Впрочем, сегодня нарушителем порядка неожиданно выступил тот, кто был призван за ним следить. Школьный староста Димитрий со всем полагающимся к тому благочинием, открыв тяжеленный, окованный медью «Шестоднев»[36 - Произведения философско-богословского характера, представляющие собой толкование первых глав Книги Бытия.], сразу округлил глаза, точно увидел в книге нечто крамольное, от которого потерял дар речи. Между страницами лежало резное указательное «древцо», находиться которому здесь было решительно невозможно, но, видимо, этим преступление против школьного устава не ограничивалось. Староста растерянно вглядывался в желтые страницы старинного фолианта и мычал нечто нечленораздельное.
– Что там у тебя, брат Димитрий, стряслось? – с любопытством спросил Феона, подходя к старосте.
Вместо ответа послушник молча повернул к нему разворот книги, в которой несколько абзацев было обведено жирным чернильным овалом, а на полях нетвердой детской рукой выписано: «А так ли оное на самом деле есть?»
– Очень интересно! – невозмутимо произнес Феона, прочитав выделенные абзацы книги.
– Ну и кто столь просвещен в искусствах, что рискует бросить вызов авторитету святого Иоанна Экзарха болгарского?[37 - Болгарский богослов, писатель и переводчик (X век). Православный святой.] – спросил он, окинув взором притихших учеников. Дети молчали, старательно пряча глаза в пол. Отец Феона понимающе покачал головой.
– Ну, я так и думал. Доносчиков нет. В таком случае вы знаете, что делать.
Ученики, виновато опустив головы, вышли из-за стола, встали на колени и хором загнусили жалостливыми голосами:
В некоторых из нас есть вина,
Которая не перед многими днями была,
Виновные, слышав сие, лицом рдятся,
Понеже они нами, смиренными, гордятся.
Не успели они закончить покаянные вирши, как с колен поднялся четырнадцатилетний Семка Дежнев[38 - Русский путешественник, землепроходец, мореход, исследователь Северной, Восточной Сибири и Северной Америки. Родом из Устюга (предп. 1605–1673).].
– Прости, отче, – обратился он к монаху с низким поклоном, – моя то вина!
– Ты? – с сомнением в голосе переспросил отец Феона.
– Я.
Семка угрюмо насупился и с вызовом посмотрел на учителя. В уголках глаз отца Феоны заиграли озорные искорки.
– Ну, тогда объясни нам, чем тебя не устраивают Аристотель и ученые мужи-перипатетики?[39 - Ученики и последователи Аристотеля, его философская школа.]
– Меня-то? – шмыгая носом, переспросил Семка. Лицо его вытянулось в растерянной и довольно глупой гримасе.
– Тебя, – утвердительно кивнул Феона, – ведь ты же не согласен?
– Я-то? – опять переспросил парень, глазами мученика глядя по сторонам.
– Это не он. Это я сделала! – раздался за спиной тонкий, девичий голосок.
Обернувшись, Феона удовлетворенно улыбнулся. Юная воспитанница городского головы Юрия Яковлевича Стромилова[40 - Представитель старинного дворянского рода. Судья Владимирского судного приказа. Объезжий голова в Китай-городе. Воевода в Березове в 1614 г., в Устюге в 1619–1620 гг.; умер 24 февраля 1629 г.], красная от стыда, стояла за его спиной и нервно теребила жемчужное ожерелье. Настя была круглой сиротой. Два года назад ее взяли в дом воеводы, после того как умерла от сухотки[41 - Туберкулез.] его двоюродная сестра, бывшая Насте приемной матерью.
Освобожденный от необходимости врать, благородный Семка с видимым облегчением плюхнулся на колени рядом со своими товарищами.
– Влюбился, жених! – процедил сквозь зубы стоящий рядом Петька Бекетов[42 - Русский путешественник, землепроходец, воевода, исследователь Сибири, основатель некоторых сибирских городов – Нерчинска, Олёкминска, Читы, Якутска (после 1600 – не ранее 1661).]. – А еще друг называется!
Стремительный и резкий Семка отвесил приятелю звонкую замакушину.
– Сам ты жених! – не сдержавшись, закричал он, хватая Петьку за грудки, – кто записки писал? Кто ножичком на дереве имя нацарапал? Я все видел!
– Ах, ты гад! – зарычал выданный с потрохами Петька и двинул Семке кулаком в нос.
Парни тут же сцепились и покатились по полу, колотя друг друга руками и ногами под глумливый смех одноклассников. Разнял драку закадычных дружков староста Димитрий. Огромными ручищами он сгреб их в охапку, приподнял над землей и встряхнул так, что у драчунов кости захрустели, а на пол с однорядок посыпались свинцовые пуговицы.
– Ай… ой… больно! – дружно завопили вмиг опамятовавшиеся парни, быстро приведенные в чувство дюжим послушником.
– Отпусти, брат Димитрий, – махнул рукой Феона, – не ровен час душу вытрясешь, а им за содеянное еще лозанов по филейным частям получать!
Староста ослабил крепкие объятья, освобождая драчунов. Отец Феона окинул их ироничным взглядом и нарочито мягко произнес:
– Ну что же, дети мои, милости прошу взойти на козла для получения достойного ваших дел воздаяния!
Семка и Петька, исподлобья переглянувшись, спустили порты и молча улеглись на лавку, сверкая голыми ягодицами. Школьный сторож Некрас, приободренный собственной значимостью в предстоящей порке, в смущенном томлении стоял перед ведром с большим пучком розог, не зная, какую из них выбрать для начала. Наконец ищущий взгляд его остановился на самом тонком и гибком ивовом пруте. Стряхивая капли воды, Некрас, рассекая воздух, стеганул прутом по своей руке. Зашипел от боли и, весьма удовлетворенный результатом, назидательно произнес, глядя на притихших детей:
– Как говорится, розга ум вострит и возбуждает память! Ну, касатики, – добавил он, глядя на провинившихся, – Богу помолясь, начнем, пожалуй.
Некрас лупил Петьку и Семку изобретательно, со вкусом, после каждого удара читая вирши из школьного Азбуковника:
– Благослови, Боже, оные леса,
Иже розги родят на долгие времена…
Дружки мычали от боли, в кровь кусали судорожно сжатые кулаки, но, к чести своей, порку выдержали мужественно, без слез и стенаний, не проронив ни слова. Получив по десятку ударов по тощим, вихлявым седалищам, они, обиженно сопя и не глядя друг на друга, подтянув порты, направились на свои места. Но сидеть у них получалось теперь исключительно боком и только после мучительного поиска удобного положения.
Решив вопрос с драчунами, отец Феона обратил наконец свое внимание на Настю, все еще стоящую рядом с ним и смущенно отводящую глаза от места расправы над бесшабашными, но незадачливыми своими «женихами».
– Ну, дочь моя, что же тебя смущает в писании досточтимого Иоанна Экзарха? – спросил он, с интересом глядя на двенадцатилетнюю девочку.
Девочка бросила на учителя смелый взгляд и, упрямо сжав губы, проронила:
– Рассказывая об устройстве Земли и мироздания, книга сия говорит, что земной шар покоится в центре сферического небесного свода.
– С чем же ты не согласна? С тем, что Земля – шар? – развел руками Феона.
– Нет, – решительно замотала головой девочка, – с тем, что Земля находится в центре мироздания.
– Вот тебе раз! – воскликнул учитель словесности, ерзая на стуле, – а что же там, по-твоему, находится?
– Солнце! – повернувшись к нему с наивной улыбкой, ответила девочка.
От такого ответа глаза маленького монаха вылезли из орбит. От возмущения ему не хватило воздуха, и он глотал его раскрытым ртом, как ящерица на весенней завалинке.
– Ты где набралась этих бредней? – прохрипел он наконец, вставая со стула. Во всех его движениях читалось явное желание скорейшим образом расправиться с дерзкой девчонкой, осмелившейся оспаривать раз и навсегда узаконенные церковью Истины.
– Погоди, отец Николай, – успокоил его Феона, жестом усадив обратно в кресло, – успеешь еще анафему возложить – любое утверждение предполагает доводы. Может, они у нее есть?
Отец Феона холодно посмотрел на растерянную Настю и добавил, обращаясь к ней:
– Если сказанное тобой это только мнение, ты можешь оставить его при себе, так как оно никого не интересует, но если это знания, они должны быть безусловно доказаны. Начинай, дочь моя!
– Я не знаю, – ответила Настя, от волнения покрывшись красными пятнами. – Я книгу читала. Там написано, что Солнце находится в центре Вселенной, а Земля и планеты вращаются вокруг. А еще в книге написано, что есть такая зрительная труба, через которую можно смотреть на звезды и видеть горы на Луне!
