Брат ответит

Рассматривать на глазах охранника план больницы Константин-старший не стал. Сам разберется. Прошел по центральной аллее и вскоре увидел семиэтажный корпус с огромной цифрой «2» на фасаде. Официальный вход выглядел неприступным, за стеклом маячили фигуры двух цепных псов в форме ЧОПа. Идти против них напролом отец не решился. Взялся обходить длинное здание по периметру и очень скоро наткнулся на неприметную дверку, возле которой курили двое в мятых больничных халатах.

Хмуро взглянул, буркнул:

– Режим нарушаем?

Тот курильщик, что помоложе, спрятал папироску за спину. Второй нахально отозвался:

– А мы сердечники. Нам доктор сказал постепенно бросать.

«Роль строгого врача мне, кажется, удается», – усмехнулся про себя Константин.

Рванул дверцу, вошел внутрь, попал в пустой и темный коридор. Здесь омерзительно воняло столовой и хлоркой.

Торопливо дошагал до холла, увидел лифт, вызвал, вошел. Нажал кнопку седьмого этажа. Снова вспомнилась юность, как пробирался ночами к девчонкам в общагу. Мать ворчала, боялась, что «деревенщину» в дом приведет. В итоге сын выбралпородистую. Прописка у нее в Москве имелась, а вот здорового ребенка родить не смогла. И полюбить больного – тоже.

«Ричард и то больше Костика понимал».

Раздобыть кипятка, заварить чаю. Просто посидеть рядом. Вспомнить. Поговорить.

Когда Константин-старший тихонько растворил дверь в семьсот четвертую палату, американец спал. Плечо и щека перевязаны, но лицо безмятежное. Что-то хорошее ему снилось – явно не расстрел в парке.

– Дик. – Отец осторожно потряс больного за плечо.

Саймон вскрикнул. Увидел, узнал. Отшатнулся. Глаза панические, почти безумные.

– Ты чего? – удивился Константин.

– Как вы сюда попали? – разом побелевшими губами выговорил американец.

– Отделение не заперто. Медсестра спит, – улыбнулся отец.

– Но это… это. – Американец забился в самый дальний угол кровати. – Это незаконное вторжение!

– Чего ты несешь? – Константин-старший продолжал благодушествовать. – Я тебя навестить пришел.

– Ночью? – визгливо произнес Дик. И заорал неистово: – Помогите!

Константин опешил: парень хочет, чтобы сюда вся охрана сбежалась?

И сделал самое разумное, что в голову пришло – зажал американцу рот. Видно, задел раненую щеку – тот поморщился, на глазах показались слезы.

Отец слегка вывернул живописцу кисть, дохнул в ухо:

– Не сходи с ума. Давай просто поговорим.

И чуть отнял ладонь от Дикова рта. Взволнованно произнес:

– Костик, когда умирал… успел сказать что-нибудь?

Американец взглянул с ужасом. Залепетал бессвязно:

– Я не знаю. Не слышал. Я не виноват.

– Да кто тебя в чем обвиняет?!

– Мне никто не платил! – продолжал истерить американец. – Я вообще ни о чем не догадывался!!!

Константин нахмурился. Хотя и пытался забыть незнакомца-провокатора, но кое-что в голове засело.

– Ты что,правда этому подростку звонил?

– Нет!

Но глаза мечутся в страхе.

Отец нахмурился:

– Ты звонил. Зачем?

– Леня иногда ходил ко мне на занятия. Я хотел позвать его…

– Он тоже посещал Центр реабилитации?

– Это… это было неофициально…

«Какой-то бред». – Константин откровенно растерялся.

Может, незнакомец прав? И Ричард, прекрасный педагог и добрейший человек, банально продал своих подопечных?!

С чего бы иначе ему в такую панику впадать?

– Сколько тебе сребреников заплатили, Иуда?

Что российской зарплаты дома инвалидов американцу не хватает, всегда было видно. В чиненых рубашках ходил, стригся раз в полгода. Неужели устал от нищеты настолько, чтоб убить детей – практически своими руками?!

Константин – ошалевший, сам почти убитый – машинально выпустил кисть американца. И тот взорвался новым воплем:

– Help!!![10]

Отец – ради сына и вместе с ним – занимался самбо. Реакция была отменная – куда худощавому педагогу тягаться! Мгновенный захват за шею, второй рукой снова зажать рот… Палата на отшибе, медсестра, видно, спит крепко.

Ричард отчаянно вырывался. Откуда только силы взялись – с раненым плечом? Или нет никакой раны? Пуля, больница – все цирк, подстава?!

Константин хотел просто как следует напугать и задать пару вопросов. Но субтильный господин Саймон непонятным образом извернулся и сумел лягнуть его в солнечное сплетение.

Отец охнул – и в ярости долбанул американскую голову о железные прутья кровати. Ричард сразу обмяк, упал на койку, глаза закатились.

Константин слегка потрепал его по щеке:

– Эй, Рич?

Изо рта иностранца потекла струйка крови.

Отец прижал палец к сонной артерии – пульс несколько раз дрогнул и исчез. На губах Саймона показались пузыри.

«Дьявол! Что я натворил?!»

Накатили раскаяние и страх.

В палату никто не бежит – медсестра на сестринском посту, похоже, ничего не услышала. Здесь его никто не видел. Но охранник? Курильщики? Несколько видеокамер? Константин и не думал от них закрываться. Шансов, пожалуй, нет.

Лицо у Ричарда – обиженное, жалкое.

И никаких на самом деле доказательств, что он подставил детей под пули.

А вот его – взрослого, но пьяного и убитого стрессом мужика – грамотно накрутили и развели, словно лопуха.

«Я стал убийцей».

Все, каяться поздно. Не жалей себя и не паникуй. Действуй здраво и трезво.

Константин перевернул американца набок – лицом от входа, закутал в одеяло. Отпечатки стирать не стал. Он понимал: его все равно вычислят.

Надо проститься со свободой красиво. Немедленно в такси, заехать домой – взять заграничный паспорт – и прямиком в аэропорт. Улететь ночным рейсом в любую страну – и пожить хотя бы несколько дней полной жизнью. Без решеток на окнах и без постылых дочки с женой. Да и любимого сына в гробу ему тоже видеть не хотелось.

В восемь вечера у Федора была назначена индивидуальная тренировка, и куда-то пристроить Ярика опять не получалось.

Занятия в Центре реабилитации приостановили.

А надежды на матушку не оправдались.

В тот же день, когда Ярик сбежал из дома, Федор уговорил родительницу подшиться. Та чувствовала себя виноватой, что проспала и не заметила, как младший исчез, поэтому согласилась. Съездили к наркологу немедленно. Но мать, как все только что бросившие, ходила злющая, раздраженная. Только заикнулся, что вечером надо с младшим опять посидеть, пригрозила:

– Развяжу.

Нет, только не это.

Да маман вряд ли и справится с Яриком, если на тогонакатит. Расстрел хорошо знакомых людей на подростка подействовал странно. Он не переживал о погибших, не рвался навестить раненых. Но жадно, постоянно, с горящими глазами смотрел криминальную хронику.

– Что ты хочешь увидеть? – злился Федор.

Ярослав безмятежно улыбался:

– Мне просто нравится.

– Что?

– Когда все говорят про наш Центр.

– Там твои друзья погибли! Учитель в больнице!

– У меня нет друзей, – хлопал глазами Ярик. – И к этому учителю я никогда не ходил.

Федор позвонил лечащему врачу брата, описал ситуацию. Эскулап категорически рекомендовал просмотр телепрограмм ограничить: «Его может зациклить на этом расстреле. Что вызовет ответную агрессию».

Антенну у телевизора отключить элементарно. Но брат в последнее время проявлял удивительную смекалку. Хотя программирование знал минимально, пароль материного телефона взломал без проблем. А когда отобрали, нашел в шкафу давно сдохший планшет. Реанимировал, подключил к Интернету. Даже к соседям ходил однажды. Только ради того, чтобы снова увидеть на экране телевизора двор, где он сам много раз бывал.

Заело, короче. Подобное с Яриком многократно бывало.

Нужно срочно переключить внимание. На что-то не менее яркое и значимое.

Звонить Римме не хотелось чрезвычайно. Но иного выхода Федор не видел.

Девушка отозвалась сразу. Судя по звукам, что шли фоном, пребывала она не на работе. Играла музыка, шумела дорога.

– Отвлекаю? – сухо спросил Федя.

– Да, мне сейчас не очень удобно говорить, – прочирикала она. – У вас что-то срочное?

Примечания