И тут за спиной Вацлава, на другом конце зала, язык пламени прорезает тьму. Призраки испуганно разлетаются по сторонам, уступая место главному из них. Высокий худощавый мужчина в старомодной одежде, несущий в руке факел, приближается к нам. Вацлав, увидев мой взгляд, оборачивается и торопливо закрывает меня спиной. Мужчина уже близко. Я вижу молодое привлекательное лицо с выразительными бровями, карими глазами, в которых отражается огонь, высокими скулами и узкой бородой, стекающей со щек к подбородку. Но почему-то не чувствую исходящего от него холода, наоборот, ощущаю тепло горящего факела.
– Доброу ноц, Венцеслав. – Мужчина изображает шутливое подобие поклона.
– Доброу ноц, Франтишек, – резко отвечает Вацлав, явно не обрадовавшийся встрече.
Время будто застывает, мужчины смотрят друг на друга, словно ведя мысленный разговор, а я во все глаза разглядываю необычную одежду Франтишека. На нем светлая рубаха с длинными и широкими до самого запястья рукавами и с манжетами, вышитыми черным узором. Безусловно, ручная работа. Под воротником повязан шелковый темно-синий платок, который придает Франтишеку богемный вид. Светлые кожаные брюки заправлены в высокие ботинки. И весь он словно родом из прошлого века. Интересно, Вацлав тоже когда-то одевался так по-пижонски?
Цепкий взгляд Франтишека задержался на мне, и я вздрогнула, застигнутая врасплох. Надеюсь, он не прочел мои мысли?
– Рад приветствовать вас в Праге, Жанна, – произнес он на русском с легким акцентом. И, перехватив настороженный взгляд Вацлава, с добродушной улыбкой пояснил: – Конечно, мы осведомлены о твоем появлении, Венцеслав. И личность твоей очаровательной спутницы для нас не тайна. Позволишь?
Франтишек делает шаг ко мне, и его сухая ладонь завладевает моей рукой, которую он подносит к губам. В свете факела, который он держит в другой руке, видны темный потек грязи на моей коже и сломанный ноготь – последствия падения с лестницы. Хорошо, хоть ссадины уже успели затянуться – спасибо нечеловеческой регенерации. И все равно, как неловко перед этим приятным мужчиной с великолепными манерами! Франтишек легким поцелуем касается моей руки, и сквозь полураскрытые губы кончик языка скользит по моей коже. Меня передергивает от этого интимного жеста, который остается незаметным для Вацлава, напряженно застывшего рядом, и я твердо высвобождаю руку, чувствуя омерзение. Как будто внутри красивого спелого яблока, которым любовалась и которое мечтала попробовать, вместо сочной мякоти обнаружила отвратительного червя.
– Вы отлично говорите по-русски, – стараясь казаться любезной, говорю я. Придется превозмочь свою внезапную неприязнь, ведь от решения этого человека зависит то, зачем мы сюда явились.
– Благодарю, моя милая, – мурлычет Франтишек, и в свете факела я отчетливо вижу, как заиграли желваки на щеках Вацлава. – Рад тебя видеть, братр, – вкрадчиво произносит Франтишек, и я понимаю, что в обращение «брат», видимо, чешское, вложен какой-то особый смысл, который понятен только этим двоим.
– Взаимно, братр, – отрывисто отвечает Вацлав.
От негромкого смеха Франтишека веет холодом. Даже призраки вжались в стены и замолкли, словно боятся выдать свое присутствие.
– Скажи лучше, не ожидал меня здесь увидеть, – с показным добродушием замечает Франтишек.
– Я слышал, ты жил в Англии, – натянуто говорит Вацлав.
– Жил, – безмятежно соглашается Франтишек. – Но вернулся на днях. Как будто знал, что он готовит мне столь долгожданную встречу. Что ж, прошу за мной.
Мы вышли из зала, полного привидений, и, обернувшись, я с облегчением отметила, что призраки вьются у выхода, не смея переступить порога. Похоже, это какое-то заколдованное место, что-то вроде темницы для привидений.
– Ни слова о том, что ты видишь, – предостерег меня на ухо Вацлав. – И на будущее старайся себя не выдать.
Я поражена. Он мне верит? Но тогда к чему такая загадочность?
– Потом все объясню, – так же тихо, чтобы не услышал Франтишек, прошептал Вацлав.
– Спускались по старой лестнице? – спросил тем временем Франтишек. – Она в аварийном состоянии, того и гляди совсем обрушится.
Мы с Вацлавом благоразумно умолчали о том, что обрушение уже свершилось.
– Ей не пользовались уже лет двадцать с тех пор, как провели скоростной лифт. Три минуты – и вы в Подземном граде, – с самодовольством в голосе сообщил Франтишек.
– В Подземном граде? – с удивлением переспросила я.
– Это наш замок, – с гордостью объявил Франтишек, останавливаясь перед неприметной дверью и вставляя факел в настенную выемку. После чего он вынул тяжелую связку и загремел ключами. – Добро пожаловать! – Он толкнул дверь, и оттуда заструился мягкий свет, слепящий после кромешной тьмы.
Войдя вслед за вампиром, я замерла в изумлении.
Из темных заброшенных подземелий мы попали в роскошно отделанную галерею, напоминающую декорации королевских дворцов из исторических фильмов. Сводчатый потолок, обтянутые дорогой тканью красно-бордовые стены с орнаментом в виде королевских лилий, золоченые подсвечники, старинные портреты, мягкие ковры. Здесь могла бы гулять Анжелика, здесь могла бы назначать свидания королева Марго, здесь могли бы проходить на аудиенцию к королеве мушкетеры. На миг мне даже показалось, что мы прошли через временной портал и очутились в другой эпохе, где под ноги стелятся пушистые ковры, на стенах жилого замка чадят факелы, а со старинных портретов строго взирают благородные дамы и господа. Однако, когда первое ослепление прошло, я увидела, что факелы – всего лишь имитация, электрические светильники, да и краски на портретах слишком свежи, чтобы претендовать на старину, а потом заметила и выбившийся из-под ковра фирменный ярлычок, наверняка с указанием изготовителя. Вместо другой эпохи я почувствовала себя словно в музее или на киностудии, где кропотливо воссоздали атмосферу других времен современными средствами. Любопытно, что даже двери в тайное убежище вампиров открываются обычными ключами. Тогда как его обитатели вполне могли бы позволить себе электронные ключи или кодовые замки. Но нет, здесь все должно дышать стариною.
– Здесь очень… роскошно, – выдавила я, поймав на себе испытующий взгляд Франтишека, и по его удовлетворенно сверкнувшим глазам поняла, что именно такой реакции он и ожидал.
На Вацлава, однако, эта роскошь не произвела никакого впечатления. Как будто он бывал здесь уже сотни раз, и все ему здесь осточертело.
– Идемте.
Франтишек поманил нас за собой, и мы двинулись мимо череды портретов. Я с опаской поглядывала на нарисованных вампиров, вспоминая фильмы, в которых привидения следили за людьми сквозь свои портреты. Однако благородные господа не спешили подмигивать мне и улюлюкать в духе расшалившегося Карлсона, так что я успокоилась и с искренним интересом изучала лица, гадая, чем же таким отличились эти люди (а скорее – нелюди), что их портреты хранятся в Пражском Клубе вампиров. Довольно свежие портреты сменились потемневшими от времени полотнами, а годы в углу картин стремительно уводили в прошлое. 1950-й, 1930-й, 1900-й, 1880-й… Среди них встречались недавно отреставрированные, щеголявшие яркими красками, и совсем потускневшие, выцветшие. Словно одних персонажей своей истории вампиры стремились сохранить вечно живыми, а других хотели стереть из памяти. Большинство изображенных на портретах были мужчинами – благородными, волевыми, с решительным взглядом и гордо поднятой головой. Женщин было всего две. Одну отличить от мужчины можно было только по женскому платью. В остальном же хмурая широкоскулая дама с тонкими серыми губами была совершенно лишена женской привлекательности и похожа на тюремщицу в женской колонии. Вторая была ее полной противоположностью – стройная блондинка, райская птичка в вычурной шляпке с кокетливым взглядом и призывной улыбкой. Этакая Мария-Антуаннетта в исполнении Кирстен Данст.
– Это самые выдающиеся вампиры нашей истории, – пояснил Франтишек, заметив, что я задержалась у портрета красивой дамы. – Это, например, Маргарита де Фонтен. Это она обратила Жана Лакруа.
Я с еще большим интересом взглянула в нарисованные голубые глаза блондинки. Никогда бы не подумала, что у Жана была такая очаровательная наставница.
– Жанна, – внезапно заторопил меня Вацлав, – идем скорее. Мы все-таки здесь по делу.
Я прибавила шаг, подчиняясь его словам и почти не глядя по сторонам. Но у самого выхода из галереи мое внимание привлек самый крайний портрет в богато украшенной раме – в отличие от остальных, серебряной, а не золотой. На нем был изображен темноволосый мужчина в сером камзоле с чашей в руках. На вид ему было лет тридцать пять, но глаза выдавали возраст – лет триста, не меньше. Его овал лица, волевой подбородок и прямолинейный взгляд показались мне смутно знакомыми.
– Это Последний Лорд, – пояснил Франтишек с видом экскурсовода в Британском музее.
Надо же! Я с любопытством прильнула к портрету. Вот кому я обязана всей этой заварухой с Серебряными Слезами! И как я сразу не узнала чашу, ведь ее подобие, воссозданное Жаном, я держала в руках. В тот миг мне подчинились все вампиры, находившиеся рядом: Гончие во главе с Вацлавом, мой дед Аристарх. Это было жутко – видеть, как древняя магия подчинила себе волю самых стойких мужчин. А владычицей мира я быть никогда не желала. Поэтому чашу уничтожила. …А что, если бы нет? Я вдруг представила, как со всех портретов в галерее смотрят мои лица. Я в красном, я в синем, я в «Живанши», я в «Шанель», я в бриллиантовой диадеме испанской принцессы, я в рубиновом ожерелье. Единоличная королева вампиров – Жанна Бессонова. Какой бред!
Из картинной галереи мы попали в лабиринт коридоров и пустынных залов. Резиденция вампиров недаром носит название Подземный град. Это и в самом деле огромный город! Наконец мы остановились перед высокими, до самого потолка золотыми резными дверьми. Среди цветочного орнамента выделялись крупные цифры: 19 – на левой двери, 56 – на правой. Где-то я уже их встречала.
– Здесь начиналась наша новейшая история, – с услужливостью гида пояснил Франтишек. – В этом зале был подписан Пражский договор.
Я с уважением замерла перед дверьми. Знакомые мне цифры – год его подписания.
Франтишек легко открывает тяжелые двери, и я с замирающим сердцем вхожу в большой гулкий зал.
Светлые стены расширяют и без того огромное пространство, и оно кажется бесконечным. Паркетный пол складывается в причудливые картины, каждую из которых хочется разглядеть в подробностях, и даже неловко наступать ногой туда, где расправил крылья мифический дракон или воздел шпагу отважный рыцарь. Никакого полумрака – три старинных люстры на потолке мерцают сотнями электрических ламп, от которых в зале светло, как днем. Это, конечно, не солнечный полдень, скорее, день, близящийся к закату, но и не вампирские сумерки. Даже не верится, что мы по-прежнему в подземелье. Кажется, что от узких проходов, в которых мы петляли с Вацлавом, это место отделяют километры и века. Только отсутствие окон, на месте которых расположены углубленные ниши-арки, выдает подземное расположение зала. Всего ниш пять, и каждая служит оправой какому-то, несомненно, важному раритету. В центре – сложный герб, в котором сплелись летучая мышь и дракон. В нишах по бокам под стеклом, как музейные экспонаты, расположились серебряная чаша, копия чаши Последнего Лорда, и старинный манускрипт с готической надписью чернилами. В самых крайних нишах – шпага, эфес которой поблескивает драгоценными камнями, а на клинке видны темные пятна крови, и серебряный щит, резные узоры которого кое-где расписаны алой краской.
По другую сторону зала высится мебель из темного, почти черного дерева. В центре – большой длинный стол не меньше, чем на сотню персон, а вокруг него массивные стулья с резными спинками. Вампиры за столом встают со своих мест, и в зале становится еще больше черного. Их не так много, около десятка, но почти все они одеты в старомодные костюмы темных тонов – сапфирово-синий, малахитово-зеленый, бордово-пурпурный. На вид им по двадцать-тридцать лет, но я уверена, что им по двести-триста. Я даже не удивляюсь тому, что нас уже ждали, словно были предупреждены о нашем внезапном визите. Похоже, в нежилой части подземелья повсюду натыканы камеры, вот наше появление и не стало сюрпризом для вампиров.
Мне вдруг чудится, будто я попала в ожившую шахматную партию и нахожусь в самом центре шахматной доски. Белое и черное, застывшие черные фигуры, черный король во главе стола, который пристально смотрит на меня, словно бы оценивая, какую роль в этой игре потяну я – пешки или королевы?
Однако приветствуют меня стоя, как королеву, с самодовольством отмечаю я. Даже в Парижском Клубе, куда я явилась как наследница Жана, меня так уважительно не встречали. Хотя приятно, что говорить! Жаль только, что я одета ни к месту. Если бы знала, куда нам предстоит отправиться ночью, сбегала бы в бутик за вечерним платьем. Хотя бы чувствовала себе поуверенней, а не так, как ПТУ-шница из Рязани, заявившаяся на вечеринку столичного бомонда. Впрочем, как бы я, интересно, лазала в таком платье по заброшенным ходам?
Вампиры отодвигают стулья и направляются к нам. Похоже, они решили по очереди приложиться к моей руке поцелуем, как это уже делал Франтишек. Я украдкой вытираю руку о джинсы, чтобы отряхнуть ее от пыли. Вот ведь подлость! Более жалкого вида, в котором я предстала перед блистательными пражанами, и вообразить трудно. Хуже было бы только явиться к ним с фингалом под глазом. Я кошу взглядом по сторонам в поисках зеркала. Надеюсь, падение с лестницы не оставило никаких следов на моем лице? Зеркал не видно, зато я заметила, как поморщился Вацлав. Гончий терпеть не может всякие условности, а уж когда твоей спутнице оказывают такие почести, и мужское самолюбие пострадать может.
Вампиры уже близко, и по их глазам я вижу, что это самые старые персоны из всех, кого мне приходилось встречать. При всей показной любезности на их лицах застыло одинаково надменное и скучное выражение, свойственное тем, кто уже все повидал на своем веку и кого уже ничем не удивишь. Только один из них, добродушного вида мужчина в синем, слегка выцветшем камзоле, смотрит на меня с живейшим интересом. Он так увлекся маскарадом, что даже шпагу с собой таскает. Ее золоченый эфес выглядывает из-за пояса. Мужчина улыбается мне, и я улыбаюсь ему в ответ. А еще на всех лицах лежит печать власти. Эти люди привыкли править и повелевать. Я вспоминаю тот миг, когда держала в руках чашу Последнего Лорда, и у меня мелькает шальная мысль: интересно, эти бы тоже мне подчинились? Склонили бы передо мной гордо выпрямленные головы? Готовы бы были исполнить любое мое пожелание?
Первый из идущих, высокий мужчина с узким хищным лицом и тяжелым взглядом, останавливается напротив нас.
– Доброу ноц, Венцеслав. – Он приветствует Вацлава по-чешски.
– Доброу ноц, Адам, – уважительно отвечает Гончий.
А затем Адам обращает свой взор на меня и говорит уже на английском:
– А это и есть та Жанна, ради которой ты поднял меня в три часа дня? Что ж, я рад, что отсрочка помогла и невиновные не пострадали. Добро пожаловать в Прагу, Жанна.
