Кара не отвечает на его вопрос. Она знает, о чем он думает. Подавляющее большинство преступлений совершается людьми, близкими к жертве. Внезапный приступ ярости во время ссоры, прочие очевидные мотивы… Таких легко найти. А вот нечто подобное – когда преступник откуда-то ниоткуда и звать его никак, – это уже гораздо сложнее.
Они открывают дверь в штаб расследования. Остается лишь старая добрая полицейская рутина. Камеры видеонаблюдения. Криминалистическая экспертиза. Подомовые и поквартирные обходы. Вся эта тоскливая мутота. Изучение свидетельских показаний, пока что-нибудь вдруг не выплывет.
Кара бросает взгляд на часы на стене – уже почти четыре часа дня – и понимает, что не будет дома к ужину.
Потому что ниже часов появились новые фото, снятые этим утром на месте преступления. Шентон уже получил их из криминалистической лаборатории, и они требуют ее внимания. Она с трудом отводит глаза от мертвых девушек, отсеченных голов, от различных частей машины, отмеченных смертью. Окровавленные задние сиденья, отпечатки ладоней по всем дверям, красные мазки на потолке… Кара хмурится. Дикин улавливает выражение ее лица.
– О чем думаешь? – спрашивает он.
– Да просто… – Она тычет пальцем в одно из фото с места преступления. – Все в этой сцене просто визжит об исступленном нападении под влиянием момента. Эти удары ножом. Эта кровь… Явный намек на близость и что-то сугубо личное.
– Да. И?..
– Но место совершения – эта жопа мира, плюс отсеченные головы… – Она смотрит на Ноя. – Это больше похоже на что-то запланированное. Ему нужны были соответствующие инструменты, подходящий тип ножа… И зачем было их обезглавливать, Дикс? Когда мы сочли бы это нормальным?
– Когда надо как-то избавиться от тела?
– Верно. Но это совершенно не та ситуация.
– Может, он передумал? – Они стоят бок о бок, лицом к белой доске. В абсолютно одинаковых позах – скрестив руки на груди, с одинаково хмурыми лицами.
– Изнасилование пошло не по плану? – предполагает Ной. – Они сделали что-то, что его разозлило, и он потерял контроль над собой?
– Это же как надо выйти из себя, чтобы устроить такую бойню? – бормочет Кара. – Для простого убийства все это уж слишком.
Кара не хочет заканчивать свою мысль. Дикин и так понимает, что творится сейчас у нее в голове, но ему кажется, что произнести это вслух – лишь испытывать судьбу.
Если этот тип настолько потерял контроль над собой, мрачно думает она, то одним разом все явно не ограничится. Очень высока вероятность того, что он сделает это снова. И скоро.
Глава 6
Когда Джесс опять просыпается, в больничной палате значительно темнее. Она чувствует себя одурманенной, с трудом пытается сообразить, сколько прошло времени.
Смотрит на стул рядом с кроватью. Нав обмяк на нем, голова его завалилась под неудобным углом, темные волосы спадают на лицо – он крепко спит. Он явно куда-то уходил и вернулся – под ногами у него сумка, через спинку стула перекинута куртка.
Даже в присутствии верного друга она чувствует тоску и одиночество. Вспоминает про Патрика – про то, как они поссорились вчера вечером. О том, как разошлись по своим комнатам, даже не поцеловав друг друга на ночь…
Джесс начинает плакать, судорожно всхлипывая. Все, чего ей сейчас хочется, – это увидеть мужа, обнять дочь. Элис потеряла отца. Ей следует сейчас быть рядом с ней. Да как они вообще могут думать. что она имеет ко всему этому хоть какое-то отношение?
Но тут Джесс слышит за занавеской приглушенные голоса, прекращает плакать и изо всех сил вслушивается. Тон настойчивый. Обсуждают что-то важное.
– Вот только то, что в датчиках дыма не оказалось батареек, вовсе не означает, что она убила своего мужа!
Джесс узнает голос – это опять тот самый мужчина-детектив, говорит резко и раздраженно.
– Но ее отпечатки на лейке, в которую был налит керосин, – это о чем-то тебе говорит? – Женщина на сей раз, тон явно недовольный. – И у нее есть приводы, ты вообще читал ее досье? Ну естественно, не читал!
Голова у Джесс идет кругом. Почему-то она до сих пор верит, что пожар был просто несчастным случаем. Что какая-то неисправность в проводке или поврежденная розетка вызвали искру. Но это?.. И они знают! О том, что произошло два года назад. Про то, что…
– Я категорически не согласен.
– Гриффин, при всем должном уважении, мне совершенно насрать. Ты больше не работаешь в полиции. Это не твое дело. Тебе нельзя даже просто здесь находиться.
Джесс поднимает голову и через узкий просвет в занавеске видит лицо той женщины. Губы поджаты, глаза смотрят в пол. Вид у нее такой, будто она с трудом сдерживается, чтобы не сказать еще сотню вещей в том же духе.
– Ты спрашивала ее про сережку?
– Серьезно, Гриффин, эта твоя версия…
– Так спрашивала?
– Эта сраная сережка не имеет абсолютно никакого отношения к другим делам! Это отдельное расследование. Мое расследование. Далеко не все связано между собой, как ты себе вообразил. – Пауза. Глубокий вдох, а потом долгий выдох. – Ну хорошо. Как только врач даст добро, мы арестуем ее и тогда сможем спросить.
– А когда это произойдет?
– Да хоть прямо сейчас, будь моя воля! Но она брякнулась с довольно большой высоты, и я не хочу, чтобы она окочурилась у меня в камере. – Мужчина собирается что-то сказать, но женщина его перебивает: – Серьезно, Гриффин. Хватит уже. Держись подальше от моего подозреваемого, я тебя предупредила.
Джесс слышит громкие шаги, когда женщина решительно уходит прочь, а потом быстро закрывает глаза, когда чья-то рука отдергивает занавеску. Она представляет, что там стоит тот самый мужчина, Гриффин, – который, как выяснилось, никакой не детектив, который вроде как на ее стороне. Ждет каких-то вопросов от него, но потом слышит резкий выдох, занавеску опять задергивают на место, и звук его тяжелых ботинок стихает вдали.
Опять открыв глаза, Джесс чувствует скопившиеся за ними слезы. Поднимает руки, опасливо трогая повязку. Смотрит на трубку капельницы, спускающуюся к руке. Она прикована к больничной койке, а эта женщина-детектив намерена арестовать ее – поскольку уверена, что она убила своего мужа и пыталась убить свою дочь! Дочь, которую ей не позволяют увидеть, которую она не может взять на руки, успокоить и сказать ей, что все будет хорошо. Какая же она после этого мать?
Джесс может объяснить свои отпечатки пальцев – это наверняка ее собственная лейка, которую она уже миллион раз использовала в саду. Но керосин? Про это она ничего не знает. И да, она смотрела полицейские сериалы на «Нетфликсе»[6] – в курсе, что раз у полиции есть версия, то только ей они и будут следовать. Они полностью зашорены, совершенно слепы к другим возможным вариантам.
Ей уже доводилось иметь дело с полицейскими вроде этой женщины. Полицейскими с холодными, безразличными глазами, нацеленными на нее, и только на нее, и даже не думающих переместить их на кого-то еще. Джесс помнит, как ей заломили руки за спину. Помнит холодный металл у себя на запястьях, колючий гравий под щекой. Помнит чувство полнейшей беспомощности и свое полное убеждение, что она никогда не допустит, чтобы такое с ней когда-нибудь произошло еще раз.
Во рту пересохло, язык шершаво ворочается во рту, так что Джесс тянется за стаканом, стоящим на тумбочке, отпивает из него. Вода противно теплая.
Смотрит на Нава. Тот по-прежнему беспробудно спит, завалившись на бок. Джесс понимает, что ей придется сделать. И что ей придется сделать это прямо сейчас.
Она садится на кровати. Голова кружится и слегка подташнивает, отчего трудно даже просто опустить ноги к полу. Трудно, но не невозможно.
Смотрит на канюлю в своей руке и снимает пластырь, после чего медленно вытаскивает иглу. На месте укола тут же расцветает красный цветок. Джесс выдергивает бумажную салфетку из коробки на тумбочке и крепко прижимает ее к вене. Ерзает на кровати, и вот обе ноги уже на полу. Медленно встает и бросает взгляд на Нава. Но он даже не пошевелился. Тело обдает холодком. На ней одна лишь больничная рубашка, не застегнутая на спине.
Свою футболку она нигде рядом не видит – и с ужасом сознает, что детективы наверняка забрали ее в качестве вещественного доказательства. Открывает шкафчик рядом с кроватью и молча благодарит свою мать – здесь оставлено несколько основных туалетных принадлежностей и стопка совершенно новой одежды: нижнее белье, тренировочные штаны, джемпер… Джесс одевается, натягивает носки и пару кроссовок. Наскоро причесавшись, стягивает волосы высоко на затылке в конский хвостик, всеми силами стараясь привести свою истерзанную внешность в порядок. Пробует изобразить улыбку на лице. Все получится. Должно получиться.
Она подходит к Наву и осторожно вытаскивает у него из-под ног сумку. Ставит ее на кровать, роется внутри.
Вскоре пальцы нащупывают холодный металл, и Джесс вытаскивает ключи от машины. Вовремя вспомнив, вынимает все наличные из бумажника.
– Прости, Нав, – шепчет она.
Джесс понимает, что это плохая мысль. Знает, что, когда она в таком состоянии, хуже всего игнорировать советы врача, но это совершенно другой случай. Это чрезвычайная ситуация.
Хотя – оставить здесь дочь?..
Стоя на подгибающихся ногах, Джесс отдергивает занавеску вбок – палата вроде пуста – и осторожно движется из своего закутка к двери.
Идет по указателям в отделение интенсивной терапии. Двери по пути открываются автоматически. Уже довольно поздно, и больничные коридоры пусты. Никто ей не препятствует.
Но тут Джесс останавливается. В дверях отделения реанимации стоит мужчина в хорошо узнаваемой черной форме – взгляд выжидающий, руки за спиной. Он кивает, улыбнувшись, когда мимо него проходит кто-то из врачей, и Джесс понимает, что сегодня ей своей дочери не видать.
Она быстро ныряет обратно за угол, тяжело дыша, уже на грани слез. Ей просто хотелось проведать Элис, взять ее за теплую ладошку, поцеловать ее, сказать ей, что все будет хорошо! Но там мама с папой, говорит себе Джесс. Она помнит сотни случаев в прошлом, когда ее родители командовали врачами, терпеливо сидели возле ее кровати, сколько бы времени на это ни требовалось. Может, сама она и не может увидеть Элис, но сейчас это самые близкие для нее люди…
Джесс разворачивается. Можно еще вернуться в свою палату. Можно положиться на полицию – на то, что они все-таки докопаются до правды. Но неуютное чувство, которое сопровождает эту мысль, быстро выталкивает ее из головы.
Джесс вновь пускается в путь по больничным коридорам. Минует двух медсестер, о чем-то болтающих в уголке, и уверенно улыбается им. «Покурить», – бросает им на ходу. Обе хмуро смотрят на нее, но без всяких вопросов пропускают, и она с облегчением выдыхает, когда они остаются позади.
Выискивает взглядом указатели к главному вестибюлю. Сердце готово выпрыгнуть из груди – Джесс убеждена, что в любой момент кто-нибудь заметит ее и оттащит обратно в палату, на сей раз в наручниках. Но, наверное, уже слишком поздно, или все слишком устали. Как бы там ни было, никто ее не останавливает.
Наконец она видит перед собой двойные двери главного входа. Здесь народу побольше – медсестры пьют кофе в «Косте», заскучавшая девушка за регистрационной стойкой смотрит в свой компьютер. Но достаточно лишь кому-то одному узнать ее, и все – игра окончена.
– Эй! – слышится совсем рядом чей-то голос, кто-то хватает ее за рукав.
Джесс оборачивается, дыхание у нее перехватывает.
– Вот, вы уронили, – говорит какой-то мужчина, протягивая ей пятифунтовую банкноту.
Она берет ее дрожащей рукой.
– Спасибо, – каркает в ответ.
– Вам чем-нибудь помочь? – спрашивает он.
– Нет, нет, все нормально. Просто иду покурить. – Джесс улыбается, со все еще напряженным лицом.
– В такую погоду? – удивляется мужчина. Она смотрит на двери. Дождь льет стеной, лужи затопили весь тротуар. А у нее даже нет куртки. Он вроде как в сомнениях: смотрит на нее как на психбольную, удравшую из отделения на третьем этаже.
Джесс опять улыбается.
– Я быстренько. – Выдавливает смешок. – Меня сняли с метадона[7], так что никотин теперь единственный наркотик, который мне дозволен.
Эта тактика срабатывает, и мужчина пятится от нее.
– Ну вы уж поаккуратней, – мямлит он и спешит прочь.
Дождь еще сильней, чем она предполагала. Джесс за какие-то секунды промокает до нитки, одежда липнет к телу, вода струится по лицу. Она как можно быстрее движется к автомобильной стоянке, замерзшая, с кружащейся головой, пытаясь вычислить, в каком месте искать черный «Рено Клио» Нава.
Идет вдоль рядов машин на верхнем уровне многоэтажной парковки, то и дело нажимая кнопку на ключах. Холодный ветер пробирается под промокший джемпер, и ее начинает бить озноб. И тут наконец оранжевая вспышка. Джесс молча возносит молитву, благодаря Нава за то, что он человек привычки, спешит к машине, бросается внутрь и захлопывает дверцу, отгородившись от дождя и ветра.
Но куда ехать?
Есть Нав. Можно поехать к нему домой. Спрятаться там, пока он сам не вернется туда.
Можно к родителям. Но они все еще в больнице. С Элис.
Джесс с содроганием сознает, что у нее больше нет никаких друзей. По крайней мере, таких близких, к которым можно постучать в дверь на ночь глядя и сказать: «Привет! Не желаете укрыть подозреваемую в убийстве?»
Есть единственное место, в котором ей точно не зададут никаких вопросов.
И это ее собственный дом.
Глава 7
Дом непонятно на чем держится. Измызганная сине-белая полицейская лента хлопает на ветру.
Джесс останавливает «Рено» за белым грузовым фургоном и глушит мотор. Присматривается через боковое окошко с опущенным стеклом. Ей слышен шум проезжающих автомобилей в нескольких перекрестках от нее, но в остальном вокруг пусто. Время на цифровых часах в машине – семнадцать часов тридцать четыре минуты.
Зрелище разрушенного дома ужасает, но Джесс не может отвести взгляд. Переломанная масса черного и серого, крыша в левой части отсутствует – провалилась туда, где, как она знает, некогда находилась гостевая спальня. В которой спал Патрик. У нее вырывается всхлип, и она прячет лицо в ладонях, сотрясаясь всем телом. Если б не та ссора, они бы спали в одной постели. И он остался бы в живых.
То, что после случайного знакомства несколько лет назад Патрик положил на нее глаз, оказалось для нее полной неожиданностью, и Джесс даже еще больше удивило, когда он предложил ей выйти за него замуж. Она тогда считала себя совершенно непривлекательной. Слишком уж запутавшейся, слишком сломленной. Патрик оказался добрым, веселым, любящим мужем – и терпимо относился ко всем ее проблемам. Он просто хотел, чтобы ей стало лучше. Чтобы она стала нормальной.
Но теперь его нет. И ее дом разрушен.
Джесс открывает дверцу машины и стоит на пронизывающем холоде. Она понимает, что ничего не осталось, но что-то в ней так и тянет ее войти внутрь. Большинство окон по фасаду выбиты, в саду перед домом беспорядочная куча обломков, еще какие-то разномастные головешки аккуратно разложены под стенами – явно теми, кто расследовал поджог. Ей видно большую желто-белую наклейку на входной двери: «Вход воспрещен! Место преступления!»
И это все, что от него осталось? И это то, что сейчас представляет собой ее первый собственный дом, который они купили вместе с Патриком – на тот момент ужасающий образчик архитектуры семидесятых, любовно превращенный ими в уютное семейное гнездышко? Дом, в который они привезли свою новорожденную дочь, где та плакала по ночам, где сделала свои первые шаги?
Джесс сердито вытирает слезы, из-за которых все расплывается перед глазами. Нет смысла и дальше тут стоять. Она уже забирается обратно за руль, когда вдруг видит другой автомобиль, подъезжающий прямо к дому.
Это старомодный серый «Лендровер». Водитель выходит и прислоняется к дверце. Вспышка крошечного пламени зажигалки вдруг резко освещает его лицо, когда он наклоняется, чтобы прикурить сигарету. Джесс успевает лишь различить темные волосы и щетину. Это тот мужчина из больницы – Гриффин. Сначала там, теперь здесь… Это не просто совпадение; он явно интересуется тем, что с ней произошло. Но почему?
Джесс вспоминает его разговор с той женщиной-детективом за занавеской. Он не считает, что это ее рук дело. Интересно, думает она, откуда у него такая уверенность, тогда как та тетка была готова с ходу арестовать ее?
Прикончив сигарету, мужчина бросает окурок на дорогу. Забирается обратно в свой «Лендровер», и Джесс заводит мотор машины Нава. Слышит, как взревел движок отъезжающего старого внедорожника, и следует за ним. Поначалу, через жилые кварталы, Гриффин едет не спеша, а потом прибавляет ходу, словно поняв, что она преследует его.
Его автомобиль быстрее, чем несчастный «Клио» Нава с моторчиком в один и два литра, но Джесс хорошо знает улицы в округе. Минут через двадцать быстрых поворотов направо и налево Гриффин заезжает в какую-то промзону, и она следует за ним. Где-то в глубине головы Джесс сознает потенциальную опасность, но что еще можно сделать в подобной ситуации, ей в голову не приходит. Этот человек что-то знает.
Его машина сбавляет ход. Светофоры здесь практически не попадаются; здания вокруг огромные и устрашающие. Наконец «Лендровер» сворачивает в переулок за гигантским, промышленного вида корпусом и резко тормозит. Джесс останавливает свою машину прямо позади него.
Открывается дверца, и Гриффин выбирается из-за руля, глядя прямо на нее. Сердце у Джесс пропускает удар, но он проходит мимо, а потом вдруг резко придвигает к задку «Клио» большой мусорный контейнер. Она оборачивается на сиденье, лихорадочно сознавая чудовищность ситуации, в которой оказалась. Она в ловушке. Ее автомобиль заперт между мусорным баком и «Лендровером». Джесс уже подумывает выбраться из-за руля и броситься бегом, но знает, что далеко ей не уйти. Только не в таком состоянии. Ее рука зависает над рычагом селектора коробки передач. Можно резко сдать назад, вложив всю массу и мощность маленькой машинки в этот бак – в надежде сдвинуть его с места. Можно попробовать, по крайней мере.
Но что-то ее останавливает.
Гриффин небрежно подходит к водительской двери и стучит в стекло, два раза: тук, тук. Замки дверей «Клио» заблокированы, внутрь ему не попасть, и секунду она просто таращится на него, ее широко раскрытые глаза встречаются с его глазами.
Он показывает ей, чтобы опустила стекло. Джесс слегка придавливает кнопку, приоткрывая его на щелку.
– Какого хрена ты смылась из больницы? – рычит Гриффин.
– А какого хрена ты забыл в моем доме? – огрызается она, стараясь придать своему голосу больше уверенности в себе, чем на самом деле чувствует.
Вновь начинает лить дождь. Крупные капли его косо летят в сиянии фар, разбиваются о ветровое стекло. Гриффин поднимает взгляд в небо, когда они попадают ему на волосы. Показывает на пассажирское сиденье, подняв воротник куртки.
– Впусти меня, – говорит он. Видит ее сомнения. – Да блин, ничего я тебе не сделаю; просто открой дверь, я замерз!
Джесс делает глубокий вдох. Она понимает, что мысль не из лучших, но что ей терять? Ни мужа, ни дома теперь нет. Полиция почти наверняка уже разыскивает ее. Ей не разрешили проведать дочь. С точки зрения рискованного поведения это не более чем очередное дерьмовое решение в длинной череде прочих.
Щелкает центральный замок. Гриффин обходит машину, распахивает пассажирскую дверь и влезает внутрь. От него пахнет мокрой псиной и табачным перегаром.
Качает головой.
– Ну не могли же они просто тебя отпустить!
– Они собирались меня арестовать…
– Так что ты решила попросту сбежать от полиции? – Гриффин насмешливо фыркает, саркастически добавив: – Умно.
– Я им не доверяю. А ты сам-то кто? – требовательно вопрошает Джесс. – Только не говори, что коп, поскольку я знаю, что это не так.
– Я и вправду детектив, просто не в данный момент, – отвечает он, и она замечает, как под челюстью у него заходили желваки. Гриффин собирается еще что-то сказать, но тут в кармане у него звонит мобильник, заставив умолкнуть на полуслове. Он вытаскивает его и бросает на нее сердитый взгляд перед тем, как ответить.
Изъясняется Гриффин односложно и в основном гмыканьем и бурканьем; его собеседника Джесс не слышит.
– Сейчас буду, – произносит он наконец, после чего поворачивается к ней. – Тебе нужно прекратить таскаться за мной.
– Скажи мне, почему тебе так интересует то, что случилось, и я от тебя отстану.
– Мне нужно ехать.
– Тогда я поеду с тобой, – объявляет она. Гриффин хранит молчание, так что Джесс продолжает: – Ты, похоже, единственный, кто не считает, что я убила собственного мужа, и я хочу знать почему.
Пусть даже он полицейский или когда-то был им, но что-то отличает его от тех копов, с которыми ей доводилось сталкиваться в прошлом. Тогда в больнице он внимательно слушал ее, верил ей, вступился за нее перед той теткой-детективом… Да и не выглядит он как коп. Это почему-то придает уверенности.
Гриффин вытаскивает из кармана куртки пачку сигарет, прикуривает. Разрешения не спрашивает. Джесс беспокоится насчет машины Нава и табачного запаха, а потом отбрасывает эту мысль. У Нава наверняка найдутся куда более серьезные поводы на нее злиться.
Гриффин по-прежнему не поднимает глаз; затягивается, нахмурив брови. Потом негромко чертыхается и вздыхает.
– Хорошо. Но тебе нужно бросить эту машину. Тебя ищут, а чтобы узнать, на чем ты уехала, много времени не потребуется. – Он замечает ее колебания. – Послушай, я делаю тебе предложение, так что либо да, либо нет. Если б я собирался что-нибудь с тобой сделать, то давно уже сделал бы. – Обводит рукой переулок: – Камер здесь нет, и непохоже, чтобы ты смогла в случае чего от меня отбиться. Посмотри на свои габариты. Я придушил бы тебя за пару секунд.
Гриффин совершенно прав. Малый он крупный, с мускулистыми руками и мощными плечами. У нее не было бы ни шанса. Джесс даже не знает, обнадежил ли или испугал ее тот факт, что он уже успел придумать метод, как ее убить, но глушит мотор.
Гриффин выбирается из машины, бросает окурок на асфальт и идет обратно к своему «Лендроверу». Она следует за ним, и он, наклонившись, распахивает для нее пассажирскую дверцу:
– Залезай.
Джесс забирается на сиденье и пристегивает ремень.
– Куда мы едем? – спрашивает она.
Гриффин качает головой.
– Хватит задавать вопросы, слишком много вопросов. Скоро сама увидишь.
Мотор «Лендровера», содрогнувшись, оживает, и они выкатывают из переулка.
Глава 8
Ему хотелось посмотреть на все своими глазами – ничто не сравнится с личным присутствием на месте преступления. Гриффин тогда стоял, глядя на сгоревший до основания дом, на осыпающиеся раскрошенные стены, на разбитые стекла, и думал: «Неужели ты побывал и здесь?»
Окажись он тут на сутки раньше, увидел бы он его? Знал бы теперь ответ на этот вопрос?
Но пожар – это нечто из совсем другой оперы… Он нахмурился, докуривая сигарету до фильтра, а потом бросил ее под ноги. Даже после всего этого времени никак не удается привести мысли в порядок. Нужно немного отдохнуть. Прекратить постоянно думать об этом.
А теперь еще и она здесь нарисовалась…
Каким-то образом ей удалось выбраться из больницы. Каким-то образом, несмотря на черепно-мозговую травму и возможное сотрясение, она укатила на чужой машине на ночь глядя, а теперь вот сидит на пассажирском сиденье его «Лендровера». Надо бы позвонить Тейлор. Надо хотя бы отвезти ее обратно в больницу. Но блин, он терпеть не может детектива-сержанта Тейлор, и никогда не терпел! Та цепляется за свое расследование, как какой-нибудь вонючий бюрократ за свое кресло, ни на шаг не отступая от самого очевидного подозреваемого. Никого при этом не видит и не слышит, достучаться до нее абсолютно нереально.
Ну а эта женщина, Джессика Амброуз? Выражение ее глаз ему знакомо. Эти растерянность, горе, страх – смешанные с упрямой решимостью. Он помнит, каково это и насколько в самом начале он сам нуждался в том, чтобы кто-то просто был рядом. В чьем-то тихом присутствии, чтобы справиться с грызущим душу одиночеством.
С той оторванностью от всего вокруг, которую до сих пор чувствует.
Он так долго оставался совсем один!
Но при всем своем отчаянном стремлении поговорить – с ней, с кем угодно, с любым человеком, который готов слушать, – Гриффин ничего не говорит. Просто прикуривает очередную сигарету и сосредотачивается на дороге впереди.
Отчет о домашнем посещении представителя органов опеки и попечительства
Имя ребенка: Роберт Дэниел Кин (д. р. 31.03.1986, полных лет 9)
Братья и сестры: отсутствуют
Дата посещения: 25 января 1996 г.
Причина обращения: Постоянное отсутствие в школе, беспокойство о благополучии ребенка, выраженное классным руководителем.