Она подняла указательный палец:
– Приступайте.
Подавив все эмоции, я встала перед госпожой Мун на колени и обследовала ее, задала вопросы и проверила пульс.
– Ей необходимо восстановить жизненную энергию, – сообщила я молодому врачу, поделившись с ним своими наблюдениями. Он кивнул в знак согласия.
Потом медсестра Инён поставила госпоже Мун иголки. Чтобы отвлечься от этого зрелища, я обратила внимание на малышку, которую передала мне кормилица.
– Сколько сейчас агисси[15], маленькой госпоже? – спросила я почтительно.
Кормилица почесала нос:
– Две недели.
– Сколько раз агисси брала сегодня грудь?
– Один раз.
– Она какала?
– Один раз.
– Хорошо. – Я запишу эту информацию позже – медсестры проверяли состояние матери и ребенка каждые несколько часов и оставляли соответствующие записи. Но сейчас я смотрела на малышку и чувствовала, что в моих руках лежит все разочарование госпожи Мун. Она очень хотела сына. Как я слышала, она молилась и делала подношения Самсин Хальмони[16], духам семи звезд[17], горным духам, Будде и некоторым камням и деревьям, считавшимся священными. Она даже ела только правильную еду. И тем не менее небеса подарили ей девочку.
Я медленно выдохнула, чтобы облегчить боль в груди.
«Я очень надеюсь, что однажды твоя мать полюбит тебя, – хотелось прошептать ребенку, – сильнее, чем моя мать любит меня».
Когда я была малышкой, мать опускала меня на землю, чтобы я играла с грязью. А моего только что появившегося на свет братика она всегда носила с собой. Когда я стала старше, она поручила заботиться обо мне слугам. Подросшему же брату доставались учителя и медовое печенье.
Подобная несправедливость мучила меня, и это чувство живо во мне до сих пор. Мой гнев походил на небольшие вспышки огня. Я винила мать в том, что была незаконнорожденной. Спрятала ее любимое нефритовое кольцо под шкаф. Выбросила тетрадки брата под сильный дождь. Украла и кинула в ручей подарки, которыми отец осыпал мою сводную сестру. Я ломала и разрушала, пытаясь облегчить терзающую меня боль.
Гнев такого рода никогда не исчезает бесследно, но медсестра Чонсу не дала ему поглотить меня.
– Ты – образ небес и земли, – прошептала я малышке. Это были слова Сунь Сымяо[18] из энциклопедии, которую подарила мне медсестра Чонсу и которую я до сих пор не прекращала изучать. Называлась она «Донги-богам» и была написана легендарным врачом Хо Джуном[19]. – Твоя круглая головка – небеса, а ножки – земля, твои руки и ноги – четыре времени года, глаза – Солнце и Луна Вселенной. – Я вытерла ей слюни. – Всегда помни, кто ты есть, агисси…
– Ты слышала? – спросила госпожа Мун, и я почувствовала на себе ее взгляд, острый, словно приставленный к горлу кинжал. – В столице развешивают листовки и ходят опасные слухи. Ты знаешь об этом? Как считаешь, это правда, медсестра Хён?
Я моргнула.
– Что?
– Мне сказали, ты и еще одна медсестра той ночью были у наследного принца. Он действительно ни на секунду не покидал свои покои?
Краем глаза я заметила, как медсестра Инён и молодой врач обменялись нервными взглядами. Сплетничать о члене королевской семьи с королевской наложницей было опасно, это могло кончиться очень и очень плохо.
– Ну? – поторопила она.
Я почувствовала, что мой лоб покрылся ледяным потом.
– Наследный принц был в своих покоях, госпожа. Он был болен и весь день плохо себя чувствовал, вот нас к нему и позвали. Его здоровье внушало той ночью серьезное опасение.
– Неужели? Подобные поручения обычно выполняют другие медсестры. Вы же не ночные сиделки, верно?
Пальцы у меня похолодели.
– Верно, госпожа.
– Тогда почему позвали именно вас?
Я помедлила с ответом, гадая, солгать или нет. Но все же сказала правду:
– Точно не знаю.
Госпожа Мун взмахнула рукой и приказала:
– Пусть все, кроме медсестры Хён, уйдут.
Я отдала ребенка кормилице и, испытывая неприятное ощущение в желудке, стала ждать, что будет. Когда мы остались одни, госпожа Мун поставила локоть на колено, на лице ее была написана решимость.
– Уверена, что не знаешь?
– Да, – ответила я на этот раз с большей убежденностью. – Я действительно не знаю, госпожа.
Повисла долгая пауза.
– Я верю тебе. Но в каждом закутке этого дворца у меня есть шпионы. Если ты лжешь, я узнаю об этом и доведу до сведения его величества. – Ее острый взгляд пронзил макушку моей склоненной головы. – Сама знаешь, я могу сказать о тебе все что угодно и король поверит мне.
У меня по спине сползла капля пота. Госпожа Мун была моей ровесницей, и мне не следовало бы бояться ее. Но меня все равно кольнуло тревогой: даже если она для меня не страшна, я не могла не испытывать страха перед королем.
– Но, – мягко сказала она, – я не позволю, чтобы с тобой случилось что-то дурное, если ты станешь моими глазами и ушами. Если узнаешь, что же случилось в Хёминсо, непременно расскажи мне об этом. – Она добавила уже тише: – Особенно если это будет иметь какое-то отношение к наследному принцу.
Сердце мое, казалось, остановилось.
– Я попробую, госпожа.
– Нет, не попробуешь, – поправила она меня. – А сделаешь.
– Да. – Я, стиснув зубы, поклонилась. – Сделаю.
Разумеется, это была ложь, единственное оружие низших против власть имущих.
– Хорошо. – Она села прямо и вздернула подбородок, а на ее губах заиграла довольная улыбка. – Можешь быть свободна.
Я поднялась, чтобы уйти – мне хотелось поскорее покинуть ее общество, – но тут же остановилась. Если дворец госпожи Мун наводнен шпионами, она может знать ответ на один из вопросов, который не давал мне покоя.
– За пределами дворца умерла придворная дама, – медленно проговорила я. – Вы не знаете, кто мог желать ей зла?
Улыбка госпожи Мун померкла.
– Ты не должна открывать рот, пока тебя не спросят, – прошипела она.
– Госпожа, – не желала сдаваться я, – я простая служанка, но когда-то мы были подругами. Если у вас остались хоть какие приятные воспоминания о детстве, то не будете ли вы так добры ответить на мой вопрос?
Она долго молчала, а я наблюдала за ней из-под опущенных ресниц. На ее лице мелькнула тень испуга, и она побледнела; вид у нее стал почти смущенным. Но все эти эмоции быстро сменило едва скрываемое волнение.
– Одна из моих служанок видела, как придворная дама Анби и королевский врач Кхун – тот, что работает в Медицинском саду, – ссорились незадолго до ее смерти, – сказала она. – И в какой-то момент он взял ее за плечи. – Она цокнула языком. – Как непристойно! Возможно, он и есть то самое чудовище, которое ты ищешь. – И госпожа Мун взмахом руки велела мне уйти.
Я вышла из ее покоев, мысли мои, казалось, увязли в паутине имен, сплетенной у меня в голове.
Придворная дама Анби, врач Кхун, госпожа Мун… и наследный принц.
Чем больше я размышляла над сложившейся ситуацией, тем больше тревожилась. И помимо воли боялась, что скрытая правда скоро выйдет наружу и станет известна всему королевству. И разразится свирепая буря, которая не пощадит ничего и никого.
4
– Ничего сложного, сделаешь все быстро – и готово, – шептала я сама себе, торопливо шагая по столице и радуясь снежинкам, тающим на горячих щеках.
Я целый час расспрашивала людей о том, где мне найти врача Кхуна, и все это время ловила на себе неодобрительные взгляды и выслушивала вопросы о том, зачем мне идти к неженатому мужчине.
Но я была слишком упряма, чтобы прекратить расследование этого дела. И не сомневалась, что врач Кхун знает правду об убийствах, что он поможет мне раскрыть их тайну, и тогда командир перестанет гневаться на медсестру Чонсу. Ведь женщина, с которой врач Кхун ссорился в саду, была убита. Кто знает, он вполне мог оказаться и возлюбленным госпожи Анби. Они были ровесниками; ему было девятнадцать лет, ей – восемнадцать.
Я внезапно замерла. Меня вдруг ошарашила мысль, что это врач Кхун мог убить ее. Мужчины предпочитают убивать своих жертв ножами, я отметила это, когда лечила раненых в Хёминсо. И кроме того, убийства жен мужьями не редкость.
Я ясно представляла себе такую вот картину: врач Кхун украдкой кладет в руку придворной дамы Анби выманивающую ее из дворца записку, в которой грозится никогда больше с ней не встречаться, если она его не послушается. А когда она выходит из дворца, он, подкараулив ее в каком-нибудь темном месте, бьет ее ножом в грудь, но ей все же удается укрыться в Хёминсо. Он мог последовать туда за ней и нанести еще один удар, в горло, от которого она скончалась. Но потом врач Кхун понял, что есть свидетельницы его злодеяния – две медсестры и их учительница. И он убил еще и их.
Но мгновение спустя в голове у меня прояснилось и сердце стало биться медленнее и ровнее. Врач Кхун никак не мог быть убийцей. Ведь он целитель, защитник жизни как таковой. И конечно же, не способен на убийство.
Мимо прошла группа солдат, и я чуть было не уронила записку с адресом врача Кхуна, которую дал мне другой врач.
– Найти его! – воскликнул их капитан. – Он не должен уйти!
Я посмотрела им вслед и двинулась дальше сквозь толпу к массивным крепостным воротам. Показав стражнику жетон, я покинула столицу и пошла по дороге, на которой иногда встречала врача Кхуна – он тоже возвращался домой из дворца этим путем.
Спокойный и сдержанный, он напоминал мне растения в Медицинском саду. Погрузившись в свои мысли, он не обращал ни малейшего внимания на мои любопытствующие взгляды. Его темные глаза всегда смотрели прямо. Он быстро обгонял меня, пересекал мост через ручей Чхонгечхон и исчезал вдалеке. Я же обычно шла дальше по дороге к дому матери, но сегодня свернула к мосту.
Я следовала указаниям в записке – я ее запомнила сразу же, как прочла. Я всегда легко усваивала прочитанное; могла запомнить целую страницу, лишь взглянув на нее. Миновав деревню, я оказалась на краю леса. Дальше надо было пройти по лесной дороге, вдоль которой стояли обнаженные деревья и возвышались заснеженные скалы. Идти было трудно – за лодыжки цеплялись раскидистые ветви.
Наконец я добралась до поляны. Посередине нее стояла окруженная зарослями кустарника одинокая хижина с соломенной крышей, обсыпавшимися глиняными стенами и раздвижными дверьми.
Я остановилась.
Дом врача Кхуна стоял особняком – а я-то думала, он расположен в деревушке и мы будем разговаривать на улице, кивая проходящим мимо местным жителям и зевакам. Я не настолько доверяла врачу – равно как и какому-либо другому мужчине, – чтобы общаться с ним наедине в столь глухом месте. И развернулась, чтобы уйти, но тут где-то поблизости хрустнула ветка.
В лесу мелькнула чья-то тень.
Волоски у меня на шее встали дыбом, я замерла, считая свои частые вдохи и выдохи.
Спустя несколько секунд на поляне появился мужчина, на нем была черная шляпа и длинный линялый халат. Он производил впечатление небогатого ученого. Мужчина остановился в тени деревьев, и мне стало ясно, что он тоже наблюдает за хижиной врача Кхуна. Он стоял там так долго, что из-за облаков выглянуло солнце и осветило его лицо сквозь ветви деревьев.
Мои глаза расширились от удивления, поскольку я узнала этого человека. Сейчас, когда у него на лице не было грязи, оказалось, что он красив. У него были потрясающие темные глаза. Нос с горбинкой и точеные скулы. Впалые щеки, свидетельствующие о недоедании, но это вполне могли исправить несколько обильных приемов пищи. То был слуга из отделения полиции, спокойный и строгий молодой человек, который помог мне уйти с места, где было совершено преступление.
Но что он делал здесь, одетый как ученый?
Он стоял не шевелясь, и хлопья снега падали ему на лицо. Я была не способна на подобную неподвижность. Сзади мне в бедро вонзилась ветка. Я оглянулась, отвела ее в сторону и снова посмотрела перед собой.
Он исчез.
Я растерялась и впала в смятение. Затем, услышав, как закрылась раздвижная дверь, поспешила к хижине и обходила ее до тех пор, пока не обнаружила заднюю дверь. Приоткрыв ее, я заглянула внутрь, но увидела лишь пустую комнату. Я пошла дальше вдоль стены и, добравшись до окна, выходившего в другую комнату, приоткрыла и его. Там тоже было пусто. Так куда же подевался молодой человек? Я повернулась, чтобы осмотреть остальные комнаты, как вдруг наткнулась на что-то твердое.
– Опять ты, – раздался глубокий изумленный голос.
Я посмотрела в его ясные карие глаза. На темных ресницах лежали снежинки. Мои губы приоткрылись, но я и сама не знала, что хочу сказать; все мои слова будто испарились под его пристальным взглядом. Быстро моргнув, я опустила глаза и увидела у него в руке кинжал. Он вложил его в ножны – ясно было, он не думал, что я представляю для него угрозу. И я не знала, стоит мне обижаться на это или нет.
– Почему ты преследуешь меня?
– Я пришла сюда первой. А почему ты оказался в доме врача Кхуна?
– Потому что его здесь нет.
У меня ушла пара секунд на то, чтобы понять, что он имеет в виду. Он, должно быть, явился порыться в вещах врача – но что он хочет найти?
– Значит, тебя прислала сюда полиция?
– Нет.
– Тогда почему?..
– Кажется, я сказал, что не желаю больше видеть тебя.
– Если я правильно помню, – сказала я нарочито вежливо, – ты велел мне никогда больше не появляться на месте преступления. Но разве тут свершилось преступление?
Молодой человек воззрился на меня так, будто я была престранным существом, будто никогда прежде с ним никто подобным тоном не разговаривал.
Молчание затянулось, и я пожала плечами:
– Я пришла просто поговорить с врачом. Вот и все.
На его лице все еще было написано недоумение.
– Зачем?
– У меня есть на это очень важная причина, и если хочешь знать… – Я посмотрела на пустую хижину, гадая, куда подевался врач Кхун. – Но сначала ответь на мои вопросы. Почему ты замаскировался под ученого?
– Чтобы не выделяться.
– А почему ты здесь, если полиция тебя сюда не посылала?
Он помолчал, а потом спокойно спросил:
– Ты меня допрашиваешь?
– Нет. Мы просто разговариваем…
– К сожалению, у меня нет на это времени, – отвернулся он.
И не успела я остановить его, как он исчез в хижине врача Кхуна – а ведь тот мог вернуться в любой момент.
«Уходи отсюда, Хён-а», – воззвал ко мне внутренний голос. Мне не хотелось вмешиваться во все это, но что-то в молодом человеке пробуждало мой интерес. Я догадывалась, что у него есть нужная мне информация, и хотела ее выяснить.
Я вошла в хижину и увидела, что он быстро ходит из угла в угол, открывает ящики шкафов и комодов, проверяет, нет ли чего под сложенными одеялами и между страницами книг. Мой взгляд остановился на внушительном томе, который он пролистал и поставил на место, – это была книга о войнах.
– Такое запрещено законом, – сказала я. – Нельзя врываться в чужие дома и рыться в хозяйских вещах.
Он меня словно и не услышал. Все осмотренные предметы он возвращал точно на свои места: фарфоровую вазу, шкатулку с документами, подсвечник. Взяв небольшую баночку с крышкой, он открыл ее и заглянул внутрь. Я с опаской посмотрела на белое порошкообразное вещество. Но он закрыл крышку, поставил банку туда, где она стояла прежде, и двинулся дальше, и тут я поняла, что так и не получила ответа на свой вопрос.
– Эй! – грубо окликнула его я. Мое терпение подходило к концу. – Отвечай. Почему ты здесь, если полиция тебя не посылала?
Глубоко вздохнув, он начал листать еще одну книгу.
– У меня есть веские причины участвовать в этом расследовании. Поверь мне.
– С какой стати мне тебе верить? Я тебя совсем не знаю.
– Ты доверяешь мне достаточно, чтобы оставаться со мной наедине в лесу. И создается впечатление, будто ты здесь по тем же причинам, что и я: врач Кхун нам обоим показался подозрительным. – Он отложил книгу в сторону и принялся изучать следующий предмет – небольшую коробочку.
«Значит, тебе что-то известно», – прошептала я про себя. А ему сказала: – До меня дошли слухи о враче Кхуне. Последний раз его видели, когда он ссорился с придворной дамой Анби. – Втайне я надеялась, что, если я сообщу ему нечто новое, он ответит мне той же монетой. – Он, похоже, держал ее за плечи, и потому я предположила, что они любовники. Если это так, то врач Кхун наверняка знает, что же с ней случилось. Вот почему я здесь.
У него на лице заиграли желваки.
– У меня ушел весь вчерашний день, чтобы выяснить то, что ты узнала за одну секунду. А еще полдня я потратил, чтобы найти, где Кхун живет. – Он смотрел на меня, и его глаза как-то странно блестели. – Полагаю, раз ты работаешь во дворце, тебе известны вещи, о которых полиция никогда не узнает.
– Это действительно так.
– А ты поделишься имеющимися у тебя сведениями с полицией?
– Только теми, что отведут подозрения от моей учительницы. Но ставить полицию в известность обо всем, что знаю, я не собираюсь. – Я подошла к двери и посмотрела, не возвращается ли врач Кхун. – Мы во дворце говорим: «Дворцовые тайны никогда не должны выплыть наружу, иначе неминуемо прольется кровь».
Я ждала его ответа, но молодой человек молчал. Было так тихо, что мне показалось, будто я осталась одна. Я посмотрела через плечо и обнаружила, что он добрался до самого верха книжного шкафа – ему даже не пришлось вставать при этом на цыпочки, настолько он был высоким. А потом он подошел к окну и поднес к свету какую-то вещицу.
– Нашел, – прошептал он.
Я ждала, мою кожу покалывало от предвкушения. Вдруг он обнаружил нечто такое, что поможет разгадать тайну резни в Хёминсо? Он подошел ко мне – все мое тело напряглось, – встал близко, очень близко и, протянув ладонь, показал широкое серебряное кольцо.
– Одно каракчи? – спросила я. Обычно такие кольца шли в паре и замужние женщины надевали их оба на один палец – это символизировало гармонию между мужем и женой. По традиции жены должны были носить их до самой смерти. – А почему ты его искал?
– Придворная дама Анби в своем письме к семье несколько раз упомянула врача Кхуна. О других мужчинах она никогда не писала, – объяснил он. – А во время вскрытия тамо нашла еще одно такое же кольцо на ее ожерелье. Кольцо с выгравированным цветком сливы.
Он поднял кольцо, чтобы мы оба могли разглядеть его получше. К моему удивлению, я увидела на серебре нежный распустившийся цветок.
– Замужняя женщина носит парные кольца всю жизнь, – сказала я. – В случае же ее смерти одно из них кладут с ней в могилу, а другое возвращают супругу. Неужели Анби и Кхун были тайно женаты? – Я подняла глаза и обнаружила, что его лицо находится в опасной близости от моего. И тут же сделала шаг назад.
Он, глядя на меня, произнес:
– Именно так.
Я снова посмотрела на кольцо. Анби была придворной дамой, а значит, ее замужество считалось изменой королю.
– Не понимаю. Ведь оба кольца должны были быть у нее. А нашли только одно. Почему?
– Я тоже очень хотел бы это знать. – Он повернулся и выглянул наружу. Снег больше не шел. – Он может вернуться в любой момент.
– А ты знаешь, где он? – спросила я.
– Я послал ему записку, в которой назвался братом Анби, и попросил о встрече в харчевне. И потому получил возможность обыскать его дом без… – он взглянул на меня, и на его губах заиграла насмешливая улыбка, – …помех. Он наверняка уже понял, что записка – просто чья-то уловка. Пошли отсюда.
* * *Идя вслед за полицейским слугой по лесу и по полю тростника – высокого, выше нас, – я усиленно размышляла, что же крылось за разъединенными кольцами. Второе кольцо было у врача Кхуна. Оно оказалось у него до или после смерти придворной дамы Анби? И имеют ли эти кольца какое-то отношение к резне?
– Ты спрашивала, что я здесь делал, – сказал полицейский-слуга, выдергивая меня из моих мыслей. Замерзшая трава и нетронутый снег хрустели под нашими ногами. – Я год проработал в провинции Пхёнан, там произошло тройное убийство, похожее на здешнее… Когда случилась резня в Хёминсо, я задался вопросом, а не связаны ли друг с другом эти преступления.
– А чем они похожи? – спросила я, а потом добавила: – Не кажется ли тебе, что это слишком смелое предположение? Убийства происходят постоянно, их совершают и коррумпированные чиновники, и знатные люди, и солдаты.
Лицо его на какой-то момент окаменело.
– У меня есть на то свои причины.
Я убрала со лба выбившуюся прядь волос. Отстав на шаг от молодого человека, я не сводила глаз с его спины. Плечи у него были широкими, он был высоким, словно гора.
– А как, кстати говоря, тебя зовут? – поинтересовалась я.
Он продолжал пристально, не оборачиваясь, смотреть вперед.
– Со Оджин.
Я ждала, что он задаст мне тот же вопрос. Он этого не сделал.
– Меня зовут Пэк-хён. Но я предпочитаю, чтобы меня называли Хён. – Он быстро шел вперед, и мне приходилось почти бежать, чтобы поспевать за ним. – А что ты сделаешь с найденным кольцом?
– Оставлю у себя.
Его ответ раздосадовал меня. Нужно предоставить командиру Сону улики, чтобы он поступил по справедливости прямо сейчас.
– Нужно рассказать о нем командиру.
– Я пока не буду этого делать.
– Почему?
– Чтобы дать возможность Кхуну поведать свою версию событий не под пытками.
– Оджин, – сказала я, не в силах скрыть своего скептицизма, – ты же всего лишь слуга в отделении полиции. И не можешь принимать решений на свой страх и риск.
Он остановился так неожиданно, что мне пришлось упереться руками ему в спину – широкую, сильную спину, – чтобы не врезаться. Он резко повернулся, его глаза встретились с моими. Я быстро убрала руки и подалась назад.
– Слуга? – переспросил он.
– Да. Ты – полицейский-слуга, – настаивала я. – И не должен вести себя, как тебе в голову взбредет. Ты нашел улику и должен передать ее командиру…
Он, качая головой, положил кольцо в мешочек, висящий у него на поясе, и лицо у меня запылало от возмущения. В любой момент командир мог начать пытать медсестру Чонсу, чтобы выбить из нее признание. Перед глазами у меня все подернулось красной дымкой. Мысленным взором я видела ее кровавые раны. Переломанные кости. Кровь, пропитавшую ее одежду и капающую на землю. И мне придется жить с мыслью, что я могла предотвратить столь вопиющую жестокость, если бы отдала кольцо командиру.
Мои руки сами по себе метнулись к его мешочку. Пальцы коснулись грубой ткани, но не успела я потянуть за шнурок, как Оджин крепко схватил меня за кисть. Выглядел он таким же ошарашенным, какой я себя чувствовала.
– Что ты делаешь? – спросил он.
– Если ты не хочешь отдать улику, – сказала я глухим от напряжения голосом, – то это сделаю я.
Его хватка ослабла, но загорелые пальцы продолжали держать мои бледные кисти.
– Послушай, – тихо проговорил он. – Я знаю командира. Если он считает, что ему известна правда, то ничто не заставит его изменить свое мнение. Он не поможет тебе спасти твою учительницу. На это способен лишь один человек.
Красный туман у меня в голове постепенно рассеялся. Я умудрилась прошептать:
– Кто?
– Настоящий убийца. Его признание вынудит командира Сона передумать. Или же, – продолжил он, осторожно отпуская мои кисти, – четвертая медсестра. Если она все еще жива, ее показания станут главным свидетельством в этом деле.
Я с удивлением посмотрела на него:
– Какая четвертая медсестра?
– В полицейский участок приходила женщина и поклялась, что ее дочь, учащаяся на медсестру, отправилась в день резни в Хёминсо и так и не вернулась домой.
– Как зовут эту дочь?
– Минджи. Ей всего двенадцать лет. Может, ты знаешь ее?
Сердце глухо стучало у меня в груди, ум лихорадочно работал.
– Нет… Не думаю. – Я мало кого знала из младших медсестер, а если Минджи двенадцать, то скорее всего она еще чхохакый – то есть учится первый год. – И как ты считаешь, что могло с ней случиться…
– Подожди. – Оджин поднял руку, и я замерла на месте, чувствуя, как лицо мне щекочут метелки тростника. Его глаза расширились – он смотрел куда-то поверх моего плеча. – Я что-то слышу.
Я тоже насторожилась. И поначалу услышала лишь хрустящую зимнюю тишину.
А затем уловила звуки быстрых шагов и свистящее дыхание.
Оджин моментально прошел через тростник и выбрался на дорогу, и я последовала за ним. По направлению к нам бежал перепуганный крестьянин, его одежда была в крови, а кожа казалась синей. Одной рукой он зажимал рану в боку, а в другой – держал бумажный свиток. Когда он пробегал мимо нас, Оджин выступил вперед и схватил его за плечо. Мужчина с криком повалился на землю.
– Что случилось? – Не услышав ответа, Оджин сел на корточки перед дрожащим крестьянином и еще раз тихо спросил: – Кто это с тобой сотворил?
– Я… я… – Мужчина сжал губы, пытаясь что-то сказать, но у него не получилось. Но потом все же с трудом выдавил из себя: – Я… я не знаю, ч-что я сделал не так.