Земля, о которую мы разбились
Джейн на мгновение застыла, и она резко выпрямилась, но не обернулась.
– Ты не моя семья.
С этими словами она ушла.
Я постоял несколько секунд, не зная, послушаются ли меня мои ноги. Что касается Люси, то ее сердце разбилось прямо у меня на глазах. Она начала разваливаться на части. Волна эмоций захлестнула эти нежные глаза, и она даже не пыталась сдержать слезы, которые катились по ее щекам. Люси позволила чувствам полностью овладеть ею, не сопротивляясь рыданиям и сотрясаясь всем телом. Я практически видел, как она взвалила весь мир на свои плечи и как сильно он давил на нее. Под весом этой боли она вся съежилась и стала еще меньше, чем была прежде. Я никогда не видел, чтобы кто-то так свободно проявлял эмоции, с тех пор как…
Стоп.
Мой разум возвращался в прошлое, к воспоминаниям, которые я похоронил глубоко внутри себя. Наконец я оторвался от нее, закатал рукава и попытался заглушить шум ее боли.
Двинувшись к двери, которую охранник все еще держал открытой, я оглянулся на женщину, которая распадалась на мелкие осколки, и прочистил горло.
– Люсиль, – позвал я, поправляя галстук. – Позволь дать тебе небольшой совет.
– Да? – Она обхватила себя руками, и ее прежняя улыбка исчезла, сменившись тяжелым хмурым взглядом.
– Чувствуй не так сильно, – выдохнул я. – Не позволяй другим управлять твоими эмоциями. Выключи их.
– Отключить мои чувства?
Я молча кивнул.
– Я не могу, – возразила Люси, не переставая плакать. Она положила руки на сердце и покачала головой. – В этом вся моя суть. Я девушка, которая чувствует все.
И я знал, что она говорит правду.
Она была девушкой, которая чувствует все, а я был мужчиной, который вообще ничего не чувствует.
– Тогда мир сделает все возможное, чтобы превратить тебя в ничто, – сказал я ей. – Чем больше чувств ты отдаешь другим – тем больше они у тебя забирают. Поверь мне. Возьми себя в руки.
– Но… она моя сестра, и…
– Она не твоя сестра.
– Что?
Я провел ладонью по волосам, прежде чем сунуть руки в карманы.
– Она сказала, что ты не ее семья, а это значит, что ей на тебя плевать.
– Нет, – она покачала головой, зажав в руке кулон в форме сердца. – Ты не понимаешь. Мои отношения с сестрой…
– Не существуют. Когда люди любят кого-то – они как минимум упоминают его имя. Я никогда о тебе не слышал.
Люси молчала, но ее эмоции уже начали отступать, и она вытерла слезы. Девушка закрыла глаза, глубоко вздохнула и тихо заговорила сама с собой:
– Воздух надо мной, земля подо мной, огонь внутри меня, вода вокруг меня, дух наполняет меня.
Она продолжала повторять эти слова, и я прищурил глаза. Сама личность Люси сбивала меня с толку. Она заполняла собой все окружающее пространство: взбалмошная, непредсказуемая, страстная и эмоционально нестабильная. Как будто она полностью осознавала свои недостатки и все же позволяла им существовать. Каким-то образом эти недостатки делали ее целой.
– Тебя это не утомляет? – спросил я. – Чувствовать так много?
– Разве тебе не надоедает совсем ничего не чувствовать?
В этот момент я понял, что столкнулся лицом к лицу со своей полной противоположностью, и понятия не имел, что еще сказать этой странной незнакомке.
– До свидания, Люсиль, – сказал я.
– До свидания, Грэм Крекер, – ответила она.
* * *– Я не лгала, – поклялась Джейн, когда мы возвращались домой. Я не называл ее лгуньей, не задавал ей никаких вопросов о Люси или о том, почему я не знал о ее существовании до этого вечера. Я ничем не высказал своего недовольства, и все же она продолжала говорить мне, что не лгала.
Джейн.
Лирика?
Я понятия не имел, что за женщина сидит рядом со мной, но действительно ли я знал ее до сегодняшнего откровения?
– Тебя зовут Джейн, – сказал я, вцепившись руками в руль. Она кивнула. – Но при этом ты еще и Лирика?
– Да… – она покачала головой. – Но я поменяла его много лет назад, еще до того, как встретила тебя. Подав документы в колледж, я поняла, что с таким именем никто не будет воспринимать меня всерьез. Какая юридическая фирма наймет человека по имени Лирика Дейзи Палмер?
– Дейзи, – выдохнул я. – Ты никогда не называла своего второго имени.
– Ты никогда не спрашивал.
– Оу.
Она подняла бровь.
– Ты не злишься?
– Нет.
– Вау, – она сделала глубокий вдох. – Ладно. На твоем месте я была бы очень…
– Ты не на моем месте, – отрезал я, не желая разговаривать. Казалось, это был самый долгий день в моей жизни.
Она поерзала на своем сиденье, но ничего не ответила.
Остаток пути до дома мы просидели молча. У меня в голове крутились вопросы, но я не был уверен, что хочу знать ответы. Джейн не рассказывала о своем прошлом, а я о своем. У всех есть тайны, которые не хочется доставать на свет, и я полагал, что с семьей Джейн дела обстоят именно таким образом. Нет никаких причин вникать в детали. Вчера у нее не было сестры, а сегодня есть.
Хотя я сомневался, что Люси заглянет к нам на День благодарения.
Я направился прямиком в спальню и начал расстегивать рубашку. Ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы последовать за мной с искаженным от волнения лицом, но тем не менее она не произнесла ни слова. Когда мы оба начали раздеваться, она тихо подошла ко мне и повернулась спиной, молча прося расстегнуть молнию на ее черном платье.
Я сделал, как она просила, и она стянула платье, а затем накинула одну из моих футболок, которые всегда использовала в качестве ночных рубашек. Ее растущий живот растягивал ткань, но я не возражал.
Через несколько минут мы стояли в ванной и чистили зубы, продолжая сохранять молчание. Мы чистили зубы, умывались, мылись. Это была наша обычная рутина: мы привыкли делать все в тишине, и та ночь не стала исключением.
Забравшись в постель, мы оба выключили лампы, стоявшие на наших тумбочках, и даже не пожелали друг другу спокойной ночи.
Закрыв глаза, я постарался отключить свой мозг, но что-то из произошедшего в тот день раскололо мои воспоминания. Поэтому, вместо того чтобы расспрашивать Джейн о ее прошлом, я вылез из постели и отправился в свой кабинет, чтобы заняться своим романом. Мне все еще требовалось около девяноста пяти тысяч слов, поэтому я решил погрузиться в вымысел и на время забыть о реальности. Когда мои пальцы стучали по клавиатуре, мой мозг сосредотачивался лишь на словах. Слова освобождали меня от той неразберихи, которую Джейн свалила на мою голову. Слова освобождали меня от воспоминаний об отце. Слова освобождали меня от слишком глубокого погружения в мой разум, где я хранил всю боль из своего прошлого.
Без писательства в моем мире остались бы лишь потери. Без слов я бы разбился вдребезги.
– Пойдем спать, Грэм, – сказала Джейн, стоя в дверях. Уже второй раз за день она прерывала мою работу, и я надеялся, что это не войдет в привычку.
– Мне нужно закончить главу.
– Ты же до утра не ляжешь.
– Это неважно.
– Их две, – сказала она, скрестив руки на груди. – У меня две сестры.
Я поморщился и снова принялся печатать.
– Давай не будем этого делать, Джейн.
– Ты ее поцеловал?
Мои пальцы замерли, и я повернулся к ней, нахмурив брови.
– Что?
Джейн провела пальцами по волосам, по ее лицу потекли слезы. Она снова заплакала. Слишком много слез за один день, по крайней мере для нее.
– Я спрашиваю, ты ее поцеловал?
– О чем ты говоришь?
– Я задала простой вопрос. Просто ответь на него.
– Мы не будем продолжать этот разговор.
– Ты это сделал, не так ли? – воскликнула она, лишаясь остатков рациональности. Похоже, в тот момент, когда мы выключили свет в спальне, а я отправился в свой офис, моя жена превратилась в запутанный эмоциональный клубок и ее разум полностью захватили бредовые идеи. – Ты поцеловал ее. Ты поцеловал мою сестру!
Я прищурил глаза.
– Не сейчас, Джейн.
– Не сейчас?
– Пожалуйста, давай обойдемся без гормонального срыва. Это был долгий день.
– Просто скажи, ты целовал мою сестру? – повторила она, как заезженная пластинка. – Скажи это. Скажи мне.
– Я даже не знал, что у тебя есть сестра.
– Какая разница, если ты поцеловал ее.
– Иди приляг, Джейн. У тебя давление поднимется.
– Ты мне изменил. Я всегда знала, что это случится. Я всегда знала, что ты мне изменишь.
– У тебя паранойя.
– Просто скажи мне, Грэм.
Не зная, что еще мне сказать, я запустил пальцы в волосы.
– Господи! Да не целовал я ее.
– Целовал! – крикнула она, утирая слезы. – Я знаю, что так и было, потому что я знаю ее. Я знаю свою сестру. Наверняка она знала, что ты мой муж, и решила мне насолить. Она уничтожает все, к чему прикасается.
– Я ее не целовал.
– Она словно… какая-то болезнь, и почему-то никто этого не понимает. Но я-то знаю. Она все портит, как и наша мать. Почему никто не видит, что она делает? Я не могу поверить, что ты поступил так со мной… с нами. Я беременна, Грэм!
– Я ее не целовал! – закричал я, чувствуя, как слова обожгли мое горло. Я не хотел ничего знать о прошлом Джейн. Я не просил ее рассказывать о своих сестрах, я не настаивал, я не донимал ее расспросами, и все же мы почему-то ругались из-за женщины, которую я едва знал. – Я понятия не имею, кто твоя сестра, и не желаю ничего о ней знать. Я не знаю, что, черт возьми, с тобой происходит, но прекрати выплескивать это на меня. Я тебе не лгал. Я тебе не изменял. Сегодня я не сделал ничего плохого, так что прекрати на меня нападать.
– Не притворяйся, будто тебя волнует сегодняшний день, – прошептала она, повернувшись ко мне спиной. – Тебе плевать на своего отца.
В моей голове пронеслось воспоминание.
И все же с его уходом все вокруг меня как-то замедлилось, и я скучаю по воспоминаниям, которых никогда не существовало.
– Лучше бы тебе прекратить этот разговор, – предупредил я, но она не послушала.
– Это правда, ты и сам знаешь. Он ничего для тебя не значил. Он был хорошим человеком и ничего для тебя не значил.
Я промолчал.
– Почему ты не спрашиваешь о моих сестрах? – вдруг воскликнула Джейн. – Разве тебе все равно?
– У всех есть прошлое, о котором не хочется говорить.
– Я не лгала, – снова сказала она, хотя я ни разу не назвал ее лгуньей. Она словно пыталась убедить саму себя, хотя прекрасно знала, что это так. Дело в том, что мне правда было все равно. За годы общения с людьми я понял, что все они лгут, и научился никому не доверять. Ни единой душе.
Как только человек подрывал доверие, как только ложь всплывала на поверхность – все, что он когда-либо говорил, будь то правда или ложь, было запятнано предательством.
– Ладно. Покончим с этим раз и навсегда. Я просто расскажу все прямо сейчас. У меня есть две сестры, Мари и Люси.
Я съежился.
– Пожалуйста, прекрати.
– Мы не общаемся. Я самая старшая, а Люси – самая младшая. Она эмоционально нестабильна, – это было ироничное заявление, учитывая, что в данный момент Джейн находилась на грани нервного срыва. – И она точная копия моей матери, которая умерла много лет назад. Отец бросил нас, когда мне было девять, и я его не виню, потому что моя мать была сумасшедшей.
Я хлопнул ладонями по столу и повернулся к ней.
– Чего ты хочешь от меня, Джейн? Ты хочешь, чтобы я сказал, что злюсь на тебя за обман? Ладно, я злюсь. Ты хочешь, чтобы я тебя понял? Прекрасно, я понимаю. Ты хочешь, чтобы я сказал, что ты была права, когда бросила своих сестер? Отлично, ты правильно сделала, что бросила их. Теперь я могу вернуться к работе?
– Расскажи мне о себе, Грэм. Расскажи мне о своем прошлом. Все, о чем ты никогда не рассказывал.
– Оставь это, Джейн.
Я так умело сдерживал свои чувства. Я почти никогда не поддавался эмоциям, но она давила на меня, испытывая мое терпение. Я хотел, чтобы она остановилась, потому что в темных уголках моей души скрывалась вовсе не печаль или горе.
Это был гнев.
И чем больше она давила – тем сильнее он рвался наружу.
Она заставляла меня превратиться в монстра.
– Ну же, Грэм. Расскажи мне о своем детстве. Где твоя мать? Она же у тебя была? Что с ней произошло?
– Прекрати, – сказал я, крепко зажмурившись и сжав кулаки, но она не прекращала.
– Она недостаточно тебя любила? Она изменяла твоему отцу? Может, она умерла?
Я вышел из комнаты, потому что почувствовал, как гнев поднимается на поверхность. Я чувствовал, что он становится слишком большим, слишком сильным, слишком обжигающим. Я пытался убежать от Джейн, но она неотрывно следовала за мной.
– Ладно, ты не хочешь говорить о своей маме. Как насчет того, чтобы поговорить о твоем отце? Скажи мне, почему ты так презираешь своего отца? Что он сделал? Тебя обижало, что он постоянно был занят работой?
– Поверь, ты не хочешь об этом говорить, – снова предупредил я, но она уже слишком далеко зашла. Ей хотелось продолжать эту гадкую игру, но она играла не с тем человеком.
– Он забрал твою любимую игрушку? Он не позволял тебе заводить домашних животных в детстве? Он забыл про твой день рождения?
Мои глаза потемнели, и она заметила это, когда наши взгляды встретились.
– О, – прошептала она. – Он пропустил много дней рождения.
– Я поцеловал ее! – наконец сорвался я, поворачиваясь к Джейн, которая замерла с открытым ртом. – Этого ты хочешь? Хочешь, чтобы я тебе солгал? – прошипел я. – Клянусь, ты ведешь себя как идиотка.
Она подняла обе руки и толкнула меня.
Сильно.
С каждым ударом на поверхность всплывали новые эмоции. Каждый раз, когда ее руки с тяжестью опускались на мою грудь, у меня внутри все сжималось.
На этот раз я ощутил сожаление.
– Прости, – выдохнул я. – Мне очень жаль.
– Ты не целовал ее? – спросила Джейн дрожащим голосом.
– Конечно, нет.
– Это был долгий день и… ой, – прошептала она, согнувшись от боли. – Ой!
– В чем дело? – Когда наши взгляды встретились, у меня сдавило грудь. Ее руки сжимали живот, а дрожащие ноги блестели от влаги. – Джейн? – прошептал я, нервничая и смущаясь. – Что это было?
– Кажется, у меня отошли воды.
Глава 4
Грэм– Слишком рано, слишком рано, слишком рано, – шептала Джейн, пока я вез ее в больницу. Ее руки лежали на животе, а схватки не прекращались.
– С тобой все будет в порядке, все будет хорошо, – заверил ее я, но внутри меня все холодело от ужаса. Слишком рано, слишком рано, слишком рано…
Как только мы добрались до больницы, нас провели в палату, где нас окружили медсестры и врачи. Они задавали сотни вопросов, пытаясь понять, что произошло. Всякий раз, когда я задавал вопрос, они улыбались и говорили, что мне придется подождать, чтобы поговорить с лечащим неонатологом. Время тянулось медленно, и каждая минута казалась часом. Я знал, что время родов еще не пришло: ребенку была всего тридцать одна неделя. Когда неонатолог наконец добрался до нашей палаты, он с легкой улыбкой на лице придвинул стул к кровати Джейн и достал ее медицинскую карту.
– Всем привет, я доктор Лоуренс, и я скоро вам надоем. – Он пролистал карту и провел рукой по бородатому подбородку. – Джейн, судя по всему, ваш ребенок устроил настоящую драку. Поскольку вы все еще находитесь на ранней стадии беременности, мы обеспокоены тем, насколько безопасно пройдут роды, особенно учитывая, что до вашего срока остается еще целых двенадцать недель.
– Девять, – поправил я. – Осталось всего девять недель.
Густые брови доктора Лоуренса опустились к переносице, и он принялся листать бумаги.
– Нет, определенно двенадцать, и это чревато довольно сложными проблемами. Вероятно, вы уже обсуждали эти вопросы с медсестрами, но нам важно знать, что происходит с вами и вашим ребенком. Итак, вы переживали сильный стресс в последнее время?
– Я юрист, так что стресс – неотъемлемая часть моей жизни, – ответила Джейн.
– Какой-нибудь алкоголь или наркотики?
– Нет и нет.
– Вы курите?
Она заколебалась, и я приподнял бровь.
– Ну же, Джейн. Серьезно?
– Всего несколько раз в неделю, – воскликнула она, ошеломив меня этим заявлением. В поисках поддержки Джейн повернулась к доктору. – Из-за работы я постоянно нахожусь в состоянии стресса. Узнав о беременности, я попыталась бросить курить, но в итоге только уменьшила количество сигарет в день: всего несколько штук вместо половины пачки.
– Ты же сказала, что бросила, – процедил я сквозь зубы.
– Я пыталась.
– Это не то же самое, что бросить курить!
– Не смей на меня орать! – взревела она, дрожа всем телом. – Я совершила ошибку, мне очень больно, и твои крики мне не помогут. Господи, Грэм, иногда мне хочется, чтобы ты был таким же добрым, как твой отец.
Ее слова задели меня за живое, но, собравшись с силами, я постарался не реагировать. Доктор Лоуренс поморщился, но тут же снова натянул свою легкую полуулыбку.
– Ладно. Курение может привести к множеству различных осложнений, когда дело касается родов, и хотя выяснить точную причину невозможно – хорошо, что у нас есть эта информация. Мы дадим вам токолитические препараты, чтобы попытаться остановить преждевременные роды. Малышке нужно еще немного вырасти, так что нам придется сделать все возможное, чтобы удержать ее внутри еще на какое-то время. Вы останетесь здесь под присмотром врачей на следующие сорок восемь часов.
– Сорок восемь часов? Но мне нужно работать…
– Я выпишу вам справку, – доктор Лоуренс подмигнул и поднялся с места. – Медсестры вернутся через секунду. Они проведут осмотр и дадут вам лекарство.
Как только он вышел за дверь, я быстро встал и последовал за ним.
– Доктор Лоуренс.
Он повернулся ко мне и остановился.
– Да?
Я скрестил руки на груди и прищурился.
– Мы поссорились как раз перед тем, как у нее отошли воды. Я закричал и… – я сделал паузу и провел рукой по волосам, прежде чем снова скрестить руки на груди. – Я просто хотел узнать, может… это произошло из-за меня?
Доктор Лоуренс улыбнулся краешком губ и покачал головой.
– Такое случается. Мы все равно не сможем узнать причину, так что вам незачем винить себя. Все, что мы можем сделать сейчас, – это жить настоящим моментом и делать все возможное для безопасности вашей жены и ребенка.
Я кивнул и поблагодарил его. Мне хотелось верить его словам, но в глубине души я все равно чувствовал, что это моя вина.
* * *Через сорок восемь часов, когда у ребенка упало давление, врачи сообщили нам, что у них нет другого выбора, кроме как провести кесарево сечение. Все было как в тумане, и мое сердце словно перестало биться. Я стоял в операционной, не зная, что чувствовать, когда ребенок наконец появится на свет.
Когда врачи закончили операцию и перерезали пуповину, все столпились вокруг ребенка, крича и переругиваясь между собой.
Она не плакала.
Почему она не плачет?
– Два фунта три унции, – объявила медсестра.
– Нам понадобится СИПАП, – сказал один из врачей.
– СИПАП? – спросил я, когда они торопливо прошли мимо меня.
– Режим искусственной вентиляции легких постоянным положительным давлением, чтобы помочь ей дышать.
– Она не дышит?
– Да, она очень слаба. Мы собираемся перевести ее в отделение интенсивной терапии, и кто-нибудь сообщит вам, как только она стабилизируется.
Прежде чем я успел спросить что-нибудь еще, они уже унесли ребенка.
Несколько человек остались, чтобы позаботиться о Джейн, и как только ее перевели в больничную палату, она провалилась в сон на несколько часов. Когда она наконец проснулась, доктор сообщил нам о здоровье нашей дочери. Он сказал, что ей тяжело дышать и что они делают все возможное, но жизнь ребенка все еще находится под угрозой.
– Если с ней что-нибудь случится, знай, что это твоя вина, – сказала мне Джейн, когда доктор вышел из комнаты. Она отвернулась от меня и посмотрела в окно. – Если она умрет – это будет не моя вина, а твоя.
* * *Я понимаю, о чем вы говорите, Мистер Уайт, но… – Джейн стояла в отделении интенсивной терапии спиной ко мне и говорила по мобильному телефону. – Я знаю, сэр, я все прекрасно понимаю. Просто мой ребенок попал в отделение интенсивной терапии, и… – она замолчала, переступила с ноги на ногу и кивнула. – Хорошо. Я понимаю. Спасибо, мистер Уайт.
Она положила трубку и покачала головой, вытирая глаза, прежде чем снова повернуться ко мне.
– Все в порядке? – спросил я.
– Просто рабочие дела.
Я коротко кивнул.
Мы стояли неподвижно, глядя на нашу дочь. Каждый вдох давался малышке с трудом.
– Я не могу, – прошептала Джейн, ее тело начало трястись. – Я не могу просто сидеть здесь и ничего не делать. Я чувствую себя такой бесполезной.
Прошлой ночью мы думали, что потеряли нашу маленькую девочку, и в тот момент я почувствовал, как все внутри меня начинает разваливаться на кусочки. Джейн тоже плохо справлялась с происходящим и так и не сомкнула глаз.
– Все в порядке, – сказал я, хотя и сам в это не верил.
Она покачала головой.
– Я на это не подписывалась. Я никогда не хотела детей. Я просто хотела стать адвокатом. У меня было все, чего я желала, а теперь… – Джейн продолжала ерзать. – Она умрет, Грэм, – прошептала моя жена, скрестив руки на груди. – У нее слишком слабое сердце. У нее не развиты легкие. Она даже не живет, а лишь существует, да и то благодаря всей этой дряни, – она махнула рукой на машины, подсоединенные к крошечному телу нашей дочери. – И мы просто должны сидеть здесь и смотреть, как она умирает?! Это жестоко.
Я ничего не ответил.
– Я не выдерживаю. Прошло почти два месяца, Грэм. Разве ей не должно было стать лучше?
Ее слова раздражали меня, а ее уверенность в том, что наша дочь уже не жилец, вызывала у меня отвращение.
– Может, тебе пойти домой и принять душ? – предложил я. – Тебе нужно сделать перерыв. Сходи на работу, это поможет тебе немного отвлечься.
Джейн переступила с ноги на ногу и поморщилась.
– Да, ты прав. Мне нужно многое наверстать на работе. Я вернусь через несколько часов, хорошо? Потом мы поменяемся местами, и ты сможешь сделать перерыв, чтобы принять душ.
Я молча кивнул.
Она подошла к нашей дочери и посмотрела на нее сверху вниз.
– Я еще никому не говорила, как ее зовут. Это глупо, правда? Говорить людям ее имя – она ведь все равно умрет.
– Не говори так, – огрызнулся я. – Надежда еще есть.
– Надежда? – Джейн с удивлением посмотрела на меня. – С каких пор ты веришь в лучшее?
У меня не было ответа, потому что она говорила правду. Я не верил ни в знамения, ни в надежду, ни во что-либо подобное. Я не знал имени Бога до того дня, когда родилась моя дочь, и чувствовал неловкость от одной мысли, чтобы вознести ему хотя бы одну молитву.
Я был реалистом.
Я верил только в то, что мог увидеть своими глазами, но все же при взгляде на эту малышку какая-то часть меня жалела, что я не умею молиться.
Это была эгоистичная потребность, но мне нужно было, чтобы моя дочь поправилась. Мне нужно было, чтобы она выжила, потому что я не был уверен, что переживу ее потерю. В тот момент, когда она родилась, у меня в груди что-то встрепенулось. Мое сердце словно проснулось после долгих лет сна, и в этот момент я не почувствовал ничего, кроме боли. Боли от осознания того, что моя дочь может умереть. От того, что она не знает, сколько дней, часов или минут ей осталось. Она должна была выжить, чтобы моя душа перестала болеть.
Жизнь становится куда легче, когда перестаешь испытывать какие-либо чувства.
Как ей это удалось? Как ей удалось вернуть мне все эмоции с самой первой секунды, как она появилась на свет?
Я даже не произнес ее имени…
Почему мы такие чудовища?
– Просто уходи, Джейн, – холодно сказал я. – Я останусь здесь.
Она ушла, не сказав больше ни слова, а я сел на стул рядом с нашей дочерью, чье имя я не решался произнести вслух.
Я прождал несколько часов, прежде чем позвонить Джейн. Временами она так погружалась в работу, что забывала выйти из кабинета: совсем как я, когда погружался в свои романы.
Она не брала трубку. Я звонил снова и снова в течение следующих пяти часов – и все без толку. В итоге мне пришлось позвонить на стойку регистрации ее офиса. На звонок ответила Хизер – секретарша Джейн.
– Здравствуйте, мистер Рассел. Мне очень жаль, но… ее уволили сегодня утром. Она так много пропустила, и мистер Уайт ее отпустил… Я думала, вы знаете, – она понизила голос. – У вас все в порядке? Вашему ребенку стало лучше?
Я прервал звонок.
Растерянный.
Злой.
Уставший.
Я снова набрал номер Джейн, но меня сразу же перебросило на голосовую почту.
– Вам нужен перерыв? – спросила меня одна из медсестер, пришедшая проверить трубку для кормления моей дочери. – У вас усталый вид. Можете пойти домой и немного отдохнуть. Мы позвоним, если…