Нацисты в белых халатах
Бойцы потянулись к западным воротам. Отделение, выделенное командиром второго взвода, собирало тела боевых товарищей, заворачивало их в плащ-палатки.
Тут послышался шум на другой стороне объекта. Матерились красноармейцы, пинками и прикладами гнали двух испуганных людей. Те что-то лопотали на немецком, закрывались руками.
– Петруха, давай я их пристрелю к едрене фене! – прокричал рыжеволосый боец, потерявший каску. – На хрена они нужны?
– Пусть командиры разбираются, нужны или в расход немчуру, – пробормотал усатый сержант, виртуозно работая прикладом. – Вроде не сопротивлялись, не стреляли, просто сбежать хотели. – Он схватил немцев за шиворот, бросил в пыль перед капитаном.
Силища у сержанта была богатырская.
Пленники с виду не представляли особого интереса. Среднего роста, сложения отнюдь не атлетического. Оба одеты в штатское, мятые брюки, пиджаки, пуловеры. У того, который в очках, чудом усидевших на носу, поверх пиджака был наброшен белый халат, впрочем, уже серо-зеленый. У второго были выбиты два передних зуба. Он потешно свистел, таращил глаза. У него было вытянутое лицо. Глубокие залысины налезали со лба на макушку.
Мужчины вели себя смирно, тряслись от страха, жалобно смотрели на капитана. Они что-то взволнованно лепетали, глотали слова.
– Из подземелья вышли, товарищ капитан, – отчитался сержант. – Вон там, на той стороне, еще один ход был из их бункера. Мы гранату подложили, нет его больше. Смотрим, люк такой в траве открывается, и эти двое лезут. И ведь чуть не ушли эти черти фашистские. Насилу догнали. Хотели кончить, но они вроде без оружия. Мы обыскали, нет у них ничего.
Мужчина с залысинами начал энергично что-то бормотать, жестикулировать.
– Встать! – приказал Чесноков.
Немцы поняли, стали подниматься. Мялись, потупившись в землю.
– Харченко, ко мне! – позвал Чесноков командира третьего взвода, достаточно сносно изъясняющегося на немецком. – Спроси, кто такие, что за хрень тут у них.
Трещали оба разом, что-то просили. Харченко поморщился. Сообразительный сержант треснул очкарика по затылку. Тот заткнулся. Теперь говорил другой, потом выдохся, тяжело задышал.
– Тут у них что-то вроде научно-исследовательского медицинского центра, – проговорил Харченко и озадаченно почесал затылок. – Вирусы всякие, бактерии чумы, сыпного тифа. Разрабатывали лекарства от этих болезней.
– А сколько народа положили по ходу своих разработок? – проворчал Чесноков. – В бараках уйму людей настреляли, в крематории сколько нажгли. Евреев массово уничтожали, суки.
– Говорят, что это не они. – Харченко пожал плечами. – А некий оберштурмбаннфюрер Штеллер. Он и его заместитель выехали отсюда еще вчера. Этот упырь был у них за старшего и за главное медицинское светило. А они, дескать, простые исполнители, люди сугубо штатские, прибыли в длительную командировку из какого-то научного центра. Тот, что в очках, – некий Рунгер, старший лаборант. Второй – Зигмунд Киттель, член исследовательской группы, занимающейся какими-то вирусами. Уверяют, что не имеют к армии и СС никакого отношения, вели научную работу, не зная, во что это должно вылиться.
– Ага, не знают они, – заявил сержант. – Сейчас они все невинные овечки, в фашистских преступлениях не участвовали, боже упаси. Спросите у них, товарищ лейтенант, может, они еще и евреев спасали? Им орден дать?
Чесноков кусал губы, усиленно размышлял.
«Эмоции – это одно. Но за них меня в штабе дивизии по головке не погладят. Эти двое – все, кто тут выжил. Документация уничтожена, оборудование тоже. Если узнают, что я их расстрелял, то у меня могут быть неприятности».
– Грузите в машину этих овечек, хлопцы, – распорядился он. – Отправим в Злотов под конвоем, пусть там решают, куда их. Харченко, передай командование Рудакову, поедешь с ними. Надеюсь, Злотов уже у нас. Все расскажешь представителю Смерша или кого там найдешь. А нам эти геморрои ни к чему, наступать надо.
Бойцы покидали разгромленный объект. Отделение, оставшееся там, принимало его под охрану.
Солдаты гнали задержанных к машине.
– А ну, пошевеливайся, немчура! – покрикивал конвоир. – Пинками подогнать или как? Тормозной жидкости напились? Молитесь, уроды, что вам пока жизнь оставили!
В четыре часа пополудни немецкие войска сделали попытку перейти в контрнаступление. Ударная группа из нескольких пехотных батальонов при поддержке двух танковых рот прорвала фронт напротив Злотова и двинулась в восточном направлении.
Две советские стрелковые роты, стоящие на этом направлении, пятились к Земану, ожесточенно огрызались. До моста через реку не дошли, спешно рыли окопы на косогоре. Туда прибыла полуторка с противотанковыми ружьями. Полтора часа шел отчаянный бой, в ротах уцелела треть личного состава. Даже раненые тянулись к оружию, отказывались уходить в тыл. Восемь хваленых «Тигров» горели на подъезде к мосту.
В шесть вечера подошло подкрепление, и свежие силы ринулись в бой. Немцы выдохлись, стали откатываться. Всю ночь по мосту через Земан шли танки и пехота.
С рассвета наступление продолжилось. Но фланги советских войск были сильно растянуты, резервы еще формировались. Разрозненные части вермахта бросались в отчаянные контратаки. До Витебска и Орши советские войска не дошли, встали, начали закапываться в землю. Немцы занимались тем же. Атаковать ни у кого не было сил.
Линия фронта установилась в двадцати километрах к западу от Злотова. Городок оказался в ближнем тылу.
Лейтенант Харченко доставил задержанных в Злотов. Никакой комендатуры и отдела контрразведки там еще и в помине не было. Город только взяли, там царила неразбериха. На окраинах еще трещали выстрелы. Солдаты разбирались с бродячими группами немцев и полицаев.
Часть полка ушла за Земан, другие подразделения растеклись по району. Начштаба убили, комполка тяжело ранили. Офицеров оставалось с гулькин нос, в основном низового звена. Солдаты занимали здание немецкой комендатуры, где до войны размещались советские власти.
Харченко проклял все на свете, пока отыскал замордованного делами капитана полковой контрразведки Топтыгина. Он поймал его в коридоре комендатуры. Тот бежал во двор, где его ждал «газик», загруженный солдатами.
– Товарищ капитан, я настаиваю! – рявкнул вконец отчаявшийся Харченко.
Топтыгин с изумлением уставился на него, недоверчиво покрутил головой, потом вернулся в пустой кабинет, где еще висели немецкие шедевры наглядной агитации, и крикнул в окно, чтобы подождали. Харченко лаконично изложил самую суть дела. Топтыгин очумело качал головой, раздраженно фыркал. Только этой проблемы ему сейчас и не хватало! Какой еще секретный объект медицинской направленности?! Но реагировать надо. Его по головке не погладят, если проворонит что-то важное.
– Ну и что с тобой делать, лейтенант? – Топтыгин вскочил и забегал по кабинету. – Вот скажи, какого хрена ты этих деятелей ко мне привез? Давай так. Калинки знаешь? Это там. – Он махнул рукой. – Поселок на северной окраине, фактически в городской черте. Там у нас взвод и старая гауптвахта. Бывшая воинская часть. Найдешь. Вези туда своих доходяг, пусть их поместят на гауптвахту. Туда мародеров тащат, дезертиров, сдавшихся полицаев. Некуда больше. Найдется место и для твоих гавриков. Скажешь, полковая контрразведка распорядилась. Пусть охраняют. А я свои дела закончу и потолкую с твоими фрицами. Вдруг и правда что-то ценное. Ну, давай, лейтенант, с коммунистическим приветом, как говорится. – Топтыгин вытолкал Харченко из кабинета и устремился вниз по лестнице.
Обрадованный лейтенант тоже прыгнул в машину и повез немцев в Калинки, до которых от Троицкой улицы было рукой подать. Скандала на гауптвахте не вышло. Услышав фамилию контрразведчика, военный с погонами старшего лейтенанта отомкнул два зарешеченных отсека, втолкнул в них задержанных.
– Кормить не обещаю, – проворчал он, чтобы хоть как-то выразить свое отрицательное отношение к происходящему. – Мне своих-то вояк кормить нечем. А тут еще эти дезертиры, предатели всякие.
Харченко облегченно вздохнул, принял у старлея расписку в получении господ Киттеля и Рунгера и кинулся на объект снимать людей Лопатченко. Они для боя нужны! Топтыгин сюда своих подвезет.
Но капитана Топтыгина через час убили. На берегу Земана к северу от Злотова разведчики зафиксировали группу немецких солдат с пулеметами и высокопоставленным офицером абвера, который Топтыгину был крайне нужен. Он давно охотился за этим типом, имеющим отношение к разведшколе, расположенной в городе Рошеве.
Немцы пытались переправиться через реку, которая на данном участке имела бурное и опасное течение. Им пришлось вязать плот из того, что было под рукой. Другого способа они не нашли. В группе были раненые, в том числе и тот самый офицер, подстреленный в ногу.
Надежда на глухое местечко не оправдалась. Два отделения красноармейцев заблокировали участок берега. Капитан Топтыгин предъявил ультиматум, только вот чересчур высунулся. Пуля попала ему в голову. Немцев вместе с плотом забросали гранатами, уничтожили всех. Офицер абвера унес на тот свет все свои тайны.
Глава 3
Отгремели сражения в восточной части Белоруссии, откатился фронт. Земля приходила в себя после жарких сражений. Люди убирали трупы, свои и чужие, ремонтировали дороги и мосты, по которым на запад уходили войска. Части дивизии теперь дислоцировались в соседнем Родзюковском районе.
В Злотове остался обескровленный полк, потерявший почти всех офицеров. Два батальона обустраивали укрепрайон на западном берегу Земана, еще один дислоцировался в Калинках, на территории бывшей воинской части. Там же расположились штаб полка, гарнизонная гауптвахта, палаточный городок, в котором обретались бойцы артиллерийской батареи и отдельного танкового батальона, от которого фактически осталось только название.
В самом Злотове на Троицкой улице заработала комендатура. При ней был сформирован комендантский взвод для патрулирования и несения караульной службы в самом городе. На улицах появились первые милиционеры.
Заработал горком партии, состоящий из бывших партизан и активистов, прибывших с востока. Туда ежедневно выстраивались очереди. Люди хотели знать, как жить дальше, где работать, на что кормить семьи.
Прошло четыре дня. Из штаба дивизии в полк поступало офицерское пополнение. В Калинках разгружались полуторки, перекликались люди в погонах, перебрасывали чемоданы, набитые вещами. Офицеров распределяли по подразделениям, селили на квартирах в частном секторе. Подошла свежая танковая рота, влилась в часть. Прибыла минометная батарея, расчеты отправились в палаточный городок.
Через город на запад тянулись войска. Тягачи тащили орудия, лязгали гусеницами громоздкие «САУ». По соседству с батальонами расположилась рота войск НКВД по охране тыла действующей армии. Отдел упомянутой организации появился в Злотове. На площадях бывшей фабрики металлоизделий заработали мастерские по ремонту автотранспорта и военной техники. Открывались магазины. Продукты распределялись по карточкам.
В Калинках на территории караульного помещения действовала гауптвахта. Немцы за два года расширили там жилые площади. Теперь это заведение могло вместить до полусотни клиентов. Окна камер, расположенных на первом этаже, были забраны мощными решетками. Заключенные сквозь них хоть изредка видели солнечный свет. Внизу же, в извилистом подвале, освещение было минимальным. От немцев сохранились матрасы, какие-то подобия подушек. Воздух в помещениях был относительно сухой.
Арестантов кормили дважды в день. После обеда их выводили гулять во внутренний двор под жестким присмотром автоматчиков.
Про немцев, привезенных из-под Межеля, все начисто забыли. К ним никто не приходил, их ни разу не вызывали на допрос. Ирония судьбы. Те люди, которые что-то знали про этих персон, были либо далеко, либо мертвы.
Мужчина с глубокими залысинами, назвавшийся Киттелем, сидел в последней камере. За четыре дня он сильно осунулся, в пиджак и пуловер намертво въелась тюремная вонь. Настроение у него было сквернейшее. Он не бунтовал, выполнял все прихоти надсмотрщика, если понимал, чего тот хочет. Послушно принимал пищу, выходил на прогулку, заложив руки за спину.
Его коллега, назвавшийся лаборантом по фамилии Рунгер, сидел в другом конце коридора. Они почти не виделись, и лишь на прогулке могли обменяться взглядами.
Соседние камеры сегодня пустовали. Их постояльцев караульные увели несколько часов назад, обратно не вернули.
Утром в подвал спустился некий ответственный офицер, явно вставший не с той ноги, вызвал начальника гауптвахты и принялся грозно разоряться:
– Какого хрена, товарищ старший лейтенант?! Кто тут у вас сидит? На каком основании вы их содержите и кормите за казенные средства? Полицаи? Расстрелять к чертовой матери! Мародеры? Дезертиры и выпивохи? В штрафную роту! Пусть кровью искупают! Немедленно удалить их отсюда, списки ко мне на стол! А это кто такой?
Начальник гауптвахты что-то пробормотал на ухо офицеру.
Тот недоверчиво хмыкнул.
– И этот тоже?
Они остановились напротив решетки. В лицо заключенного ударил луч света.
– Так точно, товарищ подполковник, – пробормотал старлей. – Доставлены по приказу товарищей из Смерша, до особого распоряжения. Находятся здесь уже четыре дня.
– Надо же, – проворчал посетитель. – А с виду и не скажешь, что важные птицы. Ладно, пусть сидят, ждут своего часа.
Доктор Альфред Штеллер немного понимал по-русски. История была давняя. В начале тридцатых он стажировался на кафедре биологии Московского университета, даже водил приятное знакомство с одной аспиранткой, которая по иронии судьбы оказалась еврейкой.
Глухая депрессия первых дней заключения постепенно отступала. Появлялась надежда. За своего помощника Клауса Эрдмана доктор не тревожился. Тот ничего не скажет. Именно он и предложил выдать себя за других, если не удастся уйти.
Альфред проклинал себя за то, что так увлекся своими изысканиями, отверг голос разума. Ведь предупреждали его, что русские идут! Он не верил и остальных заразил этим чувством.
Отчаяние было зверское. Он всего добился, опередил своих коллег-конкурентов, поднял знамя немецкой науки на новую вершину! И так попасться! Пропало все – карьера, жизнь. Большевики узнают, кто он такой, вытянут всю полезную информацию, а потом повесят!
Но по мере нахождения в камере Штеллер начал сомневаться в этом. По-видимому, никто не подозревает, кто он на самом деле. Про филиал института бактериологии у русских информации нет. Его настоящее имя, Штеллер, им ни о чем не говорит. Их контрразведка молодая и еще неопытная. Военные, взявшие лабораторию, уже далеко. Дай бог, их нет в живых.
Фамилии заключенных в списках гауптвахты значатся, но никому не интересны. Если ты доктор Штеллер – то это проблема. Если же какой-то лаборант, согласный сотрудничать с большевиками, то это гораздо лучше.
Настал вечер. Штеллер лежал на мешковине. Свет был убавлен до минимума. У доктора медицины слипались глаза, он проваливался в сон.
Тут в коридоре кто-то возник, медленно двинулся вдоль решеток. Глухие шаги. Похоже, этот человек располагал свободным временем, решил пройтись, посмотреть, кто тут сидит.
Штеллер приподнялся, вытянул шею. На другой стороне решетки колебалось смазанное пятно. Ни лица, ни фигуры – все съедала темнота. Кажется, у него была фуражка и офицерские погоны. Вряд ли простой смертный мог сюда зайти.
Посетитель включил фонарик. Рассеянный свет мазнул лицо арестанта и пропал. Потом человек удалился. Ком застыл в горле узника. Но нет, тот вернулся, просто убедился в том, что в соседних камерах никого нет.
Незнакомец приблизился к решетке. Альфред тоже подался вперед, обливаясь потом.
– Доктор Штеллер? Очень рад, что с вами все в порядке, вы живы и почти здоровы, – проговорил этот человек по-немецки глухим шепотом.
– Кто вы? – Волнение зашкаливало, голос арестанта срывался.
– Тише, доктор. Мы с вами не одни в этом славном подвале. Я прибыл с той стороны исключительно по вашу душу.
– Вытащите меня отсюда!.. – Доктор тоже вцепился в решетку, чувствовал дыхание незнакомца, но по-прежнему не видел его лица.
– Убедите меня, что я должен это сделать.
– Да как же вы не понимаете!.. – Доктор чуть не задыхался. – Раз вы здесь по мою душу, значит, должны знать, чем я занимался. Я разработал идеальную вакцину. Она действует в ста процентах случаев, что наглядно подтвердили последние испытания. Я опередил всех своих немецких партнеров, да и русских, вакцина у которых не настолько совершенна. Да, когда наступали большевики, мы уничтожили всю рабочую документацию и запасы нового препарата. Но все, что нужно, находится здесь. – Он выразительно постучал себя по голове. – Только тут и больше нигде. Мои слова может подтвердить мой помощник Клаус Эрдман. Он тоже здесь. Мы работали вместе, но формулу готового вещества знаю только я. Уж поверьте и не совершайте непродуманных поступков.
Человек на другой стороне решетки выжидал, думал.
– Вытащите меня отсюда! – настаивал Штеллер. – Сделайте это прямо сейчас, пока тихо.
– Ну что вы, любезный доктор, – проговорил посетитель. – Сейчас я этого никак не сделаю. Я один, а вокруг нас целый полк русских. Гауптвахту охраняют три автоматчика, в караульном помещении еще семеро, за пределами ограды повсюду посты. Как говорят русские, один в поле не воин. Слушайте меня внимательно, доктор. Помощь придет, вас вытащат. Но не сегодня и не завтра. Про вас, похоже, здесь забыли. Если вспомнят и поведут на допрос, стойте на своем. Вы Зигмунд Киттель, второстепенный работник лаборатории. Доктор Штеллер сбежал до начала штурма. Эрдман вас не выдаст. Подтвердить вашу личность некому, русские о вашем центре не знают. Информацию о вас могут иметь службы, связанные с внешней разведкой, либо люди из медицинских кругов, но они далеко и включатся в игру не скоро. За это время вас успеют вытащить. Ведите себя покорно и смиренно, не буйствуйте, изображайте раскаяние. Ждите. Мы будем наблюдать за этим заведением. – Незнакомец растворился во мраке коридора.
Секунд через двадцать скрипнула входная дверь.
Доктор Штеллер перевел дыхание и начал молиться, хотя верил не в бога, а только в торжество всепобеждающей германской науки.
Густая темень накрыла Замковую улицу Злотова. Она получила название в честь бывшего имения князя Мстислава Лукоша, правящего этими землями во времена Великого княжества Литовского. Замок стоял к северу от городка, на живописном берегу притока Земана. В советские годы в нем действовал санаторий для рабочих и крестьян, работал ботанический сад, куда приезжали шумные экскурсии из Орши и Витебска.
В июле сорок первого сюда переместили госпиталь, который разбомбила немецкая авиация. От замка и сада остались лишь воронки и развалины.
Человек вошел в один из узких переулков, выходящих на улицу. Жимолость и малина еще не полностью облетели, частично закрывали обзор. Под ногами шуршал жухлый чертополох. Мужчина остановился у столба электропередач, стал водить носом, прислушиваться.
На сей раз он был в гражданской одежде.
В этой части города стояла тишина. Тучи удалились на запад, в разрывах облаков моргали звезды. Легкий ветерок приятно освежал. Осень взяла тайм-аут. В последние дни было сравнительно тепло и сухо.
Электричество в переулок еще не провели, дома и сады тонули в темноте. За занавесками кое-где поблескивали огоньки свечей.
Земля в переулке еще не высохла. Подошвы разношенных ботинок проваливались в грязь.
Прохожих не было, действовал комендантский час. Несколько минут назад по Замковой улице проехал автомобильный патруль, и кругом снова воцарилось безмолвие.
Размытый силуэт плыл по переулку. Мужчина знал, что патрули здесь ходят редко, да и не боялся он их. Восьмой участок от улицы по правой стороне. Здесь на штакетник были насажены несколько расколотых кувшинов. Вряд ли это добро приглянется уличному воришке.
За оградой сарай. Можно руку просунуть и коснуться дощатой стены. В земляную завалинку врыт маленький деревянный ящик. Сверху ветка колючего боярышника, внутри земля, какие-то ржавые болты. Любой человек с улицы может оставить тут послание и получить ответ. Хозяину участка достаточно обогнуть сарай с обратной стороны, просунуть руку и забрать записку.
Тайник выдумывали на скорую руку. Чем естественнее, тем вернее.
Мужчина остановился, осмотрелся. Место надежное, забор на другой стороне сплошной, хозяева не видят, что происходит в переулке. Он отсчитал четвертую штакетину, просунул руку, укололся о боярышник, шепотом ругнулся по-немецки. Вечно эти русские со своей неуместной фантазией!
Он опустил в ящик свернутую записку, убедился в том, что она легла туда, куда нужно. Поднялся, покосился на козырек крыши сараюшки. Промокнуть от дождя бумажка не должна. Мужчина снова посмотрел по сторонам и заскользил дальше. Этот переулок через двенадцать дворов выходил на Сухарную улицу.
Прямой связи с руководством у агента не было. В его положении пользоваться рацией было бы самоубийством. Он передавал сообщения через связного. Тот забирал послания, отправлял их в центр в зашифрованном виде, получал ответ, расшифровывал его и помещал в этот же почтовый ящик.
Связной абвера знал о существовании агента, но не имел понятия, кто это. Зато агенту был прекрасно известен обитатель этого участка.
Советские компетентные органы учились работать, что называется, с колес. К осени сорок третьего они уже накопили приличный опыт, научились распознавать руку абвера и эффективно реагировать на происки противника.
Радиотехнические службы работали во всех районах, отбитых у немцев. Контролировались значимые населенные пункты, мосты, железнодорожные станции, любые подозрительные места, где могли засесть вражеские радисты.
Радиоигры и радиотехническая разведка за линией фронта не являлись приоритетными направлениями работы Смерша. Но станции пеленгования в крытых грузовиках под охраной мотоциклетных подразделений прочесывали все прифронтовые районы. Им зачастую доставался улов, попадались даже опытные радисты.
5 октября была перехвачена радиограмма. Машина технической службы стояла на Троицкой улице, замаскированная под хлебную будку. В одиннадцать утра она вдруг сорвалась с места и устремилась на север по Троицкой улице.
Радист находился километрах в трех севернее города, на берегу Земана. Содержимое послания немедленно срисовали. Буквально через минуту прилетела ответная радиограмма – видимо, из-за линии фронта. Ее тоже поймали.
Начальник группы связался с Буровичами, где находился их отдел, доложил ситуацию, получил приказ задержать радиста. К нему тут же прибыло отделение пехоты на двух «газиках».
Техника была несовершенной, очерчивала лишь квадрат, но не точное место. Людей оказалось мало. Несколько часов они лазили по тальниковым дебрям, выявили места, откуда мог осуществляться сеанс, но больше ничего сделать не удалось.
Радист ушел. Возможно, у него была машина и он использовал старую дорогу, тянущуюся вдоль тальниковых зарослей.
Обе радиограммы были доставлены в шифровальный отдел при штабе дивизии. Специалисты несколько часов ломали головы, но своего добились.
«От Вальтера Юргену, – гласило первое послание. – Посылка находится в районе. Объект активный. Координаты прилагаются. Просьба забрать посылку в ранее оговоренный срок. Координаты квартиры для запасного плана также прилагаются. Почтальон».
С тем, что называлось координатами, дешифровщики так и не справились. Им пришлось признать, что в абвере тоже работают опытные и хитроумные люди.
Ответная радиограмма из-за линии фронта сообщала следующее: «Почтальону для Вальтера. Вас поняли, посылку заберут в установленный срок. Создайте условия для беспрепятственной работы. Отследите сохранность посылки. Юрген».
6 октября в штаб полка с первыми петухами нагрянула оперативная группа дивизионной контрразведки. Потрепанный «газик» с впечатляющей пробоиной в капоте резко затормозил у КПП в Калинках. В машине сидели четыре офицера в полевой форме: майор, капитан и два старших лейтенанта. Один из них за рулем. Персонал КПП не реагировал на их появление. Крупный старший лейтенант с каким-то простоватым лицом нетерпеливо просигналил.
– Спят служивые, – проговорил молодой старлей интеллигентного вида со смешливыми глазами.
Из будки выскочил заспанный сержант с соломенными прядями, торчащими из-под пилотки, засеменил к дороге, застегивая крючок на воротнике.
– Пересмена, товарищи офицеры, виноваты, служба, – пробубнил он. – Куда направляетесь?
– Кто мы? Куда мы идем?… – задумчиво глядя вдаль, пробормотал молодой старлей.
Широколицый майор, довольно молодой для своего звания, сунул под нос караульному волшебную книжку, открывающую любые двери и поднимающую какие угодно шлагбаумы. Пятиконечная звезда, под ней: «НКО, Главное управление контрразведки Смерш». Дальше разжевывать не пришлось.