Дом, где взрываются сердца

Заставил себя усесться за ноутбук он только в десятом часу. И работа натужно поползла вперед, как «Запорожец», зажатый в заторе.

Статья о сатанистке обошлась Валдаеву в половину ночи. Материал получился вполне читабельным. Конечно, главред чуть-чуть подувечит его. Есть такая неизлечимая болезнь – редакторский зуд, когда редактор считает нужным непременно что-то испортить и исковеркать в статье.

Утром он проснулся с тяжелой, чугуном груженной головой.

До одиннадцати часов пил кофе, в который отважился капнуть коньяку. А потом поплелся на работу.

– Ну и где тебя носит? – осведомился редактор, которого Валдаев оторвал от черкания материала Нонны.

– Статью творил, – зло отозвался Валдаев.

– И натворил?

– Ага, – Валдаев протянул главреду несколько листков с бледно отпечатанным на принтере текстом – картридж уже кончался, а новый купить было недосуг. Сомин взял статью привычным жестом – двумя пальцами, с плохо скрываемой брезгливостью, как берут грязное белье.

– Почитаем, – кивнул он, вытаскивая палаческий инструмент – свою любимую синюю капиллярную ручку. – Нет, ну кто так пишет, – ручка тут же проехалась по странице, оставляя на ней уродливую линию.

Валдаев вздохнул. Фраза была удачная, забойная и украшала текст. Но спорить с главредом – занятие бессмысленное и вредное как для здоровья, так и для материала.

– Я в город, – поспешно сказал Валдаев. Наблюдать, как уродуют материал, было выше его сил. – А вечером в «Прогрессор».

– Давай-давай, – механически кивнул Сомин, уже погрузившийся в свою работу и с довольным оскалом сосредоточившийся над текстом, как в инквизиторских застенках палач-энтузиаст сосредотачивается над телом пытаемой жертвы.

Валдаев пообедал в недорогом и вполне пристойном заведении из сети ресторанов «Елки-палки». Сидя в кафе, он за чашкой чая начал листать новую московскую криминальную газетенку. «Маньяк на тропе войны» назывался материал. Раз в два месяца в одно и то же число людям вырезают сердца, а трупы выбрасывают на московских окраинах. Бр-р. Мерзость.

Утка? Не похоже. Вроде есть ссылки на конкретные места и время, на сотрудников МВД и прокуратуры. Когда просто бессовестно врут, используются другие приемы.

«Через две недели будет новая жертва. Кто она? Ею может стать любой. Даже вы», – на такой «оптимистической» ноте заканчивалась статья.

Валдаев передернул плечами. Две последние жертвы нашли совсем недалеко от его дома.

«Маньяк с виду обычный человек. Он может даже не помнить о своих деяниях. Однажды включается непонятный механизм, и наружу вырывается из глубин человеческой души умело прятавшийся там кровавый зверь», – перечитал Валдаев абзац. Его, привыкшего употреблять самое неудобоваримое информационное варево, неожиданно эта картина тронула. Он представил, каково это – жить и не знать, что твой мозг делит с тобой какое-то хищное существо, да еще являющееся частью твоего Я.

– Гиены пера, – прошептал он и раздраженно скомкал газету.

Клуб «Прогрессор» ежемесячно заседал на пятнадцатом этаже серого, из стекла и бетона, высотного параллелепипеда с надписью: «Молодая гвардия» у метро «Дмитровская».

Клуб родился при журнале «Вокруг света» на заре перестройки, когда сняли табу с публикаций на тему об аномальных явлениях и оторопевшему народу вдруг сразу стало ясно, что он окружен полтергейстами, черными колдунами, белыми ведьмами и серыми человечками с планеты Трон. С тех пор эффект новизны темы неизбежно стерся временем. Но обывательский интерес продолжал тлеть. Поэтому газетный бизнес на аномальщине продолжал приносить издателям стабильный доход, а заодно подкармливать Валдаева и его собратьев по перу.

Заседания «Прогрессора» с годами собирали все меньше народу, так что теперь любителям аномальщины хватало одного просторного кабинета. А бывали аншлаги – собирался целый актовый зал, да еще в проходе люди стояли…

Валдаев немножко опоздал.

– Давай сюда, – прошептала Нонна.

Валдаев дивился на нее. Она умудрялась оказываться везде. Возникало ощущение, будто она выпущена с конвейера в нескольких экземплярах.

Он примостился рядом с ней, нацепив на себя маску ироничного стороннего наблюдателя. За длинным столом чинно сидели собравшиеся. В окно светило тяжелое закатное солнце, садящееся за серое нагромождение московских домов-коробок.

Набор присутствующих был стандартный. Несколько мужчин лет за пятьдесят о чем-то тихо перешептывались, что-то записывали, кивали в такт словам докладчика – это были ученые мужи, в большинстве увенчанные докторскими степенями и профессорскими званиями. Они искренне надеялись, что именно в области аномальщины науку ждет долгожданный прорыв к новым горизонтам. На другом конце стола кучковались ротозеи. Среди них был знакомый слесарь-сантехник, видевший в прошлом году летающую тарелку и клявшийся, что перед этим не пил ни грамма; три домохозяйки, пекущие астрологические прогнозы как блины. Еще было несколько ребят из московского уфологического клуба – обычные технари, честно и безуспешно пытающиеся разобраться в тайнах неизведанного… А это что за чудо-юдо? Напротив гордо восседала худощавая дама лет тридцати пяти – сорока в синем свитере, на ее груди тяжело висела толстая золотая цепочка с массивным золотым кулоном. Она снисходительно-загадочно улыбалась.

Доклад делал плюгавенький, лысый (к удовольствию Валдаева, которому не улыбалось быть единственным лысым в этом собрании), одетый в потертый коричневый костюм живчик. Его шею удавкой терзал галстук, и он все время пытался ослабить узел, но это никак не удавалось. Живчик был профессором-химиком. Гоняя для убедительности воздух руками, он твердил что-то о необходимости исследования экстрасенсорных эффектов в химии.

– Экстрасенсы говорят о том, что через них протекает биоэнергия, что они видят ауру. Ну почему, почему мы должны всему верить? Если мы хотим научного подхода, так подайте критерии истинности. Где они? В этом главная задача – найти критерии! – горячо восклицал он, пытаясь зарядить остальных своим неуемным желанием отыскать – хоть под ногами, хоть на Луне – эти ускользающие критерии.

Кто-то соглашался, кто-то возражал, кто-то перебивал докладчика – публика на сборищах бывала заводная. Загадочная дама в свитере и в золоте молча заулыбалась еще более таинственно, считая, похоже, ниже своего достоинства вступать в дискуссию.

Потом пошли сообщения исследователей подмосковной аномальной зоны, где якобы НЛО шастают точно по расписанию, в отличие от рейсовых автобусов.

– Это все хорошо, но где критерии истинности ваших заявлений, – настойчиво встрял профессор-химик. – Где они?

Позже химик по тому же поводу сцепился с астрологами.

– Какие критерии? – возмутилась руководитель астрологической школы. – Астрология – древнейшая наука. Она вобрала в себя мудрость тысячелетий!

– Алхимия – тоже древнейшая наука, – буркнул профессор.

– И незаслуженно забытая! – стояла на своем астролог.

Теперь улыбка у дамы в свитере стала как у Джоконды – так улыбаются, когда ухватили саму истину истин за хвост. И эта улыбка все больше отдавала презрением – кажется, не столь к выступающим, сколь к человеческому роду в принципе.

Когда началась бурная дискуссия об оценке информации, получаемой контактерами, Валдаев начал строчить в блокноте. Здесь можно было что-то наскрести по неизменно интересующей народ теме – контактам с высшим разумом.

– Но где критерии истинности? – опять всколыхнулся профессор-химик.

И хай пошел по новому кругу.

Успокоились. Притихли. В тишине застучал мелок по грифельной доске, поползли из-под него длинные и непонятные формулы. Два бородача сцепились по поводу новой физической парадигмы. А химик все подзуживал их восклицаниями о критериях.

Дело близилось к концу, когда председательствующий объявил:

– Ну а сейчас небольшое выступление гражданки… – он запнулся, поглядев в свои записи. – Гражданки Пакиной.

Туманно улыбающаяся дама с высокомерием аристократки голубых кровей, случайно оказавшейся в придорожной пивной, кивнула и резво ринулась с места в карьер:

– Я – Королева Космоса. Меня избрали на Галактической конференции.

Пауза. Слегка ошарашенные присутствующие уставились на Королеву.

– Несколько лет назад Галактическая конференция вышла на контакт со мной, – продолжила дама. – Они убедились, что я наиболее продвинутый представитель земной цивилизации… Знаете, – вдруг беззаботно засмеялась она, – а в Космосе масса забавных вещей.

За последующие несколько минут Валдаев смог убедиться в этом. То, что людей завезли на Землю с других планет, он слышал не раз. Но что на этих самых планетах растет пшеница с зернами, формой и размерами напоминающими батоны за три двадцать, поэтому в память о своей прошлой звездной жизни люди батоны пекут именно такие, – это впечатляло.

Дальше – больше. Атлантиду инопланетяне утопили, потому что атланты их совсем не уважали. Весь космос кишит разумными созданиями, как кухня в привокзальной столовке рыжими тараканами. Плохие инопланетяне принесли землянам вино, водку и матерные слова. А хорошие – все остальное. Звездные братья по разуму готовы утопить в море и нас, как атлантов. Но они готовы и дать нам знания, невероятные супертехнологии, естественно, через Королеву Космоса. Одна трудность – у нас нет ангаров для их космических кораблей.

– Вот таких ангаров, – Королева протянула председательствующему несколько мятых тетрадных листов, на которых были коряво нарисованы какие-то сооружения, напоминающие металлические склады для хранения армейского имущества. – Они стоят недорого. Десять миллионов долларов каждый – не больше. Нужны деньги. И быстрее!

– А почему быстрее?

– А то нас утопят…

– Ага, – озадаченно кивнул председательствующий.

На этот раз молчание затягивалось. Валдаеву вдруг стало стыдно, будто он сам нес всю эту околесицу. Люди вдруг начали присматриваться к своим соседям, будто боясь, не укусят ли те в раже. И тут вскочил химик.

– Это все, конечно, хорошо. Но где критерии истинности ваших заявлений?!

Все. Заседание превратилось в то, во что в конечном итоге превращались все без исключения заседания «Прогрессора», – в сумасшедший дом.

Закончились бдения в девять часов. Валдаев бросил диктофон в «дипломат», с удовлетворением отметив про себя, что записи на кассетах потянут статей эдак на пять. Даже Королева Космоса может пойти в дело – для какой-нибудь газетенки, в которой слово «репутация» считается труднопроизносимым и устаревшим.

Почти стемнело. Была та самая четкая, хрустальная, еще не до конца сформировавшаяся темень, когда все становится яснее – и звуки, и чувства. Валдаев и Нонна вышли из здания на улицу, жалко освещаемую слабыми, немощными фонарями. Он, как джентльмен, поддерживал женщину под руку, зная, что та плохо видит в темноте и вообще неважно ориентируется в пространстве – даром что экстрасенс.

Естественно, Нонна не заставила долго ждать и с готовностью споткнулась о рельс узкоколейки, едва не упав.

– Осторожнее! – воскликнул Валдаев, придерживая ее достаточно весомую фигуру.

– Ничего, ничего. – Нонна выпрямилась и качнулась, прижимаясь к нему, потом потребовала: – Дай сигарету.

Валдаев протянул ей пачку «Честерфильда» и осведомился:

– Как тебе сегодняшние посиделки?

– Самонадеянные люди, которые лезут в проблемы, в которых ничего не понимают.

– Это еще почему? – осведомился Валдаев.

– До них не доходит, что все вокруг нас – калейдоскоп отражений, – Нонна впадала в философию и, как обычно в таких случаях, начинала заговариваться.

– Объясни.

– Платона читай. Мы все – лишь отражения высшей реальности. Поэтому логику происходящего нам не познать. Мы видим лишь элементы, отражения. Мы пытаемся связать их сознанием, но оно не тот клей, которым можно склеить отражения.

– Умно.

– А то…

– Бред все это… Все бред, понимаешь. Зеленый бред.

– Слушай, Валера, ты мне что-то не нравишься сегодня. Ты какой-то разобранный, больше, чем обычно.

– Брось. Мне сегодня уже лапшу на уши вешали, что сам сатана на меня взор обратил.

– Ну-ка, ну-ка…

Валдаев в двух словах расписал ситуацию.

– А что, – кивнула Нонна. – Не такая уж и глупая у твоей сатанистки идея.

– И ты туда же, – неприязненно произнес Валдаев. – Ну и что мне теперь?

– Теперь? – Нонна задумалась, помолчала. – Жди событий, Валера.

– Осторожно, двери закрываются, – пропел из динамиков мелодичный голос.

Поезд тронулся. Начал набирать скорость и нырнул в темноту тоннеля. Внутри сложного, загадочного механизма московского метро опять что-то разладилось, и интервал между поездами растянулся аж до восьми минут, так что народу в вагон для этого времени набилось многовато.

Валдаев вздохнул, мысленно покраснел и уселся на сиденье, не по-джентльменски опередив женщину лет тридцати. Но так уж получается – ведь женщин в Москве несколько миллионов, а ноги всего две. И они гудят после того, как на этих самых двоих пришлось набегаться. И время поездки, если устроился на мягком сиденье, тянется куда быстрее, чем когда стоишь стоймя и о тебя бесцеремонно трутся чемоданами и частями тел. Особенно Валдаева раздражало, когда его обтирают и обтекают мягкие или жесткие тела попутчиков… Да, в метро быть джентльменом невозможно. Но совсем расстаться с джентльменскими предубеждениями Валдаев был не в силах. Поэтому установил для себя четкую градацию московских особей женского пола на две категории – тех, кому надо уступать место (это кому грянуло за пятьдесят или у кого на руках хнычущий ребенок), и тех, кто места не достоин, – все остальные. Надо только научиться полюбовно договариваться со своим стыдом. И учиться играть роли. Можно уткнуться носом в газету и делать вид, что не замечаешь пышущую здоровьем тетку с авоськами, чья поза – воплощенная укоризна. Можно прикрыть глаза и сделать вид, что ненароком задремал после того, как перетрудился на разгрузке вагонов. Можно просто насупиться и уставиться в одну точку, выражая всем видом – не подходи, укусит.

– Станция «Комсомольская», – проворковал голос из динамика.

Это площадь трех вокзалов. Здесь обычно выходит много народу…

Действительно, полвагона вымело вместе с дамой, коварно стоявшей напротив Валдаева. Освободились места и стало просторнее не только телу журналиста, но и его совести. И воздуху стало больше. Он не терпел толкотню и людей. Людей вообще развелось чересчур много.

Напротив Валдаева пышноволосая, худая девушка с головой погрузилась в какую-то книженцию в мягкой обложке – похоже, один из романов серии «Испепеляющая страсть». На ее лице царило выражение заинтересованности и озадаченности. Валдаев невольно залюбовался ею. Нельзя сказать, что ее лицо было очень красивым, но оно было симпатичным, и, главное, было какое-то внутреннее очарование.

Валдаев любил глазеть в метро на девушек. А кто не любит? В Москве перебор красивых девушек. Но он со вздохом осознавал простую истину – все они не его. И никогда его не будут. Он не из тех, кто знакомится в транспорте. Прекрасно знал, какое это жалкое зрелище – он в роли троллейбусного Казановы.

На коленях девушки была большая сумка с чем-то квадратным, похоже, со стопкой книг. Сидела она под надписью: «ест детей и инвалидов». Есть старая народная забава – стирать отдельные буквы на надписях на стеклах в вагонах «места для пассажиров с детьми и инвалидов» и «не прислоняться», чтобы получалось нечто якобы смешное. «Не слоняться», «не слон я», «жир инвалидов» – и прочее в том же духе…

«Ну, посмотри на меня», – мысленно взмолился он.

Девушка, будто откликнувшись на этот беззвучный крик души, оторвала взор от книги. Огляделась. Столкнулась глазами с глазами Валдаева. И… слабая улыбка тронула ее губы.

Внутри у него будто что-то сладостно в ожидании запело. И тут же нота оборвалась, поскольку внутренний голос очень явственно произнес: «Дурак ты». Валдаев вздохнул и стыдливо отвел взор. А когда снова посмотрел на девушку, она уже плыла по волнам чьей-то фантазии в океане страстей дамского романа.

Поезд вырвался из темноты тоннеля в царство света на станции «Курская». Девушка поднялась и шагнула к дверям.

Тут все и произошло. Случайности – они правят порядком вещей порой куда тверже, чем закономерности. Поезд тормознул. Дородная тетка с сумкой на колесах, пытаясь удержаться на ногах, резко качнулась. Сумка откатилась. Девушка споткнулась о нее, пролетела вперед и упала на пол. Глухо стукнулась о пол ее объемистая сумка, из нее вылетел тяжелый том «Литературных памятников». Девушка застонала.

Так как упала она совсем рядом с Валдаевым, тот устремился на помощь. Он подал руку и осведомился:

– Вы целы?

– Больно, – как-то обиженно произнесла девушка. Она начала привставать и вскрикнула, не-удачно оперевшись о больную ногу.

Он помог ей усесться на сиденье.

– У, корова раззявистая, – заворчала тетка с сумкой на колесиках, хотя из них двоих если кто и был коровой, то явно не это пострадавшее от несовершенства грубого материального мира воздушное существо.

– Осторожно, двери закрываются, – пропел из динамиков женский голос.

Двери закрылись, и поезд снова тронулся с места, продолжая свой круговой, бесконечный путь по кольцу.

– Ну что же это, – шмыгнула носом девушка. От боли на ее глазах выступили слезы. Она обхватила ногу. – Не сломала, а? – обратилась она к Валдаеву.

И тот пожалел, что окончил журфак, а не медицинский институт. Неплохо было бы сейчас, профессионально ощупав эту соблазнительную ногу, бросить: «Ничего особенного». И дать пару мудрых советов.

– Думаю, не сломали. – Он почувствовал, что краснеет. И поделать с собой не мог ничего.

– Остановку проехала. – Она снова всхлипнула, достала платок и вытерла слезы.

Поезд отмахал очередной перегон.

Девушка попыталась подняться с сиденья. Валдаев поддержал ее под локоть, мысленно осудив себя за то, что в его голове отнюдь не добродетельные мысли о сострадании, а куда более игривые мыслишки. Она покачнулась. Скривилась от боли.

– Вам далеко ехать? – спросил Валдаев.

– До метро «Семеновская». – Девушка шмыгнула носом, и сердце Валдаева сдавило от нежной жалости.

– Давайте я вас провожу.

– Ну, если не затруднит, – неуверенно протянула она.

Если бы она сказала, что ей надо куда-нибудь в Митино, он бы сильно подумал, так ли уж нужно проявлять галантность. Но «Семеновская» – это совсем близко. Совсем не обременительно.

Он взял ее тяжелую, набитую увесистыми фолиантами сумку. Сумка была тяжелая, резала руку, и Валдаев с уважением подумал, что девушка вовсе не так хрупка, как казалось. Другой рукой он поддерживал девушку за локоть.

От метро нужно было ехать несколько остановок на автобусе – благо тот подошел быстро. Проблема была, чтобы помочь девушке забраться в салон, а потом выйти.

– Как ваша нога?

– Ничего, – тут она наступила на больную ногу и сдавленно вскрикнула.

– Больно? – с сочувствием спросил Валдаев.

– Ничего, выздоровлю. Одна нога длиннее другой будет, зато живая… Шучу.

– Я понимаю.

– Кстати, я Элла…

– Валера.

– Спасибо, Валера. Я не знаю, как бы добралась одна.

– Как вы столько книг тащили.

– «Литературные памятники». Средневековая классика. Подарок ко дню рождения.

– Ваш молодой человек обладает недурным вкусом.

– Уже не молодой… Это дядя подарил. Он немного зацикленный на этих памятниках. С детства меня пичкал замшелыми печатными древностями.

Валдаев перехватил поудобнее сумку. На пальцах остались красные вмятины от ручки. Пройдет.

– Вот мой дом, – сказала Элла.

Дом был девятиэтажный, кирпичный, с продовольственным магазином внизу. Они поднялись на второй этаж. Остановились перед обшарпанной деревянной дверью.

– Вас, наверное, заждались, – сказал Валдаев.

– Некому. Живу одна… Ну, спасибо, – она протянула ему руку для рукопожатия.

Он кивнул, пожал ее неуверенно. Все, прекрасный образ возник и растаял. И не будет никакого продолжения. Будет только горечь несбывшейся на-дежды, будет тщеславная гордость от джентльменского поступка. Как должен вести себя не такой тюфяк, а полноценный самец? Брякнуть: «А вы не угостите мужчину чашечкой кофе?» Или выдать какую другую пошлость? А потом – жаркий поцелуй, приветливо распахнувшаяся мягкая постель… Нет, такую девушку подобным наскоком не возьмешь. Впрочем, когда он общался с женщинами, ему всегда начинало казаться, что именно с ней нахрапом не выйдет. И стыдливо отчаливал в сторону. Чтобы через некоторое время выяснить, что у кого-то другого все выходит, и именно нахрапом, просто, без проблем…

– Очень приятно было познакомиться, – сказала она.

И ему показалась, будто она ждет от него что-то еще.

– Элла, я могу позвонить и узнать, выжили вы?

– Ну конечно. – Она полезла в сумку, вытащила белую, с золотым тиснением визитку. – Остатки былой роскоши. Докризисной. Сделал шеф на работе нам визитки, а через неделю уволил.

– Возьмите мою, – в ответ он протянул свою визитку.

– О, журналист, – улыбнулась она, бегло взглянув на нее в слабом желтом свете лампы под потолком.

– Журналист.

– Ну, до встречи, журналист, – улыбнулась она и легонько коснулась пальцами его груди. От этого прикосновения сердце куда-то провалилось, а потом заколотилось, как перегретый мотор. Это был жест прощания… и обещания новых встреч…

Около автобусной остановки работал ларек. Около него ошивалась шумная компания подвыпивших злобных молокососов. Валдаеву стало неуютно от их оценивающих взглядов.

– Э, а закурить, – вопросил один из шпанят, отделившийся от компании.

Валдаев похлопал по карманам, вытащил пачку «Честерфильда».

– У, круто, – причмокнул пацан, глядя на сигареты. – На всех, – сказал он, сграбастав штук пять сигарет. – Хорошие сигареты куришь, лысый…

Валдаев со вздохом подумал, что блюсти собственное достоинство в такой ситуации слишком дорого. Внутри было тошнотно. Он находился сейчас во власти настроения этой гоп-компании, которая могла отметелить его, убить.

Шпаненок залыбился криво, по-блатному, смачно схаркнул на асфальт и отчалил к своим. Что-то сказал им, они дружно уставились на Валдаева и опять-таки дружно заржали. Они будто были одним злобным существом, название которому шобла.

Светлое настроение Валдаева, сложная гамма чувств в его душе – все было моментально изгажено. Будто черную кляксу посадили на белоснежное полотно. Ну что же, отметил Валдаев, мерзость и грязь города созданы для того, чтобы губить чувства. Нужно относиться к этому философски… Нужно ко всему относиться философски…

С облегчением он увидел поворачивающий автобус.

Поднялся на ступеньку. Перевел дух. Но отпечаток пакостности остался.

Ночные улицы… Родное метро… Родная улица… Родной подъезд… Все, дома. Еще один бег по минному полю, а точнее, по ночной Москве позади. Жив и ладно.

Он перевел дух и закрыл за собой тяжелую металлическую дверь.

Зашел в прихожую. Скинул туфли. Шагнул в большую комнату. Включил свет. И застыл как вкопанный.

Что его насторожило? Вроде бы все в порядке. Все как было. Но…

Запах. Неуловимый. Где-то приятный. И вместе с тем затхлый. Откуда он? Показалось?

Да нет, не показалось… И еще Валдаев ощутил чье-то постороннее присутствие. Кто-то здесь был…

Понедельник у Валдаева выдался сумасшедший. С утра два часа он дожидался гонорара в «Мегаполис-экспресс». Еще полдня общался с психованным исследователем Бермудского треугольника – как он его исследует, не выезжая из Москвы, было непонятно. Потом отправил два письма в Оренбургскую область: одно – матери, другое – родному брату, председателю колхоза (или как они ныне называются). Затем выстоял очередь в сберкассу, через которую переводил алименты на свое чадо – обожаемого Левоньку. Правда, обожать его давали больше на расстоянии.

Около сберкассы это и произошло…

Было все именно так, как пишут в книгах, – будто в замедленном кино. Валдаев видел надвигающуюся на него безжалостную, сверкающую никелем и полировкой темно-синюю массу и понимал, что не успевает сделать ничего. Он сам попал в этот замедленный кинофильм и двигался тоже медленно. Зато мысли текли быстро. Сколько он их успел передумать за эти секунды?

Мир вдруг стал необычайно четким. Казалось, воздух наполнен электричеством, в нем было плотно упаковано напряжение. Картинка была ясная, яркая и воспринималась отстраненно. В ней был он сам, двигающийся по проезжей части. Была в ней и мчащаяся на всех парах «БМВ». Мелькнул мимолетный образ – иномарка похожа на крылатую ракету, нашедшую свою цель. И эта цель – он. Никому не мешающий в жизни, тихий журналист желтой газеты «Запределье».

Всколыхнулась обида от несправедливости всего происходящего. Почему он? За что? Что он сделал такого, чтобы эта синяя торпеда смяла его в лепешку?