С тобой? Никогда!
Его лицо смягчилось, на нем проступило заметное облегчение:
– Конечно!
А через полчаса мы уже были у него дома. Лежа на полу, слушали на виниле Высоцкого, битлов и все, что не успела выкинуть бабушка, убираясь в садовом домике. До прихода родителей Ярика оставался целый час, и у нас был миллион возможностей, чтобы поцеловаться, и никто бы нам не помешал. Но мы… почему-то не делали этого.
Я кивала в такт музыке, делая вид, что мне жутко нравится эта композиция, а сама украдкой смотрела на него – на крепкие руки, на загоревшую на летнем солнце кожу, на мягкие черные волосы, в которые очень хотелось зарыться лицом, – и с трудом сдерживала улыбку.
Он уже не был мальчиком, но и мужчиной тоже не был – об этом говорили нежная, детская прелесть его лица, гладкость и мягкость кожи. Искренность и невинность его улыбки только подтверждали мои наблюдения.
Я больше не спрашивала себя, что со мной не так. Ко мне наконец пришло понимание: я влюбилась. Да, и поэтому трепетала всякий раз, увидев его.
А еще я хотела, чтобы он сам сделал первый шаг, ведь наше сближение было таким очевидным, таким явным, и каждый из нас понимал, к чему все идет.
Тогда я еще не знала, что он меня обманул.
Обычно люди создают образ человека, основываясь на том, как они общаются с ним наедине. Часто они даже не подозревают, что этот самый человек в компании друзей, сослуживцев, знакомых может вести себя совершенно по-иному.
Наверное, я тогда попала именно в эту ловушку. Была настолько уверена в происходящем между нами, что не оглядывалась по сторонам. Была слишком юной и наивной, поэтому верила, что действительно значу для него хоть что-то.
– Ты была вчера на их репетиции?
– Да, потрясно!
– Я сидела совсем рядом, а он так играл!
– Да, а этот мальчик на барабанах?
– Красивый, но, говорят, он скоро уедет. Зато гитарист свободен. Ни с кем не встречается.
– Нет, клавишник симпатичнее! Он из параллельного класса, помнишь? Я давно его заметила.
Я услышала этот разговор после очередного экзамена. Логунова шепталась с подружками. Хотя почему «шепталась»? Она делала это так громко, чтобы я могла расслышать каждое слово.
«Репетиция? Вчера? Но он же вроде сказал…»
– Завтра опять пойду, меня пригласили. Пойдешь со мной?
Не выдержав, я обернулась. И тут же получила полный брезгливости взгляд:
– Не подслушивай, Колбаса!
Такие, как Янка, всегда впереди. Весь мир для них. Они берут от жизни самое лучшее, самых красивых парней в том числе. А в Ярика после выступления на последнем звонке были влюблены почти все девушки нашей параллели, и для Янки было чем-то вроде вызова – заполучить его, чтобы доказать всем и самой себе, что она лучшая.
– Как экзамен? – Ярик дожидался меня за школой.
– Нормально. – Я улыбнулась уголками губ.
– У меня тоже.
– Скучаешь по репетициям? – спросила я и взглянула ему в глаза.
Ярик пожал плечами, медля с ответом. Спрятал руки в карманы, прочистил горло.
– Да, – на его лице отразилась неловкость, – есть немного.
– Я тоже…
На секунду мне стало так больно, будто мне опять швырнули мяч в лицо. А потом меня осенило: все это для меня! Он скрывает, что ходит на репетиции, потому что готовит мне сюрприз. Наверняка написал новую песню и не хочет, чтобы я услышала.
И снова все было как всегда.
Мы гуляли, слушали музыку, долго разговаривали, смеялись. Виделись почти каждый день. И если бы я тогда была хоть чуточку умнее, то сложила бы два и два: этот мальчик хотел дружить со мной, но только когда никто нас не видит.
– Ну как? – спросила бабушка.
Я крутилась перед зеркалом в сшитом ею на выпускной платье. Оно было темно-синим, с пайетками на лифе. Скрывало толщину моих рук и делало акцент на груди, чтобы замаскировать талию. Но особенную гордость у меня вызывал тот факт, что за день до этого, на финальной примерке, бабуле пришлось немного ушивать его, ведь я скинула еще пару килограммов.
– Просто нереально!
У меня даже дух захватывало.
Представляла, как приду в школу и буду кружиться в танце с Ярославом. Все будут смотреть на нас, а я буду счастлива рядом с высоким и красивым юношей, который считает меня красивой. Одноклассники станут шептаться, но он утрет всем им нос. Мы будем вместе, и никто уже не посмеет меня обзывать.
– Спасибо, бабуль! – Обняла крепко-крепко, прижалась к ее теплой груди и замерла.
– Ладно! – Она погладила меня по спине. – Ступай, а то и так уже опаздываешь. И смотри, поздно не возвращайся!
– Конечно!
Поправив прическу, я улыбнулась и радостно выпорхнула наружу. Когда дверь закрылась, подошла к квартире Ярика. Замерла. Наверное, он уже в школе. Да мы и не договаривались идти вместе. Пританцовывая, спустилась по ступенькам и вышла на улицу. Помахала бабуле – та хмурым стражником наблюдала за мной из окна – и с легким сердцем пошла в школу.
Интересно, как он отреагирует, когда увидит меня? Все-таки я сделала укладку, накрасила ресницы и даже… Чуть не забыла! Достала из сумочки флакончик духов и нанесла по капельке на запястья и за уши. Вот теперь точно все, я во всеоружии.
Торжественная часть была недолгой. Нас поздравили, быстро вручили аттестаты и пригласили за столы. Пришлось садиться со своим классом. Желудок при виде еды призывно заурчал, но тут же успокоился: Ярик приветственно махнул мне рукой и показал большой палец. Теперь мне было не до поглощения пищи. Что это значит? Он оценил то, как я выгляжу? Ему понравилось?
Но он был занят разговорами с одноклассниками и на меня больше не смотрел. Начались дурацкие конкурсы: одни участвовали, другие смеялись, а учителя всех подбадривали. Салат на моей тарелке остался нетронутым: есть совершенно расхотелось.
И вот свет окончательно погас, зажглись огни цветомузыки, под потолком заискрился зеркальный шар, и все бросились на танцпол. Я вышла из-за стола и встала у стены. Танцевать мне почему-то не хотелось, ждала, что Ярик ко мне подойдет, но его нигде не было видно.
На танцы после девяти вечера стали пускать всех желающих, и зал быстро заполнился. Тут я заметила Ярослава – он стоял в окружении своих одноклассников и парней из старших классов, среди которых был и Левицкий с друзьями. Его присутствие почему-то заставило меня содрогнуться, неприятное предчувствие пробежало мурашками по спине.
Мне было одиноко. Все вокруг веселились, смеялись, танцевали, а я подпирала спиной стену и не решалась подойти к Ярику. «Хотел бы, сам подошел», – уговаривала себя. А потом включили медленный танец. Все разбились на парочки, и на танцполе стало заметно свободнее.
Янка уселась обратно за стол, чтобы обсудить с подружками танцующих. Они показывали пальцами на более удачливых девочек и тихо смеялись. Я сделала вид, что мне и дела нет до этих медляков, потому что заметила, что ко мне направлялся один из одноклассников – Витя, мелкий ботаник в очках. Не хватало еще, чтобы над нами ржали, да и не хотелось, чтобы Ярик видел меня с другим.
А Ярик даже не оборачивался. Стоял поодаль, никак не реагируя на происходящее. Что-то оживленно обсуждал с друзьями, а позже и вовсе вышел. Тогда мне и стало все равно. Воспользовавшись тем, что толпа вновь оккупировала танцпол, просочилась в самую гущу и немного потанцевала вместе с Тасей Фроловой. Там никто не видел нас и некого было стесняться.
Настроение заметно поднялось. Вечер, который я так долго ждала и на который возлагала большие надежды, теперь не казался таким уж дрянным. «Да, мальчишки, они такие. Танцы – это не для них. Им бы постоять в сторонке. Так что все нормально. Сейчас, когда все разогрелись, смущение отойдет на задний план, и Ярик подойдет ко мне».
– А сейчас, – диджей хохотнул в микрофон, – белый танец. Девушки наконец-то смогут пригласить на танец парней. Дерзайте!
И медленная композиция плавно сменила быструю. В зале наметилась общая растерянность. Кто-то спешил вернуться за стол, другие оставались, чтобы их кто-то пригласил, третьи без стеснения хватали того, кто рядом, и уже танцевали.
Я одна не двигалась с места. Борясь со смущением, оглядывала темный зал в поисках Ярика. И нашла его. Сейчас или никогда, решила я, нужно расставить точки над «i». Мы потанцуем, и все встанет на свои места даже без слов, потому что слова нам не нужны – и так ясно: я хочу быть с ним, а он со мной. Пришло время переступить через неловкость и просто быть вместе. Я медленно двинулась сквозь толпу.
А дальше как в замедленной съемке. Случайный поворот головы. Нет, не случайный: он ищет меня глазами и находит. Смотрит. Понимает, что я иду к нему. На мгновение я закрываю глаза и представляю, что расстояние между нами всего шаг – раз, и мы в объятиях друг друга. Открываю веки: он все еще передо мной. Иду.
Ни на кого не обращаю внимания. Все для меня исчезли, остался лишь Ярик. И он это понимает. Я напрягаюсь всем телом и ищу в его глазах одобрения… но его взгляд пуст.
Нет! В нем неловкость, страх, он вовсе не хочет, чтобы я подошла к нему сейчас.
Ярик на секунду отворачивается, а потом поворачивается снова – проверяет, не передумала ли я, не растворилась ли в воздухе, как мираж. Я вижу это, но уже не могу остановиться.
– Дамы приглашают кавалеров! – засмеялся кто-то.
Я вижу, что Ярослав теряется. Он паникует, переминаясь с ноги на ногу и бросая короткие взгляды на приятелей. А потом… вцепляется в подошедшую к нему Янку, точно в спасательный круг. Она даже не успевает сказать ему, что хочет пригласить на танец: он хватает ее и прижимает к себе.
Спасается от меня. Мое сердце с треском падает вниз и разбивается об пол, а ноги все еще идут. Господи, останови меня! Зачем я это делаю? Зачем продолжаю идти к нему? Стой!
Янка смеется. Она готова танцевать, но Ярик не двигается. Смотрит на меня. В его взгляде мольба о прощении. Он бледен как никогда.
– Даш, ты что-то… ты хотела? – бормочет он, забывая порядок слов в предложении. И нервно дергает головой. – Я пока з-з-занят…
Его слова растворяются в шуме.
– Думала, ты потанцуешь со мной, – зачем-то говорю я.
Заткните меня кто-нибудь! Не может же это унижение продолжаться бесконечно! Руки у меня дрожат, сердце сильно-сильно бьется. Я вижу, как все на меня смотрят и как внутренне борется с собой Ярик.
Поворачивается и Янка. Глядит на меня, наморщив лоб:
– С тобой? Потанцевать? – смеется она. И дальше по слогам, отчетливо: – Да ни-ког-да!
Я растворяюсь в пространстве вместе с услышанным. Чей-то смех пощечиной бьет меня по лицу. Кажется, смеются уже все. А Ярик молчит. Он так растерян, что мне его жаль.
– Иди, пока горячее не остыло, – говорит кто-то из парней, – пусть потанцует с нормальной девчонкой.
– Эй, заткни пасть! – рявкает Левицкий. Он подходит ближе и улыбается мне в лицо: – Можешь со мной потанцевать, крошка. Я люблю фигуристых.
Они ржут. А я смотрю Ярику в глаза. И жду. Чего – сама не знаю, но жду. А потом вижу, как Яна ведет его в танце, и пячусь назад. Ноги дрожат, в гудящей голове звоном разбитого стекла отдаются чужие насмешки, пот застывает на моей шее ледяным дождем.
– Даша… – читаю по его губам.
Он сожалеет. Да, он сожалеет… но продолжает с ней танцевать. Не верю!
Он с ней танцует, глядя, как я отхожу. Это помогает мне очнуться и в полной мере почувствовать боль, которая рвет душу напополам. Мы смотрим друг на друга в последний раз.
Никаких первых поцелуев, никакого романтического дерьма, которое я успела себе напридумывать. Я просто жирная девочка-подросток, которую в очередной раз унизили при всех. Я просто неудачница, которая мчится в темноту ночи, захлебываясь слезами и спотыкаясь о собственное сердце.
10
Сначала я шла. Просто брела, прокручивая в голове произошедшее. И всякий раз буксовала на том моменте, когда руки Ярика жадно обхватывали талию Яны. А потом я побежала. И бежала все быстрее, боясь остановиться.
Вряд ли бы у меня получилось убежать от себя, но подальше от смеющейся толпы, пожалуй, вышло. Как я могла подумать, что нравлюсь ему? Когда я успела сделать такие выводы? Почему решила, что этот красивый мальчик захочет встречаться с такой толстухой, как я?
Возможно, я сама была виновата, но он обнадежил меня – своими словами, поступками, взглядами. Лучше бы мы и дальше ходили одной дорогой и не замечали друг друга! Лучше бы делали вид, что не помним общего прошлого и детских совместных игр. Мы выросли, и наши игры стали жестокими. Что же мне теперь делать? Я не смогу еще два года ходить с ним в одну школу. Не смогу сталкиваться на лестничной площадке. Просто не переживу этого!
– Даша! – звук моего имени разнесся по всему двору, разорвав тишину.
Я даже не обернулась. Понеслась еще быстрее к подъезду, словно от этого зависела моя жизнь. Не видеть, не слышать его, больше никогда не смотреть в лицо.
– Дашка! – раздалось совсем близко.
От этого голоса иглы страха и паники впились мне в спину, все тело съежилось, как от удара.
– Стой! – Он настиг меня у подъездной двери.
Я успела дернуть ее на себя, но он придавил ее рукой.
– Отойди, – попросила я, задыхаясь.
У боли горький, металлический привкус – теперь я точно знала это.
– Подожди! – Ярик согнулся пополам, уперев ладони в колени. Ему никак не удавалось отдышаться. Вероятно, он несся за мной во весь опор. – Подожди!
Я не смотрела ему в лицо – не могла. Мне хотелось убежать, но на моем пути все еще стоял он.
– Даш, давай поговорим!
Он протянул ко мне руки – какой нелепый жест. Будто разговоры что-то могли исправить. Будто он дотронется до меня – и я вдруг оттаю. Но это невозможно.
– Нет! – голос застрял у меня в горле, сойдя на слабый писк.
– Я… Я… Подожди! – Ярик хотел коснуться меня, но я отшатнулась. – Позволь объяснить!
Я подняла на него взгляд. Эти глаза, эта улыбка – все то, что успела по-настоящему полюбить. Чужое. Холодное. Отталкивающее. Глаза, глядя в которые я снова переживала ужасное унижение.
– Что тут объяснять, Ярик? – Его имя, как нож на моем языке. – Что? Убери руки и дай мне пройти!
Меня трясло, но я не собиралась снова показывать ему свою слабость. Лихорадочно придумывала, как бы обойти препятствие и сбежать, пока слезы снова не заполнили глаза.
– Я… – Его веки налились краснотой. – Я сам не понимаю, почему… я… – Он зажмурился.
Его руки все еще тянулись ко мне в умоляющем жесте.
– Не надо, Ярик! Просто пусти меня. Я все уже видела. Твои друзья хорошо посмеялись надо мной. Надеюсь, тебе тоже было весело.
– Даша! – воскликнул он.
– Одного только не понимаю, зачем ты пошел за мной?
– Даш, позволь мне все исправить!
– Зачем?
– Ты… ты важна для меня.
Как же тяжело ему дались эти слова. Я пошатнулась, не чувствуя ног. Шумел теплый ветер, во дворе скрипели старые качели, деревья мягко шелестели листвой.
– Если я тебе важна, ты мог бы меня защитить. – Теряя силы, я прислонилась к холодной стене. – Неужели тебе так важно было их мнение?
– Прости меня, Даш. Прости! Прости!
– Или ты опьянел от славы? Слишком много девушек появилось вокруг?
Ярик дрожал, кусая губы.
– Я не знаю, что это. Я… Даш, я растерялся. Клянусь, я все исправлю. Я смогу. Поверь! – Прекрасные темные глаза на прекрасном лице смотрели на меня, заставляя исчезнуть к черту весь остальной мир. – Пожалуйста! Знаю, мне нет прощения, но…
– Трусость не лечится.
– Да-а-аша! – он позвал меня с такой непередаваемой нежностью, что защемило в груди.
Он был так близко. Рядом – почти вплотную ко мне. Его частое дыхание обжигало мою кожу. Мои коленки тряслись, кровь шумела в ушах.
– Ты сделал выбор, – прошептала я.
– Нет!
– Сделал.
– Нет! – Ярик отчаянно тряс головой.
– Я так в тебе ошиблась… Дурочка! Так сильно ошиблась. Ты стыдился меня. А теперь мне стыдно за тебя.
Мне казалось, что я слышу, как отчаянно бьется его сердце.
– Дашка, – его запах окутал меня жарким одеялом, от его тепла закружилась голова, – Дашка, я идиот, – пробормотал, нежно касаясь пальцами моего виска и щеки, – сразу не понял. Я ж без тебя не смогу, Даш…
Он разомкнул губы, чтобы глотнуть воздуха, я посмотрела ему в глаза.
– Иди своей дорогой, Ярослав. Нам больше не по пути. – Толкнула его изо всех сил, дернула на себя тяжелую дверь и помчалась вверх по лестнице. – Уходи!
Конечно, он бросился за мной. Я слышала его тяжелые шаги в полутьме подъезда. Бежала, почти не разбирая пути, запинаясь, падая и поднимаясь вновь.
– Дашка! Даш, пожалуйста! Даш! Ты же знаешь, что ты мне всегда нравилась!
– Я нравилась тебе так сильно, что ты не был способен признаться в этом своим ничтожным друзьям!
– Я прямо сейчас всем скажу. Остановись!
– Ты даже отцу не можешь признаться, чего на самом деле хочешь!
Мы пробегали пролет за пролетом. Я хваталась дрожащими пальцами за перила и подтягивалась, чтобы подниматься еще быстрее. Воздух обжигал сухое горло, пульс стучал в ушах барабанной дробью.
– Дашка, я ведь тебя люблю!
Это абсолютно ничего не меняло!
– Никогда не поверю… – Непослушные пальцы выронили ключи.
Я присела, нащупала их, судорожно вставила в замочную скважину и повернула.
– Люблю… – Ярик схватил меня за локоть, лихорадочно потянул на себя.
– Так не любят! – Я толкнула дверь.
– Подожди! – не сдавался он.
Я обернулась. В его глазах застыли слезы. Кажется, он готов был встать на колени. Но этим, увы, ничего не исправишь. Поздно!
– От-пус-ти! – Я вбежала в квартиру.
– Даша!
– Знаешь, кем я тебя считаю? – прокричала я. – Жалким неудачником! Трусом! Иди, смейся со своими друзьями надо мной и дальше. – Ударила ладонями по двери. – Ненавижу тебя! Уходи! Не хочу тебя больше видеть! – Я сползла на пол и дала волю слезам.
– Что такое? Что случилось? – спросила сонным голосом бабуля, включая свет в прихожей.
Ярик колотил в дверь, а я сидела на полу и продолжала плакать.
– Открой! – слышалось снаружи.
– Да что стряслось? – еще раз спросила бабушка.
Она присела рядом со мной. Я принялась мотать головой, чтобы она не смела открывать ему дверь.
– Девочка моя… – Бабуля стирала шершавыми ладонями слезы с моих щек, но те упрямо продолжали катиться.
– Уходи, уходи, – жалобно и тихо повторяла я, не в силах произнести ничего другого.
– Все, милая, все. Уже все. Он ушел.
– Прости! – Я высвободилась из бабулиных объятий и поплелась в свою комнату.
Сорвала с себя несчастное платье, дурацкие колготки, достала из волос заколки и швырнула на стол. А потом рухнула на кровать. Кажется, за стеной опять ругались. Я спрятала голову под подушку. Стало тихо. В этот момент я поклялась себе больше никогда ни в кого не влюбляться.
Ни-ког-да.
11
На следующий день я проснулась от того, что горело все тело.
Видимо, мой организм отказывался принимать случившееся, поэтому у меня поднялась высокая температура. Я лежала, ощущая полную безнадежность. И мне хотелось болеть бесконечно, чтобы можно было не вставать с постели и не возвращаться в обычную жизнь.
Бабушка очень переживала. Она хлопотала вокруг меня, недоумевая, чем же я заболела. Давала лекарства, посоветовавшись с врачами, варила бульон и чай, от которых я неизменно отказывалась, и протирала мокрым полотенцем мой лоб.
Доктор, дважды приходивший по вызову, сетовал на респираторную инфекцию, хотя никаких ее симптомов у меня не было. Я просто лежала с высоченной температурой и отказывалась реагировать на внешний мир. Один сплошной недостаток – вот кем я себя тогда считала. А еще посмешищем. И ни о чем другом думать не могла.
Единственное, на что откликалось мое сердце, – это раздающиеся время от времени телефонные звонки. Каждый раз оно замирало, когда бабуля подходила к аппарату. Каждый раз оно почему-то глупо надеялось, что это он. Но всякий раз оказывалось, что это кто-то другой.
Больно.
Лихорадка продолжалась около недели. Мне казалось, что я ее вызываю силой воли. Но скоро я начала оживать.
Одним солнечным летним утром я вдруг проснулась от осознания одного странного факта: все это время за стеной никто не играл на фортепиано. Удивительно, я настолько привыкла к этим звукам, что теперь мне их не хватало. Что и говорить, Ярика мне тоже не хватало. Я злилась на него, обижалась и очень скучала. Безумно хотела, чтобы он пришел, я бы его простила. Ждала, что позвонит. Но он не давал о себе знать.
Хотя ничего странного в его поведении не было, ведь я оттолкнула его, когда он хотел поговорить и все объяснить. Возможно, мы могли бы остаться друзьями, но из-за острой боли я не слышала его. И теперь… теперь… Черт! Теперь я люто ненавидела его… и все еще считала самым красивым на свете.
А потом я начала заедать свою беду вкусностями. Сладкое всегда избавляло меня от огорчений. Я лежала в постели, читала и ела.
Нет, не так: ела, ела, ела, ела, ела…
Затаскивала в кровать по две-три книги, ставила рядом пирожные и булочки и беспрерывно читала, заедая буквы калориями.
И бабушка снова мне потакала: она была доведена моей недельной голодовкой до такого отчаяния и теперь просто радовалась, что я снова ем.
Постельно-жральная забастовка длилась еще пару недель. Я заедала стресс, а чтение книг отвлекало меня от необходимости думать о своей горькой доле. К зеркалу я тоже не подходила. Зачем? Чтобы испугаться собственного отражения? Я отвергала себя всеми возможными способами. Я видела, как и люди вокруг, только жир. Страшную, закомплексованную гору жира.
И я поняла, что прежней оставаться нельзя. Нужно что-то менять – в питании, мировоззрении, отношении к своему телу. Трансформировать его либо принять таким, какое оно есть. Добиться такой фигуры, чтобы осенью одноклассники ахнули от удивления, или вооружиться самоиронией, чтобы никто, кроме меня самой, больше над моим весом шутить не смел. Я наконец-то решилась выйти из дома и пошла записываться в тренажерный зал. Девушка-администратор посмотрела на меня понимающе. Предложила бесплатное занятие для худеющих и с инструктором на тренажерах для начинающих.
Войдя в зал, я с облегчением выдохнула: группа состояла из двух десятков таких же полных людей, как я. Разного возраста женщины и девочки пугливо озирались. Стройными были сухонькая пенсионерка и тренер в обтягивающем зеленом трико и с широченной улыбкой.
– Выполним несколько легких упражнений! – предложила она.
И все принялись выполнять вслед за ней «несложные» движения, от которых уже через пять минут с меня градом катился пот. Еще через столько же волосы прилипли к раскрасневшемуся лицу, а спину и ноги стало нестерпимо ломить. Я задыхалась, голова кружилась, глаза лезли из орбит, но приходилось терпеть.
Никто не отлынивал. Судя по лицам присутствующих, половина из них находились на грани обморока, а другая половина, мечтая о побеге, тайком поглядывала на дверь. Но нас так ласково подбадривали, что молить о пощаде было стыдно.
Когда я поняла, что больше нет сил, тренер радостно сказала: «Закончили разминку!»
И вот тут я поняла: ад только начинался. Еще примерно час мы активно размахивали руками, ногами, делали выпады, приседали и шумно дышали. Перед моими глазами плыли всевозможные пирожные, а за ними (уже фоном) таявшие в сизом тумане мечты о новой фигуре. И каждый короткий перерыв мне хотелось уползти – лучше сдохнуть в буфете, чем среди двух десятков потных теток, мечтающих о теле, как у Барби.
– Встретимся завтра! – улыбнулась тренер на прощание.
Но я уже знала, что мы с ней не встретимся никогда.
Лежа дома на кровати, я отчаянно плакала в подушку. А ночью встала, сожрала содержимое холодильника, но облегчения не почувствовала. Мучимая чувством вины, ворочалась всю ночь, а утром снова поплелась в зал: может, на тренажерах будет легче?
Но ничего подобного! Коротко рассказав о плане питания и перспективах похудения, мой инструктор приступила к методичному избавлению меня – нет, не от жира, а от жизни. Все тренажеры были изощренными орудиями пыток, придуманными кем-то для издевательств над другими подопытными худеющими.
К концу занятия я твердо уверилась в мысли: только сумасшедший мог по собственной воле ходить сюда несколько раз в неделю. А те, кто говорил, что получает удовольствие от физических нагрузок, те и вовсе что-то принимали. Ну не может человек, находясь в трезвом уме, добровольно крутить педали или тягать тяжести, при этом счастливо улыбаясь!
– Девушка! – позвал меня кто-то, когда я, взвалив на плечо сумку, собиралась смыться из этой обители стройности навсегда.
– Да? Вы это мне? – обернулась я.
Передо мной стоял пожилой мужчина с бейджиком тренера. Круглое лицо, узкие раскосые глаза, поджаренная на солнце кожа.
– Вам-вам! – Он так искренне улыбался, что мне захотелось ему довериться. – Я наблюдал за вами.