Долгов быстро взглянул ему в лицо.
– Нужно рентген сделать, а по большому счету хорошо бы ультразвук. И швы наложить!
– А так-то не заживет, доктор? – улыбаясь бравой насильной улыбкой, спросил дядечка. – Чего там, швы, рентген!.. На мне все как на собаке заживает, вот ей-богу! Я в авиации служил.
– Это хорошо, – похвалил его Долгов. – Авиация – это прекрасно. Рентген, а потом швы. Обязательно!
Дядька совсем затосковал и стал отводить глаза.
– Да и «Скорая» уж уехала, – забормотал он. – И машину я здесь не оставлю!.. Как я потом ее отсюда забирать-то буду! Еще на стоянку уволокут, плати за нее, потом и не найдешь! А если она здесь будет стоять, так ее всю раскурочат к Аллаху!.. А перевязочку мне нельзя, доктор? – вдруг спросил он с надеждой. – Перевязать, да и дело с концом! Подумаешь, порезался! Лишь бы кровью не истечь, как этот самый Пушкин!
Долгов еще раз посмотрел на дядечку, а тот на него.
Долгов смотрел сурово, хотя, пожалуй, сочувственно. Дядечка – искательно и виновато.
Долгов понял, что из номера с рентгеном все равно ничего не выйдет – это было совершенно очевидно. Не поедет дядька на рентген. Он в авиации служил, и вообще непонятно, где потом искать машину! Какой уж тут рентген!..
– Повязку я наложу. – Он присел на корточки и стал шарить по аптечкам, которые валялись на асфальте. – Только вам все равно в больницу придется ехать! Такие порезы – не шутка, и рану нужно обрабатывать! А я ее сейчас ничем не обработаю.
– А может, того… зеленочкой?
– Зеленочкой? – под нос себе переспросил Долгов, нашел в аптечке перекись водорода и твердый пакетик стерильного бинта. – Присядьте где-нибудь! Ну, вот хоть сюда присядьте!
Он согнал с подножки грузовика водителя, который все продолжал раскачиваться, взявшись за голову, и усадил дядечку, и еще раз осмотрел рану. Вроде бы осколков в ней не было, но автомобильное стекло – коварная штука! Только на иностранных машинах оно вываливается целиком, так сказать, единым монолитом. Сотворенное же в отечестве, как нарочно, крошится в мелкую пыль, и бог знает, сколько этой стеклянной пыли может попасть в рану!..
Телефон опять зазвонил. Долгов прижал край бинта подбородком и кое-как вытащил трубку.
Звонил тот самый Ландышев, который на иностранный манер произносил «халлоу!».
– Ованесов сейчас отзвонил, – неторопливо произнес Павел Сергеевич, словно продолжая разговор. – Сказал, что вашего тяжелого как раз к нам и привезли.
– Что там у него?
– Да не успели еще посмотреть! – язвительно сообщил Павел Сергеевич. – Я вам только хотел сказать, что он у нас и им сейчас занимаются!
– Я понял, – Долгов прижал трубку плечом и стал бинтовать. Смирный дядечка морщился, но даже не охал. – Спасибо вам, Павел Сергеевич.
– То-то же, – пробормотал Ландышев. – Занимайся тут для тебя благотворительностью, а в ответ ни доброго слова, ничего!..
– Спасибо! – еще раз громко повторил Долгов, продолжая бинтовать. – На вас одна надежда!
– Вот именно, – согласился Ландышев, и в телефоне воцарилась тишина. Долгову некуда было деть мобильник, руки заняты, и он прижимал его к плечу, пока бинтовал, и только затянув узел, перехватил трубку и сунул в карман.
– Спасибо, доктор, – прочувствованно сказал дядечка и стал осторожно, пытаясь не запачкать белоснежный бинт, опускать окровавленную майку. – Выручили. Дай вам бог здоровья.
– Рентген сделайте, – велел Долгов докторским голосом. Дядька ему нравился. – Только именно сегодня. Вы поняли?
– Да понял, понял, доктор!..
– Если не хотите заражения крови, – добавил Долгов, и дядька испуганно закивал.
Гаишники растаскивали машины, и поток теперь двигался в два ряда, и молоденький мальчишка махал полосатой палкой, а гаишник постарше что-то писал в блокноте возле искореженной и перевернутой машины. Люди стояли вокруг него полукругом, и тот, который был в кожаной куртке и все переживал из-за того, что она новая, размахивал руками и бил ребром ладони о другую ладонь, видимо показывая, как все было.
Все наврет, подумал Долгов неожиданно для себя. Есть такие. Они врут всегда, даже когда в этом вранье для них нет никакой личной выгоды. И этот врет.
Он вдруг почувствовал, что устал. Даже не то чтобы устал – он уставал очень редко, а во время работы никогда, – просто хочет спать и домой. Выспаться у него в последнее время никак не получалось. Операций было много, и еще добавилась одна больница, в которую приходилось путешествовать через весь город.
Он зевнул, вяло потряс брючками на коленях, которые оказались сильно вымазанными, и полез в свою машину.
Телефон опять зазвонил, он ответил и какое-то время разговаривал со своим аспирантом, который спрашивал, когда Долгов сможет посмотреть его диссертацию.
Дмитрий Евгеньевич отвечал, что ни сегодня, ни завтра никак не сможет, аспирант настаивал, а Долгов все не соглашался. Аспирант был так себе, даже не средненький, а вовсе никакой, и возиться с ним Долгову не хотелось, но он знал, что придется.
Этот самый, даже не то что средненький, а вовсе никакой ради своей диссертации у профессора всю душу вымотает, когтями вытянет, каленым железом выжжет! Ему нужна не просто диссертация, а хорошая диссертация. Он себе и местечко давно присмотрел в чистенькой, ухоженной клиничке, где на окнах занавески, а в коридорах раскидистые фикусы, где сидят хорошие, чистенькие, ухоженные врачи, берущие за прием по сто долларов, где всегда внимательны к пациентам и где так удобно и приятно работать!.. За этого аспиранта и похлопотать есть кому, и профессору Долгову уже звонили и многозначительным голосом поздравляли с тем, что он вырастил «достойную смену», все в лице этого никакого!..
Долгов ничего не имел против подобного рода лечебных учреждений, почитая их чем-то средним между профилакторием и клубом по интересам – вылечить там, конечно, не вылечат, но, может, вовремя направят туда, где вылечат. И против подобного рода врачей он тоже ничего не имел – по крайней мере, они вполне безвредны, пока не берутся всерьез пользовать пациентов и ставить диагнозы, а в качестве собеседников для заполошных мамаш, озабоченных тем, что у чадушки на заднице выскочил подозрительный прыщик, они вполне пригодны. Но сейчас, после крови, грязи и автомобильной вони, диссертация никак не шла ему в голову.
– Позвоните мне в среду, – не дослушав, велел он в трубку и нажал кнопку.
Телефон немедленно зазвонил снова.
– Да, – сказал Долгов. Он никак не мог попасть ключом в зажигание и наклонился, чтобы посмотреть.
– Димуль, ты занят?
– Я?! – удивился Долгов. – С чего ты взяла? Я всегда свободен!
– Димуль, можешь поговорить?
– Смотря о чем, – ответил хитрый и изворотливый Долгов, попав наконец в зажигание. – О чем ты хочешь со мной поговорить, Белик?
– Да я все про ту женщину, которую сегодня привезли! Мне звонили из больницы и сказали, что она от операции отказывается!
– Как отказывается, когда там без вариантов? – Долгов завел мотор и потер глаза. Спать хотелось невыносимо. И Алиса одна в ресторане в меру своих сил развлекает Михаила Ефимовича!.. – Да она специально из своего Хреново-Тучинска приехала, чтобы операцию сделать! И муж ее ко мне вчера ломился, весь на нервах!
– А сегодня ей какие-то… – тут Бэлла изящно выматерилась, – специалисты в нашей больнице сказали, что оперативное вмешательство ей не показано, а показано консервативное лечение.
– Бэл, там все тянется уже год! Они ко мне осенью приезжали, и я еще тогда сказал, что нужна операция, но дама все тянула и вот наконец собралась! Что за новости?!
– Дима, я не знаю. Ты когда будешь в триста одиннадцатой? Завтра?
В триста одиннадцатой больнице у них была база, где они в основном и оперировали.
– Завтра, но у меня три большие операции, и я освобожусь только часов в пять. Ну, в четыре, если бог даст и все пойдет хорошо. Но не раньше. Я позвоню заведующему отделением, попрошу, чтобы ее не трогали, эту нашу нервную!
Бэлла Львовна помолчала. Она была женщиной решительной во всех отношениях и хирургом отличным, и ей хотелось, чтобы Долгов все вопросы решал немедленно, прямо сейчас, а не когда-то там!
– Бэл, ты меня слышишь? Скинь номер и перестань нервничать. Все будет в порядке. Я все решу.
Бэлла длинно вздохнула в трубке.
– Во сколько мне завтра приехать?
– Решай сама. Можешь приехать к восьми, я ее уже посмотрю и поговорю с ней, а потом мы с тобой все обсудим, но в половине девятого у меня первая операция и я уйду. А можешь приехать часам к пяти, но уже не в триста одиннадцатую, а в медицинский центр, у меня там прием. Мы как раз поговорим.
– У тебя три операции и еще прием?!
Долгов вздохнул.
Ну и что? Да, у него три операции, а потом прием. А эта самая дама, о которой хлопотала Бэлла, не просто больная, а жена какого-то большого чиновника то ли из Ростова, то ли из Таганрога, а всем хорошо известно, что начальник департамента по ремонту железнодорожного полотна из Таганрога или Ростова гораздо круче, чем президент России или, скажем, канцлер Германии, и хлопот с ним и с его супругой будет вдесятеро больше, чем с этими двумя, даже если они в одночасье надумают лечь в триста одиннадцатую клиническую больницу!
Ну и что?.. У него, у Долгова, такая жизнь, и Бэлле об этом известно лучше, чем кому бы то ни было.
Вот выспаться бы, и все будет отлично.
Бэлла Львовна еще помолчала в трубке, потом велела Долгову меньше работать и больше отдыхать, а также не забыть позвонить заведующему отделением, в котором больной заморочили голову.
Долгов сунул телефон в карман и стал прицеливаться, как бы втиснуться в плотный поток, обтекавший фуру, и тут гаишник, который что-то записывал в блокнот, замахал ему рукой, загримасничал и двинулся в его сторону.
– Чего тебе надо? – себе под нос спросил Долгов. – Ну, чего тебе надо?!
Телефон опять зазвонил. Долгов посмотрел в окошко, нажал кнопку и поднес трубку к уху.
– Мария Георгиевна, я вам перезвоню.
– Да у меня пустяковый вопрос, Дмитрий Евгеньевич. Или совсем не можете?
– Секунду, – покорившись, сказал Долгов, опустил стекло и, держа руку с телефоном на отлете, крикнул подходившему гаишнику: – Я уехать хочу! Аварию я не видел!
– Что?!
Долгов выскочил из машины.
– Я говорю, аварию не видел! Я тороплюсь, мне ехать нужно!
– Как не видел?! – тягостно поразился гаишник.
– Да так. Не видел, и все. Я подъехал, когда уже один на асфальте лежал, его реанимация забрала, а остальные были на ногах.
Гаишник почесал за ухом.
– А этот, который на асфальте лежал, он из какой машины?
– Да не видел я! – с тоской повторил Долгов. – И разбираться мне некогда было!
– То есть совсем не видели?!
– То есть решительно не видел.
– А как вы здесь оказались?
– Я ехал, – выговорил Долгов отчетливо, уставясь гаишнику в глаза и взглядом не отпуская его взгляда. Иногда это помогало. – Увидел последствия аварии. Остановился. Вышел. Помог пострадавшему. А сейчас можно мне уехать? Я тороплюсь очень.
Гаишник отвел глаза и спросил:
– А кто вас на место происшествия вызвал?
– Никто.
– А как вы здесь оказались?
– Мария Георгиевна, – простонал Долгов в трубку, – я вам все-таки перезвоню. Это надолго.
– С вами все в порядке, Дмитрий Евгеньевич?
– Со мной все в порядке, – уверил ее Долгов тихим голосом. – Я сейчас быстро решу вопрос с ГАИ, и… мы поговорим. Хорошо?
– Я лучше подожду, – весело сказала анестезиолог. – Заодно послушаю, как вы решаете такие вопросы!
Машины ревели, над дорогой вечерело, небо на западе над многополосным шоссе плавилось и истекало жидким золотом, и Долгов вдруг подумал, как давно не был в отпуске.
И еще он подумал, что жизнь прекрасна. Пострадавшего довезли, и теперь им занимается Павел Сергеевич Ландышев или кто-то из его службы, а это значит, что все, что можно сделать, будет сделано!..
– Ну чего? – повеселев, спросил он гаишника. – Можно ехать-то?!
– То есть вас никто не вызвал, а вы просто так, чисто мимо проезжали?!
– Ну, наконец-то, – похвалил его Долгов, – все в точности так и было. Чисто мимо ехал, чисто с работы.
– А вы кто?!
– Я врач, – в сто первый раз отрекомендовался Долгов и извлек из кармана визитку. – Вот все мои телефоны, если я вам понадоблюсь, можете звонить.
– А «д.м.н.» – это что такое означает? – спросил гаишник, уставившись в визитку.
– Доктор медицинских наук. Я поеду, ладно? Вот прямо сейчас!
– А тут написано, что вы профессор! – вдруг радостно сказал гаишник, словно уличил Долгова в чем-то постыдном, но довольно смешном.
– Я поеду, да? – повторил Долгов с нажимом и открыл дверь джипа.
Гаишник молча наблюдал за ним, а когда Долгов уселся и уже ногу на газ ставил, вдруг снова махнул своей палкой.
Профессор озверел.
– Да что ты будешь делать!.. – И в телефон: – Мария Георгиевна, еще секунду. Ну, чего тебе?!
Гаишник, не торопясь, подошел, взялся обеими руками за дверь, нагнулся и просунул голову внутрь.
– Чего надо-то?!
– А вы профессор… чего?
– Медицины, ты не поверишь!
– Не, я верю! Те, – и он мотнул головой в сторону людей, которые все еще топтались посреди шоссе рядом с гаишной машиной, – вон те сказали, что вы тому, который лежал, жизнь спасли!
– Ничего я не спасал, – перебил Долгов, – его реанимация сейчас спасает!.. Говори быстрей, чего ты хочешь?!
– Мама болеет, – погрустнев, сказал гаишник. – Может, посмотрели бы?
– Хорошо! – Долгов воткнул передачу, ему очень хотелось уехать. – Позвони, и мы обо всем договоримся! Понял?
– Понял, спасибо, – просиял гаишник, еще немного подумал, повисел у Долгова на окне, потом отступил, опять почесал за ухом и спросил: – Может, вас проводить? Вы же вроде торопитесь! Машинка бы проводила, ласточкой долетели бы!
Долгов очень красочно представил себе, как подруливает к ресторану, где Алиса все еще развлекает Михаила Ефимовича, в сопровождении милицейской машины, как сине-красные всполохи мигалки зажигательно и несколько даже по-дискотечному озаряют мирную Маросейку. Еще он представил, как Алиса непременно хлопнется в обморок, а Михаил Ефимович начнет хохотать и интересоваться, за что именно Долгова наконец-то «повязали»!
– Провожать не надо! – сказал профессор громко, стараясь не смеяться. – А маму я посмотрю, конечно! Ты звони!
И тронулся наконец-то с места.
– Але, Мария Георгиевна!
– Я здесь, Дмитрий Евгеньевич.
– Простите, что так долго, я же говорил, что перезвоню!
– А я говорила, что вопрос пустяковый!
– Все равно мне… неудобно, – пробормотал Долгов, встраиваясь в поток. – Вы про завтрашний день?
– Зря вы от сопровождения отказались, – помолчав, все-таки съехидничала анестезиолог, – ох, зря, Дмитрий Евгеньевич, дорогой вы мой! И почетно, и приятно!
Долгов молчал.
Он умел так молчать, что все, даже самые неосведомленные, сразу понимали, что тему лучше не развивать, а переключиться на какую-нибудь другую, и побыстрее!.. Мария Георгиевна как раз была осведомленной.
– Я хотела спросить, во сколько вы завтра планируете начать и кого первого подавать.
– Мне чем раньше, тем лучше, Мария Георгиевна. Давайте в полдевятого начнем, только точно, без опозданий. Чтобы человек уже лежал и… все такое.
– Это значит, мне на работу нужно приехать к семи, что ли, я не поняла?
– Мария Георгиевна, ну вы же знаете!
– Знаю, – сказала она, и в голосе у нее звучали какие-то странные, то ли уважительные, то ли, наоборот, насмешливые нотки. – И вот клянусь вам, если бы не вы, Дмитрий Евгеньевич, а кто другой мне сказал, чтоб я к семи на работу приперлась, я бы!..
И совершенно изменив тон:
– Кого первого берем?
– А вы кого предлагаете?
– Я предлагаю желудок.
Долгов подумал немного.
– Ну хорошо, давайте желудок, потом желчный пузырь, а следом девушку. Да?
– Думаю, да.
– Или нет. Давайте девушку сначала, а потом уже этих. С ними по крайней мере все понятно, а у нее могут быть осложнения.
– А если у нас с ней все затянется? У нее же там проблемы какие-то?
– В клинике у нее не все сходится с данными обследования, – сказал Долгов и еще немного подумал. Трубка ждала. – Ну, хорошо, Мария Георгиевна, тогда давайте, как вы предлагаете, сначала желудок, потом пузырь, а потом уже ее!
– А все-таки зря вы, Дмитрий Евгеньевич, от милицейского сопровождения отказались!
И они попрощались до завтра, вполне довольные друг другом.
Мария Георгиевна заведовала отделением реанимации в триста одиннадцатой клинической больнице, и лучшего анестезиолога еще свет не рождал. Долгов старался оперировать только с ней, даже когда это было не слишком удобно, даже когда остальные обижались, даже когда приходилось оперировать в других больницах, где, разумеется, никаких пришлых анестезиологов не жаловали.
Телефон опять зазвонил, когда он съезжал со МКАДа в город.
– Дима, – сказала Алиса приглушенно, явно закрыв трубку рукой, – я ему уже рассказала все, что знала!
– Переходи к тому, чего не знаешь.
– Дим, ты где?!
– Уже недалеко, – лихо соврал Долгов. – Тебе осталось продержаться совсем недолго.
– Да я уже не знаю, о чем с ним говорить!
– Расскажи ему биографию Христиана Теодора Альберта Бильрота. [1]
– Зачем?!
– Ну, чтоб вам было о чем поговорить. Вдруг она его увлечет? В смысле, биография Бильрота увлечет Михаила Ефимовича.
– Дим, у тебя точно ничего не случилось?
По голосу и по вопросу было абсолютно понятно, что отвечать нужно правду, только правду и ничего, кроме правды.
– Алисочка, – сказал он специальным подхалимским тоном, – я ехал по МКАДу, и там, где поворот, знаешь, от сороковой больницы…
– Знаю, там всегда аварии!
– Вот именно.
– Дима, ты попал в аварию?!
– Нет, я не попал в аварию. В аварию попали другие люди, и я довольно долго с ними возился.
– И… что? – спросила она тихо. – Всех спас?
– Ты как гаишник! – рассердился Долгов. – Он тоже спрашивал какие-то глупости в этом духе!
– Понятно.
– Да все нормально, правда! Я тебе потом расскажу. – И тут он подумал, что нужно обязательно позвонить в сороковую или даже съездить, узнать, как там тот самый, с кровотечением и «острым животом», Андрей или Сергей, он уже и не помнил точно!..
Профессор Потемин часто повторял, что хороший врач обязан заниматься пациентом – от начала и до конца лечения. Плох тот хирург, который умеет лечить только «ножиком». «Ножик» – великая штука, но больного нужно еще уметь выхаживать и, как это ни банально, заботиться о нем.
Долгову нравилось слово «выхаживать» – что-то старомодное было в нем, старомодное и очень надежное!..
– Я скоро буду, – сказал он в мобильник, где уже пиликал параллельный вызов. Профессор быстро оторвал трубку от уха, чтобы посмотреть, чей именно вызов, и не узнал номер. Значит, какой-нибудь новый или только что поступивший больной. – Жди меня и налегай на биографию Дюбуа-Реймона.
– Ты же сказал: Бильрота!
– Реймон тоже великий врач, ничуть не хуже твоего Бильрота, – быстро выговорил он. – Ну все. Пока.
– Я тебя жду, – сказала Алиса очень тихо.
Она могла бы сказать – я тебя люблю, я все время по тебе скучаю, несмотря на то, что мы много лет вместе и уж должны бы привыкнуть друг к другу! Еще она могла бы сказать – приезжай скорей, я замучилась без тебя, ты очень долго не едешь, а завтра у тебя тяжелый день, и мы опять ни о чем не поговорим, и когда наконец доберемся до дома, ни у тебя, ни у меня уже не будет сил на беседы.
Я волнуюсь за тебя, могла бы сказать она. Беспокоюсь. Я схожу с ума, когда ты будничным тоном говоришь про аварию на МКАДе. Я знаю, как ты устал, и знаю про три твои завтрашние операции, одна другой тяжелее, и про больную, которая теперь будет морочить тебе голову, и про ее нервного мужа, и про заведующего отделением, который хочет доказать главврачу, что Дмитрий Евгеньевич – не бог отец и бог сын в одном лице, мол, мы тоже не лыком шиты, кое-что понимаем и в институтах обучались! Он-то хочет доказать и докажет, а тебе придется все это выслушивать, принимать умный вид – ах, как я хорошо знаю это твое выражение, когда внешне ты спокоен и внимателен, а внутренне напряженно считаешь минуты, когда уже можно будет уйти от нелепых, дурацких, забирающих драгоценное время разговоров к своим операциям, к своим больным!
Я понимаю, что ты занят – именно потому ты не спросил меня ни о чем, хотя знаешь, что утром я была у врача. Я пользуюсь «Миреной» – вот уже пять лет, с тех пор, как она появилась на рынке, – и именно поэтому у нас с тобой нет никаких проблем с незапланированной беременностью, я не покупаю ежесекундно тесты и не мучаюсь подозрениями, что все сроки прошли, а ничего не происходит! Ты не спросил не потому, что тебе наплевать на меня и на мои проблемы, а потому что у тебя полно своих!..
Я так тебе сочувствую, могла бы сказать она, и изо всех сил стараюсь помогать – вот Михаила Ефимовича развлекаю, например! – но что моя помощь в сравнении с трудностями твоей жизни!
Так мало я могу. Почти ничего.
Наверное, если бы у Долгова было пять минут, или даже две, он тоже подумал бы о чем-нибудь романтическом и любовном, но у него не было ни двух, ни пяти. Вызов все пиликал, он еще раз взглянул на номер и ответил.
– Хочешь, анекдот расскажу? – весело спросили из трубки. – Или ты на заседании Британского хирургического общества в Британской королевской медицинской академии?
Долгов, который начал улыбаться, едва заслышав этот голос, сообщил, что он в машине, а не на заседании.
– Домой, что ль, едешь?! – удивились в трубке. – Да быть такого не может! У тебя, по моим подсчетам, сейчас самый разгар рабочего дня!
– Я на встречу еду, Эдик.
– С девушкой встречаешься, конечно?
– С девушкой и с юношей, – сообщил Долгов.
– Как?! – поразилась трубка. – Сразу с обоими?! Это что-то новое в твоей жизни, Дмитрий Евгеньевич! На эксперименты потянуло? А девушка хорошенькая?
– Очень, – сказал Долгов с удовольствием. – Зовут Алиса. Имя тоже красивое, правда?
– Так у тебя с Алисой свидание или с девушкой?!
– С девушкой Алисой. И с Михал Ефимовичем из Минздрава. И давай анекдот, ты же хотел анекдот рассказать!
– Это даже не анекдот. Это народная примета такая. Если чайка летит жопой вперед, значит, сильный ветер! Понял?
Долгов засмеялся и сказал, что понял.
– Слушай, Дим, мне бы к тебе человечка пристроить в триста одиннадцатую. Возьмешь?
– А что у него?
– А хрен его знает. Но он какой-то большой начальник, бывший депутат, и всякое такое. Мне его тоже через третьи руки пристроили, но он уж совсем не по моей части! У него желудок, а я, ты ж понимаешь, все больше носы и задницы делаю!
Эдуард Абельман был знаменитым на всю Москву пластическим хирургом.
– Я бы ему, конечно, пришил желудок к заднице, – продолжал развлекаться Эдик, – но нехорошо так с большими начальниками поступать, как ты думаешь? Зато ко мне знаешь кто на прием сегодня приходил?
– Не знаю, – признался Долгов.
– Таня Краснова.
Долгов понятия не имел, кто такая Таня Краснова.
– Ты чего?! – поразился Абельман. – Сдурел совсем?! Татьяна Краснова, ведущая с Первого канала! Ну, самая красивая баба в телике! Самая грудастая! «Поговорим!» называется!
– Что значит – поговорим?.. – не понял Долгов. – Мы и так говорим!
– Ток-шоу так называется, – как слабоумному, почти по слогам объяснил Абельман. – «Поговорим!» Она его ведущая. Сегодня приходила ко мне.
– Очень хорошо, – Долгова решительно не интересовала грудастая ведущая с Первого канала. – А этот дядька все-таки откуда?
– От верблюда, – сказал Абельман необидно. – Он позвонит, скажет, что от меня, и ты его примешь! Договорились, гений отечественной медицины?
– Ну, конечно, – Долгов мельком глянул на часы. Опоздание из просто неприличного становилось уже свинским. – Дай ему мой мобильный, и пусть он звонит.
– Возьми с него денег побольше, – жалобно попросил Абельман. – Он заплатит, сколько скажешь. Раз уж мне ничего не перепало, хоть ты возьми, да побольше!.. Но ты же у нас убогий, что ты там с него возьмешь!.. По тарифу!
– Да я вообще всех обираю, – не согласился выжига и плут Долгов, – до нитки практически.
– Пока, – попрощался Абельман. – Так он тебе завтра или послезавтра позвонит.
– Пока, – и Долгов переключил линии. В трубке давно пиликал параллельный вызов.
Глебов собрал со стола бумаги и посмотрел на своего потенциального подзащитного.
Подзащитный ему решительно не нравился, и Глебов досадовал на себя за это. Всем известно – в теории, конечно! – что врачи и адвокаты должны быть беспристрастны и одинаковы со всеми, кого берутся лечить или защищать. Американская формула «ничего личного» в данном случае была абсолютно уместна, но Глебов ничего не мог с собой поделать.