Это подиум, детка! Сага о московских куколках

– Конечно, сможешь. Ты гораздо красивее Нади Ауэрманн.

– Вот и мне так кажется, – Галина самодовольно поводила смуглым плечиком, а потом, подозрительно нахмурившись, спрашивала: – Аленка, а ты мне точно не завидуешь?

– Точно, – смеялась Алена, – я тебе сто раз говорила, что этот конкурс меня не интересует.

– И то верно, – расслабленно вздыхала Галя, – а то мне кажется, на меня все так таращатся… Конечно, я гораздо привлекательнее их всех вместе взятых, но нельзя же демонстрировать неприязнь так открыто!

– По-моему, ты преувеличиваешь.

– Ничего подобного! Вчера какая-то дылда уронила мою пудреницу, да еще и каблуком наступила на нее, дрянь! Уверена: она это сделала нарочно, от злости. А сегодня – я случайно подслушала – одна кривоногая мымра сказала другой кривоногой мымре, что у меня большой нос. У меня! – Галина расхохоталась, но тут же на хорошеньком ее лице появилось обеспокоенное выражение. – А ты что думаешь по этому поводу? У меня ведь маленький нос, да?

– Крошечный, – смеялась Алена, – у тебя самый миленький нос из всех носов, что я когда-либо видела.

– Мне всегда казалось точно так же! – радовалась Галя. – Везет же тебе, Аленка!

– Это еще почему?

– Ты совсем не волнуешься, все тебе по барабану. Ты можешь быть расслабленной, потому что никто не воспринимает тебя всерьез.

Алена промолчала. И правда – зачем рассказывать ревнивой Галочке, что «московская фифа» как-то раз остановила ее в коридоре ДК и, задумчиво глядя Алене в лицо, сказала:

– Слушай, рыженькая, а в тебе что-то есть. У тебя просто каноническое лицо, правильное. С тебя иконы бы писать. А ноги вообще сумасшедшие. Ты никогда не задумывалась о том, чтобы стать профессиональной манекенщицей?

И смущенная Алена ответила:

– Нет. Я преподавателем хочу стать. В следующем году в институт поступаю.

– А я бы на твоем месте все-таки подумала, – покачала безупречно уложенной головой Марина Аркадьевна.

Алена удивилась несказанно и, несколько раз прокрутив в голове этот диалог, решила: либо у этой Хитрюк проблемы со зрением, либо она просто решила над Аленой подшутить.

А к подобным шуткам Алена Соболева уже давно успела привыкнуть.

– И где же ты пропадаешь целыми днями? – удивлялась бабушка за ужином. – То дома сидела, не вытащить ее. А теперь с самого утра соберется, утопает куда-то, только ее и видели…

– Мы с Галочкой записались в спортклуб, – бодро соврала Алена, – на тренажерах занимаемся, мне нравится очень.

– Какие тебе тренажеры, ты и так крепыш из Бухенвальда, – ахнула мама, – вот, скушай лучше оладушек.

– Не хочу, – Алена с равнодушным видом грызла зеленое яблоко.

На самом деле от голода у нее сводило желудок. Но все остальные конкурсантки соблюдали строжайшие диеты и все время детально обсуждали добровольные гастрономические пытки. Кто-то сидел на кефире, кто-то ел только продукты зеленого цвета, кто-то, позволив себе кусочек тортика, безотлагательно мчался в туалет, запускал два наманикюренных пальчика в глотку и устраивал сеанс очищающего блевания. Алене тоже хотелось поучаствовать в разговоре, но ей было нечего сказать – она всю жизнь ела что хотела и не поправлялась ни капельки. Галочка называла ее королевой метаболизма.

Как-то незаметно для себя самой Алена втянулась в это абсурдное действо под названием «конкурс красоты местечкового масштаба». Может быть, все дело в привычном для нее амплуа изгоя – в школе и во дворе ее выдразнивали, общаться с нею означало опозорить себя в глазах общественности, а здесь никто и не думал глумиться над ее ростом, неловкостью, размером ноги? И даже наоборот, все держались так, словно высокий рост – это престижно. А кто-то – вот чудные – Алене даже завидовал.

Однажды у нее пропала помада – копеечная помада made in china, которую она купила в ларьке в качестве скромного доказательства собственной женственности. Сначала Алена не придала этому инциденту никакого значения – ну пропала и шут с ней, невелика потеря. А потом одна из участниц, молчаливая волоокая Гуля, отозвала ее в сторонку и горячо прошептала:

– Ален, я тут видела, как эти, – она кивнула в сторону троицы профессиональных моделей, – в твоей сумке рылись. Кажется, сперли что-то. Какой-то маленький тюбик.

– Неужели помаду мою? – изумилась Алена. – И зачем она им понадобилась?

– Точно, помаду! Они ее растоптали и смеялись при этом, как придурочные.

– Бред какой-то… – она даже не знала, как на это известие отреагировать.

– И ничего не бред. По-моему, они тебя ревнуют. Зойка тут сказала, что ты перспективная.

– Шутишь? – недоверчиво улыбнулась Алена. – У меня вообще в последнее время такое ощущение, словно меня поместили в сумасшедший дом…

Одна девушка сразу выделялась на общем фоне. Сначала Алена с Галей решили, что она костюмер или ассистент хореографа, – она носила как минимум сорок шестой размер и имела до того кривые ноги, словно все детство провела, кочуя на лошади по бескрайним степям. Но нет – выяснилось, что это участница. И не просто рядовая подиумная рабочая лошадка, а… будущая «Мисс N-ск»! Об этом насплетничала им все та же блондинка в золотых лосинах, которая когда-то восхищалась Алениным ростом.

– Как, вам разве не сказали? – ахнула она. – Да тут все, похоже, знают, кроме вас. Это же Анжелика, дочка нашего спонсора! Он – хозяин сети бензоколонок, он купил ей корону, ему это раз плюнуть. Этот конкурс – подарок ей на день рождения!

У Галочки вытянулось лицо.

– Как это? Зачем же тогда все это? – она обвела рукой зал, прихорашивающихся девчонок, Зою, бодро покрикивающую на всех, кто к ней обратится.

– Я тоже сначала расстроилась. Да все огорчились, а у Нинки, – она кивнула в сторону худенькой брюнетки с пышными волосами, – даже случился нервный срыв. Но Зоя решила, что лучше предупредить всех заранее. Так что можно особенно не стараться, никто не оценит.

– Но это же… ужасно! – задохнулась Галочка, и Алена на всякий случай поддержала ее за локоть, потому что вид у подруги был такой, словно она собиралась хлопнуться в обморок. – Почему же эта Хитрюк врала, что конкурс – наш шанс?!

– А что ей было говорить?… И потом, на тот момент они еще собирались играть в закрытую.

– А что, если я позвоню в местную газету? – вскинула подбородок Галя. – И расскажу им об этом произволе? Думаю, они заинтересуются.

– Может быть. Только Анжеликин папаша потом навешает тебе таких люлей, что мало не покажется. Тебе ножек своих не жалко, что ли? Хочется, чтобы их переломали?

– Но… Но зачем мы вообще тогда нужны?

– Мы – просто статисты, – спокойно улыбнулась блондиночка, – ну и что? Во-первых, нас бесплатно научат ходить. Во-вторых, сделают красивые профессиональные фотографии. В-третьих, говорят, что нам оставят вечерние платья, в которых будет финальный выход. В-четвертых, там же будут и другие призы. Приз зрительских симпатий, например. За него дают цветной телевизор.

– Но это нечестно! – воскликнула Алена, расстроившаяся за Галочку.

– А кто тебе сказал, что модельный бизнес – это честно? – философски вздохнула блондиночка.

Усыпанная дешевыми стразами корона из самоварного золота – девчонки посматривали на нее с такой жадностью, а на ее будущую обладательницу – с такой ледяной ненавистью, словно это был экспонат из Оружейной палаты.

Об истинной ценности главного приза догадывалась, похоже, только Алена. Остальным почему-то казалось, что аляповатая корона – символ иного мира, где царит счастье, красота, астраханская икра на завтрак и Джордж Клуни вместо ужина.

Самой противной была почему-то та самая дочка хозяина бензоколонок, широколицая дурнушка по имени Анжелика, которой совсем не шло столь нежное имя.

Анжелика держалась так, словно в ее активах было проживание в мраморном дворце, сватовство европейских баронов и закадычная дружба с Пэрис Хилтон. С другими она разговаривала нехотя, сквозь зубы (а зубы эти, к слову, были отвратительными – неровными пеньками торчали из десен, к тому же местами подгнивали).

С высоты своих ста восьмидесяти пяти сантиметров Алена посматривала на ее сто шестьдесят два со снисходительным интересом. Стремление человека к славе понять в принципе можно. Но зачем, думала Алена, стремиться прославить именно свою красоту, если ноги твои кривы, как N-ские переулочки, а глаза близко посажены, как у шимпанзе? Почему не стать певицей или исполнительницей характерных ролей? Зачем становиться всеобщим посмешищем?!

Риторический вопрос.

Тем временем до конкурса оставалось всего несколько дней.

– Улыбайтесь!.. Нет, не улыбайтесь! – сказал фотограф Валерий Рамкин, а сам подумал: «Вот корова желтозубая!»

Полным ходом шла съемка для каталога конкурса «Мисс N-ск». Такой каталог будет в руках у каждого члена жюри, чтобы те смогли рассмотреть конкурсанток поподробнее.

Валера Рамкин честно отрабатывал нехилый гонорар, он даже старался держаться бодрячком и машинально с девушками заигрывал, но на самом деле ему хотелось плакать от разочарования. Не так он представлял себе эту командировку, совсем не так.

За последний час он успел полюбоваться на таких «красавиц», которые при желании могли без грима играть в ужастиках. Глядя на очередную претендентку на звание «Мисс N-ск», он с досадливым отвращением думал: ну что заставило ее податься в королевы красоты, ну неужели она искренне верит в возможность своего успеха?

А начиналось все так красиво…

Истинный романтик, он с энтузиазмом воспринял идею поработать штатным фотографом сибирского конкурса красоты. Воображение услужливо подбрасывало образы истинных красавиц – не облагороженных визажистами шалашовок, а настоящих полевых розочек, юных, свежих, улыбчивых, застенчивых. За годы работы в модельном бизнесе ему успела приесться растиражированная глянцевая красота. Похожие друг на друга холеные лица, идеально гладкие подмышки, ни одной морщинки на лбу, бантикообразные пухлые губки, ни бугринки, ни царапинки – вся эта обезличенная идеальность не имела с истинной красотой ничего общего. Ухоженные, «обработанные» модели напоминали ему пластмассовых кукол – красивых, но каких-то безликих. Хотелось изюминки, легких изъянов, искренности, наконец.

И как жестоко он разочаровался!

Одна девушка напоминала солиста группы KISS, ноги другой покрывала сизая поросль жестких волос, третья картавила, у четвертой была такая расщелина между передними зубами, что ее хотелось замаскировать коронкой, у пятой – низковатый зад, у шестой – обезьяний лоб, как у «человека умелого» из иллюстрации учебника по истории.

Валера не знал, что девушек подбирали с учетом того, чтобы будущая победительница смотрелась на их фоне не слишком убого. Конечно, попадались и не совсем жуткие девушки – но все равно, их банальным кукольно раскрашенным мордашкам было далеко до класса премиум.

И вдруг…

Та девушка была похожа на эльфа.

Точеное личико в веснушках, слегка раскосые глаза цвета штормового моря, медные волосы, рост амазонки. В первый момент Рамкин даже потерял дар речи – настолько удивительным было встретить эту жемчужину среди самоварных королев. А эльфийская принцесса сибирского разлива истолковала его замешательство по-своему. Смутилась. Сконцентрировала взгляд на носочках своих немодных лакированных туфель. Ссутулилась слегка. И сказала:

– Я у вас много времени не отниму. Понимаю, что мне здесь ничего не светит. Я с подружкой пришла, за компанию. Так что давайте отщелкаемся по-быстренькому, и я пойду.

Алене казалось, что она может прочитать мысли этого милого румяного шатена с мягкими, как у рисованного амура, кудряшками и съехавшими набок очками. Ей казалось, он думал: «Ну что эта каланча о себе возомнила, неужели у ней нет ни ума, ни совести? Приперлась на конкурс красоты… людей посмешить, что ли?» Молодой фотограф смотрел на нее растерянно, опустив объектив, и ей стало обидно. Соленый туман неприятных ассоциаций (освистывание уличных хамов, бестактное глумление одноклассников) застил глаза. Этот Рамкин ничего неприятного не сказал, но… Мог бы хотя бы сохранить лицо. В конце концов она ничем не хуже тех, кого он фотографировал пятью минутами раньше. Просто габариты у нее нестандартные, вот и все.

А сам Валерий Рамкин, естественно, не мог и догадываться о комплексах рыжей небожительницы. Поэтому, когда на ее щеках вспыхнул пятнистый румянец, а в уголках глаз блеснули злые слезы, он попятился назад. Она выглядела величественной и красивой, эта волшебная девушка.

– Ладно, не больно мне и нужен этот каталог! – вздернув подбородок, она устремилась к двери. Угловатая, немного неловкая.

Он едва успел ухватить ее за локоть.

– Стойте, стойте! – Рамкин потер ладонями виски. – Я просто обомлел… Не сердитесь. Видите, мелом круг нарисован? Становитесь в центр!.. Погоди, ты плачешь, что ли? – опухший кончик носа и крупная слеза, воровато проскользнувшая по щеке, делали красавицу более человечной, вот он и перешел на «ты».

– Сам не видишь? Дай уйти… Чего мне фотографироваться в таком виде? Людей смешить!

– Да нормальный у тебя вид! У меня есть грим, всегда вожу на всякий случай с собой. Сейчас умоешься, успокоишься. А я пока всех остальных отснимаю, чтобы с тобой как следует поработать… Ты уж меня прости, я просто обомлел, когда тебя здесь увидел.

– Цирк уродов на конкурсе красавиц? – хмыкнула Алена.

– Что? – не понял Валера.

– Не волнуйся, я себе цену знаю. В гробу я видела этот ваш конкурс. У меня подруга есть, красивая, вот с ней за компанию и пришла. А что мне делать, последнее школьное лето. Постою на заднем плане, получу подарок от спонсора. Бесплатную заправку на бензоколонке. Правда, мне эта заправка на фиг не нужна, машины-то у меня нет, – ее голос выровнялся, погрубел.

Самой Алене ее собственный монолог казался воплощением цинизма – и это, как ни странно, ободряло. Она почувствовала себя спокойной и взрослой. Да, не красавица, так что же теперь? Зато она не питает свойственных шестнадцатилетним иллюзий. А значит, у нее есть фора, чтобы крепче на ноги встать.

Валера посмотрел в ее разгоряченное лицо, потом на ее руки, в которых она нервно теребила ручку затасканной джинсовой сумочки… и неожиданно понял все. Прочитал в глазах этой звонкоголосой девочки ее прошлое.

– Какой у тебя рост? – тихо спросил он.

– Метр восемьдесят пять, – с некоторым вызовом ответила Алена.

– Понятно, – вздохнул Рамкин, поправляя ремень «Никона», – уже лет в двенадцать ты была на голову выше своей мамы, с тринадцати тебя высмеивали сверстники, тебя не приглашали на свидания, и теперь ты чувствуешь себя лишней.

– Какая проницательность.

– Вот что, красота моя… как тебя зовут? – Рамкин сверился со списком участниц конкурса. – Соболева?

– Она самая.

– Вот что, Соболева Елена Матвеевна, – торжественно произнес он, – то, что мы встретились, – судьба!

В свои шестнадцать лет Алена Соболева не была девственницей. Обделенная первой детской любовью – всеми этими школьными шуры-мурами с провожаниями до дома и подбрасыванием шоколадок в портфель, – она разделалась со своей невинностью по-деловому, с прохладным любопытством лаборанта.

Было больно, липко, скучно, и мужчину того она так ни разу в жизни больше и не видела. Он был неместный, приехавший в N-ск откуда-то издалека – не то журналист, не то культуролог. Взрослый – ему было слегка за сорок, но ей, четырнадцатилетней, он казался почти стариком. У него была шершавая обветренная кожа, жилистое тело, седина на висках и татуированный тарантул на лопатке. Он сам к ней подошел – кажется, спросил дорогу. Черт его знает, что он в ней нашел. Может быть, просто подумал, что секс с такой великаншей – это пикантно. Алена не сказала, сколько ей лет, да он и не спрашивал. Они выпили кофе в гостиничном ресторане, потом провели в его номере полтора часа. Увидев кровь на простыне, он понимающе ухмыльнулся: «Месячные?» Алена кивнула. На прощание он сунул в ее ладошку скомканную бумажку со своими координатами, которую она, выходя из гостиницы, выбросила, даже не взглянув.

Алена верила в любовь.

Иногда она подворовывала из маминой тумбочки тонкие книжки в карамельно-розовом переплете, на обложках которых мускулистые брюнетистые мачо обнимали полуобморочных синеглазых дев. Она читала их тайком, по ночам, забравшись с головой под одеяло и подсвечивая карманным фонариком. Там, в книжках этих, утверждалось, что любовь ни с чем перепутать нельзя, а самые верные ее признаки – легкий озноб, участившееся сердцебиение и «сладкое дрожание чресел» (почему это чресла должны дрожать, как руки алкоголика, она до конца не поняла, но так было написано в романе, честное слово).

О «сладком дрожании чресел» она почему-то вспомнила, прогуливаясь по парку с Валерой Рамкиным.

– Ты – будущая звезда, – с жаром говорил он, – Аленка, ты же сама не понимаешь свою уникальность! С ума сойти, если бы я тебя не встретил, то ты так бы и прозябала в этой глуши, да еще считалась бы уродиной!

– По-моему, ты преувеличиваешь, – улыбнулась Алена. Хотя слушать, как он ее нахваливает, было приятно. Даже если это все неправда. Даже если за этим ливнем комплиментов просматривается тривиальная мужская ловушка с буднично-эротическим подтекстом.

– Конечно, в конкурсе этом у тебя шансов нет. Ты же сама, наверное, знаешь, что все оплачено.

– Победит Анжелика, дочка спонсора, – кивнула Алена, – и ничего страшного.

– Но все равно, ты должна уехать с нами в Москву. Я тебя познакомлю с Мариной, она хозяйка модельного агентства. Она может тебя так раскрутить, что мало не покажется.

– А ей-то это зачем?

– Ты не понимаешь! – взвился Рамкин. – Потому что на тебе она миллионы заработает. Да таких, как ты, – единицы! Во всем мире! Потом вспомнишь мои слова. Ты в Москве ненадолго останешься, тебя тут же увезут в Нью-Йорк или Милан.

Алена зябко поежилась. Несмотря на то что вечер был теплым, по ее телу время от времени пробегала неприятная волна колючих мурашек. Тонкие белые волоски на руках становились дыбом, твердели соски. Что он несет, этот кудрявый нервный фотограф?! Какой Нью-Йорк, какая Москва? Может быть, вместо линз в его очки вставлены кривые зеркала, и он видит Алену другой, красивой? Или он под кайфом? Ее подруга Галочка с понимающим видом говорила ей, что в модельном бизнесе все под кайфом – правда, при этом она косилась не на Рамкина, а на хозяйку агентства Марину Аркадьевну. Алена подозревала, что Галочка испытывает к этой холеной богатой красавице необоснованную личную неприязнь.

– Валера, мне очень приятно, что ты все это говоришь… Я, правда, не понимаю, почему ты это делаешь. Может быть, тебе хочется меня утешить, а может быть, – в этом месте ее голос слегка дрогнул, – тебе интересно со мной переспать…

Рамкин обреченно вздохнул. Женское самосознание эльфийской принцессы оказалось стойкой крепостью.

– Переспать с тобой, конечно, небезынтересно, – усмехнулся он, – но этого не будет. Алена, пообещай мне одно… Не упусти свой шанс. Уж я постараюсь сделать все, для того чтобы тебя пригласили в Москву. Понимаю, что у тебя здесь своя жизнь, какие-то планы… В институт, наверное, поступать собиралась?

– В Педагогический, – слабо улыбнулась она.

– Вот видишь. Родители придут в ужас, когда ты им скажешь.

– Скажу что?

– Алена, поговорим об этом после? – он слегка сжал ее руку. – Просто я хочу, чтобы ты помнила: Педагогический никуда от тебя не убежит. А вот шанса стать супермоделью, может быть, больше не представится.

Рано или поздно это должно было случиться.

Алена решила, что будет лучше, если она сама признается бабушке и маме. Два дня она не спала, пытаясь мобилизовать моральные силы, два дня нервничала, не знала, с какого бока подойти, проигрывала в голове возможные сценарии семейной потасовки (вымышленный финал всегда был разным – она то сдавалась и позволяла запереть себя дома в обществе учебников и телевизора, то гордо хлопала дверью, уходя в новую жизнь).

И вот наконец – дело было за ужином – решилась.

– Ма, ба, мне надо кое-что вам сказать, – выпалила она, глядя в еще не наполненную густой геркулесовой кашей тарелку, – не знаю, как вы к этому отнесетесь, но я все для себя решила… Я же взрослый человек, вы сами всегда говорили… Да? – почему-то во время лаконичных репетиций перед зеркалом она держалась куда более уверенно. – В общем… я…

Мама и бабушка переглянулись, и последняя вдруг сказала:

– Угомонись. Мы все знаем.

Алена удивленно на нее уставилась.

– Знаете что?

– О тебе написали в газете, балда, – мрачно сказала бабушка.

– В… к-какой еще газете? – на нервной почве Алена начала заикаться.

С тяжелым вздохом бабушка извлекла из объемистого кармана кухонного передника скомканную газетную страничку. Алена взглянула и обомлела – центральную полосу занимала ее фотография! Это она, Алена Соболева, безмятежно улыбалась с газетных страниц! Там и подпись была – «Одна из участниц конкурса, подающая надежды шестнадцатилетняя модель Алена С.».

– И… как давно вы это прочитали?

– Больше недели уже, – вздохнула мама, – все ждали, соизволишь ли ты нам сказать или опять соврешь.

– Я не врала! – горячо запротестовала она. – Я… я пыталась выжить!

– Что-о? – грозно протянула бабушка.

Алена на всякий случай встала из-за стола и отступила на несколько шагов назад, хотя едва ли могла предположить, что семидесятилетняя старуха набросится на нее, гремя поварешками.

– Я в первый раз почувствовала себя человеком! – волнуясь, выкрикнула Алена. – Человеком, а не изгоем, над которым все смеются! Я впервые в жизни поняла, что тоже могу стать красивой! Что я и есть красивая!

– Да не ори ты, – мама досадливо поморщилась и подперла подбородок рукой, – садись давай, каша стынет. Мы приняли решение… Участвуй в своем конкурсе, если это так для тебя важно.

– Я… я правда могу? – недоверчиво переспросила она.

У мамы было такое лицо, словно она сейчас расплачется.

– Кто знает, вдруг и правда что-то из тебя получится? Вон даже в газете написано, что ты подающая надежды! Получается, весь город на тебя надеется, а мы вставляем палки в колеса.

– И все равно я категорически против, – пробурчала бабушка, – знаю я этот модельный бизнес. «Комсомолку» читаю регулярно.

Но Алена не обратила внимания на ее будничное ворчание. Она бросилась маме на шею.

– Спасибо! Я знала, с самого начала в глубине души знала, что вы меня поймете!! Это и правда мой шанс, мой большой шанс!

– Ты не понимаешь! – чуть не захлебываясь от волнения, воскликнул Рамкин. – Она же как movie star! Это не ширпотреб, не очередная подиумная давалка! Эта Соболева – штучный товар, эксклюзив. Мы будем просто идиотами, если такую упустим!

Марина Аркадьевна слушала его со скучающим лицом. Они сидели в отдельной нише самого дорогого ресторана N-ска, дизайном и атмосферой напоминающего азиатский бордель. Пили белое вино сомнительного происхождения, ели шашлык в лаваше. Марина Аркадьевна, поджав губы, теребила край шейного платка Hermes.

Марина Аркадьевна была красива от природы (пластический хирург лишь слегка подкорректировал изящную линию ее греческого носа да жир из подбородка откачал), а в тот вечер она выглядела особенно сногсшибательно. И тому была естественная причина.

Взрослая дама, хваткой питбуля вцепившаяся в утекающую сквозь пальцы молодость. В свои почти пятьдесят она выглядела максимум на тридцать пять. Ей была известна беспроигрышная формула:

СЕКС + ЛЮКС + БОТОКС

Первую составляющую должен был обеспечить этот милый мальчик, Валера Рамкин – так исподволь планировала она сама. Молодой фотограф, чем-то похожий на Орландо Блума (только более светлой масти и в очках), как никто другой подходил для командировочного романа.

Вообще-то, именно за этим она его с собою и пригласила. Каталогом мог вполне заняться и какой-нибудь местный фотограф – едва ли для обслуживания заштатного конкурса требуется особенный профессионализм. Но Марина давно положила на Рамкина глаз. В Москве устроить свидание не так удобно, а тут – словно специально подвернулся случай отведать его, юного, горячего, кудрявого.

За день до вылета Марина Аркадьевна сходила в солярий, сделала педикюр и побрила лобок. И вот теперь ее начавшее расползаться тело томилось-изнывало в кружевном плену давящего, но такого сексуального белья La Perla. А тот, кому был адресован ее невидимый порыв, страстно разглагольствовал о какой-то никому не нужной провинциальной «вешалке». Вместо того чтобы поступить по-мужски – а именно: опрокинуть ее, Марину Аркадьевну, на стол, порвать на ее груди цветастую блузу и приступить к страстному совокуплению с легкими элементами насилия.

– Стопроцентное попадание, бинго! – распинался Валера. – Она высокая и будет шикарно смотреться на подиуме. При этом у нее женственная фигура. И бедра узкие. А какое лицо! До этого момента я такие лица только в рисованных компьютерных играх встречал! То, что надо! Да все модельеры передерутся из-за нее.