– Эта земля хранит в себе твоё имище – Тир-вар-фойн, «Земля под волной». Земля грит с тобой. А ты гришь с нею?
– Да, – сказала Тиффани. – Правда, только время от времени. Но я прислушиваюсь к ней, Джинни.
– Не кажденный день? – уточнила кельда.
– Нет, не каждый. Всё дела, дела…
– Я знаю, – сказала Джинни. – Я ведь за тобой призыриваю, сама понимашь. Я гляжу за тобой в своей голове, а порой гляжу, как ты вжухаешь на метле над моей головой. И ты ж уж давно вусмерть замоталась. Памятай об этом.
Тиффани вздохнула. Она и правда до смерти устала. Всякая ведьма, которой не чуждо сострадание, ходит по домам. Вот почему она и другие ведьмы постоянно старались помочь, старались заполнить бреши в этом мире: поднести дров, поставить похлёбку на огонь, приготовить из трав лекарство для тех, кого мучает боль в ноге или ещё где, поделиться корзинкой «лишних» яиц или чистой ношеной одеждой для новорождённого с семьёй, где деньги водятся редко. И слушать – всегда слушать, как люди рассказывают о своих бедах и горестях. А эти ногти, особенно на ногах… Ох уж эти ногти. Крепкие, прямо как кремень. А если у старика совсем не осталось друзей, готовых ему помочь, его ногти отрастают так, что завиваются внутри башмаков.
А в награду за все труды – только новые труды. Тому, кто выкопал самую большую яму, выдают самую большую лопату…
– Но сегодня, Джинни, – медленно проговорила Тиффани, – я всё-таки прислушалась к земле. И она сказала мне, что надо сходить к камням…
Невысказанный вопрос повис в воздухе.
Кельда вздохнула.
– Я покуда вижу всё токо смутно, но что-то… что-то не так, Тиффан, – сказала она. – Завесь между нашими мирами тонка, и прорвать её лехко, ты ведь знаешь. Покуда камни стоят, проход перекрыт, а Королева эльфей всё не наберётся силов посля того, как ты её прогнала из нашего миру. Навряд ли ей достанет духу снова пойти поперёк тебя, но… мне тревожно. Я чую что-то, будто туман на нас наползает…
Тиффани прикусила губу. Она знала: если кельда ощутила тревогу, это очень веская причина и самой встревожиться.
– Ты не изводись, – мягко добавила кельда, внимательно наблюдая за ней. – Ежли тебе занадобятся Фигли, они придут. А до той поры мы за тобой призырим. – Она дожевала остатки своего гигантского бутерброда и вдруг сменила тему: – У тебя вродь дружок есть, Престоном ты его кличешь. Часто вы видитесь, а? – Взгляд Джинни сделался прицельным и резким, как взмах боевого топора.
– Ну, – проговорила Тиффани, – у него много работы, да и у меня тоже. У него – в больнице, у меня – в холмах.
К своему ужасу, она почувствовала, что краснеет. Это был такой румянец, который начинается где-то внизу, чуть ли не в пальцах ног, и медленно поднимается до самой макушки, пока ты вся не станешь красная, как помидор.
Ну как так можно! Она ведь не деревенская простушка, которая завела ухажёра. Она ведьма!
– Мы пишем друг другу, – добавила Тиффани тихонько.
– И всё? Думаешь, письмов довольно?
Тиффани сглотнула комок в горле. Когда-то она думала – и все думали, – что они с Престоном Понимают Друг Друга. Он был образованным юношей и учил детей в школе, которую с недавнего времени открыли в старом амбаре Боленов. А потом он накопил достаточно денег и отправился в большой город, чтобы стать врачом. И все по-прежнему считали, что они Понимают Друг Друга, даже сами Тиффани с Престоном так считали. Вот только… делала ли она то, чего все от неё ожидали?
– Он очень хороший, рассказывает такие смешные истории и умеет обращаться со словами, – попыталась объяснить Тиффани. – Но… мы любим нашу работу. Можно сказать, что мы и есть наша работа. У Престона очень много дел в Бесплатной больнице леди Сибиллы. А я всё думаю, думаю о матушке Болен – ей так нравилось жить самой по себе на высоком пастбище, где с ней были только собаки, Гром и Молния, и… – Она умолкла, потому что Джинни положила свою коричневую, как орех, ладошку ей на руку.
– Думаешь, так оно и надо жить, милая?
– Ну, мне нравится помогать людям…
– Но кто тебе подмогнёт? Я токо и вижу, как твоё помело повсюду вжихает, да так быстро, что чуть не искрит. Ты по-за всеми приглядываешь – а кто за тобой пригляднёт? Ежли уж Престон далёко, так ведь есть ещё твой друг барон с супружницей. Им-то уж не всё равно до своих людей. Так не всё равно, что и подмогнут, ежли надо.
– Им не всё равно, – сказала Тиффани, с содроганием вспомнив, что было время, когда считалось, что они Понимают Друг Друга с Роландом, нынешним бароном.
Ну почему всем так приспичило найти ей мужа? Неужели она сама не сможет его найти, если вдруг понадобится?
– Роланд очень порядочный человек, хотя и не настолько хороший барон, каким к концу жизни стал его отец. А Летиция…
Летиция, подумала она. И Тиффани, и Летиция знали, что у Летиции есть способности к магии, но сейчас ей было не до того – она играла роль молодой баронессы. И у неё это отлично получалось. Тиффани всерьёз опасалась, что Летиция решит ограничиться обязанностями баронессы и не брать на себя ещё и ведьмовские хлопоты. В конце концов, быть баронессой – это ведь куда менее пыльная работа.
– Ты уж сделала столько, что кто другой бы и не поверил, – продолжала Джинни.
– Ну, ещё многое надо сделать, а рук не хватает, – ответила Тиффани.
Тут кельда улыбнулась ей странной улыбкой. И сказала:
– А ты знать-то даёшь кому, что тебе ещё руки нужны? Ты небось трусишься попросить, чтоб тебе помог кто. Гордость, милая, дело хорошее, да токо со временем она тебя добьёт вусмерть.
Тиффани рассмеялась:
– Джинни, ты всегда права. Но я ведьма, а у ведьм гордость в крови.
Ей вспомнилась матушка Ветровоск – ведьма, которую все остальные ведьмы считали самой мудрой и самой главной среди них. Матушка никогда не говорила ничего с гордостью, но ей и не требовалось. Гордость была частью её естества, и это всегда чувствовалось. На самом деле все качества, которые должны быть присущи настоящей ведьме, у матушки имелись в таком количестве, что хоть лопатой греби. Тиффани надеялась, что когда-нибудь и она сама станет такой же могущественной ведьмой.
– От и славно, что оно так, – сказала кельда. – Ты – нашая карга холмов, и нам надо, чтоб у нашеей карги доставало гордости. Но ещё нам надо, чтоб у тебя и своя жисть была, для себя самоёй. Так что ступай себе и иди за ветром вслед: куда он дует – туда и ты.
Внизу, на равнинах Графств, ветер дул зло и яростно, будто что-то раздосадовало его до крайности, он забирался в каждую щель и завывал в дымоходах родового поместья лорда Вертлюга. Поместье стояло посреди раскинувшегося на много акров парка, и путь к его крыльцу пролегал по длинной подъездной аллее – что не позволяло приблизиться к дому тем гостям, у кого не было по крайней мере приличной лошади.
Это в полной мере относилось к окрестным жителям, в большинстве своём фермерам, которые не могли похвастаться избытком свободного времени для таких долгих поездок. Их лошади были большими и мохноногими и обычно к ним прилагались телеги. Поджарые, немного чокнутые лошади, которые гарцевали по аллее или тянули коляски к крыльцу господского дома, принадлежали, как правило, совсем другим людям – тем, у кого большие земельные угодья и большие деньги, но зачастую очень маленький подбородок. И жена под стать лошади.
Лорд Вертлюг унаследовал деньги и титул от своего отца, который был выдающимся архитектором, но при этом ещё и пьяницей и потому спустил на ветер почти всё[4 - Сам отец лорда Вертлюга считал, что деньги он тратит с толком, ведь он получал огромное удовольствие, пропивая семейное состояние. По крайней мере, он считал так до того дня, когда выпил слишком много, упал и в результате на много раньше положенного встретился с одним господином, отличавшимся заметным недостатком плоти на костях и не менее заметным наличием косы.]. Однако молодой Гарольд Вертлюг старался как мог, крутился и вертелся и в конце концов восстановил семейное состояние. Он даже пристроил два новых крыла к усадьбе и наполнил дом баснословно дорогими и уродливыми произведениями искусства.
У него было три сына, и лорд Вертлюг был чрезвычайно доволен тем обстоятельством, что жена родила ему не только наследника и запасного наследника на случай, если что-нибудь случится с первым, но и третьего, совсем уж запасного[5 - …но и третьего, совсем уж запасного. // Это шутливое английское присловье, употребляющееся обычно по отношению к представителям аристократии и особенно королевского дома, подразумевает, что в семье непременно должно быть минимум двое сыновей: один наследует титул (корону), а второй служит своего рода гарантией того, что род не прервётся, если что-либо случится с первым. При благоприятном раскладе второй сын так и остаётся «запасным»; однако британская история богата на сюрпризы и знает немало примеров того, как «запасной» оказывался на троне. Так, одним из самых знаменитых «запасных» в английской истории был Генрих VIII: после смерти своего старшего брата Артура он становится наследником престола, а затем и королём в 1509 году; причём унаследовал он у брата не только корону, но и жену: Генрих предусмотрительно сочетался браком с вдовой брата, Екатериной Арагонской, чтобы сохранить союз Англии с Испанией. «Запасным» был и отец нынешней правящей королевы, Елизаветы II, Альберт Фредерик Артур Георг, второй сын короля Георга V, что в один прекрасный день, после отречения своего брата Эдуарда VIII, неожиданно для себя самого в 1936 году взошёл на престол как Георг VI, а его дочь, принцесса Елизавета, стала наследницей престола. Так что и «запасные» порою очень пригождаются!]. Лорду Вертлюгу нравилось превосходить других людей во всём, даже если это превосходство выражалось в наличии сына, которым лорд до поры до времени не особенно интересовался.
Старший сын, Гарри, не слишком долго ходил в школу, потому что рано начал помогать отцу в управлении поместьем и теперь постигал, кто достоин разговаривать с ним, а кто нет.
Номером вторым шёл Хью. Он выразил желание пойти в священнослужители. Отец ему на это сказал:
– Можешь стать священником, но только в церкви Ома и никакой другой. Я не потерплю, чтобы мой сын морочил себе голову всякими культами![6 - Лорд Вертлюг знал, что требования богов могут причинять некоторые неудобства. У него был знакомый, который решил стать жрецом бога-крокодила Оффлёра и обнаружил, что ему придётся содержать вольер с птицами-зубочистками, чтобы удовлетворять стоматологические прихоти его бога.]
Ом был молчаливым богом, что было очень удобно, поскольку позволяло священникам толковать его желания по своему усмотрению. И как ни странно, Ом никогда не требовал: «Накорми бедных» или «Поддержи стариков», зато настаивал: «Тебе нужно богатое поместье!» и «Почему бы не устроить ужин из семи блюд?». Поэтому лорд Вертлюг считал, что служитель такого бога в семье мог бы очень пригодиться.
Третьего сына звали Джеффри. Никто и понятия не имел, что из Джеффри вырастет. А меньше всех понимал это сам Джеффри.
Лорд Вертлюг нанял сыновьям учителя по фамилии Виггал. Старшие чуть ли не в глаза звали его Фингалом, но для Джеффри господин Виггал был посланцем небес. Учитель привёз с собой целый ящик книг – он хорошо знал, что в огромных поместьях, как правило, не сыщешь ни одной книги, если не считать описания какой-нибудь древней битвы, где кто-то из хозяйских предков блеснул глупостью и героизмом. Господин Виггал и его потрясающие книги поведали Джеффри о таких великих философах, как Лай Тинь Видль, Оринжкрат, Зенон и Ибид, и о таких великих изобретателях, как Златоглаз Сереброрук Дактилос и Леонард Щеботанский[7 - Господин Виггал и его потрясающие книги поведали Джеффри о таких великих философах, как Лай Тинь Видль, Оринжкрат, Зенон и Ибид, и о таких великих изобретателях, как Златоглаз Сереброрук Дактилос и Леонард Щеботанский. // Мистер Виггал знакомит Джеффри с сочинениями выдающихся умов Плоского мира, хорошо известных читателям Пратчетта. // Лай Тинь Видль упоминается в целом ряде романов как один из величайших философов прошлого; его афоризмы и назидательные высказывания цитируются в самых разных контекстах: «Однажды на одной вечеринке знаменитого философа Лай Тинь Видля спросили: “Почему вы здесь?” Ответ занял три года» («Безумная звезда»). «Как утверждает философ Лай Тинь Видль, хаос именно там процветает, где настойчивее всего ищут порядка. Хаос всегда побеждает порядок, поскольку лучше организован» («Интересные времена»). «Как говорит великий философ Лай Тинь Видль, “ожидая могучего коня, ты способен отыскать копыта даже у муравья”» («Интересные времена»). «Все различные места суть одно и то же место, просто это место очень большое» («Посох и шляпа»). «Согласно утверждению философа Лай Тинь Видля, известна только одна вещь, двигающаяся быстрее обычного света. Это монархия. Ход рассуждений Видля примерно таков: в каждый данный момент вы не можете иметь больше одного короля. Наряду с этим традиция требует, чтобы между королями не было промежутков. Следовательно, когда король умирает, престол должен перейти к наследнику мгновенно. Предположительно, рассуждает философ, должны существовать некие элементарные частицы – королионы или, возможно, королевионы, обеспечивающие непрерывность. Но, конечно, даже здесь случаются проколы, и цепь прерывается» («Мор, ученик Смерти»). Прототипом Лай Тинь Видля в реальном мире, по-видимому, был китайский мыслитель и философ Конфуций (ок. 551 до н. э. – 479 до н. э.). // Оринжкрат, философ, возможно, из Эфеба, автор труда «О природе растений» (в нём описано 600 растений и способы их использования), упоминается в романе «Мелкие боги». Его прообразом в реальном мире послужил, вероятно, знаменитый древнегреческий врач и философ Гиппократ (460–370 гг. до н. э.), вошедший в историю как «отец медицины». // Зенон, один из эфебских философов, фигурирует в романе «Мелкие боги»; его прототипом в Круглом мире является философ Зенон Элейский (V в. до н. э.) – об этом свидетельствует и имя, и его любовь к парадоксам. (В русском переводе Зенон Эфебский ему ещё и абсолютный тёзка; в английском оригинале эти два имени немного отличаются: на самом деле эфебского философа зовут Ксенон, англ. Xeno). // Ибид – современник Зенона и его постоянный противник в философских спорах, автор «Принципов идеального государства» и «Об исторической неизбежности». В Эфебе даже сложились две противоположные философские школы: «Есть зенонисты, – быстро ответил Бедн, – которые говорят, что мир сложен и беспорядочен. Есть ибидиоты, которые утверждают, что мир изначально прост и развивается в соответствии с определёнными фундаментальными правилами» («Мелкие боги»). Судя по тому, что Ибиду приписывается авторство «Бесед» (в русском переводе – «Отвлечения»), его прототипом в Круглом мире является древнегреческий философ Эпиктет (ок. 50–138 гг. н. э.). // Златоглаз Сереброрук Дактилос, величайший из мастеров Плоского мира, фигурирует в романе «Цвет волшебства». Он изготовил Железных Воинов, которые охраняют Гробницу Питчю, за что получил много золота, но, чтобы мастер не создал ничего сравнимого с големами, ему выкололи глаза. Он построил Дворец Семи Пустынь, за что эмир осыпал его серебром, но приказал отрубить ему правую руку, чтобы мастер не повторил своего шедевра. Он спроектировал Световые Дамбы Великого Нефа; племенной совет Нефа одарил его превосходными шелками, а потом приказал перерезать мастеру сухожилия, чтобы он не сбежал. Из шёлка и бамбука Дактилос построил летательную машину и сумел улететь в Крулл. По приказу архиастронома Крулла он спроектировал «рыбу, которая могла бы плавать по морям пространства, что лежат между мирами», – корабль «Могучий Вояжёр» – и был убит. Печальную участь Дактилоса в Круглом мире разделяли многие великие мастера. Так, Минос, царь Критский, держал гениального изобретателя Дедала в тюрьме, чтобы никто больше не мог воспользоваться его услугами. Пражского часовщика Яна Руже, известного также как мастер Гануш, – ему приписывается создание Пражских курантов, – по преданию, приказали ослепить члены Пражского совета, чтобы мастер нигде более не смог повторить свою работу. Похожая легенда сложена о зодчих Покровского собора, он же собор Василия Блаженного: Барма и Постник якобы были ослеплены по приказу Ивана Грозного, «чтоб в земле его церковь стояла одна такова» (Д. Кедрин). Даже при том, что легенды эти, скорее всего, являются вымыслом, поневоле задумаешься, сколь опасна работа инженера, и повторишь за архиастрономом: «Не могу избавиться от ощущения, что в других занятиях риска куда меньше». // Леонард Щеботанский – гениальный инженер, изобретатель и художник из Анк-Морпорка, известный также как Леонардо. Его хобби – проектирование немыслимых орудий войны, притом что добрейший и простодушнейший мастер отказывается поверить, будто кто-либо воспользуется его опасными изобретениями по назначению. Изобрёл «ружие» («К оружию! К оружию!»), осадные машины, подводную лодку (которую назвал «Машиной Для Безопасного Спуска Под Воду», – вот с придумыванием названий у Леонарда всегда были проблемы («Патриот»), шифрующий и дешифрующий механизмы («Пятый элефант»), среди его разработок есть мотоцикл, и взрывное устройство, и «экспериментальный прибор для преобразования химической энергии во вращательное движение», и много чего другого. Леонард Щеботанский прославился и как талантливый живописец. Самая его известная картина – «Мона Ягг», портрет нянюшки Ягг в молодости («Её зубы буквально следуют за тобой по всему залу» – «К оружию! К оружию!»). Леонард Щеботанский, несомненно, является пародией на великого изобретателя Круглого мира Леонардо да Винчи (1452–1519), но при этом унаследовал также и ряд черт сэра Джорджа Кейли (1773–1857), одного из первых теоретиков в области воздухоплавания, и Николы Теслы (1856–1943) – блестящего инженера и физика, создателя как вполне реальных устройств, таких как высокочастотный трансформатор и асинхронный электродвигатель, так и, предположительно, гипотетических «лучей смерти» и «электромобиля». Подобно Леонарду, Н. Тесла был не мастер придумывать названия для своих гениальных изобретений: так, его бестопливный генератор в патенте от 1901 года значится как «Прибор для Утилизации Лучистой Энергии».]. И постепенно Джеффри начал понимать, кем он вырастет.
Иногда вместо уроков и чтения господин Виггал брал Джеффри с собой копаться в земле – в поисках старых костей и старых домов. Они путешествовали по окрестностям, и учитель рассказывал Джеффри об устройстве Вселенной такие вещи, каких мальчик и вообразить не мог. Чем больше Джеффри узнавал, тем больше он жаждал знаний, тем больше ему хотелось узнать всё о Великом А’Туине и землях за пределами Графств.
– Простите, сэр, – обратился он как-то к наставнику, – как вы стали учителем?
Господин Виггал рассмеялся и ответил:
– Один человек научил меня, вот и всё. Так оно и происходит. И он дал мне книгу, а потом я уж сам стал читать всё, до чего мог дотянуться. Вот прямо как вы, молодой господин. Я заметил, вы читаете всё время, не только на уроках.
Джеффри знал, что отец относился к учителю с презрением, но мать настояла, что учитель нужен. Пусть Джеффри учится, сказала она, у мальчика светлая голова.
