Красивые, дерзкие, злые
– А это не мое желание, – упрямо сказала Алиса, – а тети-Верино. Пусть нас в дальнейшем не селят больше в такие дыры с паровозами. Хочу тихие гостиницы с евроремонтом.
Москвич в очередной раз сделал пометку в своем кондуите и покачал головой:
– А ты, оказывается, оторва, лиса Алиса…
* * *Алиса в очередной раз оторвалась от воспоминаний.
Смеркалось. Шофер молча гнал свою «Ауди» по пустынной ухабистой дороге.
Кругом холмы, леса, ни единой деревеньки, разметки или дорожного знака.
Отсюда, из далекой провинции, начинался Алисин путь наверх.
Сюда она возвращалась, чтобы выяснить наконец всю правду о прошлом.
* * *Что Алиса помнила о своей прежней жизни?
Помнила ужасный день, исказившееся лицо матери. И ее страшные слова: «Отец погиб».
Именно так: «Отец погиб». Не «папа умер». Не «отца не стало». Не долгие подготовительные разговоры, подводящие к самому страшному, а неожиданное, короткое, резкое: «Отец погиб».
А после этого – чернота.
Ни отпевания, ни похорон, ни поминок. Больше ничего, связанного с папой.
Забвение. Амнезия.
Затем – сколько времени прошло? Три дня? Неделя? Месяц?
В памяти всплывает плачущая мать. Ее искаженное лицо. Мама говорит с какими-то людьми. Кричит им резко и зло: «Я вам ее не отдам! Не отдам!»
И Алиса вдруг понимает, что эти мамины слова относятся к ней. И помнит, какой приступ ужаса она испытала, услышав их. Противный страх поднялся откуда-то снизу, словно приступ рвоты, и, не владея собой, Алиса тогда закричала:
– Нет! Нет! Я не хочу!! Не отдавай меня!!
И мама кинулась к ней и принялась гладить ее, целовать и утешать:
– Это не о тебе, Алисонька! Это не о тебе! Как ты могла подумать! Я никогда тебя никому не отдам!
А потом – снова сон, темнота. Кто-то ее будит, заставляет перевернуться, поит микстурой…
А затем всплывает еще одна картина, самая горькая: похороны мамы. Отпевание. Смешной дьячок, похожий на мушкетера. Солнечный луч, упавший точно на лицо матери, лежащей посредине церкви в гробу…
Потом – опять сон, длинный-длинный. То с кошмарами, то со сладкими видениями.
И вот – она уже не в Москве, а в неведомом Бараблине.
Над ней склоняется лицо тети Веры:
– Вставай, деточка, в школу опоздаешь…
– Где здесь туалет?
– Вот, Алисонька, сходи на горшочек.
– А настоящий туалет где?
– У нас тут по-другому принято, чем у вас в Москве. В доме удобств нет. Есть будочка зеленая в конце огорода. Хочешь, туда сходи.
И вторым планом бурчание дяди Коли:
– Пусть, пусть до ветру идет. А то зассали мне тут всю избу…
* * *«Ауди», на котором Алиса ехала в Бараблино, пронеслось сквозь притулившуюся к трассе деревушку.
Уже стемнело, ни души на улице. За окнами изб виднеются телевизионные всполохи.
Здесь по-прежнему в туалет ходят на улицу, зато уверенно принимают шесть телепрограмм из Москвы. Цивилизация.
* * *Алиса не раз приступала к тете Вере с расспросами:
Что случилось с отцом? Почему умерла мама?
Зачем ей, Алисе, пришлось уехать из Москвы?
Что стало с родительской квартирой?
Что происходило с ней самой, Алисой, сразу после того, как с родителями случилась беда?
И каждый раз тетя Вера – когда хитро, когда с прибауткой, а когда и зло – уходила от расспросов.
Но теперь-то… Коли соседка, тетя Клава, пишет, что тетка плоха… Теперь-то, перед смертью, она наверняка раскроет свои тайны?
Ведь если не она, кто тогда расскажет Алисе всю правду?
* * *По этой запустелой дороге последний раз Алиса ехала почти десять лет назад, летом девяносто шестого. Тряслась в старом душном «ЛиАЗе». В трусы зашиты деньги, в сумочке – выправленный экстерном аттестат, в чемодане – курица на дорогу и бутылка вишневого компота. Тащилась она от Бараблина до областного центра пять часов, компот от жары скис, пришлось его выбросить и купить на вокзале бутылку пепси-колы.
Красавчик выполнил свои обещания. Почти все.
Когда той весной они путешествовали с президентом – Казань, Саратов, Волгоград, – их с теткой Верой и правда стали селить в тихих гостиницах без вывески. В двухкомнатных номерах, сервированных чайными сервизами, электрическим самоваром, фужерами. Холодильник обычно ломился от еды и выпивки.
Днем они с теткой обычно гуляли по городу, ходили по магазинам, приобретали (как выражался красавчик) экипировку. И каждый вечер их привозили на концерт столичных звезд и усаживали в первый ряд.
И всякий раз повторялось одно и то же. Под самый занавес президент, сидевший где-то рядом, словно не в силах удержаться, скидывал пиджак и вырывался на сцену. Выхватывал микрофон и начинал петь и танцевать. Толпа ревела от восторга. В поисках эффектных кадров к рампе бросались фотографы и телевизионщики.
А потом с букетом к президенту выбегала Алиса. Тот принимал цветы, по-медвежьи облапливал ее, целовал. Порой начинал с ней танцевать.
Много позже, уже скучая в Москве в Гнездниковском, Алиса отыщет отчет, вроде бы случайно забытый в квартире имиджмейкером. И прочтет исследования социологов: то предвыборное турне вместе со звездами эстрады принесло президенту как минимум два миллиона дополнительных голосов на выборах. Коли так, скромно решила Алиса, ее собственный личный вклад в избирательную кампанию – как минимум полмиллиона лишних голосов. Ну или хотя бы триста тысяч. А как вы думаете, сколько стоит образ девушки из народа, в порыве экстаза дарящей букет цветов лидеру страны?
И если в самый первый день Алисин выбег с букетом казался удачным экспромтом, то постепенно он превратился в работу. В самый настоящий актерский труд. Имиджмейкер президента, а звали его Андрей, каждый раз требовал от нее «этюда на перевоплощение»: «Раз уж ты, красавица, на актерский собралась!» Объяснил почему: нельзя допустить, чтобы в головы журналистов или телевизионщиков, освещающих президентское турне (тем более из противоположного, коммунистического лагеря), закралась даже тень подозрения, будто девушка – «подсадная».
И посему в Казани Алиса с помощью черного парика и грима превратилась в знойную восточную красавицу.
В Саратове она изображала неформалку – в кожаной косухе, короткой футболке, джинсах, волосы спрятаны под банданой, в пупке – пирсинг.
В Волгограде гример и костюмерша сделали из нее даму полусвета – в соблазнительнейшей мини-юбке, чулочках в сеточку и туфлях на двенадцатисантиметровой шпильке.
Однако президенту была известна их общая тайна. Он уже узнавал Алису и однажды на сцене незаметно для всех подмигнул ей, прошептал: «Привет, девчушка…» – и погладил по попе.
В другой раз – кажется, в Волгограде – он вдруг, приняв букет, грохнулся перед Алисой на одно колено (взрыв восторга на трибунах) и принялся лобызать ей ручки.
Замечательнейшее воспоминание! Лишь очень немногие женщины на свете могут похвастаться тем, что перед ними стоял на коленях глава одной из супердержав, хозяин огромной ядерной империи!
И никто из посторонних, кажется, даже не заподозрил – вот она, волшебная сила искусства! – что девчонка, в разных городах преподносящая цветы президенту, каждый раз одна и та же. Секретом владели только Алиса с тетей Верой, сам президент, его строгая дочь Татьяна, ну и имиджмейкер Андрей со своим оруженосцем.
Однажды, когда Андрей был в благодушном настроении (после одного из особенно удачных концертов), Алиса спросила его: «Зачем вам понадобилось возить меня из города в город? Неужели в каждом новом местечке нельзя было выбрать новую девушку?»
– Слишком хлопотно, – пожал плечами ее работодатель. – Искать их, потом проверять, одевать, инструктировать… А вдруг у новенькой зажим случится? И она до сцены не дойдет? Или описается от страха?.. К тому же, открою тебе государственную тайну, ты, красотка, одновременно и Папе, и Тане понравилась. А у нас в стране как Папа с Таней скажут – так все и будет.
Как-то раз (кажется, это случилось в Казани) тетя Вера вызвала из гостиницы на переговоры дядю Колю, оставшегося в Бараблине. (Мужу, кстати, тетя Вера соврала близко к правде: дескать, Алиса едет на гастроли – на подпевки в столичной рок-группе, а она ее сопровождает.)
Дядя Коля явился на переговорный пункт озверелый. Ревел на всю почту:
– Мне тут кухонную мебель привезли! И холодильник! И стиральную машину! И даже какую-то посудомойку!!. Кто за эту мудню платить будет?!!
Тетя Вера живенько бушующего супруга успокоила, а положив трубку, погладила Алису по плечу, поцеловала и сказала повлажневшим голосом:
– Спасибо тебе, доченька, и обо мне не забыла…
То была самая большая ласка, которой Алиса дождалась от тетушки за все годы совместного житья.
А от всей предвыборной поездки у шестнадцатилетней Алисы осталось ощущение нескончаемого праздника. Да и разве это был не праздник! Каждый вечер – грим, свет рампы, овации многотысячной толпы. После концерта – ужин вместе с артистами, отцами города и организаторами. И почти всегда рядом с нею оказывался красавчик. Он рассказывал анекдоты, травил байки про президента, полоскал столичных звезд. Держался при этом покровительственно, словно старший брат. Никаких тебе вольностей, ни пошлого намека, ни касания рукой. Другие мужики – и шоумены, и административный ресурс – прямо-таки столбенели при виде Алисы, ее молодой красы, предпринимали различные заходы – через лесть, обещания, посулы. Подкарауливали в глухих углах гостиниц и фуршетных залов, в любви объяснялись. Да только тетя Вера была настороже – попробуй тронь ее подопечную, так отбреет наглеца, что мало не покажется, может и матюком послать.
И лишь со стороны Андрея – отстраненное, выдержанное, братское отношение. Единственный поцелуй в гостинице в ночь после самого первого «их» концерта – а потом пустота. Несправедливо. Поэтому ближе к концу поездки Алиса вдруг поняла: а ведь она в него влюбилась. В глаза его синие, волосы длинные, шелковистые, его чувственный, всегда готовый к циничной ухмылке рот… И все чаще девушка думала, что скоро кончатся их гастроли и она, возможно, больше никогда его не увидит. От одной этой мысли сразу становилось пусто, тоскливо и тошно.
И Алиса, коль уж проявляет себя ее любимый болваном бесчувственным и высокомерным, решила действовать сама – тем более что и времени им быть вместе оставалось всего ничего.
Последний концерт дали в Пензе. Президент с ближним кругом уж отбыл. Артисты и организаторы уезжали завтра. Красавчик, естественно, следовал в Москву. Алиса с теткой – в постылое Бараблино.
Прощальный банкет организовали в бывшем зале приемов при бывшей обкомовской гостинице. Местная администрация, чтобы ублажить столичных гостей, расстаралась вовсю. Лучшие повара демонстрировали кулинарные изыски, самые вышколенные официанты, сбиваясь с ног, разносили яства и выпивку, родная водка мешалась с шампанским из Парижа, джин запивали коньяком, виски текло рекой. И настрой у публики был соответствующий, самый разгульный: ай да мы, молодцы! Какую махину подняли, какое дело провернули! Себя не посрамили, президенту помогли! Все от себя зависящее сделали, чтоб не допустить красного реванша!..
Под влиянием пламенных красноречивых тостов даже тетя Вера (даром что на выборах собиралась голосовать за коммунистов) опустошила пару фужеров шампанского. А в третий бокал Алиса ей ненароком водочки плеснула – она уже не понаслышке знала об убойной силе коктейля «Северное сияние». После третьего тоста тетушка разом ослабела, и Алиса самолично вызвалась проводить ее до номера. Довела, уложила, обещала «хорошо себя вести» – и выскользнула вон.
Итак, дуэнья была нейтрализована, путь к любимому расчищен.
А дальше все получилось даже слишком просто. Он встретился ей в том же гостиничном коридоре: то ли случайно, то ли специально за ней следил. Положил Алисе руки на плечи, привлек к себе, поцеловал. Шепнул: «Пойдем ко мне, выпьем на брудершафт!» – «Ты и так со мной на «ты», – слабо засопротивлялась она. «А ты-то со мной нет!» – усмехнулся он, подхватил ее на руки и внес в свой номер.
* * *Снизу, из банкетного зала, еще доносились пьяные выкрики, аплодисменты, тосты, а они уже лежали, растянувшись, на его кровати и не спеша, успев утолить первую страсть, ласкали друг друга.
«Никакого сравнения с Юрцом, – расслабленно и сыто думала Алиса. – Ощущения даже рядом не валялись». Юрцом, Юриком звали ее первого постоянного мужчину. Он исполнял характерные роли в Бараблинском народном театре и до поры представлялся Алисе чуть ли не самым распрекрасным принцем. «И не встреть я Андрея, так бы, дура, Юрца за Дориана Грея всю жизнь и считала…» – покаянно думала теперь она.
– Я скоро в Москву приеду, – сказала она.
– Вот как? – рассеянно отозвался любовник, поглаживая ее волосы.
– Ну да, во ВГИК поступать. А ты забыл? – Алиса вырвалась из его объятий, угрожающе нависла над ним: – Ты – забыл?!
– Нет-нет, я помню. Помню все. Мы решим этот вопрос.
Он встал, дотянулся до пиджака, достал из кармана золоченую коробочку. Алиса залюбовалась его обнаженной фигурой: стройное тело, широкие плечи, красивые ягодицы.
– Вот тебе моя визитка. А это мой секретный мобильный номер, – он чиркнул по карточке золотой ручкой. – Его почти никто не знает. А ты, – со значением произнес он, – можешь звонить мне в любое время.
На визитке значилось:
Андрей Федорович ТеплицынПрезидент группы компаний «ТЕЛС»– А «ТЕЛС», – она игриво пощекотала его уголком карточки по шее, – от слова «тело»?
– Нет, – серьезно ответил он, – это от слов Теплицын и Ласин.
– А кто такой Ласин?
– Мой партнер.
– Он такой же умный, как и ты?
– Нет, – нахмурился Андрей. – Его убили…
* * *И вот спустя полтора месяца Алиса, как дура, стояла на Ярославском вокзале Москвы, сжимая в одной руке чемодан, а в другой – визитку Теплицына.
За прошедшее время он никак не дал о себе знать. Хотя у него имелся ее бараблинский адрес. Не хворый – мог бы открыточку черкануть. А если очень занят – вызвать ее на почту на телефонные переговоры.
Алиса с трудом усмиряла в себе желание позвонить ему. По тому самому секретному сотовому. Тем более что повод имелся: президент, за которого они агитировали народ, победил в первом туре. И в этом, считала Алиса, и ее, и Андрея немалая заслуга.
Только звонить из Бараблина – это ведь пошло! Идти на почту. Заказывать разговор у сплетницы-телефонистки. Разговаривать из душной кабинки – там, как ни шепчи в трубку, все равно каждое слово по всей переговорке разносится. А на почте – полно народу, через одного – знакомый или сосед… Вот Алиса разговор все откладывала и откладывала. И дооткладывалась – до того момента, как приехала в Москву.
Столица – она не была здесь полтора года – потрясла ее воображение. Казалось, здесь не люди живут, а инопланетяне. Вроде бы выглядят так же: руки – ноги – голова, а двигаются и говорят в два раза быстрее, чем она уже привыкла в Бараблине. Стоит чуть замешкаться – сшибут, затопчут и даже не оглянутся.
На вокзале, волоча чемодан и уворачиваясь от снующих по разным направлениям аборигенов, Алиса добрела до газетного киоска. Купила телефонный жетон. Отыскала телефон-автомат – у самого входа в метро «Комсомольская».
Москвичи толпами проносились мимо. Никто не обращал на Алису ни малейшего внимания. Разве что милиционер посмотрел чуть пристальней, чем на прочих.
Затаив дыхание, Алиса набрала «секретный мобильный» Андрея Теплицына.
В трубке ответил женский голос.
Жена?!
Возникло желание немедленно бросить трубку. Слава богу, Алиса этого не сделала. Поэтому услышала бодрый девичий рапорт:
– Группа компаний «ТЕЛС». Приемная президента. Чем могу помочь?
Вот тебе и «секретный мобильный»! Выходит, Андрей аппарат где ни попадя бросает, и любая секретутка по нему ответить может?
– Мне, пожалуйста, Теплицына, – постаралась быть взрослой и надменной Алиса.
– Андрей Федорович в настоящий момент не может подойти к телефону. Что ему передать?
Хм, что ему передать? Что приехала его любовница с Урала, из райцентра Бараблино? И стоит на вокзале, идиотка, с чемоданом?
– Скажите ему, что звонила Алиса. Он меня хорошо знает.
Голос секретарши смягчился (или девушке так показалось):
– Как он может с вами связаться?
В этот момент, как назло, заголосил вокзальный репродуктор: «Скорый поезд «Вятка» Москва – Киров прибывает на пятый путь. Нумерация вагонов от головы состава…»
– Что, простите? – переспросила теплицынская профурсетка.
– Я сама ему позвоню, – сказала в тяжелую автоматную трубку Алиса. – Когда его можно застать?
– Я не располагаю подобной информацией, – голос барышни заледенел.
Вот и триумфального, в стиле Наполеона, въезда в Москву не получилось – пришлось Алисе одной, с чемоданом, спускаться в метро и ехать в институт.
Целый день прошел в хлопотах. Алиса сдавала в приемную комиссию документы. Получала направление в общагу. Общежитие оказалось местом даже гораздо более гадким, чем все Бараблино, вместе взятое: потертое, грязноватое, отвратно пахнущее заведение.
Алиса долго ждала коменданта, который, как сообщила вахтерша, отъехал, но скоро будет.
Зато, когда (уже под вечер) комендант появился, глаза его при виде Алисы загорелись. Он, явно не без умысла, поселил ее в комнату, где она оказалась в одиночестве. Даже помог донести чемодан. Галантно распахнул скрипучую дверь.
– Здесь три кровати, занимай пока любую. Я прослежу, чтоб никого, кроме тебя, сюда не селили.
А потом попытался притянуть Алису к себе, прошептал:
– Мне лично нравится кроватка у окна. Меньше скрипит. Отпразднуем новоселье, крошка?
Алиса отбилась, отговорилась, вытолкнула его. Захлопнула перед настырным носом дверь. Облегченно выдохнула. Гадливо подумала: «А ведь завтра он придет снова». И впервые пожалела, что рядом нет тети Веры – с ее надоедливой заботой о нравственности племянницы и крепким матерком.
Из чувства противоречия она заняла другую кровать, поближе к двери.
Койки оказались не застелены.
Но идти искать того, кто выдаст белье, не хотелось. Скорей всего, кастелянша уже ушла. А в коридорах общаги можно опять наткнуться на коменданта. Или на какого-нибудь маньяка похуже.
Алиса без сил прилегла на незастеленную койку. В комнате, помимо кроватей, обшарпанных книжных полок и шкафа, оказался телевизор. Явно излишняя для общаги роскошь. Его, вероятно, оставил кто-то из счастливых выпускников.
От нечего делать Алиса включила телик. Старый портативный телеящик с антенной-усами показывал все программы в черно-белом изображении. Под мерное бубуканье воскресной аналитической программы Алиса заснула.
Проснулась от выстрелов. Это палили друг в друга герои голливудского боевика.
Девушка глянула на часы. На дворе ночь, без двадцати час. Надо бы встать, отыскать душ, помыться.
По коридору пронеслось несколько пар ног. Раздался громкий хохот. Выходить из комнаты расхотелось совершенно. Фиг с ним, с душем. Можно, как учила тетя Вера, лосьоном обтереться.
Вдруг по черно-белому экрану прополз титр: «Через несколько минут смотрите экстренный выпуск программы «Итоги недели».
«Что-то случилось, – подумала Алиса. – Может, президента избрать не успели, а он уже помер? Или в Кремле снова путч какой-нибудь?»
И очень быстро голливудский фильм действительно заткнули на полуслове. На экране появился ведущий телеаналитик страны в сдвинутых на кончик носа очках. Он казался явно встревоженным.
– Силы, не удовлетворенные исходом первого тура президентских выборов, – с места в карьер начал умный усач, – затеяли новую провокацию. Как нам только что стало известно, службой безопасности на выходе из Дома правительства задержаны двое сотрудников предвыборного штаба президента.
На экране появились кадры любительского видео – похоже, оперативная съемка. В комнате без окон толпились люди в масках, с автоматами на плечах. И только двое, на неудобных стульях, сидели без масок – молодые, симпатичные, богато одетые. Оба выглядели растерянными.
Алиса ахнула: один из задержанных оказался ужасно похож на ее красавчика. Голос усача за кадром подтвердил ее догадку.
– Двое руководителей предвыборного штаба президента, Андрей Теплицын и Егор Стоянов, задержаны президентской службой безопасности. Налицо… – и аналитик в студии стал, страшно шевеля усами, вещать о провокации против демократии, об угрозе фашистского переворота, об атаке на президента.
А Алиса смотрела невидящими глазами на экран и думала: что же теперь будет с Андреем? И, главное, что теперь будет с нею? Как ей в институт-то без его помощи поступить? А может, и вправду начался правительственный переворот и сейчас начнут арестовывать всех, кто был связан с Теплицыным? И ей лучше, пока не схватили, смотаться назад в тихое Бараблино?
Потом снова как ни в чем не бывало по телевизору пошло кино. И Алиса решила: чему быть, того не миновать. Она останется в Москве. Ведь еще неизвестно, что лучше – Бараблино или тюремные нары. А в институт она и без красавчика поступит: способностей-то у нее изрядно, иначе б на концертах с президентом ей так истово не хлопали.
Спустя час фильм снова прервали, и Алиса прослушала еще один совершенно никчемный экстренный выпуск, в котором повторили все то же самое. Под утро она уснула. И, уже засыпая, насладилась сладкой мыслью: а вдруг Андрей все уже предусмотрел? И в приемной комиссии ее фамилия числится в каком-то особом, привилегированном списке?
* * *Следующие несколько дней прошли как в угаре.
В институте вывесили расписание творческого конкурса.
Алиса лихорадочно учила басню, стихи и кусок из прозы. Дома она не удосужилась даже подумать об экзаменах, самонадеянно решив, что любовник и без того обеспечит ее поступление.
В общежитскую комнату въехали две новые девчонки – одна из Череповца, другая аж из Владивостока.
Комендант Алису больше не преследовал – наверно, нашел другой, более податливый объект.
По телевизору сообщили, что красавчика выпустили. За него вступился, кажется, сам президент.
Однако телефон Теплицына молчал. По нему даже секретарша перестала отвечать. Противный автоматический голос сообщал по-английски, что абонент находится вне зоны приема.
Наконец наступил первый тур. В зале было душно. Комиссия сидела с непроницаемыми лицами. Алиса декламировала плохо: путалась, сбивалась. Да и выглядела неважно: какой уж тут кураж, если горячей воды во всей общаге нет, по ночам мешают спать непрекрощающие вопли из коридора, да и сейчас, на экзамене, вместо благодарной публики на тебя смотрят сплошь кислые рожи. Ей даже не дали дочитать до конца басню, сказали: «Достаточно».
В самом упадническом настроении она вернулась в общежитие.
А назавтра, когда вывесили списки прошедших во второй тур, Алиса не нашла в них своей фамилии. Как и следовало ожидать, она оказалась среди тех, кому было отказано.
Вокруг творились маленькие драмы. Те, кто прошел, обнимались с друзьями и родителями. Неудачники плакали в чьих-то объятиях. За Алису никто не болел – ни подруги, ни бойфренд, ни родные. В полном одиночестве она растерянно побрела по улице. Что ей теперь делать? Как жить в Москве?
Ни друзей, ни родственников, ни квартиры. Ни работы, ни учебы, из общаги теперь мигом выпишут. И денег осталось совсем чуть-чуть. Но Алиса знала одно: в Бараблино она больше не вернется.
Она брела по тихой, залитой солнцем улице – однако, несмотря на полный раздрай в душе, замечала: едва ли не каждый встречный мужик, от юнца до старпера, провожает ее взглядом. Значит, не все еще потеряно.
В сумочке Алиса нащупала жетон телефона-автомата. Подошла к будке – выбиты все стекла, стенка разрисована граффити. Однако таксофон, на удивление, работал.
Она наудачу набрала номер Теплицына. И – о чудо! – тот вдруг ответил. Сам. Его голос Алиса узнала бы из миллиона. В трубке послышалось деловитое:
– Слушаю, Теплицын.
– Привет, это Алиса.
– Кто-кто? – переспросил голос.
– Алиса, – повторила она. – Из Бараблина. Которая…
– Я все помню, – прервал красавчик.
Голос его звучал сухо. Наверно, у него совещание, полный кабинет людей. А может, жена рядом.
Алисе хотелось сказать, как она волновалась, когда его арестовали, и что она провалилась во ВГИК, и как ей одиноко в Москве – но слов не нашлось, и девушка вдруг разрыдалась.
– Ты где находишься? – спросил Теплицын.
– Я здесь, в Ма-аскве-е… – сквозь слезы пропела Алиса. – Я в твой ВГИК проклятый провалила-ась…
– Где ты находишься сейчас конкретно? – терпеливо повторил Андрей. – Адрес?
Алиса глубоко вздохнула, подавила слезы и сообразила назвать адрес общаги. Дом, улицу, номер комнаты.
– Будь там через час, – приказал красавчик. – И собери вещи. Я пришлю за тобой машину.
* * *Через час Алиса медленно, чтобы насладиться триумфом, проследовала из дверей обшарпанного общежития к черному «Мерседесу». Шофер бережно нес ее чемоданчик. Открыл перед ней заднюю дверцу машины. Из десятков окон Алису, машину и шофера провожали завистливые взгляды.