Бойня

Она высыпала вафли в корзинку и взяла сразу две.

Биби молча отхлебнула кофе.

– У тебя все в порядке? Вид немного… усталый, что ли.

– Племянница…

– Малин?

Биби опустила глаза и уставилась в чашку, будто рассматривала что-то.

– О, Глория… разве я не рассказывала? Столько всего навалилось в последнее время. Значит, забыла.

– Она больна?

Биби помолчала, будто прикидывала, стоит ли рассказывать.

– Мы даже не догадывались, что дела настолько плохи. Ты же знаешь, как молодые в нынешние времена травят друг дружку в интернете. А Малин… – Она всхлипнула.

– О нет!

– Приняла какие-то таблетки. Промывали желудок, но…

Глория судорожно сглотнула. Только не Малин.

– Когда это случилось?

– Две недели уже.

Глория онемела. Да, у девочки всегда были комплексы по поводу веса, но… как она не заметила? Из всех людей на земле кому бы и забить тревогу, как не ей?

– Хотела стать писателем… – тихо сказала она. – В прошлом году просила с ней позаниматься. “Буду приходить, когда вам удобно, Глория… Прибираться, заполнять бланки, варить кофе. Я так хочу стать писателем, все остальное мне неинтересно, ну пожалуйста, пожалуйста… всего пару недель”. Пока она пересказывала слова Малин, сдавило горло. Наверняка слышны слезы в голосе.

А Биби заплакала по-настоящему.

– Я знаю. Она рассказывала.

– Надо было с ней поговорить.

– Ее мать, моя сестра, сказала, что из этого ничего не выйдет. Она в последнее время совершенно замкнулась.

– Сколько ей было? Шестнадцать?

– Пятнадцать.

– Какой ужас…

– Ну вот, явилась с плохими новостями. Не надо было портить тебе день.

– Особенно нечего портить… И до твоего прихода день не сводился к порханию среди цветов.

Биби горько засмеялась.

– В каком странном мире мы живем.

– Кто бы мог подумать? Кто бы мог в самых диких фантазиях предположить, что все так обернется?

– Юхан Сверд, полагаю. Что он вбил себе в голову? Что за бес нашептал ему весь этот бред?

– Бес? Знаешь, сидела я вчера, писала что-то, и тут словно ударило – а вдруг этот поворот неизбежен? Вспомни весь этот треп лет десять назад! Телевидение, газеты – настоящий бум. Ах, ожирение, ах, адинамия, ах, здоровый образ жизни. Тысячи советов, как похудеть. Чуть ли не шаманы какие-то лезли в ящик с советами.

– Ну нет, это не одно и то же. Тогда ты мог выключить телевизор, читать другие газеты. Кто хочет, пусть голодает, бегает, прыгает, падает в обморок – тебя это не касалось.

– Ты права и не права. Юхан Сверд оседлал этот психоз – и, надо признать, мастерски. Потянул за нитку, которая и дураку была видна. Другой вопрос – почему он это сделал? Зачем?

– Вот-вот. – Биби подняла чашку, словно захотела чокнуться. – Ответишь на этот вопрос – получишь еще одну Августовскую премию.

– Августовскую премию писателям с ЖМК больше сорока двух в нынешние времена не видать как своих ушей.

– Тогда можешь взять псевдоним, – бледно усмехнулась Биби.

– У меня… – Глория потянулась еще за одной вафлей, – у меня есть предчувствие, что император Сверд свалится со своего трона раньше, чем мы предполагаем.

– Остается только надеяться, что ты права. – Биби зажмурилась и трижды постучала по деревянной столешнице.

В этот час на кладбище в Хаммарбю обычно никого нет. И сейчас пусто, если не считать двух подростков на парковке – прибежали покурить тайком. Склеп Петерсов с другой стороны леска, у самой ограды. Рите поставили отдельный камень рядом с отцом. Ландон уже больше часа сидел на зеленой деревянной скамейке. Смотрел на каменную птичку, на давно увядшие розы на могильной плите.

Если бы я только…

Рита так часто повторяла эти слова, когда речь заходила о Леннарте, ее отце. Теперь-то он понимал, что она хотела сказать.

И ведь он знал! Бессмысленно себя уговаривать – дескать, они давно уже не вместе, он не знал, откуда ему знать… Ложь. Он знал. Ее бледность, вялость, нежелание ничего делать. Сидела у телевизора, скорее всего понимая, что гибнет, – и ничего не предпринимала. Есть такое понятие – бороться с болезнью, бороться за жизнь. Рита боролась с жизнью. Тогда, после смерти Леннарта, Ландон сидел с платком, вытирал ей слезы, подставлял плечо, все делал за нее.

И все же предал.

Врачи в Академическом госпитале сказали – аутофагия. Тело за недостатком питания начало пожирать внутренние органы. Еще что-то про дисбаланс электролитов.

Ландон никогда не забудет это зрелище. Когда он открыл дверь квартиры на Лютхагсэспланаден, Рита была уже мертва. Давно мертва. Окоченение прошло, серая кожа свисала мешком, тонкие волоски на руках. Мертвые волоски.

Шкафчик в ванной набит лекарствами для похудения. В кухне нераспечатанные пакеты с пищевыми добавками и протеиновым порошком. На плите кухонные весы, настроенные на децилитры, – очевидно, что-то измеряла. Врачи сказали – она уже больше месяца ничего существенного не ела. К тому же эта так называемая вакцина Purify, неразумно при ее весе.

Так и сказали: неразумно. Будто речь идет о небольшой ошибке, случайно принятом решении – неразумном, но поправимом.

Больше он ничего не помнит.

Опять пошел мокрый снег. Скоро растает – зима идет к концу. Работа… что – работа? Время от времени Ландон появлялся на кафедре и что-то говорил, с трудом произнося слова.

Зажмурился и сжал в кармане маленькую плюшевую собачку в полосатой пижамке. Хотел положить на могилу, но сейчас мысль показалась глупой и неуместной. Искра жизни в царстве смерти. Будто пробегал ребенок и обронил игрушку.

Хруст шагов по гравию. Ландон поднял голову: пожилая женщина в клетчатой юбке бодро шагает к соседнему участку. Желтые тюльпаны, в другой руке зеленая пластмассовая ваза, притворяющаяся маленькой урной. Взгляды встретились, и она весело помахала ему тюльпанами. Должно быть, на могилу родителей, подумал Ландон с внезапной завистью. Или старшей подруги. К кому-то, кто умер в назначенный природой срок.

Первая мысль была – подать в суд. На университет. На Юхана Сверда. На Телевидение Здоровья, на поликлинику. И что? Риту не вернешь. Он часами лежал на диване и тяжело дышал, будто ему наступили сапогом на грудь. Даже не мог заставить себя поехать на Каварё и объяснить Хелене.

Прошло уже пять месяцев.

Проводил глазами женщину с тюльпанами. Та наклонилась над могилой, вдавила в землю вазу и тут же выпрямилась.

Быстро справилась, с неприязнью подумал Ландон. А почему с неприязнью? У каждого была бабушка, пекла лучшие в мире булочки с кардамоном и в один прекрасный день исчезла. Его бабушка, к примеру, любила птиц и Повела Рамеля[20]. А какая-нибудь другая бабушка обожала свою рыжую собачку и крутила восковые свечи к Рождеству. Раз в год потомки зажигают лампадку на могиле и уходят. Словно уверены, что некоторым там и место – в двух метрах под землей. Так, мол, устроено на нашей планете. Придет время – все там будем.

Но Рита… она-то что там делает? Ее-то время еще не пришло!

Ландон не мог заставить себя примириться. Рите не место под землей.

Клетчатая дама опять прошла мимо, теперь в обратную сторону. Приветливо кивнула. Он обратил внимание: вид у нее уже не такой бодрый. Вяло приподнял руку – ответил на приветствие, встал и пошел к машине. Подростки на парковке все еще курили, воровато оглядываясь.

Йогурт? Или последний ломоть шоколадного торта? Не надо… нельзя, ты ешь слишком много.

Глория подавила сомнения. Не начинай снова.

Уже пятый раз подходит к дверце холодильника. Подойдет, постоит – и назад в комнату. Полдня прошло в этих челночных рейсах. И забытый голос в голове, даже не голос, а рев – снова встала на дыбы и рычит голодная медведица.

В изнеможении присела на табурет и попыталась вспомнить голос Зигмунда Эрикссона.

Твое самое сильное желание?

Открыла холодильник и обвела взглядом полки. Торт. Бутербродные вафли, шоколадные вафли. Два пакета чипсов.

Намечается вечеринка… Или? Кто-нибудь приглашен, кроме тебя?

Вспомнила, как посыльный взял чаевые кончиками большого и указательного пальцев, словно боялся заразиться.

Покосилась на разделочный стол. Последнее песочное печенье с утра сунула в пакет, чтобы не мозолило глаза. В хлебнице коричные булочки – Биби притащила.

Прислушайся к себе, Глория. Прислушайся к своим желаниям и примирись. Ты не можешь жить чужими желаниями. Каждый человек – вселенная, похожих нет.

Стало хуже. Можно сколько угодно себя успокаивать, но факт остается фактом – стало хуже. Ночью встала и съела все, что попалось на глаза. Если посветить ультрафиолетом, из кухни к постели наверняка тянется фосфоресцирующий сахарный след.

И зачем она столько сидит у телевизора? Интервью с Грегором Сёсселем. Тема? Ну разумеется, “Глобальная пандемия ожирения”.

Мрачная действительность опровергает все прогнозы. Широкая, плохо ассоциирующаяся с мрачной действительностью улыбка. Ожиревшие люди – отнюдь не веселые толстяки из комедий. Ожиревшие люди не хотят ничего. Они хотят умереть.

Глория возненавидела Грегора Сёсселя почти так же, как Ольгу Джеймс. Деревенский врач заделался телевизионным гуру, главным проповедником незамысловатой максимы: народ должен заботиться о себе сам.

И как ему удалось стать директором Института питания? Может, пожертвовал такие суммы на деятельность института, что тут же его и возглавил? Это было бы естественно, но вряд ли. Скорее всего, протеже Сверда. Телевидение Здоровья не только сменило название, оно изменило лицо. Обязательный тест на здоровье при получении гражданства. Лимит веса для внутренних авиарейсов. ЖМК выше сорока двух – иди пешком. Ничего удивительного, что партия первым делом упразднила должность омбудсмена, уполномоченного по борьбе с дискриминацией.

Она опустилась на стул, не в силах оторвать глаз от завязанного пакета. Сколько там булочек осталось? Три? Четыре? А если смазать маслом и разогреть в духовке?

Сначала чувство, Глория. Прислушайся к чувству.

Тряхнула головой, будто сбросила дурное видение, открыла блокнот. Ее спасение. Всегда было спасением, текст проясняет мысли. Но на этот раз уже неделю не может разродиться. Каждый день начинается с уговоров: возьми ручку, Глория, тебе сразу будет легче. Если знаешь и понимаешь врага, страх проходит. Понимание и страх исключают друг друга.

“Следить за деньгами”. Запись на чистом листе обведена в кружок. И другая, поменьше: “Кому выгодно?” На эти навязшие в зубах детективные вопросы прямого ответа не было. Индустрия голодания расцвела еще до прихода Партии Здоровья к власти. Там крутились немыслимые деньги. Частные клиники, предлагающие липосакцию, шунтирование или перевязку желудка, росли в Стокгольме как грибы. Институт питания обеспечил фармакологическим предприятиям миллиардные доходы. Да, соблазнительно… самое простое решение вопроса: жадность. Но невозможно объяснить массовый психоз только деньгами. Большая часть здравоохранения зависит от народных денег, поэтому Сверд не устает повторять: ожирение обходится людям очень дорого.

Но разве этого достаточно? Его идеология чересчур радикальна, чтобы заразить всю нацию. Никто не становится фанатиком только потому, что его огорчает разбазаривание денег налогоплательщиков.

Глория погрызла ручку. Ей представилась коричная булочка с маслом и сахаром.

Не хватает мотива. Рационального мотива. Почему полемика вокруг ожирения с самого начала приобрела характер истерики? Почему человек с лишним весом неприемлем в обществе? Когда Сверд впервые появился на телеэкране, народ словно бы издал вздох облегчения: наконец-то нашелся человек, высказался. А как же! Мы-то давно так думали. И сам он как реклама здорового образа жизни – красивый, энергичный, спортивный.

Перевернула страницу и начала писать. А может быть, проблема в народе? Сработала известная всему миру шведская умеренность? Надежность “вольво”, практичность “ИКЕА”? Кто еще, кроме шведов, стал бы хвалиться умением сдерживаться и не выпячивать свои достоинства?

А лишний вес и есть выпячивание. Достаточно взглянуть на эти пышные формы, и всякому ясно: их обладательницы делают все, чтобы привлечь к себе внимание. Статс-министр нашел золотой прииск. Стигматизация полноты того же рода, что и стигматизация гомосексуализма. “Они не хотят стать такими, как мы” – простое решение космически сложного вопроса. Толстая баба-обжора, в Средние века таких сжигали на кострах. Сейчас не сжигают, но здоровое общество говорит таким: мы запрещаем. Для вашей же пользы.

Козлы отпущения, написала Глория крупно. Вечером же оформит заметки в осмысленный текст.

Она положила ручку на стол, расправила затекшие плечи. На этот раз не стала просвечивать рентгеном пакет с булочками у мойки, а посмотрела в окно – голубое, без единого облачка небо. Будто и не было утреннего дождя.

И стало намного спокойнее. Слова – не больше чем слова. Несколько букв в определенном порядке. Но откуда взялась их загадочная магия, в какой эволюции сформировалась? С каких небес свалились метафоры и неразгаданные чудеса синтаксиса?

Именно поэтому она начала писать так рано. Все, что можно описать, сделать текстом, – все это можно понять и почувствовать. А значит, пережить.

Решительно поднялась, достала из холодильника масленку и включила духовку.

Хелена несколько раз собиралась ему позвонить. Неделю назад открыла “Эниро”, нашла телефон Ландона Томсона-Егера, хотела набрать, но не решилась. Не лучше ли дождаться, пока он позвонит сам? Даже если не позвонит, наверняка скоро вернется.

Но нет. Шла неделя за неделей. Через месяц она поняла: его временная, случайная, вызванная какими-то неизвестными ей обстоятельствами поездка в Упсалу оказалась такой же временной, как принимаемые статс-министром Свердом “временные меры”. Сосед с двойной фамилией оказался самым обычным дачником: приехал на пару недель, подышал деревенским воздухом – и только его и видели. Мать всегда говорила: поди пойми, что у них на уме, у городских. Держи на всякий случай ушки на макушке.

Молли, слава богу, не очень переживала из-за его отсутствия. Уже через неделю после отъезда Ландона в доме появился приблудный котенок и вытеснил из ее головенки образ бананового наркофана. Поначалу они боялись, что котенок не выживет: истощенный, вялый, бумажная мышка на нитке не вызывает ни малейшего интереса. Но зверек отъелся, шерстка заблестела, и уже через пару месяцев вырос так, что издалека его принимали за собаку. Мастер, как его назвала Молли, целиком поглощал ее внимание.

– Что скажешь, Мастер-кнастер? – Хелена погладила маленький малярный верстачок. Кот, пришедший проконтролировать, что делает в подвале одна из его сожительниц, пошевелил ушами и посмотрел на нее равнодушно и загадочно. – Сойдет?

Положила наждачную шкурку и оценила работу. Сначала она решила, что на верстаке неплохо будет смотреться горшок с цветами, но сколько ни шкурила, старые доски выглядели именно как старые доски – серые, шершавые и унылые. Может, покрасить? А почему бы и нет? Покрасить и отнести в комнату Молли. А еще лучше, пусть сама покрасит. Ей тоже нужно чем-то заполнять скучные зимние дни.

Зима выдалась долгой. В деревне ни одной живой души, кроме Мастера, если не считать двух кассирш в мини-супермаркете в Эрегрунде и соседа в Йиму. Обязательный визит в поликлинику… она постаралась про него забыть. Не верить же успокаивающим уговорам – ну что вы, ничего страшного, рутинное взвешивание для общенациональной базы данных. А самое скверное за весь день – забирать почту. Хелена открывала почтовый ящик и зажмуривалась, собиралась с силами. Сердце на секунду проваливалось в пятки. Что там они еще придумали? Официальное предупреждение? Выговор? Вызов на принудительную операцию? Но пока ничего подобного. Даже не увеличилось количество предложений липосакции.

Иногда возникало ощущение – они в тюрьме. Каждый раз, уходя из дома, Хелена невольно оглядывалась. Пока школа не напоминала о себе, вроде бы примирились с отсутствием Молли. Но так же не может продолжаться вечно! Постоянный сосущий холод под ложечкой… Хорошо, хоть Молли ничего не замечает.

Отцу в доме престарелых стало хуже, но она не решалась его навестить. Что, если они увидят Молли и донесут властям?

Хелена опять взялась шкурить верстак, теперь ножки. Оправдается как-нибудь. Теперь она стала почти таким же виртуозом по части самооправданий, как ее сбежавший сосед. Что он там наплел? Нужен своей бывшей подружке?

Нельзя сказать, чтобы Молли окончательно забыла своего приятеля. Каждый день бегает к его дому, проверяет почту и притаскивает кучу рекламных листовок, которые тут же отправляются в контейнер для бумажного мусора. Изредка попадается почта, ее они складывают в коробку из-под детских башмачков. “Изредка” – не преувеличение, за все эти месяцы пришло четыре письма. Хелена почти не сомневалась, что это тоже реклама, только так называемая адресная. Но на всякий случай оставила. Один-единственный раз ей удалось ознакомиться с содержанием, поскольку это было не письмо, а открытка. Хелена положила ее на самый верх. Все же какой-то признак жизни.

Дорогой Беппе!

Здесь, на Кипре, тоже зима, а на самом деле весна в самом разгаре. И разноцветное море – тысяча оттенков голубого и зеленого. Жаль, что тебя со мной нет.

Горячо (как солнце) обнимаю.

Барбру

Хелена невольно засмеялась. Оказывается, у отца Ландона, помимо сбежавшей жены, есть еще и поклонница! Да еще и с поэтическими пристрастиями. Жену-то, приемную мать Ландона, зовут Амбер! Ей захотелось увидеть мину соседа при этом известии.

Наверное, глупо поддерживать в Молли надежду – а надежда у нее есть. Иначе зачем бы она каждый день бегала за его почтой. Пусть бегает, какое-никакое занятие. Играть с котом и читать детские журнальчики все же маловато для оставшейся в одиночестве восьмилетней девчушки.

Дочка и в самом деле одинока. Даже мысль вызывает чувство дискомфорта: одинокая восьмилетняя девочка. Может, настоять, чтобы читала школьные учебники? Решала задачи? Само собой, Хелена занималась с Молли, чтобы та не оказалась в отстающих, но уверенности, что этого достаточно, не было никакой. Пожалуй, даже наоборот. Хорошо… а какой выбор? Если бы продолжала ходить в школу в Йиму… детская травля еще страшнее. И успокаивающая мысль: достаточно. Больше чем достаточно. Когда вся эта история закончится, Молли будет знать не меньше, а скорее даже больше, чем ее одноклассники.

Когда закончится…

Мастер потянулся, спустился по лестнице, хотел было, как полагается, потереться о ногу, но, заметив древесную пыль, плюнул на правила хорошего тона и начал кататься в опилках. Она топнула ногой, кот подпрыгнул от неожиданности и осуждающе уставился на нее.

– Молли! – засмеялась Хелена. – Иди сюда, пора стирать твоего любимца.

– Что ты наделала? – Молли, прыгая через ступеньку, спустилась в подвал.

– Я? Посмотри на нас. Кто выглядит виноватым?

– Бедный Мастер! – Молли попыталась стряхнуть опилки, но кот увернулся, в два прыжка преодолел подвальную лестницу и исчез.

– Он на правильном пути. Иди открой ему дверь.

– А почему ты его не пропылесосила?

– Я? Думай, что говоришь. А то и тебя вываляю в опилках!

Дочь раздраженно хмыкнула и исчезла так же быстро, как и появилась.

Что пошло не так? Она же хотела пошутить, развеселить, подбодрить девочку, а получилось наоборот. В Молли вселился дух противоречия. Скорее всего, ей и в самом деле скучно. Целую зиму никого не видит, кроме матери. Можно понять. И через неделю с ума сойдешь, а тут месяцы.

Хелена сменила истертую наждачную шкурку. Может быть, нарушить заданный порядок? Свозить Молли в Эрегрунд, оттуда на пароме добраться до Грэсё? Поесть на природе, послушать птиц. Страшно… а почему страшно? Ни у кого не вызовет подозрений. Подумаешь, большое дело – мама с дочкой на экскурсии. Никто и не заметит.

Начинается паранойя, решила Хелена. Конечно, никто на них и не посмотрит.

Сняла фартук, стряхнула, как могла, опилки и поднялась в дом. От такого предложения у дочки сразу поднимется настроение.

– Молли? Ты где?

Никто не ответил.

ВСТРЕЧАЙТЕ ДЕТЕЙ, КОТОРЫМ НЕ ГРОЗИТ ОЖИРЕНИЕ

Глория глазам своим не верила. На вкладке снимок крошечной девочки на горчично-желтом больничном одеяле. Большие, совершенно круглые глаза, розовые ручонки сжаты в кулачки. Живот над подгузниками стянут белой повязкой. И ниже подпись: “Операция проведена в Каролинском госпитале в Стокгольме”. Сотни будущих родителей давно высказывали интерес к проекту, и сегодня наконец выполнено первое вмешательство.

Сжав зубы и задыхаясь от ярости, Глория подошла к окну. Черный после дождя асфальт, кое-где белые зернистые островки выпавшего града. Небо с каждой минутой темнеет, наливается сизо-розовым адским светом – готовится к новой грозе.

Вернулась к столу и заставила себя дочитать статью.

У толстых родителей гораздо чаще рождаются дети с избыточным весом. Нельзя забывать о генетической предрасположенности. Попытки ознакомить родителей с необходимой информацией, а также эксперименты с голоданием во время беременности удовлетворительных результатов не принесли. Поэтому принято решение о превентивном лечении детей с риском ожирения.

Пилотные исследования проведены учеными в Институте питания.

Рядом с кроваткой стоял человек в белом халате и победно усмехался. Глорию так и передернуло от этой улыбки. Стефан Морд, гласила подпись, детский хирург. Детский…

При сегодняшнем уровне науки мы можем точно предсказать, кому из детей грозит ожирение, а кому нет. И это не догадки, а статистически достоверные цифры. Дети ожиревших матерей быстро набирают избыточный вес. Девять из десяти. Вопрос только в том, насколько рано проявится эта тенденция. Поэтому мы должны разорвать этот порочный круг. Наследственность – главное и тайное оружие эпидемии ожирения. Она продолжается, заражая поколение за поколением.

Вмешательство совсем несложное – вариант бандажирования желудка. В возрасте от двенадцати до четырнадцати месяцев желудок перетягивают силиконовой лентой, разделяя на два отдела – верхний, небольшой, и нижний. Двенадцатиперстную кишку подшиваем к верхней части. Таким образом, желудок сам блокирует избыточную нагрузку, он не в состоянии принять пищи больше, чем необходимо для поддержания жизнедеятельности. Через год операцию повторяют, препятствуя заложенной в мышечной структуре тенденции к растяжению.

Проект уникален – во всем мире нет ничего подобного. Мало того что он уникален – это огромный шаг в оздоровлении нации. Следующее поколение шведов будет не только здоровее своих родителей – оно будет избавлено от связанных с ожирением психических травм. Мы спасаем целое поколение от угрозы переедания. Наши дети просто-напросто не смогут переедать!

“Риски, связанные с операцией, минимальны, – поясняет доктор Морд. – Само вмешательство длится не более получаса. Я прекрасно осознаю, что для многих эксперимент покажется, мягко говоря, противоречивым. Но как врач могу заверить: все не так страшно. Конечно, люди настороженно относятся к детской хирургии. Они уверены, что тело новорожденного прекрасно устроено и не требует никакой коррекции. Но здесь-то и кроется ловушка. Эти дети осуждены на ожирение генетически! Наша тактика призвана оспорить этот приговор. Оспорить и пересмотреть. Мы даем детям чистый лист, на котором они могут сами нарисовать свое будущее.

Как только закончим пилотную стадию, показания будут расширены. Всех молодых родителей обяжут регулярно проходить тест на избыточный вес, и даже больше – на предрасположенность к избыточному весу. И всем находящимся в зоне риска детям будет предложена эта простая, но эффективная операция. Родители с нормальным весом также получат возможность предотвратить опасность ожирения у своих детей.

Примечания