Повесть Января

Послесловие к первой тетради

Проснулся я среди ночи.

Сел на кровать, нащупал тапочки и пошел в туалет.

В привычных местах я находил выключатели. В туалетной комнате стоял знакомый до микротрещин унитаз. Я бродил по своей квартире один, вспоминал все, что мог, и старался понять, что из этого мне приснилось, а что действительно произошло.

Вернулся в кровать, но уснуть уже не сумел.

Порывшись в ящиках, я нашёл пачку с верблюдом, одну за другой выкурил три сигареты и полез за четвертой. Сигареты какие-то легкие! Совсем не накуриваюсь, что они туда сыпят?! Бросил пачку, сел у окна. Скорее бы утро!

На улице стало понемногу светать.

Утро выдалось туманным, но вскоре туман рассеялся, и прояснилось.

Я включил телевизор, нашёл один работающий канал, но передачу, которую там крутили, уже видел…

Чем бы себя занять?

Принял душ, потом с полотенцем на голове смотрел на улицу. Появились прохожие. Тётка из соседнего дома, развесив ковер на перекладине турника, выколачивала из него пыль. «Боже, – подумал я, – у неё, наверное, какая-нибудь болезнь, связанная с коврами. Дел, что ли, других нет?»

Нашел книгу, пробовал читать, но буквы скакали, сливались, и я утомился…

Проснулся я только следующей ночью, перед самым рассветом. Мне снилась Лиса: «Что за мучения, – подумал я, – хоть не просыпайся. В коем-то веке удалось встретить хорошую девушку, да только она оказалась ненастоящей».

Поднял с пола листок бумаги. Прочел: «Телеграмму получил… буду по расписанию… Дядя».

«Лиса!»

Я бродил из комнаты в комнату, щелкал выключателями… Я находил её платья, разноцветные парики… Круг за кругом я обследовал свою квартиру (у меня это можно: из залы выходишь на лоджию, оттуда на кухню, потом в прихожую и дальше опять в залу). И каждый раз, выходя из-за угла, я будто бы видел, как она скрывается за следующим. Я и пробовал идти быстрее, и бежать, и менять направления: кухня, лоджия, зала, прихожая; прихожая, зала, лоджия, кухня…

В конце концов я чуть не снес себе половину лица об дверной деревянный косяк.

Намочил полотенце, приложил его к голове и, распихивая ногами ворохи платьев, поплёлся к окну. Тётка из соседнего дома выколачивала половики.

В дверь позвонили.

Это пришла она.

– Я насилу тебя отыскала. Неплохо устроился. Что с тобой? – Она отняла полотенце от моего синяка, идеальное ее лицо исказилось гримасой сочувствия. – Кто тебя так?

– Никто, это я сам, об косяк, только что. – Я тряс головой, пожимал плечами, и едва не плакал от радости, – Я тут ловил тебя, а ты убегала. Совсем чокнулся, – сказал я и завернул воображаемый болт пальцем в висок.

Она оглядела ворохи платьев и улыбнулась:

– Вижу, не забывал! А с головой будь пожалуйста осторожней. Возможно, что у тебя там ещё сотрясение есть.

– Заходи! – вдруг опомнился я. – Чего мы здесь встали?

– Спасибо.

– И разъясни мне вопрос, – я закрыл дверь на замок, – у меня в голове каша такая. Представляешь, мне приснилось, что мы с тобой летим куда-то на громадном летающим корабле, а там твой дядя как будто и пингвин какой-то – бред полнейший! Или – нет… А телеграмма? Я только что её видел… Что-то опять не склеивается ничего. Мне с какого места приснилось – с вокзала или, может быть, раньше?

– С самого рождения всё тебе приснилось, а не с вокзала.

– Ты это серьезно?

– Конечно шучу! Но некоторые полагают, что жизнь – это сон.

Лиса бродила по квартире, пиная босыми ногами ворохи платьев:

– Да, выглядит всё очень натурально. Но только… это не твой дом. То есть, не тот, в котором мы с тобой жили.

Я опустился в кресло: голова закружилась. Видимо, без сотрясения, на самом деле, не обошлось.

– Когда ты шагнул на чужой трап, не сделав его своим, он тебя не удержал. А ты упал на крышу автомобиля. Скорее всего, звуконепроницаемого, потому в нем ничего и не услышали, хотя звук был, словно ударили в большой барабан… я думала, ты убился.

По дороге на этом самом месте ты, видимо, свалился, а очнувшись, начал ваять свой дом и вид из окна. Ты бы видел, как это выглядит со стороны! Высоко над землей, на крученом стволе, как на дереве, висит кубическая конструкция с фрагментом лестницы, а напротив расположилась плоская декорация двора. – Лиса посмотрела в окно. – Все эти дома имеют только ту стену, которую ты видишь отсюда, но с этой точки выглядят убедительно. Столько подробностей! Чувствуется глаз художника. С такими талантами тут можно хорошо устроится.

– Где – тут? – переспросил я.

– Правильнее было бы сказать «в Тут». Но так повелось, что мы опускаем предлог «в», и говорим просто: «приехать Тут», «жить Тут», но «уехать» уже «из Тут». Ты скоро привыкнешь.

– А как же эти люди? – Я ткнул пальцем в окно. – Я всех их знаю, это мои соседи.

– Это не люди, это театр теней, они бесплотные – одна только видимость.

– А косяк был довольно плотный, – заметил я, ощупывая синяк.

– Да, – сказала Лиса. – Сила воображения иногда поражает воображающего. Осторожней надо…

– Ты сейчас сострила, что ли?

– Нет, я серьезно. Синяк настоящий. А косяк ты сделал сам. Вот и думай!

– Ты совсем меня уж запутала.

– Не волнуйся! Распутаешься потом…

Я засмеялся.

И так, поздравьте меня с благополучным прибытием в Тут. Вернее, с прибытием Тут. У меня всё хорошо, если не учитывать сотрясение мозга, синяк на пол-лица и то, что бесплотная тётка колотит по половику, точно заведённая.

– Хватит! – выкрикнул я, и тётка лопнула, как мыльный пузырь.

Так-то лучше.

Многому предстоит ещё научиться, но я чувствую в себе громадный потенциал. Ты сказала, что у меня талант? Я намерен его развивать. Я стану здесь всемогущим – волшебником, колдуном! Кем тут еще можно стать? Я стану Тут всем! Я потрясающих добьюсь Тут успехов!

– А я с удовольствием на это посмотрю.

– Посмотришь! Увидишь! В конце концов, всё так и случится!

Я тебе обещаю!

ТЕТРАДЬ №2

Рейс был загружен едва ли на половину, и пассажиры выбирали места на свое усмотрение.

Я сел у окна, "застолбил" ручной кладью соседние кресла, дождался конца посадки, убрал подлокотники и получил целый диван, к своему великому удовольствию.

Выруливаем, гудим, бежим, дрожим, отрываемся…

Командир приветствует пассажиров:

Девять тысяч метров, температура за бортом… безоблачно, полет нормальный!

Твердое стекло иллюминатора холодит лоб.

Наблюдая извивы рек, ломаные зигзаги дорог, лоскутья полей – всю эту мозаику человеческой деятельности, я открыл, что геометрические фигуры – это особая, сугубо человеческая прерогатива, что мы покоряем природу посредством кубов, параллельных линий и многоугольников. Я уже почти вложил свой кирпич в башню человеческого зазнайства, мол, никто кроме нас не строит кубических жилищ, но вспомнились пчелиные соты. Конечно, не куб, всего лишь шестиугольник, но мысль уже утеряла свою безупречность, и я ее бросил.

Земля скоро высохла, побурела, взбугрилась.

– Плато Устюрт! – сказал пассажир сзади.

Знакомое слово – школьный курс Географии.

Оно давно лежало в моей голове. Просто слово, без образа. Такое же бессмысленное, как Ганалулу, Буркина-Фасо, Какманду.

(Текстовый редактор предлагает заменить Какманду на Катманду, но это тоже всего лишь слово – пустой звук).

Плато Устюрт тогда стало именем, у него появилась поверхность, портрет. Казалось я мог ощупать его руками.

Какое же оно громадное!

Вспомнилось, как двоюродный дядя – водитель автобуса Гена (тот самый, что поначалу был милиционером и принес мне альбомы с почтовыми марками), рассказывал об этом плато:

Трасса идет параллельно железной дороге, это не асфальт, не бетон, а песок, укатанный большегрузами. Один водитель решил проехать с другой стороны “железки”, ему показалось, что так будет лучше. Сперва он держался железнодорожной насыпи, но потом потерял ориентир и ушел в сторону. А через месяц нашелся и рассказал такую историю: он ехал неделю, все съел, выпил и молился уже о спасении, когда через тысячу километров выехал к морю, нашел там поселок, и только тогда определился географически, и смог доехать до цели. Проделал огромный крюк.

А казахи рассказывают такую историю про эти места: три узбека пошли в соседний кишлак и пропали на десять дней. Вернулось, в конце концов, только двое. Сказали, что третий потерялся. Искать его никто не пошел. Где там искать? Но все понимали, что не могли люди в пустыне десять дней продержаться без пищи и жидкости, так что съели его двое выживших, бесспорно съели.

Правда, узбеки рассказывают похожую историю про трех казахов…

Как будто это что-то меняет.

Самолет летит уже минут двадцать, а оно не кончается! А пешком или верхом – сколько бы понадобилось времени на такой переход? И сколько раз за одну жизнь можно было сходить через него до Москвы?

Раз пять? Или, может быть, десять?

По прямой здесь – четыре тысячи километров, а дорогами, наверняка, не меньше пяти. Если каждый день проходить по пятьдесят километров, понадобится сто дней. Туда и обратно – около семи месяцев, а еще погулять, товары продать, гостинцев купить женам и детям. А чтобы дома не волновались, надо голубя отпустить с запиской, что доехал, мол, все хорошо. Голубь до тысячи километров за день пролетает и летит по прямой в родной голубятник: значит, дня за четыре доставит весточку. Полезная птица голубь – уже на пенсии – отслужил человеку, спасибо ему! Много кто совсем вот недавно болел голубями: голубятни строили, свистели так лихо, гоняли стаи свои над домами, теперь таких голубиных энтузиастов почти не найдешь. И лошади дюже потрудились на нас многие тысячелетья, тоже давно уж в отставке. Собака пока еще служит, но работы и для нее не много осталось. А она ведь – первый наш друг! Наидревнейший! Первой пришла, последней уйдет. Все течет, все изменяется – бывшие помощники становятся просто питомцами – блажью – или бродячим недоразумением – помехой.

Вот лечу я, а мысли одна за другую цепляются – ползут, ползут… и вроде нехитрые такие, ничего в них особого нет, на нобеля не потянут. Но здесь, где можно никуда не спешить и ты просто ждешь, когда твое тело перенесут из точки «А» в точку «Б», где от тебя ничего не зависит, любая мысль ценою чуть выше нуля уже хороша.

Нет, все-таки самолеты – это чудо!

Как они так умудряются летать?

Не понимаю.

Никто не понимает. Даже те, кто их делает…

Один знает про хвост, другой про бензин, третий про алюминий, и вместе у них получается самолет, который никто из них не понимает.

Один мой знакомый поэт, дочитав до этого места, сказал, что в моей писанине много заимствований. На что я ему завернул, мол, в его ДНК-коде заимствований не меньше. Он малость притих но, поразмыслив, добавил, что много банальностей. Тогда я задумался: как мне двигаться дальше, не опасаясь заехать в банальную кашу ногой?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.