её, проверили все до единой даты и факты, – понял Шахин.
Поездом им надо было ехать почти час до лагеря, он достал ручку и записную книжку. Тщательно, слово в слово, записал вопросы, которые ему задавали, рядом – свои ответы. Потом повернулся к жене:
– Вспоминай, какие задавали тебе вопросы и как ты ответила на них, надо записать, пригодится для второго интервью.
Вечером они добрались до лагеря. Каждый из них думал о своём: Шахин понял, что здесь их не будут убивать и поджигать, здесь будут медленно поджаривать на костре недоверия и неприязни. И они будут это терпеть, потому что дальше бежать уже некуда. Айша молилась, чтобы Аллах не отнял последнюю надежду на спасение, чтобы муж нашёл выход и защитил её с детьми. Да и чего уже бояться, закон здесь справедливый, надо немного потерпеть. Ласково дотронулась до руки мужа:
– Всё хорошо. Не переживай.
Прошло некоторое время, и жильцы начали улыбаться друг другу. Вместо слов пользовались жестами: разводили руками – что поделаешь, поднимали брови – так получилось, большой палец вверх – молодец. Дав жильцам привыкнуть к новой обстановке, лагерь потащил их на другой этап. Начались занятия. Четыре часа в день учили немецкий язык. Айша удивлялась методике, совершенно другой, чем в кувасайской школе, где она работала учителем в начальных классах. Здесь учили сразу целые фразы на разные темы; если собрать ответы на вопросы, получался короткий рассказ о себе.
– Меня зовут Айша. Я приехала из Узбекистана, – слепила первую фразу и удивилась от неожиданности. Дальше – больше: адрес, состав семьи, профессия. Возможно, данные потом сверялись, уж слишком вопросы-ответы были откровенные:
– Откуда ты приехал, из какой страны? Как доехал до Германии? Подчеркни нужный рисунок.
Рядом были нарисованы самолёт, поезд, автобус и машина, грузовая и легковая. Этот пункт оказался особенно важным для получения положительного ответа, потому что беженцы должны были оставаться в той стране, чью границу пересекали. А пересекали, как потом они узнали, разными путями. Редко кто мог выложить на стол авиабилеты, как семья Шахина.
В конце августа Абиль с сестрой и родителями поехали в школу, которую выбрали дети для учёбы. В огромном вестибюле за столами сидели учителя – члены приёмной комиссии. Их документы принимал пожилой мужчина в сером костюме и белой рубашке, расстёгнутой на две пуговички. Перечитав несколько раз данные, он привстал и срывающимся голосом заговорил с ними на узбекском языке:
– Из какой области Узбекистана приехали?
– Из Ферганской долины, – взволнованно ответил Шахин. Узбекские слова оглушили его: на минуту чужая страна показалась родной и близкой.
– Я тоже родом из тех мест.
Глотая слова от волнения, новый знакомый рассказал, как он оказался в Германии. Давно это случилось, после гражданской войны в Туркестане. Его родители бежали, потому что их причислили к басмачам, которых беспощадно уничтожали. Сначала удалось перебраться в Турцию, потом – переехать в Германию.
– Меня вывезли ребёнком. Ничего не помню. В памяти остались только рассказы родителей. Они тосковали и говорили, что краше места больше нигде не встречали. Отец вспоминал, как весной в саду цвели фруктовые деревья, а горный воздух был целебным. Представляете, иногда они ездили в Берлин на тайные встречи с узбекскими делегациями из Советского Союза. Как они узнавали о приезде земляков? Не знаю. Причём узбеки приезжали в восточную часть Берлина. Родители пробирались к ним из западной части. Им очень хотелось встретиться со своими земляками, чтоб пообщаться с ними на узбекском языке. И опасность их не останавливала.
– А как сейчас ваши родители, привыкли к Германии?
– Они давно уже скончались. Отец просил меня перед смертью посетить родные места. Сколько раз пытался выполнить его просьбу, но не мог получить визу для въезда в Узбекистан. Если вы будете там, поклонитесь Ферганской долине, по которой мои родители тосковали до самой смерти.
Разговор шёл на узбекском языке, которым собеседник владел в совершенстве. Грустное выражение лица неожиданного земляка Абдували долго стояло у Айши перед глазами.
– Не очень сладко ему здесь, – вздохнула Айша.
– Зато живой, – возразил ей муж.
Глава 7. Курбановы получили позитив
И они остались живыми, как узбек, которого встретили в школе. Живыми, но какими? Спали, ели, двигались как роботы, опять ели и спали. Ни одно движение не освещалось улыбкой или радостью. Угрюмое выражение застывало на лице, когда они засыпали, и не исчезало утром, когда просыпались.
Айша вышла на балкон, присела рядом с мужем:
– Как чувствуешь себя?
– Сегодня получше.
Он стеснялся внезапно возникшей болезни: почти каждый час бегал в туалет. Боялся, что сквозь тонкие стены жильцы услышат звуки, которые исторгал его кишечник. Спазмы были такие, что боялся шевелиться и сидел неподвижно на унитазе, обхватив живот руками.
Однажды Шахин заметил в жидкой струе кала кровяные разводы. Потом он испугался по-настоящему: в унитазе всё было окрашено в красный цвет. Поддерживая штаны руками, пошёл в комнату и рассказал жене.
– Жди меня в туалете, – быстро проговорила Айша и побежала по коридору.
– Помогите! Муж умирает, – закричала она, ворвавшись к дежурной.
– Сейчас дам лекарство, и протянула руку к аптечке, чтоб достать таблетку. В лагере от всех болезней было одно лекарство – дафалган[4]. Айша помотала головой, потом потянула дежурную за рукав и заплакала, как ребёнок. Вцепилась в рукав и не отпускала до тех пор, пока не дошли до туалета. Шахин сидел на полу, скорчившись от боли.
Доктор приехал очень быстро, осмотрел его и велел срочно ехать в госпиталь. Та же дежурная повезла их в госпиталь. В отделении скорой помощи больного уже ждали. Айша, прижав руки к груди, смотрела вслед каталке, на которой санитары увозили мужа. Через час их пригласили к врачу, где находился и Абдували.
– Диарея на нервной почве, спазмы сжимают кишечник, – объяснил врач, показывая снимок.
– А кровь? – нервно спросила Айша.
– Кровь – из открытой язвы желудка.
Больному прописали лекарства и отдых. Айша стала строго следить за режимом питания мужа и приёмом таблеток, пыталась успокаивать его, чтоб «обеспечить покой». Не разговаривала о прошлом и нарочито громко восхищалась всем, что видела: парком с лебедями, ровными дорогами, чистыми улицами с подстриженными кустарниками. Говорила и вспоминала про себя дом в Кувасае, веранду, залитую ярким солнцем, и родниковую воду, холодную и вкусную.
По вечерам Айша звала мужа и детей в парк. Они медленно гуляли вдоль озера и смотрели на лебедей, безмятежно плавающих в озере. Муж с сыном шли впереди, а мать с дочерью сзади, беседовали о разных мелочах и не торопились в лагерь.
Возвращались к ужину, и она начинала буквально кормить мужа с ложечки, не обращая внимания на его бурчание:
– Пресное, остывшее, невкусное.
– Солёное вредно для язвенников, как и горячее. Залечим язву и вернёмся к прежней пище, – успокаивала его, держа ложку в длинных подрагивающих пальцах. Он через силу глотал и вяло улыбался:
– Солёное, вкусное, горячее.
Дети после ужина расходились по своим комнатам, а родители смотрели телевизор и пытались успеть прочитать титры на немецком языке. В десять вечера в дверь заглядывала дежурная и показывала на часы: пора идти спать.
Дни, похожие друг на друга, тянулись медленно и безрадостно, как будто застыли в отчаянии. И вдруг неожиданно их вызвали к начальнице лагеря. С встревоженными лицами они быстро вошли в кабинет.
– Позитив! – она почти выкрикнула это слово торжественным голосом.
Шахин и Айша вздрогнули и съёжились от страха.
– Семья Курбановых, то есть вы, получила положительный ответ на своё первое интервью, вам разрешено пребывание в Германии, также можете начать работу или обучение, – перечисляла она так, как будто всё сама выиграла в лотерею. Встала из-за стола, пожала каждому руку и вручила им официальное письмо из Управления по делам беженцев.
«Позитив» оказался магическим словом.
– О Аллах, – заплакала Айша в комнате, – неужели мы вырвемся отсюда?
– Уже вырвались, – рассмеялась дочь. – Завтра пойдём квартиру искать.
Шахин стиснул зубы, чтоб унять дрожь. Молчал, сидел неестественно прямо и смотрел перед собой. Думал о том, что в одном слове «позитив» сомкнулись начало и конец. Конец страданиям и начало новой жизни, которая будет счастливой. Какой именно, никто из них не знал. Не могли представить ничего, кроме того, что теперь у них будет своя квартира с туалетом и кухней, без чужих голосов и запахов.
Обычно сдержанный Абиль развеселился:
– Придумал. Мы гуляем по городу и смотрим не под ноги, а вверх. Иногда хозяева сами сдают квартиры и вывешивают объявления прямо на окнах. Знаю одну такую квартиру, я даже телефон записал на всякий случай. В центре города видел.
Он смеялся и пугал всех, что они останутся жить в лагере, если сейчас же не поедут искать жильё.
Наверное, у каждого человека бывают дни, когда вдруг исполняются самые необыкновенные желания. И таким днём для них стал сегодняшний. Объявление висело на окне четвёртого этажа, написанное от руки печатными буквами, с номером телефона. Задрав головы, они смотрели вверх, как заколдованные. Замерли на месте: повезёт им до конца сегодня или нет. Даже смешливая Айгуль не шутила, как обычно, сжала кулачки и повторяла номер телефона.
– Мам, позвони ты. У папы не получится сказать длинную фразу, – разрядил обстановку Абиль. – Нас интересует цена и предоплата. Он стал набирать номер телефона, поглядывая вверх, чтобы не запутаться. Длинные гудки – и потом женский голос. Айша взяла трубку у сына и, стараясь не показывать волнения, начала неторопливо говорить.
Хозяйка назначила им встречу через три дня. Три ночи Шахин не спал, волновался и думал, что делать, если хозяйка квартиры передумает.
– Спи, всё будет хорошо, – Айша нежно погладила его по голове, как маленького ребёнка. – И потом, это ведь не единственная квартира в городе.
Еле дождавшись положенного времени, они поехали на встречу. Хозяйка обошла с ними чисто убранные комнаты, открывала и захлопывала дверцы шкафов, показала кастрюли и сковородки. Квартира была полностью готовой к переезду, по стоимости она оказалась недорогой, потому что находилась в центре города, шумном и оживлённом. В тихом пригороде цена была бы намного выше. Три спальни, зал, небольшая кухня, туалет и ванная показались им непомерной роскошью. Айгуль объявила:
– Моя комната. Не уйду отсюда. Ни за что!
Переглянувшись между собой, Айша с Шахином решили:
– Берём.
Въехали в понравившуюся квартиру через две недели. Договор подписали на один год. На табличке почтового ящика вывели свою фамилию «Курбановы».
Вечером заехал к ним сам хозяин, молодой парень лет двадцати. Один глаз у него убегал в сторону, казалось, что он смотрит вбок. Прочитав письмо, которое Абиль взял из почтового ящика, небрежно сказал:
– Выбрось. Она уже умерла, бывшая хозяйка. Я купил квартиру на аукционе, наследников не было. Всё осталось после неё.
– И постель? – ужаснулась Айша.
– Так вы на ней спите.
После его ухода Шахин успокаивал жену:
– Бояться надо живых, а она уже тебе ничего плохого не сделает. Да и возни не будет с покупкой мебели и посуды.
– И то правда, времени нет, – согласилась Айша. – Ты, как всегда, прав.
Шахин устроился на работу в большом магазине грузчиком и смеялся сам над собой:
– Всё возвращается на круги своя. Но, – он воздел кверху указательный палец, – я ничего на себе не таскаю. Это делает мини-погрузчик. Я езжу на нём между рядов с товарами внутри магазина.
Айша записалась на обучение в социальный ресторан.
Счастье. Это было настоящее счастье – жить в своей квартире без посторонних глаз и контроля, разговаривать о чём угодно и выходить из дома без разрешения. Им казалось, что долгое время они жили под тяжёлым прессом и сейчас его сдвинули, наконец вздохнули полной грудью.
Социальный ресторан находился недалеко от их квартиры. Айша ходила на занятия пешком. Муж смотрел на неё с сочувствием. Она не жаловалась на усталость, но вечером без сил полулежала на диване, опустив ноги в тазик с тёплой водой. Потом успокаивала сама себя: надо вытерпеть год, чтоб получить разрешение на открытие собственного ресторана.
– Представляете, будем готовить в нашем ресторане манты, плов, шашлык, лепёшки в тандыре. Мы станем первыми, кто откроет узбекский ресторан.
– А кто есть будет всё это? Кажется, немцы не любят жирную еду, – сомневалась Айгуль.
– Научим. Главное – разрешение получить.
Тяжело, ох и тяжело приходилось Айше на учёбе. За каждым словом лезла в словарь, потому что немецкий язык давался с трудом. Замотав длинные волосы на затылке, чтобы не лезли в глаза, она сидела до полуночи над «рабочим материалом» – названиями продуктов. В тетрадь столбиком выписывала названия сыров и колбас. Иногда засыпала с ручкой в руке. А толку-то от такой учёбы: пока писала – понимала, вставала с места – забывала. Вот и сегодня на уроке быстро записала слово «сыр» и стала внимательно слушать преподавателя. После лекции, когда началась практическая часть, опять ничего не помнила.
Иногда случались дни, которые состояли из одной практики. Ученики выбирали по желанию лист с рецептами: овощные супы, тушёное мясо или рыба, десерт на третье; в холодильном отсеке получали подготовленные заранее продукты и шли на кухню, в которой стояли огромные котлы и сковородки с автоматическими мойками. Разговаривать было некогда. Все усердно чистили, мыли, нарезали продукты. Айша боялась огромных по размеру котлов и сковородок, которые невозможно было сдвинуть с места. Преподаватели успевали следить за всеми и оказывались рядом, когда ученики путались в действиях. Кухня фырчала, шипела, пыхтела и требовала к себе ежеминутного внимания: вовремя помешать лук, мясо, налить воды, снять пену. Будущие повара старались не допускать ошибок, не получать минусов, которые увеличивали сроки обучения.
Всё. Еда приготовлена. Группа дружно сервировала стол и запоминала правила обслуживания клиентов, раскладывая бесчисленное количество ножей и вилок, расставляя высокие и низкие бокалы. Потом начиналась игра: часть поваров в качестве гостей церемонно садилась за стол и принималась за еду, которую недавно приготовили сами, стараясь не путаться в столовых приборах; другая часть группы выполняла роль официантов и обслуживала «клиентов», подносила заказанные блюда с левой стороны и с неё же убирала грязные тарелки, которые надо было помещать на вытянутой левой руке. Не менее важной была уборка кухни в конце рабочего дня. Каждый должен был помнить ещё одно правило: убирай за собой сам рабочее место. Под занавес преподаватели оглашали баллы, полученные за день, и объясняли ошибки, допущенные учениками.