И слух ласкает сабель звон
– Ну, это вы уж слишком, – махнул рукой козлобородый. – А впрочем...
Будучи одним из наиболее известных критиков, он вполне допускал возможность такого исхода после опубликования своих «впечатлений». Бывали случаи, когда после его критических статей в прессе реноме некоторых артистов весьма улучшалось и наоборот – его язвительные шпильки по адресу тех, кого он считал бездарностями, могли навредить таковым. Ведь, как известно, пресса – это пятая власть...
Были впечатления иного рода. Вышедшая из театра семейная парочка представляла собой несколько другую картину. Пышная, разодетая мадам лет сорока пяти громко выражала свое недовольство. Состроив брезгливую физиономию, она томно обмахивалась веером.
– Я просто возмущена! – говорила она. – Послушать многих, так это просто какое-то чудо, равному которому нет на всем свете. «Какая грация, какие движения, какая красота», – передразнила она кого-то. – Да, я тоже так думала, когда приобретала билеты. И что же – в результате я вижу черт знает что.
– Но, дорогая, – пытался спорить с ней муж, габаритами явно уступающий своей крупномасштабной супруге. – Ведь это же специфика восточного танца. Там свои принципы, отличающиеся от наших европейских представлений. Ведь на Востоке сам по себе танец – уже чувственное движение...
– Чувственный танец! – фыркнула супруга. – Я что, полная дура? По-твоему, я не знаю, что такое восточные традиции? Ничего подобного здесь не было. Это просто бездарный стриптиз. А ты, если хочешь заглядываться на тех, кто оголяется при первой возможности, так и скажи!
– Ты пойми, что ведь это общепризнанная величина! – попытался спорить муж. – Ведь это же не я придумал...
– Мне плевать на то, что кто-то там заявил про «величину»! – экспрессивно выражала свое несогласие мадам. – Все это измышления таких же похотливых самцов, как ты!
Супруг, придерживавшийся, как видно, другого взгляда, на этот раз решил не ввязываться в искусствоведческий спор, который, учитывая импульсивность мадам, грозил перейти в ссору.
– Едем, дорогая. Вот, кстати, и фиакр. Давай я тебе помогу.
– Ты мне зубы не заговаривай! – возмутилась мадам. – Я что, по-твоему, такая толстая, что без посторонней помощи сама не сяду?
Все так же препираясь, парочка укатила домой.
Как это обычно и бывало, каждое представление этой танцовщицы вызывало массу полярных отзывов: от восхищения до отрицания.
Среди покинувших театр были поручик и Гамелен. На этом их совместная программа на сегодняшний день закончилась. Дальше их пути расходились. Капитана ждали свои дела и обязанности, а Голицын оставлял столицу Франции, поскольку ему завтра надо было быть в Шампани, в районе дислокации своей воинской части. Таких вечеров в ближайшее время ему могло и не представиться. Суровые воинские будни обещали стать снова привычной жизнью для русского гостя и всех его соотечественников, которых судьба забросила так далеко от родной земли.
– Ну, а как вам вообще во Франции? – поинтересовался Гамелен на правах «принимающей стороны». – Дискомфорта не ощущается?
– Какой уж тут дискомфорт, – отрицательно мотнул головой Голицын. – Почти как дома. Ведь возьмите тот же самый язык. У нас практически каждый дворянин с детства знает французский.
– Неужели? – удивился француз. – А я-то думал...
– Да знаю я, что вы думали! – рассмеялся Голицын. – Известны нам все ваши представления о России. Дескать, мороз и стужа круглый год, по улицам рыскают волки, а все здания из дерева! Что, не так?
– Нет, ну что вы, – смутился Гамелен. – Просто некоторые вашу далекую страну считают... экзотической.
– Ну, ладно, – хлопнул собеседника по плечу поручик.
– Да, кстати, о России, – вспомнил француз. – Мой предок Гийом в 1812 году участвовал в походе Наполеона Бонапарта на Россию.
– И что? Бывал в Москве?
– Нет, в вашей столице ему побывать не довелось, но он был дважды ранен и все-таки счастливо вернулся на родину.
– Да-а, были времена... Позволю себе заметить, – произнес Голицын, возвращаясь к особенно близкой ему теме, – что ваша племянница, мсье, это просто воплощение женской красоты. Не сочтите это за лесть, но это действительно так!
– Не сочту, не сочту, – усмехнулся Дидье. – Она хороша, но я вам открою маленькую тайну: вы ей тоже понравились!
– Вы думаете? – подкрутил ус поручик.
– Я же знаю ее с детства как облупленную. Так что могу вам сказать смело, что вы вскружили девушке голову.
Офицеры, стоя у ступеней лестницы, закурили. Беловатый дымок вился в ночном воздухе. Горели огоньки папирос.
– Как вы настроены, поручик, на новую обстановку? – спросил француз. – Ведь воевать у нас вам не приходилось?
– Воевать – нет, а во Франции бывал, и не раз. А так – что ж... У нас в России есть поговорка: бог не выдаст, свинья не съест, – затянулся дымом Голицын. – Война – она везде война, так что нам, военным, не привыкать.
– А вы помните, каким был город до войны? – мечтательно вздохнул Гамелен. – Ведь тот, кто попадает в столицу впервые, не получит никакого представления о том, какой же настоящий Париж. Ведь это же был настоящий праздник жизни, никого не оставлявший равнодушным. Сегодняшняя жизнь – бледная тень былого величия.
– Да уж, – лаконично подтвердил Голицын, невольно вспоминая свой визит во французскую столицу перед войной. Особенно запала тогда в душу рыжая Мари. Ох, и время было!
Однако наступала пора расходиться.
– Что ж, мсье Голицын, простимся, – улыбнулся Гамелен, подавая руку русскому офицеру. – Думаю, что увидимся.
– Я тоже на это надеюсь, – поручик сжал руку француза так, что тот слегка охнул. – Тем более что по нашим российским меркам Париж от Шампани в двух шагах.
– Ха-ха-ха! – сверкнул зубами француз. – У вас хорошее чувство юмора. Какая же должна быть необъятная страна, чтобы иметь такую шкалу измерений?
– А вы приезжайте к нам, увидите! – махнул рукой поручик, садясь в фиакр, который, сделав круг, с цокотом покатил пассажира прочь от театра, прочь от Парижа. Туда, где сейчас во многом решалась судьба войны.
Гамелен, проводив глазами отъезжающий фиакр, постоял еще с минуту, жадно вдыхая прохладный ночной воздух, и двинулся по улице. В отличие от Голицына, ему не надо было отбывать за пределы города. Его служба не была непосредственно связана с боевыми действиями, а жил он неподалеку, так что решил пройтись пешком.
Идя по тротуару, француз насвистывал мотив из оперетки, помахивая врученным ему сегодня пакетом. Секретные документы сегодня так и не оказались в генштабе, но к этому Дидье, как сугубо штатский человек, лишь волею случая ставший офицером, отнесся спокойно: генштаб далеко, начальства в такое время там все равно не было, так что до завтра документы уж точно никому не понадобятся. Тем более что надо ведь было развлечь русского союзника, спасшего фамильное заведение. Да и чего бояться в театре, где он бывал сто раз?
Перейдя улицу, Гамелен повернул направо. До дома оставалось два квартала. Позади послышался шум машины. Рядом поравнялось и притормозило такси. Дальнейшие события развивались предельно быстро. Из авто выскочили двое мужчин, один из них ударил чем-то тяжелым капитана по голове. Тот ахнул и стал оседать. Незнакомцы, проявляя завидную быстроту, подхватили под руки представителя генштаба и поволокли его в машину. Хлопнули дверцы, и автомобиль исчез за поворотом. На улице никого не было, лишь в полуосвещенном окне напротив колыхалась занавеска.
На афишной тумбе ветер трепал полуотклеенный плакат – «Несравненная Мата Хари». Ниже более мелким шрифтом было набрано: «Она, покорившая весь мир своим уникальным искусством. Та, которой рукоплескали лучшие театры. Она сведет вас с ума своим божественным талантом. Она – великолепна! Приходите увидеть лучшую женщину Европы и Азии».
На картинке была изображена та самая, выступавшая в театре танцовщица, в роскошном платье, оставлявшем обнаженным большую часть ее тела.
Вряд ли хоть одна женщина, во всяком случае, во время Великой войны, в такой мере возбуждала мужскую и, вероятно, и женскую фантазию, как эта особа, выбравшая для себя сценический псевдоним Мата Хари – замечательная танцовщица, необычайно красивая особа, проститутка и германская шпионка.
ГЛАВА 6
На Западном фронте в районе Соммы все оставалось без изменений. В пасмурный осенний вечер над позициями французов летел цеппелин. Высота около четырех километров делала его неуязвимым для стрелкового оружия. В гондоле, кроме пилота, находились капитан Питер Штрассер с громоздким фотоаппаратом, несколько офицеров и химик Эккенер.
Военным этот представитель науки за время полета уже успел надоесть невероятно. Химик оказался пренеприятным человеком, производившим отталкивающее впечатление. Не успели все усесться в гондолу, как ученый принялся ныть и психовать. Далее положение только усугублялось: страхов у него оказалось более чем достаточно. Он боялся высоты, того, что по нему начнут стрелять, ему было страшно, что цеппелин может упасть на землю...
– Какого черта мы брали с собой этого чистоплюя? – шепнул офицер своему коллеге. – Меня сейчас противник гораздо менее волнует и раздражает, чем этот нервнобольной субъект.
– Начальству виднее, – пожал плечами майор. – В последнее время почему-то часто оказывается, что в войне чуть ли не большую роль играют такие вот умники. Видимо, времена сильно изменились. К сожалению...
– Смотрите, господа, – указал вниз лейтенант. – Вот они!
Внизу, в разрывах облаков теперь можно было различить двигающуюся маршевую колонну с артиллерией. Похоже, цель была обнаружена.
– Снижаться! – приказал Штрассер.
Пилот переложил руки на руль глубины.
– Зачем это... снижаться? – подозрительно поинтересовался Эккенер.
– Качественные съемки с высоты четырех километров невозможны, – терпеливо пояснил командир корабля впечатлительному ученому.
– А если нас собьют прямо с земли? А если... британский или французский аэроплан? – снова запсиховал химик. – Я не собираюсь погибать, тем более таким нелепым способом. Я же в отличие от вас человек не военный.
– На войне как на войне, господин Эккенер, – сухо ответил капитан. – Здесь всякое может случиться.
Но химик не хотел знать о том, что «может случиться». Один из офицеров, обер-лейтенант, выразительно глядя на ученого, «вдруг вспомнил» о том, как наблюдал еще перед войной, с земли, прямо над эллингом одной из баз дивизиона, как взорвался и погиб со всем экипажем боевой дирижабль L-2.
– Первые минуты полета проходили абсолютно нормально, – рассказывал он. – Дирижабль, слегка покачиваясь, медленно набирал высоту. Бриз развевал на корме военно-морской флаг, выделявшийся на фоне серого осеннего неба. Вдруг из хвостовой гондолы на трап, соединявший переднюю и заднюю рубки воздушного корабля, выскочил человек и стал быстро пробираться вперед. Такая поспешность в передвижении по узенькому трапу могла быть вызвана только одним – на борту дирижабля случилась какая-то неприятность.
– И что? – нервно дернулся Эккенер.
– В следующую секунду я заметил, как из носовой гондолы навстречу бегущему человеку выбросило язык пламени. Похоже было, что это горел вытекавший из топливного бака бензин. Затем порыв ветра взметнул огонь вверх, к баллонам с водородом, и громадный L-2 исчез в ослепительной вспышке взрыва. В течение десяти секунд все было кончено. Обгоревший остов цеппелина рухнул на землю с высоты трех сотен метров. Никто из двадцати восьми членов экипажа не имел ни малейшего шанса на спасение, – сделав внушительную паузу, покачал головой офицер.
– Сейчас же прекратите! – визгливо закричал Эккенер. – Я не желаю об этом слышать.
– Как хотите...
В гондоле прекратились все разговоры, и только двигатель продолжал успокаивающе урчать за переборкой.
Все следили глазами за стрелкой высотомера, отсчитывавшей очередную сотню метров. Дирижабль наклонился, слишком быстро идя вниз, и корма поднялась кверху настолько, что люди в гондоле на некоторое время должны были цепляться за что-нибудь, чтобы не упасть.
– Что это такое? – заволновался химик. – Мы что, падаем?!
– Уменьшить ход наполовину, – сообщил Штрассер в машинное отделение.
Дирижабль, замедляя ход, спускался теперь плавно. Виды за стеклом менялись. Понемногу становилось все светлее. Высотомер показал двести метров, стало ясно видно землю. Дирижабль летел над деревней, через которую проходила линия железной дороги.
В гондоле затрещал телефон.
– Аэроплан с левого борта! – сообщил с верхней платформы наблюдатель. – Французский «Фарман».
– Проклятие! Я же говорил! – на химика было жалко смотреть.
– Подготовиться! Открыть огонь! – закричал в трубку капитан.
Офицер-радиотелеграфист бросился к лесенке, ведущей к пулемету, установленному на верхней платформе. Вахтенный быстро готовил еще один пулемет здесь же, в передней части гондолы.
С поразительной быстротой яркая точка приближалась с левого борта. Самолет уже стал прекрасно виден. Да, это был «Фарман» желтоватого цвета с нанесенными французскими опознавательными знаками.
– Атаковать самолет! – Капитан оказался в своей любимой стихии боя.
Огненный шар летел на дирижабль, рассыпаясь на множество маленьких потрескивающих искорок, которые пронеслись мимо и исчезли позади, увлекаемые потоком воздуха.
– Недолет! – констатировал Штрассер.
– Что это? – едва шевеля побелевшими от страха губами, спросил Эккенер.
– Ракеты с аэроплана.
Второй и третий выстрелы со стороны «Фармана» последовали один за другим. У химика перехватило дыхание от страха при мысли о дирижабле, объятом пламенем.
– Не так просто, дорогой господин Эккенер, попасть в противника, тем более когда оба из них находятся в воздухе, – спокойно произнес Штрассер. – Лет этак через двадцать воздушные бои будут в этом плане значительно продуктивнее, но пока...
Химика это слабо успокоило. Он проклинал себя за то, что не остался на земле, и дал зарок: в небо никогда больше не подниматься. Тем временем наверху снова зачастил пулемет: аэроплан повернул и теперь нападал сзади с правого борта.
Длинная огненная полоса, прорезав воздух, пролетела совсем близко. Впрочем, Штрассер знал, что делать.
– Пустить газ!
Цеппелин окутался непрозрачным серым газом. Это сделало его невидимым как с земли, так и с «Фармана». Французский пилот, боясь столкновения с облаком, в котором прячется дирижабль, ушел на вираж. В этот момент из этого самого облака в очередной раз раздался монотонный треск пулемета. Теперь стреляли больше наугад, чем прицельно, однако повезло – самолет задымил.
– Падает! – закричал лейтенант.
– Готов, – удовлетворенно заключил Штрассер. – Значит, рейд прошел не зря.
– Мы что, подбили его? – не веря своим глазам, прилип к стеклу гондолы химик.
– Как видите.
Наклонившись над картой, офицеры проверяли направление. Лейтенант поставил на карте точку.
– Еще сорок градусов на правый борт.
В потолке гондолы открылась откидная дверь, и из люка появились две ноги в гетрах. Это был инженер, осматривавший корабль после обстрела. Он объявил, что повреждений нет.
– Ну, вот и отлично! – щелкнул пальцами капитан. – Неплохой денек, не правда ли, господин Эккенер?
Тот пробормотал нечто невразумительное, сжимая в руке платок, мокрый от пота. Цеппелин вынырнул из облака. Штрассер наконец занялся фотографированием объектов внизу. Через несколько минут снимки были готовы.
– Руль глубины – на подъем! – скомандовал капитан. – Направление – девяносто градусов.
Корабль стал набирать высоту. Дело было сделано. Все стали согреваться, попивая горячий кофе из термоса. Пилот, оставив руль глубины, взялся теперь за руль направления. Больше подниматься не следовало – за это можно было поплатиться неожиданным спуском. Впрочем, теперь уже не имело значения, лететь ли на двести метров выше или ниже – все равно неприятельские снаряды достигнуть этой высоты были не в состоянии.
Цеппелин плыл над пустыми, спокойными полями, темнеющими правильными геометрическими фигурами. Он возвращался на базу. Наступало время заката, и запад постепенно окрашивался в багровый цвет. В далекие облака садилось солнце.
* * *В тот же день результаты аэрофотосъемки лежали на столе у Мольтке. Сомнений быть не могло: агент в Париже передал абсолютно точную информацию: третья бригада Русского экспедиционного корпуса действительно направлена в Шампань, это было очевидно. Несмотря на все несовершенство аэрофотосъемки, существовали детали, по которым можно было отличить русских от французов, что определялось даже с высоты. Так, например, во французской армии винтовки носились на правом плече, а у русских – на левом. Впрочем, хватало и других отличительных деталей. Теперь стало ясно: прибытие российских частей значительно усилило положение французов. Тем самым последние сомнения у начштаба окончательно отпали – стало быть, бомбы с ипритом следует сбрасывать именно здесь – в районе Мурмелона и Обрива.
ГЛАВА 7
Уже один внешний вид весьма известной частной клиники на берлинской Линденштрассе смотрелся впечатляюще. Великолепное здание в стиле неоготики, выстроенное из красного кирпича, украшали башенки, скульптуры, резные двери и прочие детали, заботливо спроектированные архитектором.
Интерьеры лечебного учреждения также внушали уважение. Конечно, медицина – дело, где требуется безусловная чистота, но здесь, похоже, этот принцип довели до совершенства. Миловидные медсестры не слонялись без дела, как это бывает в некоторых других медицинских учреждениях, а делали свое дело, четко выполняя свои обязанности. Повсюду чувствовался порядок, доведенный до абсолюта.
Эта частная и явно небедная клиника специализировалась на легочных и дыхательных инфекциях, туберкулезе, всевозможных отравлениях. В мирное время людей волнуют «мирные» болезни. Клиника пользовалась великолепной репутацией, и среди ее клиентов были многие богатые и влиятельные люди.
Наступившая война, как это обычно и бывает, сместила процент больных в Германии в сторону тех, кто пострадал от огнестрельного оружия – пуль, снарядов и бомб. Многие болезни для военного времени стали считаться несерьезными, особенно на фронте. Однако здесь, на Линденштрассе, все было по-прежнему.
У руководителя клиники – пожилого профессора Карла Вайса, в кабинете находился посетитель – генерал с наголо бритой, блестящей, как шар, головой.
– Таким образом, предписанное лечение должно помочь, – сказал медик, передавая гостю рецепт.
– Благодарю вас, господин профессор, – кивнул высокий чин.
В кабинет вошел молодой человек, по виду – ассистент.
– Прошу прощения за то, что прерываю вашу беседу, однако вы сами просили сообщить вам о результатах.
– Что? – поднял брови медик.
– Господин профессор, я о больном Кассере из седьмой палаты.
– Да-да, Ганс, и что же новенького? – повернулся к нему руководитель клиники, ненадолго прерывая беседу.
– Мы решили испробовать медикаментозный вариант номер два, о котором у нас шла речь. Это дало результаты, как вы и рассчитывали, – сообщил ассистент. – Во всяком случае, больной уже не задыхается, как это имело место еще три дня назад.
– Хорошо...
– Да-да. Сегодня утром он уже смог принимать пищу.
– А, как известно, появление аппетита – наилучшее свидетельство того, что больному действительно лучше, – заключил профессор. – Продолжайте. Завтра я осмотрю его.
– Сколько у вас забот, профессор, – покачал головой военный. – И к каждому надо найти свой подход, подход к его болезни, чтобы вылечить.
– А как же иначе? Каждый из нас занимается своим делом, а я считаю, что надо выполнять его на «отлично».
– Согласен с вами, истинная правда.
– Да, но у меня к вам важное дело, генерал. Мне нужна ваша помощь, – значительным тоном произнес профессор.
– Все, что в моих силах...
– Возможно, это прозвучит несколько неожиданно, но я, как истинный германский патриот, решил временно свернуть свой медицинский бизнес, – сообщил Вайс.
– То есть как это свернуть? – Физиономия военного выражала крайнюю степень удивления. – Может быть, я вас неправильно понял?
– Нет-нет, все именно так и есть, – усмехнулся медик. – Свернуть и открыть бесплатную клинику для наших солдат и офицеров на Западном фронте. По-моему, каждый из немецких граждан сегодня должен сделать все, что в его силах. Так вот я хотел бы просить у вас так нужного мне содействия в этом деле.
– Конечно, конечно, ваш патриотический порыв достоин похвалы... – Гость профессора был несколько растерян сообщением светила германской науки. – Но у меня возникает такой, знаете ли, эгоистичный вопрос: где мы все будем лечиться?
– Здесь же, – ответил Вайс. – Не волнуйтесь, генерал, своих пациентов я не бросаю. Я ведь не собираюсь терять уважаемых клиентов. Мои доктора и моя школа сделают все, чтобы никто не пострадал.
– Ну, это другое дело, – чувствуя облегчение, усмехнулся военный. – А то ведь я от имени многочисленных ваших поклонников уже было забеспокоился. Хорошо... И где же господин профессор намерен создать передвижной госпиталь?
– В районе Кельна. Мой дедушка оттуда, – сообщил «Айболит». – Тяга к родным местам у меня была всегда. Корни, знаете ли, всегда тянут к себе... Это ведь древняя германская земля, одно из тех мест, послуживших основой для складывания германской нации. Ведь наша великая культура возникала не абстрактно. Это и конкретные люди, и конкретные места, и памятники. Чего стоит, к примеру, один Кельнский собор! Ведь это грандиозный памятник всей нашей нации!
– Да-да, профессор, я вас прекрасно понял, – кивнул высокий чин. – Ваши устремления и понятны, и похвальны. Именно такое мнение у меня сложилось о вас с самого начала нашего знакомства. Теперь я в очередной раз вижу, что не ошибся. Со своей стороны я обещаю всяческое содействие. Тем более что я, как и многие другие, обязан вам здоровьем своим и своей дочери.
Хлопоты важных покровителей известного медика дали свои результаты. Его влиятельные клиенты постарались помочь, и уже спустя несколько дней в Кельн отправились опломбированные вагоны со всем необходимым имуществом. Профессор, естественно, выехал сразу же, а вот ассистент Ганс Рюль задержался, чтобы выполнить несколько его поручений.
Первым номером среди них значилось: дать в газету несколько странное, с первого взгляда, объявление: «Франц переехал к тете, пишите до востребования».
* * *Кабинет Альберта Райта, руководителя разведки Ми-6, выглядел неброско, но со вкусом. Как это часто и бывает, люди, работающие в подобных учреждениях, не любят помпы, ярких, кричащих цветов и прочей режущей глаз мишуры. Вся обстановка выдерживалась в ровных светло-серых тонах, гармонично сочетавшихся с деревянными панелями, которыми была обшита нижняя часть стен.
Райт, сидя в мягком кресле, читал информацию, полученную из Германии от британского резидента. «Профессор» извещал, что вместе с «Ассистентом» приступил к выполнению задания.
Ознакомившись с сообщением, Райт сделал несколько звонков, вызвав к себе нужных ему подчиненных, и достал небольшую коробку из ящика стола. Сигары всегда были его страстью. Скромный в бытовых расходах, на сигарах Райт экономить не любил, поэтому наилучшие из них всегда были в наличии у руководителя Ми-6. Генерал, достав сигару, повертел в руках, затем специальным приспособлением отрезал кончик и закурил. С наслаждением затягиваясь, в ожидании коллег он размышлял о ходе операции.
Являясь руководителем британской разведки, Райт всегда чувствовал свою ответственность за судьбу страны. Уж ему-то, как никому другому, было прекрасно известно, что вся мировая история связана с разведкой теснейшим образом. Без этой службы невозможно представить себе ход многих событий. В огромной степени это относилось и к Великобритании. Чудеса, совершаемые этой службой, часто были выше всяких похвал.
Так, например, в 1807 году в Тильзите проходили тайные переговоры между Наполеоном Бонапартом и русским императором Александром I, целью которых являлся передел Европы. Сразу после засекреченной встречи европейских монархов из расположенного недалеко от Тильзита города Мемеля ушло письмо британскому посланнику в Копенгагене. В послании содержался подробный отчет о договоре Франции и России. Каким образом британские спецслужбы смогли узнать о секретных переговорах двух императоров – осталось загадкой истории. Тем более что официально содержание этого союза пребывало под покровом тайны еще почти сто лет...
Британцы чувствовали себя довольно безопасно на своих островах, однако всегда были полны решимости противостоять каждому, кто посягнет на их независимость. Еще в тринадцатом веке король Эдуард II сформулировал статут, согласно положениям которого каждая община обязывалась действовать совместно во имя защиты от всех, кто нарушает законы короля или угрожает миру. Каждый здоровый и взрослый мужчина мог быть призван для выполнения в своем городе или в своей деревне обязанностей полицейского, а если он преследует преступника, то по его требованию все обязаны ему помогать в задержании. Так была организована оперативно действующая система безопасности, дополненная позднее регулярной тайной информационной службой.