Потом его мысли невольно обратились в другую сторону, где в глубоких бетонированных подвалах совещались правители фашистской Германии; еще не затихло эхо последних выстрелов по участникам июльского заговора против Гитлера, как Германию поразил новый удар – Румыния вышла из войны с Россией, теперь выходит страна Суоми, и только в Лапландии еще сидит горно-егерская армия Дитма. Не может быть, чтобы не совещались сейчас и в побежденной Финляндии. «Конечно, – думал Самаров, – там не все благополучно, кто – „за“, кто – „против“, но огонь прекращен, кровь от Выборга до Кандалакши уже не льется, и то ладно; все уляжется, как муть, останется чистая вода. Наверное, совещаются и за океаном; американские газеты уже призывают Белый дом „не приносить в жертву финскую цивилизацию во имя соображений военного характера“; вчера кто-то на плохом русском языке целый день кричал по радио о страданиях „бедной маленькой Финляндии“».
Так размышлял Самаров, и он не знал, что за океаном действительно шли переговоры. Американо-канадское общество «Монд-Никель», вложившее свои капиталы в рудники Печенги, упорно не желало расставаться с солидными барышами; правда, эти барыши за последние годы попадали в казну Гитлера, но это не беда, что никель, используемый для наконечников разрывных пуль, поражал советских солдат; обществу важно оставить эти прибыли и… наконечники за собой, оставить для будущего.
– Самаров, – окликнули его с нар, – ложись спать, утро вечера мудренее.
– Вот и я так думаю, – встряхнулся лейтенант от своих мыслей и кинул шинель себе под голову. – Эх, елки зеленые, спать так спать!..
И он заснул, и ему снились то сказочный белокаменный город на берегу реки, то дипломаты, сидевшие за столом; река бешено кипела на порогах, а дипломаты, привставая с кресел, часто спрашивали: «А что вы думаете по этому вопросу, товарищ Самаров?..»
* * *
Откинув белую простыню, закрывавшую вход в землянку, Самаров спустился вниз по сбитым ступеням, сказал:
– Здорово, ребята!..
Кто во что горазд: один маскхалат чинит, второй портянки перематывает, третий нож точит, четвертый на гармошке играет, пятый письмо пишет, шестой курит, у седьмого зубы болят, восьмой хохочет, девятый спит, десятому стригут волосы, одиннадцатый грустит, двенадцатый печку топит, тринадцатый переодевается, четырнадцатый автомат разбирает, пятнадцатый… Да ну их к лешему, разве тут оглядишь всех сразу, в общем – дым коромыслом!..
– Здравствуйте, товарищи! – сказал, и все сразу встали. – Вольно, садитесь… Ну, как живете?
– Спасибо, товарищ лейтенант, позавидовать можно! – послышались голоса.
– А вы, – спросил Самаров, усаживаясь к печке, – кому-нибудь завидуете?
– Да вот, разве что третьей роте, – ответил Алеша Найденов, – у них сегодня на обед рисовая каша была, а нам опять овсянку давали!
Кто-то из угла заржал жеребцом, было слышно, как тут же получил затрещину, потому что острота, повторенная дважды, пусть даже ржанье, уже перестает быть остротой.
– Рис тебе еще давать, – пошутил Олег Владимирович, – ты и без риса лопнуть хочешь. Вон щеки-то какие, надави – кровь брызнет!
– Ничего, – весело откликнулись с «камчатки», – вот его до Лиинахамари катера протрясут на десанте, весь жир скинет.
Подсел Ставриди, развернул перед огнем портянки.
– Товарищ лейтенант, я вот одного в толк не возьму: то говорят Печенга, то Петсамо, то Лиинахамари, – это что, выходит, все разное?
Самарова постепенно окружали любопытные головы.
– Ну, – спросил он, вовлекая в разговор других, – кто знает, где Лиинахамари?
Борис Русланов, как всегда немного смущенно, ответил:
– Да это просто Девкина заводь по-русски, губа такая в Петсамо-воуно-фиорде, вроде порта у города Печенги. Мне как-то еще на «Аскольде» карту довелось посмотреть. Я даже ахнул – одни русские названия: деревня Княжуха, Падун-камень, тоня Малофеева, мыс Пикшуев, Палтусово Перо.
– А вот что я слышал, – вмешался другой, – говорят, в Лиинахамари на высокой-высокой скале стоит горный козел. Стоит и заглядывает в пропасть. Только он не живой, а вырублен из той же скалы, на которой стоит, но поначалу живым кажется.
– Врешь! Быть не может.
– А вот поспорим.
– Что же я тебе, в Лиинахамари побегу проверять?
– Ну все равно там побываем.
– Эй, кто был в Лиинахамари с Ярцевым?
– Буслаев был. Спит он.
– Разбудите, успеет выспаться…
Разбудили, поинтересовались: как насчет козла-то?
– Дай закурить, – густым басом попросил Буслаев и, потянув цигарку, лениво ответил: – Темно тогда было, немцы разрывными пулями били, не до козла было!
– Надо и мне закурить, – сказал Самаров. – Ну, кто хорошего табаку хочет – налетай!
Налетели. Задымили.
– Русские имена, – мечтательно проговорил Олег Владимирович, – где только не встречаются на карте! Даже этот Норд-Кап знаменитый и тот в старину просто Мурманским Носом звали…
– Выходит, – спросил Найденов, – возле него наши предки селились?
– И не только возле него, но даже и далеко за него!
Кто-то тихо присвистнул:
– Как же это так?
Буслаев поднялся с нар, сладко потянулся.
– Ух, – зевнул, – не дали поспать. Уж коли на то дело пошло, так я вопрос задам… Можно, товарищ лейтенант?
– А мы не на занятиях. Задавай что хочешь.
– Где же тогда граница русская проходила?
– Да, – вставил Алеша, – вот, скажите, где?
На «камчатке» чего-то засмеялись, донесся шепот:
– …Поймали замполита, не ответит!
– А ты слезай, слезай оттуда, – распорядился Самаров, – ишь, как разленились…
Два заспанных матроса слезли с нар, в одних носках подошли к печке, глаза их лукаво посверкивали.
– Ну, вы, кажется, хотели знать, отвечу я или не отвечу?.. Ну, так слушайте: раньше, несколько веков назад, границы с соседней Норвегией вовсе не было, она оставалась произвольной.
Ставриди недоверчиво хмыкнул:
