Печальный демон Голливуда
– Ах у вас сложный период… – скривилась деваха. – Не боитесь, что может стать еще сложнее?
Он никак не мог понять ее – словно она была инопланетянкой. Впрочем, лезть к ней в душу Арсений не собирался.
– Ладно, забудьте, – махнул он рукой. – Я ничего не видел, ничего не знаю. Пойду своей дорогой. А о вас как-нибудь спрошу у сына. Мы с ним помиримся, рано или поздно. – И он повернулся, чтобы отойти.
– Постойте, – раздался голос ему в спину. – У вас есть сигаретка? Вообще-то я не курю, – начала оправдываться девчонка, – но раз уж такое дело…
Арсений вытащил из кармана пачку, протянул. Галантно щелкнул зажигалкой.
– А вы забавный, – молвила девица, вздохнула и почти упала, без сил, на скамью.
Арсений тоже достал сигарету и присел рядом.
* * *В то же самое время к Челышеву-младшему, ошарашенно стоящему посреди магазина с букетом в руках, подошел его коллега, нынешний управляющий магазином «Диск-Курс» по имени Антон. После того как Ник отказался занять этот пост, должность предложили ему. Однако Антон не забыл и, кажется, не мог простить, что Николаю отдавали предпочтение.
– Что за дела, Ник? Что за овца? С какой стати тебя букетом одаряет?
– А-а, – скривился Челышев-младший, – забудь. Забей.
– Хм, нормально, да? Моему сотруднику деффчонка цветы в рабочее время дарит, а я, значит, забей? Может, вы тут какую аферу замутили – а, Бонни и Клайд? Может, большое ограбление готовите? – продолжал насмешничать Антон.
– Отстань, сказал тебе.
– Как – отстань? Ты ж при исполнении все-таки.
Все лицо у Николая горело. Вот так дела. Она сказала: «Спасибо, что помог моей сестре». «Кому я помог? Той девчонке ограбленной, которая из моей квартиры звонила? Подумаешь, дело большое».
– При каком таком «исполнении»? – буркнул в сторону ровесника-директора Ник.
– Согласно контракту, сотрудник «Диск-Курса» на работе должен работать, а не заниматься личными делами.
– Ах, извините, что я нарушил сияющий имидж сети «Диск-Курс».
Переговорить Челышева нынешний управляющий не мог. Тот был умней, начитанней, остроумней. Поэтому Антон только буркнул: «Хватит тебе зубоскалить. Займись делом!» – и отошел.
* * *В то же самое время Арсений сидел на лавочке рядом с девушкой, покуривал. Спросил:
– Тебя как зовут?
– А вам не все равно?
– Надо ж к тебе как-то обращаться.
– Алена.
– Значит, Лена?
– Нет, Алена.
– Выпить хочешь?
– Нормальная у вас дорожка, – усмехнулась девушка. – Сначала сигарета, потом выпивка. А что предложите дальше? Косячок? Или сразу в койку потащите – а, дядя Арсений?
– Да какой я тебе дядя! Племянница нашлась! Ты еще дедушкой меня назови.
Арсений достал из внутреннего кармана фляжку, хлебнул. Сегодня он объявил себе выходной, а в такой день грех было не выпить. С алкоголем он наконец-то забывал о работе, и накатывало блаженное расслабление.
– Что у вас там?
– Виски.
– Давай, Сеня, под дичь. – Девушка проявила знакомство с классикой. Если не начитанность, то хотя бы насмотренность. Арсений улыбнулся, показав, что оценил цитату, и протянул флягу.
Девчонка взяла и сделала пару глотков. Оценила в свою очередь:
– О, вкусно. Да, кстати, о дичи. Есть что-то хочется.
– Пойдем, угощу тебя.
– Эй, дядя Арсений, я не к тому. Я просто сказала.
– А я просто предложил.
– Не надо мне одолжений. Потом еще заставишь свою тарелку борща отрабатывать.
– А ты не веришь в нормальные побуждения? И нормальных мужчин?
– Мне такие что-то не встречались.
– Не повезло тебе. А Николай – он что, не нормальный?
– А я его не знаю.
– Почему ж ты ему букеты даришь?
– По кочану. А вообще – это тайна.
– Вот и раскроешь мне ее.
* * *В ресторанчике девчонка не слишком терялась. Чувствовалось – ей не впервой.
«Да они сейчас все, – подумал Арсений о подростках, – рестораны чуть не с пеленок начинают посещать. Не то что я: первый раз в заведении побывал, после того как экзамены за восьмой класс сдал. В южнороссийском ресторане «Бригантина» при одноименной гостинице. Дед с бабулей тогда меня повели. Воспоминаний потом было! Разговоров!.. А во второй раз в ресторацию я уже с Настей отправился, в столице, – в бар гостиницы «Москва».
Алена по-хозяйски взяла меню, стала листать. Только отсутствия маникюра смущалась, пальчики прятала – то в рукавах, то под столом. Заведение Арсений нарочно выбрал недорогое, без скатертей и пафоса. Чтобы самому не заморачиваться, да и чтоб девчонка расслабилась.
– Ты что-нибудь выпьешь? – спросил он.
– Да. «Маргариту». Можно?
– А тебе восемнадцать есть?
– Паспорт показать?
– Покажи, – совсем как она недавно, потребовал он.
– Ой, а я его дома забыла.
– Как же ты без документа по Москве ходишь?
– А, – махнула рукой девица, – ко мне менты не докапываются. Не похожа я на лицо кавказской национальности.
Арсений заказал себе коньяку и кофе. Алена – «Маргариту» и салат.
– Не наешься, – заботливо сказал Арсений.
– Я вообще ем мало, – отмахнулась девчонка. – Фигуру берегу.
Сене приятно было сидеть с ней за одним столиком. И не потому, что он чувствовал себя щедрым папиком, покровителем малолетки. Разве что совсем немного, чу-уть-чу-уть. Он ведь всегда мечтал о дочке, а Настя беременеть во второй раз отказывалась. А раз у него не получается контакт с сыном – можно хоть за счет постороннего ребенка удовлетворить отцовский инстинкт. К тому же от девушки исходила особенная, свойственная только молодым энергетика, и Арсений подзаряжался от нее.
Принесли еду и выпивку. Алена сделала добрый глоток «Маргариты» и, извинившись, вышла в туалет.
Арсений задумчиво попивал коньяк. Когда он отдыхал, ему было решительно все равно, что пить. Пусть коньяк ложился на виски, а виски на водку – голова потом никогда не болела. Наоборот, наутро после выпивки было легкое, эйфорическое, бездумное состояние. Похмелье Челышев любил едва ли не больше самого опьянения. Вот если и назавтра пьянку продолжишь – то третий день оказывался совсем плох. Дрожали руки, и мучила совесть, и разум осознавал, что пора выходить из запоя – а телу и чувствам хотелось продолжать. «Но что думать о плохом, – оборвал он сам себя, – я завтра вовремя остановлюсь».
Если бы Арсений вдруг последовал за девушкой в туалетную комнату, он, надо думать, очень бы удивился и наверняка насторожился, услышав разговор Алены. Она из кабинки шептала в трубку мобилы:
– Да, я все сделала. И знаете, что еще? Я с папашей его познакомилась. Где? Он неподалеку был и эту сцену с дарением цветов видел. А Челышев не знал, что папаня его видит. И теперь папашка меня пытает: почему я Коленьке цветуечки поднесла… Откуда знаю его? А он мне паспорт показал. Да, зовут Арсений. Да, фамилия Челышев. Ща в кафе меня повел, «Маргариту» заказал. Че мне с ним делать?..
Потом в трубке стали выдавать какие-то инструкции, и девчонка только согласительно мычала и кивала. Потом спросила: «А сколько вы мне заплатите?» Видно, ответ ее удовлетворил, она солидно сказала: «Годится».
* * *Тем временем в своем магазине Челышев-младший все размышлял о цветах, подаренных девчонкой. Покупателей было мало, он ходил вдоль полок с сиди, дивиди и играми, и думал. Чтобы отвлечься, попытался вспомнить, в каком кино видел подобную ситуацию: незнакомая девчонка вдруг дарит цветы незнакомому парню, – не вспомнил и еще сильнее раздосадовался.
«Что за овца такая странная?! – все думал он. – Почему, за что? Она, правда, брякнула: «Спасибо за сестру». Неужели за ту самую, для которой я сумку выручал, да так и не выручил?»
Загадка, черт возьми. Две загадки: что первая девчонка, что вторая.
Он еще раз посмотрел на букет. И – разглядел: среди стеблей тюльпанов белела бумажонка. Он вытащил ее, развернул. Там не было ни слова, только десять цифр – телефонный номер.
* * *Алена вернулась за стол к Арсению явно обрадованная и даже вдохновленная. Она причесалась и слегка глаза и губы подкрасила. Арсений удивился переменам в ее облике и поведении. Он даже поискал тому объяснение – однако ничего не придумал, за исключением: «Может, тест на беременность у нее нужное число полосочек показал». Он не знал, какое конкретно количество полосок нужно, в эпоху их с Настей юности не было еще никаких тестов. Однако Челышев-старший не мог и предположить, что перемены в поведении девушки имеют непосредственное отношение к его персоне.
Алена принялась уписывать салат. У нее зазвонил телефон. Она глянула на определитель и досадливо выключила звук.
Арсений напомнил ей об обещании поведать, наконец, почему она одарила цветами его сына, – она в первый момент ответить не могла, так рот был набит. Потом отмахнулась:
– Да просто все, как шлагбаум. Даже рассказывать неинтересно.
– А мне слушать интересно.
– Короче, ваш сыночек чем-то помог моей подруге. Чем – не спрашивайте, я сама не знаю. А она у меня девушка скромная. Вот и попросила: найди его, поблагодари. Я и купила ему цветуечков. Не бутылку же ему дарить. Это вранье, что мужики цветы не любят, ведь правда же? Все любят, когда им цветы дарят.
– Не знаю, мне не дарили.
– Что ж так плохо-то?
– Хотя – нет! Вру! Дарили! Например, на премьерах. Жена еще дарила на сорока… то есть на юбилей.
– А вы женаты? – заинтересовалась девушка.
– Нет. Ну, то есть официально – да, но мы с женой, матерью Николая, временно живем раздельно.
– А потом?
– Потом – что?
– Вы разведетесь? – две Алениных кисти разлетелись в обе стороны. – Или, наоборот, сойдетесь? – и она с озорным выражением постучала кулачками друг о друга.
– Откуда ж мне знать! Вместе нам тесно. А врозь вроде скучно.
– А вы чем по жизни занимаетесь? – спросила девчонка.
– Я пишу.
– Пишете – что?
– Разное. Сказки, например.
– Ска-а-азки? – девушка округлила глаза. – Аб-бажаю сказки.
– Например, «Три змея».
– Да?! Прикольно. Я мультик смотрела. Так это вы сочинили?
– Ага.
– А-а-а, так вы тот самый Челышев? То-то, я смотрю, мне ваша фамилия знакома!
Да, «Три змея», история, написанная пятнадцать лет назад для маленького тогда Николеньки, стала хитом. Сказку о трех воздушных змеях, одной девочке и двух мальчиках с тех пор напечатали более чем в миллионе экземпляров. И перевели на девять языков. А в прошлом году еще и экранизировали. Мультик, в котором не было ни одного слова, только посвисты разной тональности да музыка; мультик, сделанный на коленке за пригоршню долларов, был очень популярен в России. Его даже в Америку продали.
Ничего вроде особенного: трех воздушных змеев уносит ураган. И вот они, объединившись и подружившись со старым «кукурузником», ищут свой дом и хозяев. Они спасаются от хищных птиц, сражаются с боевыми самолетами… Однако были в книге (и, что удивительно, сохранились в фильме) остроумие и щемящие ноты. И зрители легко переходили от хохота к слезам, и наоборот.
Какие он может рассказать девчонке истории из киношного закулисья, чтобы ей было интересно? Мультик его никто не озвучивал, поэтому ни с Машковым, ни с Хабенским он чай не пил. Вспомнил:
– Ездили мы с фильмом на фестиваль в Ванкувер. Болтали с Клинтом Иствудом на приеме. Ему фильм очень понравился.
– Иствуд. А кто это?
– Вообще-то актер голливудский. А ты кого из актеров знаешь-то?
– Шайа ла Беф ничего. И Джеймс Франко.
– Ну, про них тебе с моим сыном надо разговаривать. Хотя с ним, наверно, лучше про Киру Найтли… А Ричарда Гира ты, к примеру, знаешь?
– Его – знаю.
– И с ним я болтал на приеме. Наше кино на «Оскара», может, выдвинут.
– Прикольно.
– А ты чем по жизни занимаешься?
«Никто так не интересен человеку, как он сам. Задавай вопросы о нем любимом – пусть рассказывает. Мало того, что все про него прознаешь, – еще и прослывешь прекрасным собеседником». Так Арсения наставлял когда-то его учитель в журналистике Ковалев, и Челышев всегда – даже в частной жизни, когда хотел кому-то понравиться, – следовал его заветам.
– А, ничего особенного, – махнула рукой девчонка. – Я учусь.
– Где?
– Да какая разница! – досадливо бросила Алена. – Слушайте, Арсений: может, вы в кино меня пристроите?
– В кино-о-о-о… – протянул он.
– Что, не получится? Не уважают вас?
– Не в том дело. Знаешь, в архиве «Мосфильма» одна любопытная бумаженция хранится. Записка в дирекцию от режиссера: «Прошу предоставить диван для проб актрисы»…
– Ваш намек поняла, – сосредоточенно кивнула девчонка. – Нет, я, пожалуй, пойду.
– Подожди, я провожу тебя.
– Куда?
– До дома. Если хочешь, на такси.
– Нет уж. Я лучше сама. На метро. Сейчас полпятого, самые пробки начинаются.
– А ты в каких краях живешь?
– Я на «Измайловской». А вы?
– А я здесь, в центре.
И тут Арсений очень ясно представил, что будет, когда Аленка уйдет. Для начала ему станет чрезвычайно скучно без ее молодой, веселой болтовни, без хорошенького личика. Как следствие одиночества, он начнет звонить друзьям (может, даже кое-каким подружкам). Так однажды, двадцать лет назад, он позвонил Милене. Или, он уж забыл, в тот раз она позвонила ему? Не важно, но они встретились и провели вместе едва ли не неделю. То как раз был первый кризис его отношений с Настей. Сейчас наступил второй.
Но сегодня вряд ли кто-то на зов Сени откликнется. Кто может себе позволить спонтанно, в будни, броситься в разгул? Все изменилось. Все заняты, все работают. А даже если кто и вырвется (скорее, наверное, кто-то из мужчин), что тогда ждет его? Наверняка одно нытье. Или хвастовство. Или, что вернее, и то, и другое.
Но главное, это будет с кем-то другим, а не с ней, Аленой. Нельзя не согласиться: молодая девчонка явно лучше старого мужика.
И тогда Арсений накрыл ее руку ладонью и попросил:
– Не уходи. Посиди со мной еще.
– Нет, мне пора.
– Я прошу тебя. – Ее ладонь из своей Арсений не выпускал. Ему показалось, что в тот момент между ними проскочила какая-то искра, и она сказала:
– Ну, раз просите.
Он заказал для нее еще одну «Маргариту» и пятьдесят граммов коньяку для себя.
Что-то неуловимо поменялось на площадке. Нечто стало витать вокруг столика. Теперь их встреча больше походила на свидание, а не на родительское собрание. Арсений почему-то вспомнил, как давным-давно соблазнял в «Славянском базаре» Милену. Ему и сейчас хотелось дурачиться, рассказывать, покорять. И Арсению было о чем поведать крошке, годящейся ему в дочери.
Биография у него богатая. Ложное обвинение в убийстве. Тюрьма. Потом самоличное расследование и поиск убийцы. В восемьдесят девятом он возглавил один из первых медицинских кооперативов. Исцелял людей от рака. Был знаком с Ельциным. Во время путча делал репортажи из Белого дома. Работал в команде первого президента. Проталкивал его на вершины власти в девяносто шестом. Но то все было, когда Алена еще не родилась или ходила в детский садик.
– У меня еще одна идея появилась, – вдруг изрекла Алена.
– И?..
– Нет, не сейчас. Я, пожалуй, поеду.
– Ну, как хочешь. Официант, счет! Проводить тебя?
– Нет, я сама. Дайте мне, что ли, визитку свою.
– Изволь. – Он достал из бумажника карточку.
– Челышев Арсений, – с выражением прочитала Алена. – Журналист, сценарист. Прикольно. Может, позвоню как-нибудь.
Глава 2
НастяКогда-то она была влюблена в него. Сеня был для нее светом, жизнью – всем. Ради него Настя ушла от мужа, Эжена. И ни секунды не колебалась перед тем, как уйти. Она сбежала от успешного дипломата Евгения Сологуба в конце восьмидесятых, презрев все: благополучную жизнь и еще более многообещающее будущее. Отринула материальное: сытость, возможную заграницу, а также немалый вес, что имел мидовец в обществе. Она даже закрыла глаза на тюремное прошлое Арсения и его напрочь испорченную биографию.
Правда, и Эжен тогда, казалось, сделал все, чтобы оттолкнуть ее от себя. Изменял ей. Однажды даже поднял на нее руку – да еще прилюдно, прямо на улице. Словно специально совершал поступки один гаже другого – для того чтобы она сама выгнала его.
Но в конце концов он сбежал первым. И тем отпустил ее. Однако вариант собственного ухода Эжен выбрал самый для нее болезненный. Самый мучительный. Он словно нарочно (а может, и впрямь нарочно!) подыскал на роль ее преемницы женщину, которая причинила максимальное горе Насте. Да, своего первого мужа, Женю Сологуба, Настя запомнила таким: хитрым, коварным, злым, жестоким. Настоящим садистом в душе. Впрочем, пожалуй, не только в душе.
То ли дело Сенечка! Светлый, открытый, добрый, простосердечный. Испытания, выпавшие на его долю, тогда его не сломили. Наоборот, сделали даже более чутким, ласковым, заботливым. В начале их новой, второй попытки – на рубеже девяностых – Настя не сомневалась: Арсений – именно тот, кто ей нужен. Сам Бог велел им соединиться. Они должны быть вместе, и они вдвоем вынесут все, что им уготовила судьба. Они уже в ранней молодости прошли серьезные испытания. Вытерпели многое. И выдержат все, что им еще предстоит. И разделят на двоих любовь и жизнь.
Поначалу все именно так и было. Да что там поначалу! Они прожили, несмотря на все шероховатости, в любви и согласии довольно долго. И вырастили Николеньку.
Наверное, непонимание возникло, когда сын вырос. Так думала Настя. Когда он сформировался – тогда-то у Арсения и начались, как Настя называла, завихрения. Впрочем, довольно скоро выяснилось, что «завихрения» – это, пожалуй, слишком мягкое словцо для поведения мужа. Сперва Настя терпела и старалась поддерживать мужа. Потом боролась за то, чтобы изменить его. И наконец устала, махнула рукой, отошла в сторону. Раз уж она так раздражает его, мешает ему – может, без нее ему станет лучше? Может, когда он окажется в одиночестве, поймет, какую она роль играла в его жизни? И найдет в себе силы перемениться?
Ведь Арсений сильный. Он всей своей судьбой это доказал. Почему бы снова не проявить хваленую волю?
Они разъехались – но официально пока не разошлись. Настя надеялась на возможные перемены в образе жизни Арсения. Но все шло по-прежнему: он не устраивался на работу и в тишине мансарды на Патриарших продолжал работу над своим, как говорил, трудом. И веры в то, что муж преобразится, становилось все меньше.
И жалко его было! Особенно когда они пребывали в относительной дали друг от друга и Сеня не маячил постоянно перед глазами. (Когда оказывался рядом, жалость мельчала, истончалась: в конце концов, он сам выбрал свою судьбу.) Настя хотела сделать что-то для него, помочь – но муж высокомерно отметал ее попытки. Что бы она ни делала: пыталась пристроить его на работу, приткнуть в журнал или в издательство Сенькину рукопись, – все им отвергалось с гневом и высокомерием. Все – кроме денежного вспомоществования. Его устраивала та малая сумма, что Анастасия отстегивала ему от сдаваемой квартиры. Плюс небольшие и нерегулярные гонорары. Деньги, подобным образом получаемые, видимо, вязались в голове Челышева с образом (который он сам себе придумал): нищий, покуда непризнанный художник, работающий над трудом всей своей жизни в квартирке под самой крышей на Патриарших.
Ох, Сеня, Сеня! Сердце все равно болит за него. Что ж он оказался таким неприкаянным? А ведь огромные надежды подавал! И зарабатывал – дай бог каждому. И был (что главное) в ладу с самим собой и окружающими. Любил себя, любил ее и Николеньку.
Если б она не верила, что муж опять способен перемениться и измениться, разительно, Настя, пожалуй, рассталась бы с ним навсегда. Но она верила. Верила – несмотря ни на что.
О муже Настя думала, когда ехала на своем джипе «Лексус» из центра Москвы в сторону области. Утренний час пик закончился, вечерний еще не начался, а обеденные машинные перемещения из офисов на бизнес-ланчи и обратно оказались не фатальными. Капитонова выехала с Патриков на Садовое кольцо, слегка потолкалась на Маяковке и Брестской. Зато после «Белорусской» Ленинградское шоссе понеслось. Насте всегда доставляло удовольствие ездить против потока: все тянутся к центру, а она несется к окраине. Впрочем, похоже, она против общего потока не только передвигаться любит, но и жить. Девочка с Большой Бронной, из цековской, суперобеспеченной советской семьи, бросила мажора и умницу Эжена Сологуба с блестящей карьерой, выскочила замуж за Арсения – без роду без племени провинциала из портового городишки. И кто теперь, по прошествии двадцати с лишним лет, был прав? Она ли, пошедшая наперекор всему и связавшая себя с Сенькой? Или ее мать Ирина Егоровна, которая устраивала брак дочери с великолепным Эженом?
Нет, бр-р, Настя нажилась с Сологубом. Ей хватило. Было бы ужасно весь свой век прокуковать с ним. С Арсением хоть минуты и часы счастья были… Да что там часы! Дни, недели, месяцы. Нет – годы! Да, у них были годы любви! «Вот именно – были», – с горечью поправила она себя. Любовь – уже в прошлом.
Капитонова ехала на объект. Так уж получилось, что она, вопреки настоящему призванию женщины – растить и воспитывать детей, – всю жизнь работала. Сначала в издательстве. А теперь, совершенно неожиданно для себя, нашла призвание в строительстве и ремонте загородных домов.
Начинала Настя свою (как писали раньше в биографиях) трудовую деятельность еще при социализме. И потому хорошо усвоила главное отличие нынешних времен от советских. Кстати, эту разницу – основной закон капитализма! – все никак не хотел (или не мог) понять (или принять) ее супруг. Раньше, в советские времена, главным было: делать. Не важно что. Теперь – время продавать. Продавать все на свете. В том числе и себя. Свою рабочую силу. Если ты занят день-деньской, крутишься как белка в колесе, а получаешь гроши – кто в том виноват? Только ты сам. Не умеешь подать себя. И – продать. Или делаешь то, что людям не нужно.
Так и Сенька со своим трактатом. Ему-то писать интересно. Он от своей книги кайф получает. Но не задумывается: а кто его труд потом купит? Кто за него заплатит? Кому теперь интересны воспоминания школьника советских времен, перемежающиеся назидательными размышлениями? Ну, может, издаст их какой-нибудь чудак тиражом одна тысяча экземпляров. Ну заплатят Сене гонорар тыщ пять рублей (в лучшем случае). И это за плод десятилетнего труда? Ночных бдений корректур?
Сама Настя творение Арсения не читала. Она не просила – а он, гордый, не навязывался. Оба, художник и жена его, словно соревновались в высокомерии.
Сподобился прочесть почти готовую рукопись Николенька. Сенька сыну очень доверял. И к его мнению прислушивался. Потому однажды, пребывая в добродушном состоянии, Арсений торжественно вручил ему флешку.
Тот прочел и вскорости поделился втайне от отца своим резюме с матерью: написано интересно, необычно, свежо – однако коммерческим успехом пользоваться никогда не будет. В нашей стране, во всяком случае. А кроме как в России – больше оно, творение папаши, вряд ли кому понадобится. Сын подтвердил самые худшие опасения Капитоновой: труду Сени уготована участь некоммерческого издания: скромный тираж, крохотный гонорар. Возможен, в лучшем случае, успех у критики. И как венец – литературная премия.
«Лучше б он, – в который раз досадливо подумала Анастасия про мужа, – о своем тюремном опыте написал, зубодробительный детектив какой, было бы больше толку. Вон, пижон Валерка с журфака лупит и лупит по клавиатуре, печатает сентиментальные романчики (под женским псевдонимом!) один за другим. Далеко не бог весть что, даже Барбара Картленд лучше, а все равно пипл, что называется, хавает. Но ведь наш Арсений го-о-ордый! Он на потребу толпы работать не станет. Вот и сидит без штанов…»
– Эй, ты, пацан! Ну-ка дал мне быстро закурить!
– Я не курю.
– Ах не куришь! А че тогда в нашем районе делаешь?
– С тренировки иду.
– С тренировки, да? Ты че – каратист, боксер или кто?
– Нет, я в футбол играю.
– За кого?
– Ни за кого. Просто за команду города.
– Ты это, по ушам тут нам не езди. Повторяю вопрос: за кого болеешь?
Чувствуя, что дело плохо, Андрей выбрал команду с самым большим, по его расчету, количеством болельщиков.
– За «Спартак».
– Ах ты мясник! Любишь мясо, да?
Первый удар последовал неожиданно – в живот. Дыхание перехватило, Андрей согнулся – и тогда его ударили по голове сверху. Он упал.
В любом случае шансов у него было немного: что он мог сделать, в одиночку против троих?
* * *Незаметно для себя, за раздумьями, Настя добралась до подмосковного стародачного поселка. Она любила приезжать на объект раньше хозяина хотя бы на полчаса. Глаз у Капитоновой был наметан, и беглого осмотра порой хватало, чтобы увидеть, что сделано хорошо (такое все-таки изредка, но случалось). И где рабочие напортачили (а вот последнее происходило всенепременно!). И у нее оставалось еще время, чтобы к приезду заказчика затушевать недостатки. Или хотя бы самой предупредить о них. Не допустить, чтобы клиент их первым заметил. А достижения, напротив, можно ненавязчиво выпятить. И создать впечатление, что у нее все под контролем.