В ритме гоор
– А ну отпусти! Иди к себе домой! К своему отцу иди! – запыхавшись, повторяла она.
– Я хочу к маме, пусти меня к маме… – всё не сдавался Саид.
И тут Асият ущипнула с силой и держала долго, пока тот не разжал кулаки и не отбежал, потирая руку.
– А ну быстро домой! – еле переводила дух Асият.
– Я хочу к маме… – прошептал он с обидой, уже ни на что не надеясь.
– У тебя больше нет матери, запомни это раз и навсегда! И нет её у тебя из-за твоего отца!
– У меня теперь вообще никого нет – ни матери, ни отца и даже, – впился взглядом в Асият Саид, – бабушки!
Резко отвернулся и пошёл прочь. На полдороге он обернулся, бабушка всё так же стояла у калитки, взгляд её утратил недавнюю жёсткость, стал чуть мягче, а на щеках блестели полосы от слёз. Может, если бы он тогда побежал к ней снова и обнял её, она бы его не отогнала, но он не побежал, а побрёл дальше от того места, где мама так и не пришла его обнять. Хотя бы просто обнять…
Больше он не пытался увидеться с матерью, даже, скорее, избегал мест, где мог с ней встретиться. Через пять месяцев Айшат вышла замуж за Магомеда.
Целый год после этого случая Саид не видел её. Однажды, когда он в задумчивости проходил по тесным улочкам села, дверь скрипнула, появилась мама и тихо позвала:
– Саид, родной, иди ко мне…
Саид, не сводя с неё глаз, не спеша сделал два шага назад.
– Иди ко мне, родной, – с мольбой повторила Айшат.
Саид вздрогнул, будто от удара, и побежал, не оглядываясь. Он бежал до тех пор, пока полностью не выдохся.
Так продолжалось и в следующие разы. После отчаянных неудачных попыток хотя бы поговорить с сыном Айшат пришла к своей матери. Асият месила тесто. Руки, покрытые старческими пятнами, хорошо знали своё дело. Месила не торопясь, словно мастер, лепящий из глины.
– Как хорошо, что ты зашла, – улыбнулась Асият. – Сейчас будут хинкал.
– Мама, – холодно выговорила Айшат, – мне не нужны твои хинкал…
Асият уставилась на дочь.
– Мой сын не хочет видеть меня… слышать… Он убегает! – заревела она.
– Он ещё маленький. Остынет и придёт.
– Он не придёт, мама! И он не настолько маленький, чтобы ничего не понимать. Это ты виновата! Ты отняла у меня сына! Что бы ты делала, если бы отняли меня у тебя?! Ты говоришь, что любишь меня и делала всё это ради моего счастья, но почему ты не понимаешь, что точно так же я люблю и своего сына? Он никогда тебя не простит! И я! – выпалила женщина в отчаянии.
– Дочка, жить без мужа с ребёнком одной не дело. Это беспомощность. Тебя не будут уважать, воспринимать всерьез.
– Мама, я сама себя не уважаю из-за этого. Я ненавижу себя. Мне плохо! Как ты не понимаешь? Как ты не можешь понять, что я не могу так жить… Как я ненавижу всех этих людей, ради которых я пожертвовала сыном!
– Что же делать? Магомед поставил условие, чтобы Саид не жил с тобой. Я могла бы оставить его у себя, но тогда ты бы не смогла расстаться с ним.
– Магомед, если не примет, пусть катится к чёрту! Я буду со своим сыном. Это что же теперь? Кто я?! Что я?! Я предала своего ребёнка…
– Женщина должна слушаться…
– Мама! Ты себя хоть слышишь?! Это преступление – любить своего ребёнка? Преступление – растить и воспитывать своего ребёнка?
– Что? Что мне делать? Скажи… Скажешь умри, и я умру! – Асият устало опустила руки, и кусочки теста падали с её рук на истёртый временем ковёр.
– Верни мне его, мама! Ты его отняла, ты и верни…
– Верну, верну, родная, только не плачь, тебе нельзя, ты же беременна. Он вернётся к тебе, обещаю.
Зульхижат, еще с четырёх утра, отправилась в садовый участок, расположенный на возвышенности далеко за пределами села. Саид счастливый, верхом на осле, запряженном специальными для абрикосов хурджинами, сопровождал бабушку и не жаловался на усталость, хотя в дороге уже около часа. Прибыв на место, палкой, длинной около двух метров, она сбивала с веток плоды и, отбросив длинный край платка за спину, принялась собирать абрикосы, лежавшие посреди проросшей травы. На обратном пути Саид плелся позади бабушки. Не только осел тащил домой груз, хотя к двум полным хурджинам прикрепили и два полных ведра, бабушка на спине тащила хурджину поменьше, а Саид маленькое ведерко. Добрались до дома к обеду и бабушка сразу послеобеденного намаза, наспех покормив Саида, уселась за сушку абрикос (вынимать косточки, расставлять на газетах в сомкнутые ряды и через недельку получится курага)
Все руки измазались переспелой мякотью абрикосов, а неподалёку в тени сидел Саид и играл с паровозиком, подаренным ему отцом. Раздался звук шагов по лестнице. Зульхижат, всё так же быстро работая руками, посмотрела на лестничную площадку. У порога стояла Асият.
– Приветствую тебя, – сказала Асият. – Можно войти?
– Конечно, заходи, – Зульхижат встала и пошла мыть руки.
– Мы с тобой столкнулись с трудным испытанием, – начала Асият. – Мы поженили наших детей, надеясь на их счастье, однако они развелись. И дитя их больше всех пострадало от нашей и, в первую очередь, от моей неразумности. Я разлучила мать с ребёнком. Это моя вина, и я об этом очень сожалею. Сегодня я пришла к тебе с просьбой. Верни его обратно к матери.
– В каком смысле – к матери? Замуж вышла, уже ребёнка ждёт… Не сильно-то горевала, видать, его мать. Как будто Магомед оставит его в своём доме! Ты в своём уме? Даже если оставит, он всегда будет ненавидеть его! Нет, нет, здесь ему будет лучше.
– Тогда я возьму его к себе. Айшат будет приходить ко мне и навещать его.
– А в чём разница-то? Пусть сюда приходит. Я ей не запрещаю.
– Ребёнок убегает от неё, не разговаривает с ней. Я заберу его, и они потихоньку поладят.
– Нет, ты его не заберёшь! Это ты его выгнала из дома! Заберет она видите ли? Ещё чего? Дитя пришло ко мне вне себя от горя. Выгнали его словно собачку какую-то, а теперь хотят вернуть. Он что вам, кукла? И потом – где гарантия, что его опять не выгонят, а?!
– Я прошу тебя, успокойся. Я осознала свою вину, и ты не повторяй мою ошибку!
– Не повторять?! – вышла из себя Зульхижат. – О, нет! Я-то уж никогда не повторю. Никогда я не выгоню дитя из дому. Он теперь мой и только мой! Ясно тебе?! И он сам не хочет видеть ни тебя, ни твою дочь.
– Как ты можешь быть такой жестокой?
– А ты? Ты как смогла, а?!
– Верни ребёнка матери, Зульхижат!
– Я что, отнимала его?! Забрала силой?! Вы сами, по своей воле от него отказались! Если захочет, сам пойдёт. Я его силой не держу.
– Как же он вернётся, если ты сидишь и день ото дня вдалбываешь ему о том, как его выгнали и как он никому не нужен? – не выдержала Асият и тоже повысила голос.
– Что есть, то и говорю! И не говори, что этого не было.
– Ты испортила жизнь моей дочери, не порть хотя бы этому ребёнку…
– Я? Я испортила? Это твоя дочь сбежала при первой ссоре. Что она, не могла потерпеть хотя бы ради ребёнка? Как я тебя просила помирить их, ты забыла, как мне отказала?
– Я отказала потому, что мулла сказал нам, что пути назад нет. Талак7 был произнесён все три раза. А ты не сказала мне, что твой сын против этой свадьбы! Что ты его обманом заставила жениться на моей дочери. Это твоя вина!
– Да, так получилось. Знала бы, что так будет, вовек к вам не пришла бы свататься. Но я хотя бы ребёнка не выгоняла из дома, не такая жестокосердная. И никого я не верну. Моё последнее слово тебе… Он будет со мной, а если захочет к вам, то сам придёт. Я ни подговаривать его пойти к вам, ни отговаривать не буду. Он сам выберет, как ему лучше.
– Ах ты проклятая ведьма! – в ярости крикнула Асият. – Это ты наговариваешь ему про мать, и он даже разговаривать с ней отказывается.
Асият быстро схватила Саида за руку, дёрнула к себе и приказала: «Идём, Саид!»
Саид смотрел то на одну, то на вторую свою бабушку и не смел двигаться.
– Не смей! – кинулась к ней Зульхижат и отодвинула Асият.
– Саид, ты хочешь пойти к бабушке Асият? – обратилась она к растерянному Саиду.
– Не-е-ет, – заплакал Саид.
– Не хочет он вас видеть! Ясно тебе? – холодно сказала Зульхижат.
– Будь ты проклята! И будь проклят твой сын! Чтобы не было в вашей жизни и дня счастливого! – вне себя от злости прокричала Асият.
– Да обрушатся на твою голову все проклятия этого мира, и да не выпрямишь спину от тягот, – в тон ей ответила Зульхижат, загораживая Саида своим крупным телом. – Уйди из моего дома и больше никогда не приходи!
– И не приду! Доживай век, старая дура, на том свете ответишь за всё.
– Все ответим! И ты в том числе – всё также загораживая Саида своим телом и слегка держа его рукой, бросила ей вслед Зульхижат.
Асият ушла, хлопнув дверью. Зульхижат села и снова занялась сушкой абрикосов. Чуть погодя…
– Саид, – позвала Зульхижат.
– Что? – раздался голос из задней комнаты.
– Саид, сынок, иди сюда, – снова позвала она.
– Да, ба, – подошёл Саид.
– Ты мой маленький, ты мой хороший. Никому тебя не отдам! – обняла Зульхижат внука, не касаясь запачканными руками, и заплакала.
– Видел свою бабушку Асият?
– Да, – кивнул Саид.
– Видел, какая она плохая? Сколько плохих слов наговорила? Даже не разговаривай с ней. Слышишь? Никогда. Она злая и плохая, и твоя мать такая же. Они причинят тебе боль. К тому же у твоей матери будет другой ребёнок, и ты ей больше не нужен. Ясно?
Саид склонил голову.
– Ясно? – всматриваясь в его глаза, переспросила Зульхижат.
– Угу, – пробубнил Саид и убежал обратно в комнату.
Глава 3. Бабушка Зульхижат
Текут ручьи, то убавляя свой ход, то прибавляя скорость. Минуты, дни, месяцы… человек стареет. И чем становишься старше, тем яростнее хочется жить. Слово «смерть» закрасили белой краской… Но от этого сама смерть никуда не делась. Просто люди захотели обмануться…
Саид уже вырос, и уже ходит в седьмой класс.
Худощавый, с длинным, характерным для многих кавказцев носом с горбинкой, с взъерошенными и часто нечёсаными волосами, с тонкими губами и карими глазами – то блестящими от громкого смеха, то томящимися от глубокой печали.
В школе среди сверстников он пользовался авторитетом: некоторые даже подражали ему. Однако учителя и родители считали его плохой компанией для своих детей, называли его зачинщиком всех драк и неприятностей.
На школьной вечеринке Саид вместе с одноклассниками впервые выпил пива, который он ещё неделю назад стащил из ящика отца.
Он зашёл домой как можно тише, боясь расспросов бабушки, однако она не спала.
– Саид, ты?
– Я, – отозвался он и замер на месте.
– Вырос уже совсем, а я и не заметила… И выпил уже… Да, время летит быстро…
– Ба, я совсем чуть-чуть, только пригубил.
– Поступай как знаешь, я тебе нотаций не читала и не буду. Отца-то твоего всё учила-учила, а вон как вышло… Я разве думала, что так будет? Нет, даже в мыслях себе не представляла. Только сейчас я понимаю, что слишком опекала, контролировала каждый его шаг, – бабушка помолчала, погрузившись в воспоминания, и продолжила: – Я гордилась им. В школе отличник, институт окончил с красным дипломом. Эх… – улыбнулась она и застывшим взглядом уставилась в пол. – Я ведь даже в город за ним поехала, чтобы его оберегать, – глаза пожилой женщины наполнились слезами, она присела на стул. – Всё было вроде ничего, а только влюбился мой птенец… И в кого? – возмутилась я. Не уважали их семью в селении, считали самыми последними, они не были из семьи узденов. Их тухум обзывали «хӏама»8. Люди из рода узденов на них не женятся. А он захотел жениться именно на ней, как будто других достойных девушек не было.
– Сейчас бы я всё отдала, лишь бы вернуться назад, в тот момент, и позволить ему жениться на ней. Может, тогда всё сложилось бы по-другому. Может, он был бы счастлив. – Она не смогла больше вымолвить и слова, обняла Саида и зарыдала. Зарыдала со всей болью и безысходностью.
– Я не позволила, ввела его в заблуждение, – чуть успокоившись, вновь заговорила женщина сквозь слёзы. – Всё вышло из-под контроля…Только после своей свадьбы он узнал, что Марина вовсе и не засватана ни за кого. Он ненавидит меня… Портит свою жизнь назло мне… Это так ужасно. И я ничего не могу поделать, ничего не могу изменить. Одна моя ошибка – и сын пьяница, внук без отца и матери… Прости хоть ты меня, сынок, всё из-за меня.
Саид не знал, что сказать, как утешить бабушку.
– Всё не так уж плохо, ба. Всё будет хорошо, – такими были его слова, объятые холодной дрожью боли, нахлынувших воспоминаний.
Вечером, вновь и вновь прокручивая в голове этот разговор, юноша подумал о том, что и сам считал себя виноватым в разлуке с матерью и даже находил для этого сотни причин и изъянов в себе. Теперь он видел, что и бабушка считает виноватой только себя. А может быть, и папа, и даже мама тоже считают, что виноваты они сами. «Как всё глупо», – пронеслось в его голове. И, не желая больше думать об этом, он отвернулся к стене и закрыл глаза.
Глава 4. Отец
Утро. Пасмурно. Мелкий дождь отвлекал от долгого рассказа учительницы истории. Рассказывала она интересно, приводила примеры, но в этот день Саид никак не мог сосредоточиться.
«Бабулю жаль… Да и отца по-своему можно понять… Надо бы с ним поговорить, но послушает ли он меня, захочет ли говорить на эту тему? Всё равно нужно к нему пойти, попытаться».
Отец сильно постарел за эти годы, осунулся весь, глаза частенько были красными, казалось, вот-вот выкатятся из глазниц.
– Здравствуй, отец. Как твои дела?
– А, сын… Давно не заходил проведать отца, заходи, садись. Жена, накрой нам на стол! Ну, рассказывай, как твои дела, как школа?
– Ничего. Нормально всё.
Тут отец достал из-под стола рюмку, бутылку водки, выпитую до половины.
– Я пью, а ты не пей. Я в твоём возрасте не пил. Но ты и потом не пей – нет в ней ничего хорошего.
– Отец, мне нужно поговорить с тобой.
– Ну, – уставился на него Зулумхан, – что случилось?
Саид молчал, не зная, как сказать и нужно ли вообще что-то говорить.
– В школе проблемы? Ну говори же, не бойся.
– Бабушка Зульхижат в последнее время часто болеет. Может, придёшь?
– Вчера только её видел, нормально она. Да и вообще, чем чаще меня видит, тем хуже ей становится. Так и ей меньше нервотрёпки, и мне головной боли меньше будет.
– Всё-таки зашёл бы проведать, она бы очень обрадовалась.
– Ты ещё маленький, сын, но всё же я скажу тебе: всю жизнь она мне испортила, понимаешь, всю, и вот таким вот я стал из-за неё. Так что сама виновата… Пусть теперь гордится сыном! – зло усмехнулся он.
«Если так рассуждать, я тоже могу сказать, что ты испортил мне всю жизнь, но я ж этого не говорю», – подумал Саид, но высказать вслух он не посмел.
Раздался плач ребёнка. Отец вздрогнул, посмотрел в сторону люльки, накрытой старым одеялом, и прокричал:
– Асма, не слышишь, что ли, ребёнок плачет!
Впопыхах, вытирая руки о полотенце, прибежала женщина лет тридцати пяти (уже четвёртая женщина, после трёх разводов, вошедшая в его жизнь), взяла ребёнка на руки, стала его укачивать, но тот всё не успокаивался.
– Нужно ему смесь приготовить, ты не возьмёшь? – неуверенно спросила она, обратившись к отцу.
Отец ничего не ответил, но посмотрел на неё так, что женщина быстро опустила глаза.
– Дай его мне, – протянул Саид руки, и вскоре у него в руках очутился двухмесячный младенец, сопровождаемый благодарным взглядом матери.
Было страшно держать его на руках, у Саида перехватило дыхание, он боялся даже шевельнуться.
– Родила мне на голову, будто я в состоянии с ним нянчиться… – потушил сигарету Зулумхан.
«Может, отец и про меня так думал, когда я родился?» – промелькнуло у Саида в голове.
Вернулась Асма с бутылочкой молочной смеси в руке.
– Ах ты мой маленький, ты моя радость, – улыбалась она Расулу. – Ну что, проголодался, а? – и вышла с ребёнком в другую комнату.
– Любил я, сын. Любил до потери пульса. Сильно. А моя мать, да и весь тухум встали против меня. Они обманули меня, сказав, что она уже засватана. Не хотели родниться с семьей неузденов.
– Но отец, разве время деления на узденов не закончилось? Ведь теперь нет господ и слуг.
– Хӏама всегда ею останется. Сам был не рад. Но сердцу приказать не мог, и когда сам решился, поборол себя, мать отказала. Вот так.
– Я всегда думал, что «хӏама» это нечто позорное, но теперь, поняв, что так называли слуг и чернорабочих, я удивлен: это же были не тёмные времена девятнадцатого века, отец, а где-то (он принялся высчитывать время молодости отца) семидесятые годы двадцатого века! Разве мы не равны перед Богом? Что с того, что они родились в семье бывших рабов, если сейчас их ничего от нас не отличает – ни в плане достатка, ни ума?
– Ты в своём уме вообще?! Никакое время, никакие века, ничто не изменит родовой принадлежности, и никогда, даже перед Богом, хӏама не будет равен уздену, – разгорячился Зулумхан.
– И ты хотел жениться на ней?
– Да , хотел. Мы бы уехали отсюда.
– А когда уезжают, они перестают принадлежать своему роду?
– Нет. Нельзя перестать быть частью рода. Тухум – это корень. Потерявший корень засохнет, сгинет с приходом смерти, а оставшийся ляжет в сельское кладбище и будут его потомки к нему приходить, будут приходить односельчане. Земля сохранит память о нём.
– И ты хотел уехать?
– Хотел. Но жизнь, жизнь она несправедливая. И справедливости нет ни на Земле ни на небе. Начнешь искать её , только разочаруешься. А на небе , так и вовсе её нет. Мало того, что ты век промучился на земле, так там закинут тебя ещё в ад и будут черти варить в котле. А как тут не повеситься от такой жизни? От несправедливости, от лживости этого мира. Как кости скинул сюда людей и смотрит, ждёт пока друг друга грызть люди начнут, а потом в один день хоп перевернет землю и сгинут все , и возродит новую жизнь и вновь умертвит. Потому что не загнить душой на земле невозможно. Потому что земля она черная, и она под ногами, от неё мы кормимся, в ней возимся и в неё наше возвращение. А небо она высоко, оно недостижимо, её невозможно тронуть рукой, унюхать ноздрей. Небесных разве что единицы, а земных полчища. Поэтому этот мир непременно погибнет.
Зулумхан выпил рюмку и закусил твёрдым засоленным сыром.
– Ладно, отец, пойду я, пора уже, – засобирался Саид.
– Куда ж ты так быстро, куда торопишься? Сейчас стол накроем, покушаем…
Пришлось сесть. Хотя и не особо хотелось. Сейчас как всегда будет говорить и говорить. А ты слушай и соглашайся…
– Ты думаешь, почему я такой? Потому что понял очень важную вещь. Этот мир, весь этот мир, все эти люди – не стоят ничего. Абсолютно ничего. Ты думаешь дети вырастают и перестают играть? Нет. Взрослые играют в игры похлеще детей. Все эти правила, порядки, работа, долг – одна чушь собачья. Я против всего этого. Я не хочу играть по их правилам. Я не принял игру. Вот я кто. Я тот, кто распознал, что это лишь игра, фарс. Людское мнение, любезности, успех, богатство – все обман.
Вся человеческая жизнь – это смехотворная игра. В которой нет места настоящему. Ни любви, ни дружбе, ни братству – ничего этого нет. Это мир где друг предаст, а брат убьёт. Любовь -, как ни горька эта правда, но люди не способны любить по-настоящему. Мы любим оболочку, поверхность, красоту тела или черту характера. Нам кажется, что мы любим. А между тем, чтобы любить «ЛЮБИТЬ»– повторил он, выделяя слово- нужно сердце. А его у нас нет. У нас есть орган. Всё, на что способен человек- это страсть, вожделение, желание обладать. У любви нет границ. Любовь – это то что стирает все границы. Только любовь и смерть на это способны. Они не знают ни рода, ни пола, ни религии. Они ничему не подвластны. Они свободны и потому опасны. Понятное дело со смертью ничего не сделаешь. А любовь – любви настоящей люди боятся. И мать моя тоже боялась. Я полюбил. Но не отстоял свою любовь. Мог бы. Но не посмел. Ко мне пришла любовь, но сердце моё не было готово к ней, не было открыто, не смогло обрести свободу, и любовь меня покинула.
Моя мама, самый родной человек во всем свете. Человек, которому ты безоговорочно верил и доверял – она подло обманула меня. И какая после этого вера в человечность, в правду останется в душе человека. Я был растоптан, разбит. И тут это имя Айшат – ворвалось в мой слух. Почему Магомед должен быть счастлив в любви, а я нет. Почему это счастье достанется им, а не мне. И сиюминутная эта зависть завладела мной. И гнев, и злость какая-то на всю эту треклятую жизнь. И я произнёс это слово –Айшат- и сам, единолично, повесил на свою шею ярмо.
Думаешь я не сожалел. Ещё до свадьбы сожалел. А от сказанного не уйдёшь. Со мной поступили подло и получилось, что и я сам того не понимая поступил также. Не мог я жить с ней. Видеть её глаза не мог. Этот скрытый упрек во взгляде.
Я не играю в игру Жизни, я её пью. Но ты не играй и не Пей. Ты найди её. Найди жизнь сынок. Она должна быть. Она обязательно есть. Я не нашёл, но ты найди. Обязательно найди, ухватись и проживи. Живи.
Глава 5. Брат Максуд
Саид поздно проснулся и потому шёл в школу впопыхах. Дыхание уже перехватывало – ещё бы, нелегко идти вверх, удерживая первоначально заданную скорость. Но медлить было нельзя, не то он опять опоздает, и опять классная руководительница будет ему объяснять, как это плохо. На школьной площадке не было никого. «Не хотел, но всё равно опоздал! Лучше на второй урок пойду, а то нотаций и от математички добавится».
Он сел на скамейку, что стояла рядом с туалетом, но внезапно услышал крики. Побежал. За углом кладовой трое мальчишек толкали его сводного брата Максуда и громко ругались. Брат, судя по жестам, слабо возражал окружившим его мальчишкам и, казалось, в чём-то перед ними оправдывался.
Брат особо не выделялся в школе, в конфликты не вступал, учился на совесть. Мальчик был хилый, часто болел – вот всё, что знал о нём Саид. Они никогда не разговаривали, а только со стороны посматривали друг на друга.
Саид быстро ринулся к ним. К этому времени один из парней по имени Марат, более крупный и развязный, замахнулся и ударил Максуда. Брат съёжился весь и схватился за живот обеими руками.
– Ты на кого руки поднимаешь, сволочь?! – крикнул Саид и с размаху врезал кулаком Марату прямо в лицо. Тот свалился на землю. Двое других ребят сразу отошли на приличное расстояние – все знали, какой Саид драчун, и не хотели с ним связываться.
– Какой он тебе брат? Вы с ним даже не здороваетесь.
– Не твое дело, что и как у нас между собой. У нас общая кровь, понял?
Кто его оскорбил, обидел, ударил, тот меня ударил и меня оскорбил.
Саид подошёл поближе, к все еще сидящему, ухватившись за рассеченную губу, Марату.
– Ещё раз на брата хоть взглянешь, я тебе глаза выколю! Понял? Ты меня понял?!
– Да.
– А теперь убирайтесь отсюдова, живо!
Максуд, прислонившись к стене, полусидел и смотрел вокруг удивлёнными глазами. Его разбитые очки валялись на земле. Саид поднял их, протянул ему и сказал:
– Ещё раз к тебе подойдут, скажи мне. Я их живо на место поставлю. Ну, как ты?
– Ничего…
– Идём тогда, а то сейчас все сюда сбегутся, – впервые протянул Саид руку брату.
– Идём, – ответил на его пожатие Максуд.
Шли, торопливо и быстро. Хотелось сказать хоть что=нибудь, а в голову ничего не лезло. Вот , пора уже разойтись в разные сторону.
– Ну, бывай – кивнул Саид и зашагал в другую сторону.
–Саид! – крикнул Максуд в удаляющуюся спину.
– Чего?
– Давай после уроков встретимся?
– Где?
– Я к Салихат к1одо иду после уроков. Пойдем со мной.
– Так она твоя бабушка, а не моя.
– Она у меня очень добрая, пойдем – умоляюще посмотрел Максуд.
– Ну ладно. Подожди после уроков меня под деревом у школы, вместе пойдем.
Не станет же он в самом деле ждать меня целых два урока под деревом. И он уйдет, и я не буду виноват. Саид явно недооценил желание брата подружиться с ним. Завидев Саида, выходящего из школы, он поправил кепку, нацепил портфель и улыбнулся во весь рот.
–Ты все ещё здесь, вацако? – удивленно заулыбался Саид ( в переводе братик).
Мкксуд взволнованно смотрел на него. А как же иначе. Разве он может идти, когда брат сказал ждать?
– Идите вперед, я с ним пойду сегодня, – махнул он рукой одноклассникам.
– Ну, обещал значит пойдем – обнял Саид Максуда.
Максуд расплылся в улыбке. Самый крутой в школе его брат и этот брат теперь по-настоящему брат.
– Брат, я хочу кое-что сказать тебе.
– Что случилось?
– Хабиб из четвертого, Усман и еще двое , там за двором дяди Камала, они там поймали мышь.
Руками что ли? – рассмеялся Саид.
– Нет. Усман принес, в мышеловку она попалась, а Усман её оттуда вытащил и сюда принес, прямо так в мышеловке. А мышь там живая.