Через пару недель ей пришлось признать, что Коротков был прав – за двадцать лет люди и в самом деле меняются до неузнаваемости. Сегодня в полковнике Афанасьеве трудно было заподозрить троечника Афоню, прогульщика, бузотера и любителя попить пиво вместо посещения лекции. Афанасьев производил впечатление крепкого профессионала. Но это был, конечно, не Колобок. Совсем не Колобок… И к этому тоже нужно было привыкать.
Одним словом, много нового случилось за последнее время в жизни Насти Каменской. Муж снова убыл за границу, его не будет дома целый месяц, и она, дабы отвлечься от нервирующей ее ситуации с новым начальником и новым обликом жилища, решила попробовать научиться готовить. Хоть как-нибудь и хоть что-нибудь. И психику успокаивает, и для дела полезно. Отныне как только у нее выдавались свободные полтора-два часа, она брала с полки одну из многочисленных Лешкиных кулинарных книг и пыталась освоить очередной рецепт. Нельзя сказать, чтобы у нее здорово получалось, но после нескольких экспериментов хотя бы в голове стало проясняться, по крайней мере Настя начала понимать, сколько и как нужно жарить лук, чтобы он приобретал золотистый оттенок, в чем заключается процесс пассерования и почему он необходим для приготовления различных соусов, в чем смысл просеивания муки через сито перед замешиванием теста и для чего нужно внимательно смотреть на часы, когда отвариваешь кальмаров для салата. «Господи, какой же он умный! – думала она каждый раз, пытаясь запихнуть в себя малосъедобный результат собственных кулинарных упражнений и с недоумением вспоминая, каким восхитительным вкусом обладало это же самое блюдо, когда его готовил Чистяков. – Как много всего он держит в голове и умеет! Мне никогда этому не научиться».
В это воскресное утро, десятого июня, Настя постановила освоить изделия из бездрожжевого слоеного теста. Можно было бы, конечно, и дрожжевым тестом заняться, но тогда пришлось бы идти в магазин за дрожжами, а идти ей было лень. Просеяв муку, она сделала из нее горку, как было велено в книге, положила в углубление на вершине маргарин и принялась меланхолично рубить все вместе ножом «до получения однородной рассыпчатой массы», одновременно поглядывая на экран телевизора, висящего на стене на кронштейне. Это тоже было новшеством, раньше, до ремонта, у них был только один телевизор, который стоял в комнате, и Настя никак не могла привыкнуть к тому, что теперь можно одновременно есть и смотреть фильм или интересную программу, не бегая с тарелками и чашками из кухни в комнату и обратно. И даже ощущала особую прелесть в том, чтобы послушать новости за утренним кофе.
«Рассыпчатая масса» никак не желала делаться «однородной», комочки смешанной с маргарином муки все время оказывались разного размера, но Настю это не смущало. Времени впереди было достаточно, целый день, по телевизору шел хороший фильм, торопиться ей некуда, так что можно мерно стучать ножом по деревянной доске аж до финальных титров.
С размером комочков ей удалось справиться как раз к концу фильма, и Настя уже приготовилась к очередному ответственному этапу – смешиванию «однородной массы» с уксусом, когда тренькнул дверной звонок. На пороге возник Коротков, прикрывшийся от Настиных упреков выражением глубокой скорби на лице.
– Ты одна?
– Нет, с тремя любовниками, – сердито ответила она. – Что, сегодня городская телефонная станция бастует? Что за манера являться без звонка? Может, я не одета или вообще еще сплю. Или, к слову сказать, с любовником.
– А я не миллионер, в отличие от некоторых, – Коротков выразительно ткнул в нее пальцем, – у меня собственного мобильника нет, а у служебного батарейка села, я его всю ночь эксплуатировал. Уже в машине сидел, в контору ехать собирался, когда вдруг сообразил, что до тебя по прямой – десять минут езды. Вот и решил заехать кофейку выпить.
– И поесть? – уточнила Настя.
– Ну… если дашь, то не откажусь, само собой.
– Ладно, – вздохнула она, – проходи. Придется тебя кормить, начальник все-таки. А кстати, откуда ты, собственно говоря, ехал ко мне «по прямой»?
– Из парка «Сокольники».
– Понесло же тебя с утра пораньше, – пробормотала Настя, замешивая тесто.
– С ночи, если быть точным.
Она подозрительно посмотрела на Юру. Он опять допоздна торчал на работе, не ехал домой, чтобы не нарываться на очередной скандал с супругой. И конечно, поехал вместе с дежурной группой «на труп». Но если так, то у Короткова должны были быть все основания полагать, что этот труп может повиснуть на их отделе, поэтому лучше все узнать и посмотреть самому. На всякий случай. Так бывало уже не раз.
– Понятно, – протянула Настя. – И кого у нас в Сокольниках на этот раз замочили? Опять бомжей? Или бандюки друг друга постреляли перед сном, чтоб крепче спалось?
– Пальцем в небо, – фыркнул Юра. – Там вообще такой коллаж – волосы дыбом встают. Ты, кстати, сериалы по телику смотришь?
– Нет. А при чем тут сериалы?
– Серая ты, Каменская! Но хотя бы про режиссера Наталью Воронову слышала?
– Да не слышала я ни про какую Воронову! Что ты мне голову морочишь! – рассердилась Настя.
– Ну, короче, эта Воронова – известный режиссер, сняла уже два сериала, сейчас снимает третий. В аккурат в Сокольниках. Вчера поздно вечером убит водитель ее съемочной группы Теймураз Инджия, по предварительным прикидкам – член сокольнической преступной группировки.
– Ясно, – бросила Настя. Убийство члена преступной группировки ее мало интересовало, этим должно заниматься региональное управление по борьбе с организованной преступностью. Она поставила тесто в холодильник и критически оглядела имеющиеся продуктовые запасы. – Ты пирожки с чем хочешь, с мясом или с капустой?
– И с тем, и с другим, – быстро ответил Коротков, жадно блеснув голодными глазами. – А скоро будет готово?
– Нет, еще часа полтора как минимум. У меня пока все медленно идет, я же только учусь. И две начинки точно не осилю, так что выбирай одну какую-нибудь.
– Тогда с мясом. И дай бутербродик, а? А то я полтора часа не выживу, в последний раз ел вчера часов в семь вечера.
Настя быстро сделала ему бутерброд с сыром, свежим огурцом и листьями зеленого салата и приступила к приготовлению мясной начинки для пирожков.
– И за каким, извини, интересом тебе сдался этот водитель? – спросила она через некоторое время, когда Коротков сжевал бутерброд и снова обрел способность говорить. – Это же не наша епархия.
– Ну наконец-то! А я уж испугался, что ты все мозги в кулинарную науку направила и совсем нюх потеряла. Жду-жду, а ты все не спрашиваешь, как будто так и надо, чтобы я на труп братка очередного выезжал. Так вот, подруга, водителя съемочной группы убили, а жена сценариста, присутствовавшая на съемках, исчезла.
– Куда? – машинально спросила Настя, внимательно глядя на острое лезвие ножа, которым резала лук.
– А кто ж ее знает? Вот в этом весь фокус и состоит. Режиссер на месте, сценарист на месте, никуда не делись, а жена сценариста как сквозь землю провалилась. При этом, заметь себе, она никак не может быть связана с сокольнической группировкой, потому что она вообще не москвичка. Из Кемерова приехала, вместе с мужем. Пошла вместе с водителем в ближайшее кафе перекусить. А потом водителя, этого Инджия, обнаружили в виде трупа, а ее не обнаружили вообще. Так что готовься на всякий случай, не исключено, что завтра ты поимеешь эту историю в виде служебного задания.
– Спасибо, – хмуро откликнулась Настя, – ты всегда приходишь в мой дом с приятными известиями и милыми сувенирами. И чего ты домой вчера не ушел, а?
Коротков некоторое время помолчал, потом поднял на Настю мгновенно потускневшие глаза:
– Я ушел. А потом вернулся.
– Зачем?
– Нужно же было куда-то из дома уйти. Я Ляльке сказал, что ухожу от нее. Интеллигентно выражаясь, попросил ее дать мне развод. Ты же знаешь Ляльку… После такого заявления оставаться дома я уже не мог. А к кому я пойду в десять вечера-то? Вот и вернулся в контору. И в Сокольники поперся, чтобы хоть чем-то заняться, делать что-нибудь. Понимаешь? К тебе вот пришел… Ты меня не выгоняй пока, ладно? Я что-нибудь придумаю, найду, где осесть, у меня уже есть идеи. Просто так внезапно все получилось, что я пути отхода не успел подготовить. Мне же, кроме тебя, податься не к кому, у всех семьи, дети.
Коротков опустил голову и горестно вздохнул. Настя молча погладила его по голове и вернулась к кулинарным забавам. Значит, не у нее одной происходят перемены в жизни. Вот и у Юрки тоже… Может, это полоса такая пошла?
Глава 2
И все-таки он появился. Не во время похорон Ани Симоновой, а гораздо позже, через полтора месяца. Выждал, когда пройдут сороковины, и появился в Камышове. К самой Клавдии, убитой горем матери, схоронившей обоих деток, не приходил, однако сделал многое, чтобы облегчить ей существование. К примеру, нанял бригаду мастеров, заплатил, назвавшись давним другом сына Клавдии Юрки Симонова, хорошие деньги, чтобы они в кратчайшие сроки привели в порядок дом и приусадебное хозяйство. Нашел в городе женщину – недавно вышедшего на пенсию врача – и договорился с ней, что та будет ежедневно присматривать за вмиг сдавшей Клавдией. Тоже денег дал немало, правда, выдал себя не за Юркиного друга, а за Анюткиного. С толстым кошельком наперевес сходил в городскую больницу и взял с главного врача слово, что ежели Клавдии Симоновой понадобится стационарное лечение, то все будет организовано по высшему разряду. Еще в кое-какие городские службы наведался, долларами осыпал, чтобы вдова и осиротевшая мать ни в чем отказа не знала и никаких проблем не имела. Даже на кладбище сходил, заплатил за уход за могилой, где похоронены трое Симоновых. И в гранитной мастерской побывал, денег дал на новый памятник. И всюду, где бывал, произносил примерно одинаковые слова о том, что он, само собой, не местный, но если то, что им оплачено, выполнено не будет, то он узнает об этом сей же час, и расплата последует неминуемая и скорая. Говорил вежливо и негромко, но весьма и весьма убедительно.
Хозяева рецидивиста Шани узнали о загадочном незнакомце слишком поздно, дня через три после того, как он окончательно убыл из Камышова. Тут же послали в город своих людей, в том числе и Ирека. Сведения получили противоречивые. То есть все сходилось – и время приезда незнакомца, и время его отъезда, и куда ходил, и с кем встречался, и кому сколько и за что платил. Не сходилось одно: внешность. Как будто у него и вовсе никакого лица не было. Одни утверждали, что был он сух лицом и горбонос, похож на кавказца, только что не чернявый, другие – что рожа у него типично славянская и носик пуговкой, третьи же описывали таинственного графа Монте-Кристо как писаного красавца с правильными классическими чертами. Да и с прической не все ладилось, хотя цвет волос всеми опрошенными был указан как темно-русый, но одни говорили, что носит он их на косой пробор, другие же – что зачесывает назад.
Докладывать хозяину доверили Иреку – как-никак сын человека, приближенного к руководству, если что не так – ему меньше других достанется. Бывать в доме у хозяина Ирек любил и не любил одновременно. Любил – потому что кругом чувствовался запах денег, и запах этот сладко будоражил и обрисовывал главную цель жизни: заработать столько же, чтобы жить не хуже. А может, и лучше. Это было совсем не то же самое, что видеть роскошные особняки в кино или по телику. Те, экранные, особняки принадлежали ненастоящим героям, которых в жизни, может, и не было никогда, а этот, хозяйский, – вот он, его можно потрогать, ходить по нему, сидеть в кресле перед камином. Коль есть в России люди, которым это доступно, то почему он, Ирек, не может оказаться в их числе? А не любил он здесь бывать именно потому, что начинал остро ощущать свою мелкость и отставленность от всей этой роскоши на дальнюю-дальнюю дистанцию. Поручения хозяин обычно передавал через Шаню, а вот отчет всегда хотел выслушать лично. И каждый раз, приезжая с отчетом и переступая по ступенькам высокой лестницы, двумя полукружиями сбегающей на землю, Ирек испытывал чувство вожделения и униженности. Он страстно хотел такого же богатства и в то же время ясно понимал, что если оно и будет, то очень и очень не скоро, а то и вовсе никогда. Кто он? Пешка, шестерка, мальчик на побегушках. И самое главное – он неудачник, невезучий и потому бесперспективный.
Ирек точно знал, что хозяин – не самый главный, что есть и поглавнее его, а значит, и побогаче. Того, главного, он никогда не видел и называл его про себя боссом, а этого – хозяином, хотя были у него не только имя и отчество, но даже и фамилия, и кликуха, или, как говорят в их среде, погоняло – Старпом. В отличие от Шанькина-старшего кличка хозяина была образована не от фамилии, а произошла от давнего случая, когда человек этот при расправе с нелояльными членами группировки поразил своих подельников неожиданной жестокостью и прямо-таки иезуитским коварством.
– Ты не человек, – одобрительно сказал тогда ему кто-то, – ты – дьявол.
– Так высоко я не замахиваюсь, – со скромной улыбкой ответил он. – Я, конечно, не дьявол, но я его старший помощник.
С тех пор и пошло – Старпом, старший помощник, значит.
– Гримируется, сука, – процедил сквозь зубы Старпом, выслушав доклад Ирека. – Рост и фигуру не спрячешь, поэтому их все описывают одинаково. А рожу и прическу меняет, как артист. Ну-ка давай еще раз по датам пройдемся.
Ирек снова открыл блокнотик. Первое появление зафиксировано в понедельник, двадцать восьмого мая. Далее – по дням и часам: куда, к кому, с какой просьбой. Последний визит – тридцать первого мая, в четверг, в десять утра. После десяти тридцати его в Камышове никто больше не видел.
– Жил он где? В частном секторе? С хозяевами поговорили? – нетерпеливо спросил Старпом.
– Он в Камышове не останавливался. Приезжал каждый день на машине, потом уезжал. Мы по ближайшим населенным пунктам пошустрили – ничего, видно, где-то вдалеке осел, – пояснил Ирек.
– Машина? – задал следующий короткий вопрос Старпом.
– Темно-синяя «Нива».
