Силуэт

Не тяжела вода речная,

струя чиста.

Звезда тускнеет, как свечная,

в исход поста.

У образов зажги лампаду,

в ней Божий свет;

при сем свидетелей не надо,

да их и нет.

Стоишь наедине с Предвечным,

невидим он;

кто жив,

в пространстве бесконечном

в Него влюблён.

* * *

Ну вот и первые морозы,

И на реке шуршит шуга,

Дрожат червлёные берёзы,

Снежок припорошил стога.

Тепло полдневное скупое…

И обезлюдело давно

Большое поле за рекою,

В осенний сон погружено.

Вновь неизбывно в сердце льётся,

До неосознанной тоски,

И эта даль, и бег реки —

Всё то, что родиной зовётся.

* * *

Вот и мы уже заждались снега,

Алых зорь наскучила теплынь.

Лебединый пух посыплет с неба,

Если громко крикнуть в эту синь.

Новый день опять придёт с надеждой,

Только верь и только не робей.

Инея узорные одежды

Не стряхнёт уж осень с тополей.

А над речкой, где вчера клубилась,

А под вечер гасла синь дымка,

Где шуга – там солнце покатилось

Апельсином спелым в облаках.

Радостью наполнены мгновенья.

Каждый час от скорости звенит.

Обгоняя время и сомненья,

Ветровая песня зазвучит!

А над миром белый снег молчит…

* * *

А. Воронкову

Снег в октябре уже логичен,

Он ускоряет листопад,

Предзимье радуя добычей

Утрат, а может быть наград.

Его явленье – утвержденье,

Что жизнь по-прежнему кругла.

Снег – это света нарожденье,

Когда вокруг сгустилась мгла.

Грустить и плакать бесполезно,

Смеяться тоже ни к чему.

Осенних туч полет железный

Из света – в тьму,

Из света – в тьму…

9 октября 1997

ВЬЮГА

Закружилась в поле пасмурном,

только в небе рассвело,

под лохматым белым парусом

полетела к нам в село.

За день то-то ли напляшется,

все калитки подопрёт,

утомится и уляжется

на сугробы – и уснёт.

В январе вот так и надобно

безмятежно засыпать,

чисто,

празднично

и свадебно

туго землю пеленать.

НЕПОГОДА

Даже звезды зашуршали

От мороза лютого.

Маминой пуховой шалью

Голова закутана.

Непогодой занесло

Все аэродромы.

Отложи пока письмо,

Позвони – как дома?

Прокричи сквозь тыщи вёрст,

Что зима на БАМе:

Даже дым в трубе замёрз

В ту субботу в бане.

Остальное – пустяки,

Все дела в порядке.

Расстоянья велики.

Разговоры кратки.

1975

ЖЕЛАНИЕ

Я теперь скупее стал в желаньях…

С. Есенин

Опять крепчают холода,

в полях позёмка кружит,

и натянула провода

полуночная стужа.

Заледенели на ветру

малинники в ограде,

снежинки белую игру

заводят в палисаде.

Мороз развесит кружева,

не пожалеет лучших —

и я поеду по дрова

на розвальнях скрипучих.

На лошадёнку засвищу —

Едва бредёт, треклятая!

Сухой валежник отыщу,

По осени упрятанный.

Тяжёлым синим топором

натюкаю вязанку —

и мерным затрусит шажком

усталая Буланка.

А дома печку натоплю —

мальчишечья забота,

чтоб мама к этому теплу

пришла скорей с работы.

Она подержит над плитой

ладони невесомо —

и несказанной теплотой

наполнит сумрак дома.

Налью усталой крепкий чай,

горячий, но не слишком,

и скажет мама: «Получай,

тебе купила книжку».

Бианки,

Пришвин,

кто там ждёт?

Зальюсь счастливой краской,

смотрю – а в ней рассказ идёт

о дочке капитанской.

И станем вечер коротать

над Пушкиным согласно:

грустить и сокрушаться – мать,

а я – страдать прекрасно.

И не забыть, и не избыть,

хоть на пороге зрелость,

желанье печку истопить,

чтоб мама отогрелась…

ОЧАГ

Ларисе

Вот и кончилась эта осень,

Стало проще, понятней жить.

У встречающих зиму сосен

Начинают снежинки кружить.

Холода подступают к дому,

По утрам оживает печь.

С детства памятному, родному

Вторит санных полозьев речь.

Это было уже когда-то…

Знать, игра наша стоит свеч.

Из откуда-то и куда-то

Будет время позёмкой течь.

Заходите, желанные други,

Стол накроем, чем бог послал,

Скоротаем свои досуги

Рядом с той, что мне жизнь спасла.

Эту женщину, это чудо,

Золотую удачу Творца,

Пусть воспримут, как прежде, чутко

Ваши искренние сердца.

Не страшна нам зима глухая,

Зря в окошко, пурга, не трезвонь.

Если чувство не затухает —

В очаге не погаснет огонь.

ДАВНИЙ ДЕНЬ

Всё прошло,

забылось очень многое,

не забылся только давний день,

облака над пыльною дорогою

и черёмух с проблесками тень.

Я малец.

Во рту черно – оскомина.

В небе коршун вычертил круги.

В волосах луч солнца, как соломина,

на ногах из грязи «сапоги».

Мы бежим с мальчишками на озеро,

там ныряем с ветхого моста;

с перекупа нас уж заморозило,

рвём боярку с колкого куста,

баламутим ил на узких старицах,

добываем сонных карасей —

это в моей памяти останется

от минувшей жизни детской всей.

Дождь слепой,

дымок над летней кухонькой,

где оладьи мама напекла.

Слово «МАМА» соберу из кубиков.

………………………………

Вот и жизнь куда-то утекла.

ЛИПОВЫЙ ЦВЕТ

Пела, пела иволга – и смолкла;

вновь июль затеял духоту,

зацветает липа у просёлка,

дух медовый слышен за версту.

Мы с женой рядком, как будто дети,

ветки гнём и дышим глубоко,

рвём пыльцой сорящие соцветья,

нам вдвоём отрадно и легко.

Рядом шмель давно уже хлопочет,

весь в пыльце, с утра он деловит,

мёдом тоже запасаться хочет,

улетит и снова прилетит.

Долго ли в работе перегреться!

Лето-лекарь дарит нам рецепт:

от простуды нету лучше средства,

чем июльской липы белый цвет.

Вот засушим пестики-тычинки —

будет нам добавка в чай зимой.

То-то славно чашки по две чинно

выпить и распариться, как в зной,

и припомнить липу у просёлка,

ложечкой в стакане шевеля,

иволгу,

степную перепёлку,

неба высь,

гудение шмеля.

* * *

Ларе

Узкий лучик света ляжет у дверей,

яблочко румяное упадёт в кипрей,

зёрнышко из колоса канет в борозду,

ночь повесит на небе главную звезду.

Будут в сны глубокие падать семена,

прорастать любимые с детства имена.

Утро травы вымочит в голубой росе,

вздрогнет незабудка в дочкиной косе.

НАПЕВ

Нине

Худобынечка, дудочка из тростника,

Ты протяжно вздыхаешь, тиха и тонка.

Дует ветер разлуки в твоё певчее устье,

Извлекая мелодию самостоятельной грусти.

И улыбка тебе, и серьёзность к лицу,

Ты награда уставшему крепко отцу.

Я в тебя перелью все теплинки дыханья —

Пусть родится напев состраданья.

ПЕРВЫЙ «ТРЕНЕР»

В июльский полдень, в свирепый зной,

Я пас корову – худой, босой.

Кружил в дозоре над степью сокол,

Хрустела в кочках, пыля, осока.

Нужна корове сочнее пища,

И Зойка – ходу на соевище!

То кочкарями, то луговиной,

Неслась рысцою неутомимой,

Косилась глазом большим, лиловым —

Рысак орловский, а не корова…

– Назад, зараза!.. Вертайся к стаду! —

Кричал я хрипло, молил устало,

И хворостиной махал напрасно,

Сменить пытаясь маршрут опасный.

Но коровёнка держала темп!

Я задыхался, пыхтел, потел

И падал, чуя нутром беду…

Вставала Зойка на всём бегу

И принималась мычать серьёзно,

Рождая эхо в полях колхозных.

Потом, дождавшись, пока я встану,

Сама покорно шагала к стаду.

Кто ж знал, что будет тот бег в подспорье?

Не зря я, видно, в десятиборье

На стадионах родного края

Был чемпионом, был уважаем.

Промчалась юность, спортивный пыл,

Но эти гонки я не забыл,

Как доставались мне нелегко

Терпенье, скорость и молоко.

ВСТРЕЧА С ТАМБОВКОЙ

Устав бежать бескрайними полями,

шоссе заходит в левый поворот.

Село степное новой встречи ждёт,

гостей встречая вместе с тополями.

Эй, великаны, как вы высоки!

Не вас ли мы сажали дружным классом,

от северных ветров спасая трассу?

Теперь уже вы стали старики.

Один из вас – вот этот, верно, мой.

Он колышек забыл, свою опору.

Я узнаю его по листьев разговору,

что воскресает каждою весной.

Поговорим о тех, кого здесь ждут,

их так немного на земле осталось

нести свои потери и усталость,

и вспомним тех, что больше не придут.

Здесь школы нет, дверей не отворить,

её снесли во имя новостройки;

дух памяти, неистребимо стойкий,

не позволяет нам её забыть.

Мы здесь учились верить и любить,

и как бы ни были порою строги

мудрейшие на свете педагоги,

мальчишества нам всё же не избыть.

У взрослости немало есть причин

стать правильным и скучным человечком,

но я опять хочу, увидев речку,

вниз головой с моста нырнуть в Гильчин.

Он подзарос давно густой травой,

забилось русло ряской, тиной, илом,

но остаётся все таким же милым

поток воды в безбрежности степной.

В нём есть, я верю, чистые ключи

с живительною влагой родниковой.

В жару я побегу купаться снова

в твоих объятьях, узенький Гильчин.

Раскинув руки, упаду в траву,

в духмяный клевер и тысячелистник,

в глубоком небе, голубом и чистом,

с восторгом детским снова утону.

31 июля 2009

АВГУСТ

Нине

1.

Наверное, август щедрот не убавит,

грибами и ягодой вновь одарит,

зарницами дальними ширь озарит,

спокойную мудрость служить нам заставит.

Он зрелый, он спелый, во всем знает толк,

он жёлтым колосьям вдохнул душу хлеба.

Задумай желанье – и звёздное небо

исполнит заветную думу в свой срок.

2.

Какая добрая пора!

Ещё цветы в красе и силе,

и холода не наступили,

в былое канула жара.

Сегодня снова звездопад

зальёт сияньем чьи-то лица,

и долго будет радость длиться,

и оборвётся невпопад.

Наверно, август тем хорош,

что в нём всего сполна и в меру,

последуй же его примеру,

и ты гармонию поймёшь.

Цвести, расти, дарить плоды —

Всему природа мудро учит.

О, август! – ты счастливый случай,

награда людям за труды.

Три Спаса августовских нам

Господь оставил в жизни новой:

четырнадцатого – Спас медовый

с вощиной сытной пополам.

На девятнадцатое Спас

своих щедрот вновь не убавил —

в корзины яблоки добавил,

и тем порадовал тотчас.

Двадцать девятое число —

Спас долгожданный и хвалебный,

ореховый и сытный хлебный —

оно и вправду нас спасло.

Уходит лето, холода

не за далёкими горами.

Три Спаса пребывают с нами

залогом Жизни и Труда —

сей год,

сей век

и навсегда!

1995—2020

У РЕКИ

Люблю, но реже говорю об этом…

В. Шекспир

Ты смотришь вдоль предутренней протоки —

туда, где солнце встанет на востоке,

ну а пока клубится там туман.

Роса все стлани вымочит на лодке,

удод дудит, и голос его кроткий

напоминает – это не обман.

Всё так и есть: река, ивняк на косах,

удары щук у острова на плёсах,

на таборе дымок над костерком,

в палатке спят две маленькие дочки,

на звёздном небе спутник чертит строчки,

с вершины сопки тянет ветерком.

Мы у воды вдвоём, молчим согласно.

Мгновение стоит, оно прекрасно,

но не стоит журчащая река,

и, оставаясь с нами, убегает.

Ни ты, ни я – никто из нас не знает:

куда, зачем?

Дорога далека…

* * *

Я, словно клён, к земле родной прирос.

О, как горчат живительные соки!

Хмелею до невыплаканных слёз,

глотая ветер на обрыве сопки.

Речная пойма в синих лоскутах —

дробится солнце в старицах, протоках.

Сухие гнезда на сухих кустах

качают ветры северо-востока.

Гнездовья, потерявшие певцов,

найдут ли вас усталые пичуги?

Пусть желтоклювых выведут птенцов

и щебетом разбудят жизнь в округе.

Дождусь ли их, не знаю…

Только вновь

расклеит май берёзовые почки,

и эту жизнь, как вешнюю любовь,

пусть ощутят без боли мои дочки.

ГЕОРГИНЫ

Сочных красок именины,

свадьба зрелой красоты —

в палисаде георгины,

генеральские цветы.

Пали заморозки рано,

ну, а им всё нипочём,

доцветают, как ни странно,

ярко, смело, горячо.

Ты сказала: «Время мчится…

На дворе сентябрь стоит,

улетают к югу птицы,

а цветок, смотри, горит».

Протянула тихо руку,

попросила: «Игорёк,

подари мне на разлуку

георгинов огонёк».

Обломлю цветок скорее,

пусть ругает завтра мать.

Если он тебя согреет,

что здесь без толку стоять?

* * *

Ни звезды, ни осколка месяца…

Ночь нагрянула и сгустилась.

Мама, мама! Моя ровесница,

Отчего ты давно не снилась?

В длинном синем больничном халате,

Половицею не скрипучей,

Хоть во сне, подойди к кровати —

Одеяло сползло у внучки.

1965

* * *

Это было не со мной:

Полдень, солнцем залитой,

Зейский плёс, речные чайки,

Голос звонкий озорной.

Хохотала: «Догони!

В целом свете мы одни!»

Длинноногая девчонка

Наполняла счастьем дни.

Ветер волосы трепал.

За излукой звук пропал.

От кого она бежала?

Кто девчонку догонял?

Детство давнее моё,

Кто догнал тогда её?

Точно знаю: я там не был,

Почему же помню всё?

* * *

Уеду в дальнее село,

где в заколоченной больнице

скрипят гнилые половицы,

и осознаю: всё прошло.

Прогрохотала та война,

в которой я сумел родиться,

где жизни малую крупицу

мать подарила мне сполна.

Был божий замысел высок.

На смену тем, что погибали,

моих ровесников призвали

вновь населить родной восток.

Река песчаная Горбыль

меня узнает здесь едва ли.

За ней видны такие дали,

такая ширь, такая быль!

Напьюсь воды из родника,

лицо угрюмое умою,

и вдруг пойму, что здесь со мною

заговорили вдруг века.

Россия, Русь! Не забывай

своих детей. Теки рекою,

шуми прозрачною волною,

но будь со мной, не убегай.

Село Хохлатское, 2015

ПОКЛОН

Хоть не все ещё дороги пройдены,

истину я всё-таки познал:

мир огромен, но не больше родины,

где я счастье жизни испытал.

Куст калины, заросли черёмухи,

жаворонка радостная песнь,

в горизонт плывущие подсолнухи —

вы одни такие только здесь.

Никогда и никому не кланяться

сызмала меня учила мать.

Ей и поклонюсь, чтоб сон беспамятства —

высшей божьей кары – не принять.

Деревенский по происхождению,

горожанин поздней жизнью всей,

Родине, дарующей рождение,

поклонюсь, как матери своей.

БЫВАЕТ ЧАС

Бывает ранний час в ночи,

когда потеряны ключи

от сна, который не идёт,

в сознанье хоровод забот.

Бывает смутный час в ночи,

когда от горя хоть кричи,

когда от боли хоть заплачь,

а жизнь, как цепь из неудач.

Бывает грозный час в ночи,

когда сомненья-палачи

лишают нас последних сил,

когда никто уже не мил.

Бывает нежный час в ночи,

когда желанная молчит,

когда забыты все слова,

когда одна любовь права.

Но есть особый час в ночи,

когда в окошко постучи —

и побежишь, куда велят,

да в этот час все люди спят.

В ПАЛАТЕ

Прижав подушку к животу,

на краешке кровати

сижу всю ночь, как на посту,

шестой мужик в палате.

У всех болит, у всех свербит,

кто стонет, кто вздыхает;

один родными позабыт,

другой начальство хает.

Ночь начертила на двери

тень тополя узорно.

Тут вспомни мать или умри —

всё будет незазорно.

Успеем отдохнуть в земле;

под скальпелем хирурга

мы все лежали на столе

и живы с перепуга.

Жизнь принимать нас не спешит —

по капле, понемногу;

здесь каждый взрезан и зашит,

и предоставлен Богу.

Судьба, спаси и сохрани

всех, кто лежит в палате,

продли немереные дни,

а мы тебе отплатим.

Завяжет с выпивкой Иван,

курить забросит Мишка,

не будет бить жену Степан,

я накропаю книжку.

Утихла б только эта боль

да выписали к сроку —

и станет ангелом любой,

хотя в том мало проку.

Отдав поклон за всё врачу,

опять набедокурим,

мы не изменимся ничуть,

и выпьем, и закурим,

начнём любимых миловать,

ведь списывать нас рано.

…Скрипит тихонечко кровать,

подушка греет рану.

1995

ДВЕ ВЕТКИ

О. Маслову

На твоей могиле ветка Палестины,

светит в изголовье Вифлеемская звезда —

не дальневосточная, в общем-то, картина,

но не всё ль едино, где ждать Страшного суда.

Может быть, однажды с Дальнего Востока

веточку багульника я принесу тебе;

ни в каких скрижалях нет такого срока,

никакою датой не помечен он в судьбе.

Пальмовая ветка будет ждать свиданья,

сопки от багульника сиренево пылать.

Уходящим в вечность не нужно прощанье,

всем, кто остаётся, это надо понимать.

13 декабря 2015

МЕЧТАЮ

О чём мечтаю? —

Съездить на рыбалку,

там, где Бурея морем разлилась.

Реки и лета ощущаю власть,

под их началом быть совсем не жалко.

Дышу неровно,

словно бы в подсак

большую щуку залучил

на плёсе.

Судьба-злодейка,

что же ты смеёшься?

Мне недоступен нынче и чебак.

И пескаришка понести урон

не думает от горе-рыболова.

Планида высока,

к тому ж сурова,

докука, хлопоты со всех сторон.

А правнуки от деда рыбы ждут.

а дети ждут отца,

чтоб внуков нянчил.

А я не жил,

я только-только начал.

Я очень долго, братцы, не рыбачил.

Нервишки, ишь —

сплошной суровый жгут.

Расслабиться…

Забыться…

И дышать

таёжным ветром

с привкусом живицы,

хотя б денёк.

И богу помолиться

смогу тогда.

Чего ещё желать?

* * *

Памяти Н. Релиной

Говорят, что на юг собираются птицы,

ну, а я остаюсь, мне лететь недосуг.

Может быть, вновь сумеет тот год повториться —

листобоя, Покрова, стремительных вьюг.

Лишь надеждой и жив, календарь отрывая,

день за днём убывающий наверняка,

что останется всё же со мной, убегая,

хоть на осень и зиму, родная река.

Я ещё потерплю оскудение почвы,

пусть морозы кусают и стынет лицо.

Как на тополе сиром последний листочек,

мне смиренье отправит своё письмецо.

Доживу до весны? —

буду рад возрожденью.

Задремлю ненароком, усну? —

так и быть…

Журавли улетают,

уносят сомненья.

До свиданья?

Прощайте!

На век, может быть…

2019

КУДА НИ ПОСМОТРИШЬ…

Куда ни посмотришь, а всюду, тихи,

задумчивы, с виду не броски,

растут не осинки, дубы и берёзки,

а самые лучшие в мире стихи.

Их говор спокоен, порою угрюм,

но чаще доверчиво нежен;

простор обнимает их, тих и безбрежен;

затем раздеваются вновь к октябрю.

Зачем вы! Не надо! Грядут холода.

Храните цветные одежды,

оставьте хотя бы крупинку надежды,

лишь ею и греюсь порой иногда.

Дышу на озябшие пальцы свои,

не держат перо, костенеют,

забыли науку, писать не умеют

не то что стихи, даже имя не смеют.

Отпели в апреле мои соловьи…

А время течёт.

И за дальней горой

теряется тропка глухая.

И ветер стихает,

и сам я стихаю.

и только стихи я встречаю порой.

НЕСЛУЧАЙНЫЕ СТРОКИ

Покидая ваш маленький город,

Я пройду мимо ваших ворот…

Е. Долматовский,

«Случайный вальс», 1943

В белых вишнях старый сад,

танцы под гармонь,

девушки в сапожках и баретках.

У тебя смущённый взгляд,

узкая ладонь

и осанка девочки балетной.

Ты вначале помани,

но не обещай

ничего, что может не случиться,

ну а после помяни,

словно невзначай,

ведь разлука в дверь уже стучится.

Не прищуривай глаза,

и не поднимай,

пусть тревоги не мелькнёт и тени.

Ну, подумаешь – слеза…

Солнце…

Ветер…

Май…

И война…

И вишни в белой пене…

Год рожденья моего

воскрешает вальс

на волне случайной вдохновенья.

Может быть, я оттого

вспоминаю вас,

воины отцова поколенья.

БОМБЁЖКА

Замшелый, словно пень, Василий Крошко

Словцо промолвил звонкое: «Бомбёжка!»

Они горючий самогон с отцом

Плеснули в чарки с этим вот словцом.

«А было так, – припомнил дед Василий, —

Нас «Юнкерсы» под Киевом месили.

Забился в щель я, словно мышь в нору,

И думал: не убьют, так сам помру…»

Ребёнком я любил играть в игрушки,

Мне все равно: бомбёжки или пушки.

На украинской на певучей мове

Не различил я ужас в этом слове.

«Бомбёжка» – это, если не игрушка,

Наверное, забавная зверушка.

Мой смех отец и дед не осудили,

И вновь по полной самогон налили.

И тихо так сказал отец мой деду:

«Бог с ней, с бомбёжкой! Выпьем за Победу».

Мелькнули годы, нет ни деда Крошки,

Ни моего отца, ни той бомбёжки.

А что же есть на этом белом свете? —

Словарь войны запомнившие дети.

МЕТЕЛЬНЫЕ СНЕГА

Пришли снега метельные, большие,

завесили морозный окоём,

и ты стоишь, красавица Россия,

в пространственном величии своём.

Молчат твои застынувшие реки,

дрожат твои озябшие леса,

но в каждом встречном добром человеке

улыбка не покинула лица.

Своим друзьям ты стелешь путь приветный

и заметаешь с головой врага.

Гудят твои разгонистые ветры!

Метут твои чистейшие снега!

И снеговой завесой над страною

идут года под колокольный звон.

Вот так же в сорок первом под Москвою

сама природа встала на заслон.

Метель ждала решительного мига,

тая свой гнев в слепящей снежной мгле,

и хоронила рыцарей блицкрига,

и бинтовала шрамы на Земле.

ПОБЕДА

Победа по-русски значит – после беды,

после полей сражений – хлебное поле,

после бомбёжки – неслышимый шелест трав,

чай с сахарином горьким,

суп из худой лебеды,

апофеозом жизни,

осознанные поневоле,

строки святого писания: