Я у тебя болю…

Жить

Я умею быть сильной и не пасовать

перед трудностями, никогда не сдаваться;

никому ни в душу, и ни в кровать –

не лезть, не учить морали, не читать нотаций,

прощать близких, ставших дальними,

и друзей бывших (воевать с ними что ли?),

отпускать всех на любые расстояния

(добрый Бог наградил нас свободой воли,

каждого); перед врагом прошлым,

если пришёл – отворить двери,

быть готовой к плохому, но ждать – хорошего,

раскаявшегося – простить.

Просто так.

Верить.

Но раз за разом – почему-то ножи в спину,

липкий солёный ручей по ногам – в землю,

ты, клявшийся на крови – "не покину!",

на "извини"

сил нашёл

еле.

Боль где-то в горле липким стоит клубком,

в землю лицом – жизни заряд сажая –

падаю… Недруги пнут в ребро сапогом:

корчится, больно – значит, ещё живая.

Господи, слышишь, пожалуйста, дай мне сил,

встать, о боли своей не крича – молчА,

и сказать большое искреннее спаси-

бо всем моим недругам, врагам, палачам:

пусть от боли – страшной, невыносимой –

зубы буду упрямо в песок крошить,

неправильно, некрасиво,

но –

жить.

Жизнь

Да я бы давно их звала всех по имени-отчеству –

свои эти самосбывающиеся пророчества

(особенно то, про тебя, особенное одно),

если б они, камнем упав на дно

моей реальности, выбили бы его,

разрушив фундамент, рассыпав глухие стены,

чтоб я смогла выйти за рамки одной сцены,

уволиться из этих провинциальных актрис,

что сами себя много лет лишь играют на бис,

получая охапками чью-то любовь и цветы.

Но к чему это все, если даритель – не ты,

и каждый раз, выходя на финальный поклон,

думаешь: это сон, это сон, это просто дурацкий сон,

но вглядываешься в зала тебя пугающую тьму,

в тысячи лиц, не принадлежащие никому,

и до одуренья хочешь просто выйти отсюда на свет –

в настоящую жизнь…

Но это и есть она, и другой, к сожалению, нет…

Я эту любовь не ращу и не пестую

Я эту любовь не ращу и не пестую —

ты знаешь, всё наоборот:

она замерла, не растёт – бесполезно: всё

равно я иду на аборт.

Пусть вырежет/вычистит/химией вытравит

её многоопытный врач…

Но всё, что случится – сквозь слёзы он выдавит:

"Прости. Метастазы. Поплачь."

Мы с ней столько лет – неделимое целое

(единый клубок метастаз),

я всё, что смогла, чтоб убить её – сделала

(убила – обеих за раз).

Нет, не ты его увела

Нет, не ты его увела –

я сама тебе отдала,

я сама отпустила: на,

раз настолько ты влюблена,

что его так не бережёшь —

от меня вместе с кожей рвёшь

наживую, наркоз не дав…

Отдала его – не предав,

отпустила его – любя,

ну, подумаешь, у тебя —

ну, подумаешь, не со мной,

но живой…

Забирай его, получай —

он два сахара любит в чай,

а, хотя – не мои дела:

я и так его отдала,

не была ему палачом —

ни упрёка ему ни в чём,

не рыдав на его плече…

Он был – мой,

а теперь – ничей…

Как живут люди, утратившие свой Рай?

Как живут люди, утратившие свой Рай?

Чем их пугает Бог, искушает Змей?

Кто говорит им: вставай сюда, выбирай

(брать надо – это, то – выбирать не смей!)?

Как выбирает из двух нас теперь Адам?

Он и в Раю-то просто на поводу

Евы пошёл (делай ставки – я всё отдам,

ставлю на всё: он выберет вновь не ту).

Старый проказник: к свадьбе уже пройдёт —

дует на грудь, почти уже не болит,

хочешь, слеплю тебе парня, что не уйдёт? —

Что мне с ним делать, папа, ведь я – Лилит?

Только будь счастлив

Только будь счастлив, очень тебя прошу

(если мои просьбы хоть что-то значат),

и не читай – их я не тебе пишу,

эти стихи, это другому.

[Плачет]

Только будь счастлив – так, чтоб на небесах:

"Ну-ка на бис – я пропустил детали!", —

старый проказник (Будда/Исус/Аллах…)

новую жизнь вдруг подарил.

[Едва ли]

Только будь счастлив, сам за себя хотя б!

Я – своему выйду навстречу тоже.

Медленно ангел рядом идёт – ослаб.

Помнит ли кто, как мы летали?

[Боже]

Пью тишину по капелькам, по осколкам

Пью тишину – по капелькам, по осколкам

(больно горчит во рту, прожигает душу),

оба молчим навзрыд бог лишь знает, сколько…

Прячу любовь – ногами торчит наружу.

Глубже копаю яму заразе этой,

сверху плитой без надписи и без даты —

лезет в стихи, меня превратив в поэта,

благословляя: надо же, как пиздато!

Рядом стоит, меня по плечу похлопав

(буквы – в слова, слова – в предложений нити

я собираю): с каждым бывает, что ты,

если не так что – вы меня извините.

Я извиняю. Ты извиняешь. Только

мы перед ней гораздо сильней виновны:

оба молчим навзрыд бог лишь знает, сколько,

оба её хороним, убили словно.

А я – давно остыла, не горю

А я – давно остыла, не горю,

казалось раньше: мы – две половинки,

я всем друзьям – устала, – говорю, –

огню былому праздновать поминки.

Они в смятеньи: весь огонь угас,

а так – до неба, кажется – горело,

и жизнь спустя, когда не стало "нас",

ещё так долго, так упрямо тлело

на торфяных болотах наших душ –

погибельно, подземно, внутривенно…

Мой выживший оркестр играет туш:

залит огонь любви забвенья пеной.

А давай все сначала, слышишь?

– А давай все сначала, слышишь?

Мы ведь счастливы даже были…

– Разве заново перепишешь,

как друг друга мы разлюбили?

Где на это взять сил, подскажешь?

Все потрачено на разборки,

И опять ты меня накажешь –

Непокорную, как ни горько…

И опять будешь делать больно –

Без сочувствия, со всей мочи.

Нет, не надо, с меня довольно,

И не важно, зачем ты хочешь

Снова наши вернуть рассветы

И закаты, что так качали –

Я сама вспоминаю это,

но – прости – не начну сначала…

Киндзмараули

Если бы алкоголь

в сердце латал бы раны,

чтобы не слышать боль,

я б просыпалась – пьяной,

я бы уже с утра

выстрелом вверх шаманским

горести со двора

выгнала бы шампанским,

я бы уже в обед –

только Киндзмараули,

но – облегченья нет,

кажется – обманули:

зря я ищу покой

где-то на дне стакана,

если вино – рекой,

значит, мы будем пьяны,

счастья лишь только нет

в терпком глотке пьянящем –

только кровавый след

прошлого – в настоящем…

Открыла дверь в надежде: он ворвётся

Открыла дверь в надежде: он ворвётся –

с цветами и шампанским, пьян слегка,

и в губы жадно-жадно мне вопьётся,

и по спине куда-то вниз рука

скользнёт, и, с гравитацией не споря,

и сами на пол съедем, не дойдя

до спальни трёх шагов. Мы в коридоре

в одно сольёмся целое, сойдя

с ума от наважденья грёз любовных,

и больше не расстанемся вовек…

Открыла дверь и жду его я, словно

я для него – желанный человек…

Так вдруг стало тепло, спокойно

Так вдруг стало тепло, спокойно —

отгорело, отбушевало,

и не плачется по покойной,

хоть и лет ей ничтожно мало,

хоть жила она – одиноко

(В моём сердце ища приюта,

долго-долго ночами волком

страшно выла – не убаюкать…

А теперь там дыра – размером

метр семьдесят на полметра,

а казалось – была разменной

этой нашей любви монета.

Никому не казалась нужной

эта наша любовь до гроба,

а скончалась – размером в душу

дыры в сердце латаем оба,

и ничто не пришло на смену —

никакое другое счастье:

только приторный запах тлена

от вчера бушевавшей страсти)…

Вот и встретились снова. Здравствуй…

Вот и встретились снова. Здравствуй…

[Сердце гулко стучит в виски.]

Как дела? – Всё в порядке, – Счастлив.

[Что не сдохла я от тоски?]

Как детишки, семья, карьера?

[Ну и, мстительно:] Как жена? –

Так же, как у тебя, наверно –

бес-прос-вет-но. Поражена? –

Да чему поражаться, если

за Бог знает уж сколько лет

вас ни дня не видали вместе,

фотографий совместных нет…

Ты им очень, конечно, нужен –

лучше нет у детей отца,

но, себя называя мужем,

не носил никогда кольца:

вечно в поиске – новых, свежих,

наполняющих светом жизнь…

[Время-врач снова раны те же

на живую шьёт – разошлись.]

Вот и встретились снова. Здравствуй…

[Боль тисками сдавила грудь.]

Будь, пожалуйста – слышишь? – счастлив,

и, пожалуйста, просто – будь.

Дверь, пожалуй, сниму с петель

Дверь, пожалуй, сниму с петель –

не придётся менять замки,

раз свободная я теперь,

то и двери мне – не с руки,

пусть гуляет полночный бриз

прямо в комнату со двора –

этот странный живёт каприз

в моем сердце уже с утра,

ведь не будешь ты дверь с ноги

выбивать, если нет дверей…

Помоги же мне, по-мо-ги

о тебе позабыть скорей…

Я тобой лишь одним болела

Я тобой лишь одним болела

с осложнениями на жизнь,

с рецидивами, как умела,

но – справлялась. И ты – держись.

Выздоравливаю покуда –

взгляд погасший, поникший вид,

но уже в ожиданьи чуда:

скоро, чувствую, отболит.

Полной грудью вздохну и в небо

с благодарностью – сто спасиб,

что когда умоляла: "Мне бы –

хоть на день его!." – обнесли,

обвели объездной дорогой

(Ведь дурным и семь вёрст – не крюк!):

не твоё, не бери, не трогай –

он не враг тебе, но – не друг…

Протрезвею, смирюсь, поверю,

в то, что, если б хотел – то смог!..

И за прошлым закрою двери,

да сменю, наконец, замок…

Стихам адвокаты нужны ли?

Стихам адвокаты нужны ли?

Свидетельствуют: жили!

Падали и вставали,

без греха – да едва ли,

вот только в руке моей

от роду тех камней

не было для броска —

для ласки моя рука,

для поцелуев – губы,

голос – кричать "Любо!",

пара красивых ног —

для интересных дорог,

да, говорят, были

когда-то еще – крылья,

только их сразу тут —

крадут…

Я ли не деревенская?

Я ли не деревенская?

Знаю секрет простой,

что нашептать, чтоб женское

счастье – не на постой,

а чтоб на веки вечные

в доме жило моём,

чтобы ты, мой не встреченный,

сам поселился в нём…

Дело-то не подсудное —

милого присушить,

но из моей посудины

не разрешу допить,

я ни конфет, ни яблочко

надвое не делю,

чтоб запорхали бабочки

и ты сказал "люблю".

Я не хочу привязывать

милого ворожбой —

глупо победу праздновать,

если ты телом – мой,

но в несвободе мучаясь,

рвётся назад душа,

это благополучие

стоит хотя б гроша?

Знаешь, я – деревенская,

только проблема в том,

что мне не надо – женского

счастья. Хочу вдвоём

не колдовскими чарами —

только любовью жить.

Если с тобой не пара мы —

ну, так тому и быть.

Отпускаю

Говорят: отпусти – вернётся,

всё, что было твоим – твоё.

Без тебя не сияет солнце,

тучей чёрною – вороньё

надо мною кружИт и крУжит:

ждёт добычи, ведь я – почти

умерла без тебя. Не нужной

стала глупая жизнь. Прочти

те слова, что легли, как рифы,

от которых спасенья нет,

в стихотворные скалы рифмой:

я – не женщина, я – поэт,

но талант на любовь сейчас же

и признание – на покой

я б сменила, клянусь, без фальши,

если только бы ты – такой,

как сегодня, тихонько "здравствуй"

прошептал и глаза в глаза

долго-долго смотря, остаться

попросился… Но так – нельзя:

не такой ты, и не такая

я… Как больно… Поглубже вдох —

не заплакать бы… Отпускаю…

Да поможет мне, дуре, бох…

Морожены песни

В голове – как пчелиный рой —

вьются мысли, что не рассказаны,

хоть молчи, хоть кричи, хоть вой,

но у нас с тобой – судьбы разные.

У меня полный рот стихов —

о тебе, ещё не написанных,

из тех самых, запретных слов —

очень личных и очень искренних,

в сердце нежность нашла приют,

а любовь – в животе щекочется:

это бабочки там живут…

Не знакома я с одиночеством…

Не тебе я пишу – дышу —

о тебе, незабытом, строками,

может память перепишу,

и спою, по-поморски окая.

Будут песни мои лететь,

замерзая сияньем северным —

и стихов кружевная сеть

не истлеет в пыли безвременья…

Чужой – не мой, чужая – не твоя

Чужой – не мой, чужая – не твоя:

себе не разрешили мы друг друга,

судьбу одну – на две судьбы кроя,

мы – профи в лицемерии. Заслуга

Какая в том, что так – несчастны все:

и мы с тобой, и наши половины,

и крутимся, как белки в колесе,

и сами – только сами! – в том повинны…

Ты на меня (не удержала!) зол,

я – на тебя (не удержал!)… В колени –

бросаешься, целуешь мой подол,

но что мне с этих горьких сожалений?

Поступка бы. Единого. Но так –

чтоб больше ни туда, и ни обратно.

А этим сожалениям – пятак

цена, вот только маловероятно,

что всё же покупателя найдёшь –

такой товар не пользуется спросом…

Ты правду предложи мне, а не ложь.

Решение.

Ответы.

Без вопросов.

Не помогай мне, Господи…

Волос короткий с проседью,

в сетке морщин – висок…

Не помогай мне, Господи,

так, как уже помог:

Встречи – почти случайные,

взгляды – души до дна,

криком кричит молчания

нашего тишина,

будто магнитов – полюсы

(Оба, конечно – плюс):

ближе на шаг – и в скорости

дальше на два. Боюсь –

физика не изменится:

только лишь отвернусь –

сразу второй приклеится

(Минус притянет плюс);

в тот же момент становится

трусом и подлецом

(Минусом – плюс, как водится),

если – к нему лицом…

Волос короткий с проседью,

в сетке морщин – висок…

не помогай мне, Господи,

так, как уже помог…

Давай поговорим?

Давай поговорим? Но – без посредника:

без телефона, лично. Разве малость –

глаза в глаза? А вдруг два понедельника

(Ну три, четыре…) – всё, что нам осталось?

Туда, откуда вряд ли возвращаются,

в любой момент уйдёт когда-то каждый,

забрав свою любовь, и кто прощается,

а кто – прощенья просит, так не важно…

И будет тот, оставшийся не мёртвым, но

и не живым – тянуть сюда, обратно

закрывшего тяжёлые ворота и

ушедшего за точку невозврата.

Давай поговорим? Но – без посредника:

пока – живые оба. Разве малость –

глаза в глаза? А вдруг два понедельника

(Ну три, четыре…) – всё, что нам осталось?

Я орала на прощанье: Ну и гад же ты!

Я орала на прощанье: "Ну и гад же ты!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.