Всего лишь я

Искорка

Если бы меня попросили одним словом описать отца, я бы назвала его собранным. Всегда готовым к принятию важных, хоть и непростых решений. Хотя, судя по рассказам мамы и сохранившимся фотографиям, в студенческие годы он был совсем другим. Стеснительным и неуверенным в себе, предпочитающим провести вечер за учебниками, нежели встретиться с друзьями. Возможно, он изменился из-за знакомства с мамой, точно шторм ворвавшейся в его спокойную жизнь.

Папа ожидает меня в гостиной, устроившись в большом кожаном кресле, которое до сих пор закреплено за ним, несмотря на его окончательный переезд несколько месяцев назад. На спинке стоящего неподалеку компьютерного стула висит его серый пиджак, с которым он не расстается уже пару лет.

– Эми, – кивает он, как только я оказываюсь перед ним. – Как прошел твой день?

– Пап, давай не будем тратить время. Что ты намерен делать с мамой?

– Мне правда интересно, как поживает моя дочь. И мы не начнем говорить об Анфисе, пока ты не расскажешь, что нового и как прошел твой день.

Уверена, что именно таким тоном он общается со своими подчиненными. Но я уже привыкла и не обижаюсь на присущие ему строгость и официальность.

– Да ничего особенного. Все как обычно. Послушала лекции о дизайне в универе, потренировалась на катке и поехала домой.

– Перед тем как уснуть, Анфиса сказала мне о парне с поцарапанным лицом. Твой новый друг?

Я пытаюсь сохранить бесстрастное выражение лица, но это практически невозможно, потому что речь явно идет о Тамазе.

– Эми? – зовет отец, нахмурив темно-каштановые брови.

– С чего ты взял, что речь идет о реальном человеке? – спрашиваю я, опускаясь на компьютерный стул. – Она сказала, что это был сон.

– Ну, пару часов назад она так не считала. Ты же помнишь наш уговор? Никаких парней в доме.

– По-твоему, я нарушила запрет и привела сюда парня из маминых снов? – усмехаюсь я. – Похоже, не у меня одной начался индуцированный бред.

– Что это?

– Неважно, – отмахиваюсь я, разочарованная тем, как развивается наш разговор. – Моей вины в происходящем нет. Надеюсь, тебе достаточно моего слова. Или хочешь расспросить соседей, не приходил ли сюда некто с поцарапанным лицом?

– То, что ты сейчас грубишь, уже о многом мне говорит, – спокойно парирует он.

– Ты ведешь себя так, будто это форсмажор на работе, который нужно срочно решить.

– Это гораздо серьезнее любого форсмажора, Эми. Речь идет о вашем с Анфисой благополучии. Я уже позвонил в центр, но у них сейчас нет свободных мест. Мне искренне не хочется искать что-то еще, потому что только там она получала должный уход и бережное отношение.

– Так и не ищи. Мы справимся, – уверенно заявляю я, хотя насквозь пропитана сомнениями.

– Это невозможно, Эми. Знаю, что ты не хочешь отправлять ее в обычную лечебницу, поэтому предлагаю вот что… – Сделав паузу, он откашливается и достает из кармана брюк телефон. – Я созвонюсь с несколькими организациями, которые предоставляют соответствующие услуги и найду для нее сиделку. Как только в том медицинском центре освободится место, мы сразу же перевезем ее туда. Я уже обо всем договорился, мне позвонят и сообщат.

– И что я должна на это сказать? – негодую я. – Ты уже все решил и просто ставишь меня перед фактом. Как обычно.

– Скажи честно, Эми, ты все еще веришь, что ей можно помочь?

– Да.

– Я дал тебе шанс найти специалиста, который что-то изменит, но ты только потратила время и деньги. Как долго ты собираешься тянуться к звездам?

– Пока не достану одну из них.

Кивнув, отец протягивает мне телефон, чтобы я взглянула на резюме представленных на сайте сиделок.

– Мы не можем оставлять ее одну в таком состоянии, – напоминает он. – Это не выход, но временное решение. Соглашайся.

– А ее ты спросил? – Взрываюсь я. – Мама вообще в курсе твоих планов? Думаешь она обрадуется, когда проснется и увидит рядом с собой постороннего человека? Ты только пытаешься быть заботливым, но совсем о ней не думаешь!

– О, Эмилия! Я только и делаю, что думаю о ней. С тех самых пор, как она заявила, что беременна тобой и…

– А при чем тут это? – не понимаю я.

По его испуганному взгляду становится ясно – на эмоциях он ляпнул лишнего, и теперь обдумывает, как повернуть время вспять.

– Ни при чем. – Забрав у меня телефон, он спешно прибирает его в карман и встает с места. – Будем считать, что договорились. Я сам выберу сиделку, попрошу ее приехать завтра утром. Введешь ее в курс дела, а потом поедешь на учебу, ладно?

– Ничего не ладно! – Фыркнув, я преграждаю ему путь к выходу. – Почему я должна общаться с сиделкой, которую ты решил нанять?

– Потому что это в интересах твоей матери. – Он старается говорить тем же ровным и спокойным голосом, что и в начале беседы, но у него ничего не выходит.

– А вот и нет, – спорю я. – На следующей неделе у нее встреча с новым врачом. И по-настоящему в ее интересах рассказать ему, что с ней произошло.

– Она так и делает.

– И ты тоже?

– Ты хочешь меня о чем-то спросить, Эмилия?

– А сам как думаешь? – Я не могу унять своего возмущения, потому он явно что-то скрывает. – Если окажется, что ты знаешь, о чем она молчит, и специально не говоришь об этом врачам, я с тобой больше никогда не заговорю.

– С каких пор ты мне угрожаешь? – спрашивает он, явно пораженный моей решимостью добиться своего. – Начинаю думать, что твоя мама права, и ты спуталась с нехорошим человеком.

– Можешь не переживать. Вы с мамой сделали все возможное, чтобы я ни с кем и никогда не спуталась.

– К чему ты ведешь?

– Сам знаешь.

– Нет, не знаю. Я поддержал Анфису, потому что в то время ты была слишком юна для отношений с мальчиками.

– И все же ты разозлился из-за моего якобы парня.

– Я злился не на наличие парня, а на его присутствие в этом доме. Ему здесь не место.

– Почему?

– Потому что Анфиса не любит, когда в квартире ходят посторонние.

– Например, сиделка? – ехидничаю я.

– Прекрати, Эми. Мы и так в непростом положении, не усугубляй все еще больше.

– Как скажешь, пап.

Сделав шаг в сторону, я киваю в сторону выхода, предлагая ему уйти прямо сейчас.

– Если ты кого-то встретила, то я с радостью с ним познакомлюсь. – Теперь он говорит мягким и заметно потеплевшим голосом. Морщины на его лбу разглаживаются, а уголки тонких губ приподнимаются в осторожной улыбке. – Мне не все равно на твою жизнь, и я хочу быть ее частью.

– Знаю, пап, – киваю я, виновато потупив взгляд. – Прости, что нагрубила. Я так сильно переживаю за маму, что…

– Договаривай, – тихо просит он, приобняв меня за плечи.

– Кажется, ее предсказание про человека с поцарапанным лицом сбылось.

– То есть?

– В тот день, когда мама предупредила меня о надвигающейся опасности, я познакомилась с парнем. Он новенький в нашей группе, недавно перевелся из другого универа. И у него глубокий шрам над верхней губой. Она никак не могла об этом знать, понимаешь? Эти мысли буквально сводят меня с ума, пап.

– Вспомни, сколько всего она говорила за эти годы. Рано или поздно что-то должно было сбыться.

– Но ей стало хуже именно из-за этих видений, – не унимаюсь я. – Знаю, что это галлюцинации, но вдруг…

– Никаких вдруг, Эми, – строго обрывает меня отец. – Шрам над губой и поцарапанное лицо – далеко не одно и то же. У меня тоже есть шрам над бровью, видишь?

– Да, – киваю я.

– Тогда, может, речь идет обо мне?

– Может, и идет, учитывая, что ты задумал, – усмехаюсь я.

– Ее слова ничего не значат, не смей зацикливаться на том, что говорит Анфиса. Обещай, что не станешь об этом думать.

– Я не могу это контролировать. Тем более, когда вижу перед собой этого парня.

– Он тебе нравится? – неожиданно спрашивает папа.

– В смысле… как парень?

– Да.

– Мы с ним два дня знакомы.

– Порой этого достаточно, чтобы все понять, – рассуждает он. – Я лишь хочу сказать, что он просто человек, а не злодей из видений Анфисы. Помни об этом, когда в следующий раз с ним заговоришь.

– Хорошо. Не хочешь подождать, пока она проснется? – интересуюсь я, имея в виду маму.

– Думаю, это будет не скоро. Ей вкололи большую дозу седативного.

– Тогда ладно, идем, я тебя провожу.

Мы прощаемся на позитивной ноте, хотя я все еще с трудом представляю, как пройдет завтрашнее знакомство с сиделкой и как на эту новость отреагирует мама. Ее пробуждения я жду так же сильно, как и боюсь этого.

Отправив спортивную одежду для тренировок в стирку, я отправляюсь на кухню, чтобы приготовить поесть, но обнаруживаю в холодильнике нетронутые остатки вчерашнего ужина.

– Так и не поела, – сокрушаюсь я, едва не расплакавшись от мысли, что все это время мама лежит в кровати голодная.

Я разогреваю в микроволновке небольшой кусок овощной запеканки и уже собираюсь сесть за стол, когда раздается характерный звук телефона, оповещающий о новом сообщении. У меня из рук выпадает вилка, когда я читаю имя отправителя. Открыв наш, до этого момента пустой, диалог, вижу фотографию моего рисунка лебедя, прикрепленного к стене двумя черными канцелярскими кнопками. И больше ничего. Ни единого слова.

– Что я должна на это ответить? – спрашиваю я у Летты, позвонив ей по видеосвязи.

– Отправь ему какой-нибудь милый стикер.

– Стикер?

– Я же дарю тебе их на каждый праздник, – напоминает подруга.

– Думаешь, я ими пользуюсь?

– Больше не подарю. Ладно, тогда напиши «круто».

– По-твоему, это нормальный ответ?

– Зачем ты вообще мне звонишь? Ты можешь справиться с этим сама.

– Не могу. Я не знаю, что делать в таких случаях, – признаюсь я. – Мне не пишут парни. Никогда. Понимаешь?

– Не говори ерунды, – смеется она, не воспринимая мои слова всерьез. – Тебе же постоянно пишут поклонники.

– Поклонники моего катания по льду, а не… вот это.

– Это просто Тамаз. Да, странный. Да, мрачный. Да, он тебе совсем не подходит. Но не стоит так реагировать. Напиши первое, что приходит на ум, да и все.

– Ты совсем мне не помогла, Ви. Ладно, до завтра! – С трудом улыбнувшись, я дожидаюсь ее прощального кивка и заканчиваю звонок.

Поужинав, я снова беру в руки телефон. Пальцы зависают над виртуальной клавиатурой, пока в голове жужжит целый рой мыслей. Но ни одна из них мне не подходит. Я не умею общаться с такими, как Тамаз. И это не та проблема, которую можно решить за один вечер. Но и оставить его без ответа я не могу. Сделав глубокий вдох, начинаю печатать.

Эми: Ты повесил его в комнате?

Отправив сообщение, я откладываю телефон и прячу лицо в ладонях. Он отвечает почти сразу.

Тамаз: Да, рядом с кроватью.

Эми: Рада, что он тебе понравился.

Тамаз: Ты красиво рисуешь.

Эми: Спасибо. А ты давно увлекаешься оригами?

Тамаз: Со вчерашнего дня.

Эми: Это шутка?

Тамаз: Возможно.

Вспомнив о бумажном лебеде, оставленном в коридоре на тумбе, я иду, чтобы забрать его и отнести в свою комнату. Положив оригами на прикроватном столике, рядом с ночником в форме фигуристки, делаю фото и отправляю его Тамазу.

Тамаз: Тоже рядом с кроватью поставила?

Эми: Да.

Тамаз: Хорошо, так он будет охранять твои сны.

Эми: Спасибо еще раз.

Тамаз: Спокойной ночи, Лебедь.

Эми: Ты правда собираешься меня так называть?

Тамаз: Дождись завтра и узнаешь.

Эми: Ладно. Доброй ночи!

– Почему ты улыбаешься? – спрашивает неожиданно вошедшая в комнату мама. – Кто тебе пишет?

– Ты проснулась, – улыбаюсь я, надеясь ее отвлечь. – Папа сказал, тебе было нехорошо. Как сейчас себя чувствуешь?

– Не заговаривай мне зубы, Эмилия. С кем ты переписываешься за моей спиной?

Даже на расстоянии я вижу, как напряжено ее тело и как подозрителен ее взгляд.

– С Виолеттой. Мы идем на вечеринку в эту пятницу.

– Какую еще вечеринку? – Она продолжает стоять в дверном проеме, сжимая в руках края ночной рубашки.

– В коктейль-баре, куда нас позвала Инга. Она участвовала в разработке их меню.

– Вы снова дружите?

– Немного, – пожав плечами, я блокирую телефон и медленно прибираю его в карман домашних шорт. – Тебе лучше?

– Твой отец хочет сдать меня в психушку. В следующий раз, когда он приедет, я его убью.

Вздрогнув, я непроизвольно вжимаюсь в стену позади себя.

– Не говори так, – тихо прошу я. – Он наймет сиделку, которая сможет за тобой приглядывать. Знаю, это непросто, мам, но так будет лучше для всех нас.

– Ты… – Ее глаза снова расширяются от ужаса. – Ты не моя дочь. Господи, почему ты позволил ему забрать мою девочку?

– Никто меня не забирал. Я очень долго спорила с отцом, но у нас нет выбора, мама. Либо так, либо он действительно тебя куда-нибудь сдаст.

– Не могу поверить, что ты так быстро сдалась, – сокрушается она, схватившись за растрепанные волосы. – Ты разве не чувствуешь, что больше себе не принадлежишь?

– Ты правда хочешь знать, что я сейчас чувствую? – Я уже давно не срывалась на крик в присутствии мамы, но больше молчать у меня просто нет сил. – Я делаю все возможное, чтобы тебе помочь! И речь сейчас не о времени и деньгах, о которых так беспокоится папа. Речь идет о надежде, которую я храню все эти годы, хотя это очень сложно. Чертовски сложно, мама!

– Не смей упоминать черта в моем доме! – Буквально закипая от злости, она движется в мою сторону, но я подскакиваю с места и сжимаю руки в кулаки.

– Не подходи ко мне. И не указывай, что мне говорить. Это и мой дом тоже.

– Куда ты дел мою дочь, отвечай! – ревет она нечеловеческим голосом.

– Я здесь! Стою прямо перед тобой, пока ты делаешь все, чтобы разрушить мою и без того хреновую жизнь! Я устала, мама! Как ты этого не понимаешь?

– Моя Эми никогда бы так не сказала. У нее прекрасная жизнь. В этом году она стала чемпионкой мира, – бормочет мама, опустив голову.

– И что мне делать с этим титулом, если он не может тебе помочь? Ни деньги, ни медали, ничего не может изменить того, как ты на меня сейчас смотришь! Как ты не видишь, что это я. Твоя дочь…

Расплакавшись, я падаю на кровать и, свернувшись в клубок, прижимаюсь к холодной стене.

– Эми, искорка моя, – шепчет мама, сев рядом. – Прости меня, пожалуйста. Мне показалось, что это кто-то другой.

– Это я… я… – отвечаю я сквозь всхлипы.

– Знаю, милая. Теперь я знаю, что ты в порядке. Все будет хорошо, не плачь.

Будет ли? Сомневаюсь. Но я позволяю нам обеим поверить в эту гнусную ложь. Хотя бы на еще одну ночь.

Халк

Следующее утро начинается со знакомства с нанятой отцом сиделкой. Ей оказывается молодая женщина по имени Лилия. У нее хорошенькое миловидное лицо, обрамленное медными кудрями, и пухлые губы, напоминающие аккуратный бантик. На вид ей чуть больше тридцати, но с первой секунды завязавшейся между нами беседы она демонстрирует свой безукоризненный профессионализм и осведомленность во всем, что касается ухода за больным человеком.

– Святослав не назвал мне точный диагноз Анфисы, – говорит Лилия, доставая из сумки свою сменную одежду небесно-голубого цвета.

– Вам не обязательно переодеваться в медицинскую униформу, – замечаю я, переживая, что ее внешний вид может напугать маму.

– Это не совсем форма, просто удобная и приятная глазу одежда. Доверьтесь мне, Эмилия, я знаю, что делаю. – Мягкая твердость в ее голосе успокаивает, потому что именно такой уверенный в себе человек нам сейчас и нужен.

– Хорошо. И да, маме до сих пор не поставили точный диагноз.

– Как так вышло? – Если она и обескуражена, то тщательно это скрывает. – Святослав сказал, она уже давно болеет.

– Да, первые симптомы появились, когда она еще была студенткой. Я могу показать вам снимки ее медицинской карты. Там достаточно объемная история обследований и диагнозов. Но, насколько мне известно, почти все заболевания, которые у нее подозревали, сопровождаются навязчивыми бредовыми идеями.

– Как я поняла, она считает себя экстрасенсом?

– Не знаю, она не дает этому определения. – Пожав плечами, я выглядываю в коридор и, убедившись, что мама по-прежнему спит, продолжаю наш с Лилией разговор. – Мне кажется, она недостаточно откровенна со специалистами, которых я для нее нахожу. Дайте мне знать, если она вам что-то скажет.

– Что вы имеете в виду? – хмурится она.

– Ничего конкретного. Может, что-то из ее прошлого, что расстраивает ее до сих пор. Вдруг она поделится с вами.

– Я, конечно, постараюсь установить доверительный контакт, но вряд ли это случится, Эмилия. Пациенты с бредовыми расстройствами склонны к паранойе и редко подпускают к себе новых людей. Не говоря уже о том, чтобы делиться чем-то сокровенным…

– Наверно именно поэтому психотерапия не дает никакого эффекта, – предполагаю я.

– Возможно. Кто-то из врачей подозревал у нее наличие органического поражения мозга?

– Простите, я не настолько разбираюсь во всех этих медицинских терминах. Давайте я отправлю вам снимки ее карты?

– Да, я бы хотела взглянуть, чтобы выработать стратегию общения с Анфисой.

– Хорошо, сейчас.

Обменявшись контактами, я предоставляю Лилии всю имеющуюся у меня в электронном виде историю маминой продолжительной болезни.

– Когда мне исполнилось пятнадцать, ей стало хуже. – Я решаю упомянуть об этом, несмотря на нежелание вспоминать тот период. Но это слишком важный эпизод в жизни нашей семьи, чтобы закрыть на него глаза. – И тогда отец нашел специализированный центр, где она провела три года. Я забрала ее сразу после моего восемнадцатилетия и с тех пор пытаюсь ей как-то помочь. Не хочу, чтобы она всю жизнь провела в четырех стенах. Большинство врачей сходятся во мнении, что эта болезнь не поддается лечению, но шанс есть, хоть и совсем крошечный.

– Что-то произошло, когда вам исполнилось пятнадцать? – уточняет она, рассматривая висящие на стенах семейные фотографии в рамках.

– Ничего такого.

– Совсем ничего?

– Кроме того, что я повзрослела и стала… молодой девушкой, – признаюсь я, зажмурившись. То время изрядно меня помотало, но я справилась, даже не задумываясь, какие последствия это будет иметь в будущем.

– Это ее карты и остальные атрибуты для гаданий? – Лилия подходит к низкому столику и лежащей рядом подушке, расшитой пестрыми узорами.

– Да, лучше ничего там не трогайте.

– Упаси Боже, – улыбается она, подняв руки.

Услышав знакомые шаркающие шаги, я поворачиваюсь и вижу идущую в комнату маму. Все такая же бледная и изнеможденная, она заглядывает в гостиную и, заметив Лилию, прищуривается.

– Вы и есть та самая сиделка? – спрашивает мама, явно не решаясь подойти ближе.

– Да, можете называть меня Лили. Приятно с вами познакомиться, Анфиса. – Ее любезный, но осторожный тон дает мне надежду, что она справится.

– Хотелось бы мне ответить тем же, но я вам не рада, Лили, – парирует мама, при этом сохраняя подозрительное спокойствие. – Но я позволю вам остаться, потому что не хочу расстраивать свою дочь.

Подобного здравомыслия я от нее никак не ожидала. И, похоже, что Лилия – тоже. Она бросает в мою сторону заинтересованный взгляд, как бы говоря, что не так себе представляла этот момент.

– Спасибо, мам. – Не сдержав рвущееся наружу облегчение, я целую ее в щеку. – Мне пора на учебу, ты же справишься тут без меня?

– Конечно, Эми, только не забудь о нашем правиле, – напоминает мама.

Сделав вид, что не замечаю вопросительного выражения лица Лилии, я беру стоящую неподалеку сумку и иду в коридор, чтобы надеть плащ. Перед выходом из дома еще раз заглядываю в гостиную и наблюдаю совершенно удивительную картину: мама достает из шкафа пухлые фотоальбомы, обещая показать Лилии, какой смешной малышкой я была в детстве.

– Ничего себе! – восклицает Летта, когда я, приехав на вторую по счету пару, пересказываю ей последние новости. – Почему ты не сказала мне об этом вчера?

– Я до последнего не знала, как на это отреагирует мама. Она не склонна к физической агрессии, но мне равно было тревожно. Надеюсь, Лилия справится.

– У нее же есть опыт общения с такими, как Анфиса?

– Вроде бы.

– Тогда все точно будет в порядке. – Улыбнувшись, подруга обводит взглядом аудиторию. – Кстати, я пригласила их всех на пятничную вечеринку.

– Что-что ты сделала? – переспрашиваю я, решив, что она шутит.

– Чем больше народу, тем веселее.

– Но Инга пригласила только нас.

– Я уже обо всем ей рассказала.

– И она не против?

– А с чего ей быть против? Они же потенциальные клиенты, которые принесут бару выручку. Правда, я не очень понимаю, какое она имеет к этому отношение. – Задумавшись, Летта подносит ко рту ручку.

– Не грызи, – одергиваю я ее и, понизив голос, спрашиваю, – ты и Тамаза позвала?

– Ну, конечно. Он же наш одногруппник. – Она награждает меня приторно невинной улыбкой. – Как вчера пообщались? Колись давай.

– Обменялись любезностями, ничего такого, – сдержанно отвечаю я, надеясь, что она не заметит, как я ищу его в толпе входящих в аудиторию студентов.

– Я поговорила с девчонками, – начинает она, наматывая на указательный палец прядь светлых волос, – они пытались навести справки, но ничего не нашли. Этот парень – настоящий призрак.

– Перестань, Ви. – Вспоминая сказанные папой слова, я говорю себе, что Тамаз просто человек. Не призрак. Не злодей. И точно не парень из маминых видений.

– Он не хотел идти на вечеринку, – не унимается подруга. – Но передумал, как только я сказала, что ты тоже там будешь.

– Ну зачем ты это делаешь? – недоумеваю я, слегка повысив на нее голос. – Мне не нужны отношения. Неужели это так трудно принять?

– Я прощупывала почву, – тихо объясняет Летта, – хотела убедиться, что он в тебе заинтересован. Благодаря мне у вас появится возможность остаться наедине и поговорить. Можешь сказать ему то же, что и мне сейчас, а можешь рискнуть и посмотреть, что будет. Выбор за тобой. Я больше не буду вмешиваться, обещаю, Эми.

– Поверить не могу, что ты умудрилась выкрутить эту ситуацию в свою пользу. – Вздохнув, я достаю из сумки тетрадь по цифровому эксподизайну. – Мне не хочется с ним говорить.

– Почему это?

Потому что в пятнадцать лет мама сказала, что всем парням от меня нужно только одно и что стоит мне дать слабину, как меня опорочат, осквернят и выбросят в мусор, как ненужную потасканную вещь.

– Мне сейчас не до этого. – Я не лгу, но и правдой это не назовешь.

– Понимаю.

– Разве? Ты же с шестнадцати лет встречаешься с парнем. – Я не собиралась ее упрекать, но мои слова прозвучали так, будто часть меня презирает все, что она делает и чем занимается.

– Это не совсем так, – растерянно отвечает Летта, удивленно моргая карими глазами. – Мы с Мишей долго дружили и даже за руки не держались.

– Прости, не знаю, что на меня нашло. – Поднявшись с места, я на ходу придумываю повод, чтобы ненадолго уйти из аудитории. – Мне надо в туалет.

– Но через три минуты начнется лекция, – напоминает подруга.

– Постараюсь успеть.

Ничего я не постараюсь. Единственное, что меня сейчас интересует – поиск быстрого, но эффективного способа унять шумное, временами затрудненное и прерывистое, дыхание. Забежав в туалет, подхожу к раковине и включаю воду. Смочив руки в холодной воде, я подношу ладони к разгоряченному лицу и смотрю на себя в зеркале. Мама говорит, что мои голубые глаза похожи на два драгоценных сапфира. Но сейчас, глядя в расширенные от паники зрачки, я вижу, что ничего драгоценного во мне и близко нет.

Так и не сумев успокоиться, я спускаюсь вниз, чтобы купить себе попить. На первом этаже стоит автомат с водой, газировкой и сладостями, подойдя к которому меня охватывает еще большая растерянность. Выбрав и оплатив клубничную минеральную воду, я стою в ожидании, когда она упадет в лоток, но бутылка застревает между удерживающими ее спиралями.

– Какого хрена! – кричу я и, потеряв над собой контроль, пинаю автомат ногой. Это не помогает – моя вода так и остается пленницей бездушной машины.

– Эми, – тихо зовет меня появившийся из-за угла Тамаз.