Цусимские хроники: Мы пришли. Новые земли. Чужие берега

Глава 1

«Изумруд», отправленный для встречи и охраны транспортов и шедший все время на полном ходу, нашел их в условленной точке рандеву, чуть к югу от Готских островов. К этому времени уже совершенно стемнело, луна еще не взошла, но рассеянного света звезд было достаточно, чтобы опытные сигнальщики крейсера, даже в тумане, смогли обнаружить караван русского обоза с 8 кабельтовых. Прекратив сближение, чтобы исключить всякие неожиданности, передали свой позывной. После первой попытки со стороны транспортов не было заметно никакой реакции. После повторной передачи сигнала также тишина. Попробовали осторожно приблизиться, в третий раз передав свой позывной, и лишь после получения соответствующего отзыва подошли к борту «Камчатки», бывшей главной в конвое.

Кратко доложив начальнику тыла Витте детали обнаружения, а самое главное последовавшего сближения со своими транспортами, с крейсера посоветовали удвоить вахту сигнальщиков на мостиках, отправив всех, кто стоит сейчас вниз, на отдых. После чего изложив вкратце подробности боя, в том виде, в каком он их знал, командир крейсера капитан второго ранга барон Ферзен предложил пробежаться до места и разузнать, что к чему. Помимо разведки это позволило бы избежать случайной стрельбы, в случае внезапного появления «Изумруда» из темноты. А так, маневрируя поблизости и будучи готов появиться в любой момент, он мог обеспечить гораздо более эффективную защиту.

До ближайшей вражеской базы было меньше 60 миль, но теоретически ожидались встречи лишь со вспомогательными крейсерами. Все остальные японские корабли должны были быть намного севернее. Считалось, что с началом боя основных сил передовые дозоры между островами Гото и островом Квельпарт будут сняты или, как минимум, существенно ослаблены. Это должно было позволить проскочить нашим транспортам под самым берегом, где вероятность встречи с патрульными судами считалась минимальной. На всякий случай планировалось вести конвой на максимальной скорости, чтобы иметь возможность уклониться или уйти обратно на юг, в случае невозможности продвижения к намеченной точке.

На случай встречи с рыбаками, каботажниками или нейтралами имелся строжайший приказ не либеральничать и топить всех, но в обязательном порядке принимать все меры для спасения экипажей. Первоочередной считалась задача сохранения секретности выдвижения, а все возможные политические и дипломатические осложнения оставлялись на после войны.

Примерно в половине одиннадцатого со стороны берега показалась цепочка огней. На транспортах сыграли боевую тревогу. Расчеты 37-и 47-миллиметровых орудий, которыми пароходы были утыканы как ежи иголками, навели их на обнаруженную цель. Конечно, в случае реального боя толку от них было бы мало, но отбиться ночью от миноносцев шансы были.

Весь конвой развернулся на северо-запад, и огни вскоре пропали из вида. После примерно получаса хода курсом на середину пролива развернулись обратно. Вскоре такие же огни разглядели на западе, только эта цепочка была короче и реже, а поскольку транспорты и так от неё удалялись, обошлось без лишнего маневрирования.

В том, что эти огни имеют явно не природное происхождение, никто не сомневался. Однако встретить столь оживленное движение в районе предстоящего базирования было большой неожиданностью. С «Камчатки» передали на все суда приказ сбавить ход до 5 узлов, а капитану первого ранга Радлову – прибыть на борт для совещания. Когда шедший замыкающим в колонне «Иртыш», на котором держал свой флаг командир транспортов, как младший флагман в отряде, нагнал флагманскую мастерскую, с него быстро спустили шлюпку, чтобы доставить Радлова на военный совет. Но её тут же разбило волной о борт, пришлось совещаться через мегафоны с мостиков максимально сблизившихся транспортов.

После недолгих размышлений решили продолжить движение, увеличив ход до полного, рассудив, что в случае появления серьезных сил японцев все равно уже не уйти, а эти огни вполне могут быть рыбацкими флотилиями.

В два часа ночи взошла луна. При её свете стали видны вершины гор Осеяма и Сенда на юго-западной оконечности острова Фукуэ с правого борта, возвышавшиеся над дымкой. По их вершинам, явно выделявшимся на общем фоне, удалось точно определить свое местоположение. До намеченной точки оставалось не более 8 миль, но из-за непредвиденных задержек обоз опаздывал на два с лишним часа. На паровых катерах, еще стоящих на палубах транспортов, уже развели пары. Их планировалось спустить на воду милях в трех от места и послать вперед, на разведку и высадку десанта, для захвата причалов и всего, что способно плыть в окрестностях деревушек на острове Сагано. Ветер начал стихать, и волны под берегом стали заметно меньше. В таких условиях уже становилось возможным использование катеров и спуск их на воду с транспортов.

Примерно в половине третьего прожекторы с «Камчатки» и «Анадыря» тщательнейшим образом начали обшаривать берег острова Сагано, именовавшегося «точкой» в оперативных планах, входя в пролив с юга. Десантные команды на шлюпках и катерах уже приблизились к мысу, на южной его оконечности, стремясь скорее высадиться на берег у рыбацкой деревушки, расположенной чуть восточнее его на юго-восточном склоне горы Онодаке. Вдоль всей хлипкой деревянной пристани этого селения были пришвартованы рыбачьи джонки. Почти сразу минеры с «Камчатки» засекли работу японской радиостанции где-то совсем рядом. Её тут же забили своей искрой, оповестив семафором все суда южной группы.

Одновременно минные катера двинулись в глубь пролива, где снова были замечены те же огни, что и три часа назад. Вскоре выяснилось, что это были рыбаки, возвращавшиеся с моря. Это вызвало огромное облегчение. Принять бой сейчас не было никакой возможности. С сообщением об этом и об обнаруженной вражеской станции немедленно отправили катер к северному входу в пролив, где должны были разворачиваться корабли второй группы, не имевшие радиотелеграфа.

Спустя десять минут после начала «иллюминации» у южного устья пролива точно так же озарился ярким электрическим светом прожекторов берег у северной оконечности острова Сагано. Высаживался десант, выдвигались партии для промера глубин и обвеховки фарватеров. Многократно обкатанные на учениях операции выполнялись быстро и четко. Уже в половине пятого все транспорты вошли в пролив, заняв предписанное каждому место. А на оба берега свозили десантные орудия и пулеметы. Оборудовались и маскировались огневые точки и посты наблюдения и освещения. Минеры тут же прокладывали линии связи.

При этом катера и шлюпки сновали между кораблями и берегом в почти полной темноте, соблюдая правила светомаскировки. Разведотряды отправились вдоль берега в поисках японской сигнальной станции, а разгоревшаяся вскоре перестрелка в районе вершины Онодаке показала, что кого-то они все же нашли. Спустя полчаса появился посыльный, доложивший, что наблюдательный пост, оборудованный пародинамо и станцией беспроволочного телеграфа, обнаружен и уничтожен. Найдены трупы трех японцев в морской форме, еще несколько скрылись, воспользовавшись темнотой. Наши потери: трое раненых и один пропавший без вести.

Учитывая, что японская рация, похоже, осталась незамеченной, судя по вновь восстановившейся тишине в эфире, работы по развертыванию базы продолжались в максимальном темпе. На восточном низменном берегу пролива было найдено место для постановки на якорь буксиров «Свирь» и «Русь», оборудованных под штабные корабли для сил обороны восточного сектора.

Все коммуникации подводились к этим пароходам, а от них велись провода к прожекторным постам, размещенным на берегу, вблизи орудий. Катерная флотилия, охранявшая восточные и северные подступы к проливу, также была привязана к этим кораблям, с которых пополнялись все запасы и получались все распоряжения. Связь с противоположным берегом была возможна лишь с помощью сигнальных фонарей, а с наступлением темноты или при ухудшении видимости только посыльными и репетичными катерами, что было недостаточно надежно, так что рассчитывать приходилось в основном на себя.

Как только рассвело, появился и «Изумруд», немедленно подошедший к борту «Иртыша» для пополнения запасов. С него сошла десантная рота, при содействии все тех же отрядов добровольцев зачистившая остров Сагано. Были обнаружены и взяты в плен еще два японских матроса, а офицер и два его подчиненных погибли в перестрелке, в которой были ранены и пятеро матросов с крейсера. В развалинах сигнальной станции не нашли ничего, кроме пепла сгоревших документов и книг.

Глава 2

Вскоре показались наши миноносцы, вставшие под погрузку угля к борту своей базы «Корея» и транспорту «Анадырь». Из девяти эсминцев, бывших при эскадре еще сутки назад, на бункеровку пришли лишь пять. «Громкий» ремонтировал машину, идя на буксире у броненосцев, а «Буйный» и «Бедовый» затонули от полученных повреждений еще до ухода миноносцев от эскадры.

Одновременно с погрузкой топлива мастеровые с обеих плавмастерских и экипажи кораблей занялись исправлением повреждений. Пробоины, заткнутые подручными средствами на скорую руку, латались более основательно. Проверяли главные механизмы, рулевые приводы, вооружение. Заделывали дыры в трубах. Убыль в экипажах компенсировали матросами с транспортов. При этом отбирали лишь лучших из множества добровольцев.

Теперь все минные силы были сведены в один минный отряд под командованием капитана второго ранга Матусевича. У него имелся четкий приказ Рожественского немедленно после пополнения запасов и срочного ремонта выдвигаться в дозор к югу от стоянки, на пределе видимости с берега. Поэтому он лично обошел все корабли своего отряда, торопя с окончанием работ.

По пути, навестил раненого Андржиевского, отлеживавшегося на своем флагмане. С ним обсудили возможные дальнейшие действия русских минных сил, сойдясь во мнении, что для успешной дневной минной атаки миноносцев теперь явно недостаточно. К тому же все оставшиеся в строю корабли уже имели достаточно серьезные повреждения. Исходя из этого, офицеры прикинули возможные варианты использования минных сил эскадры для контратак вражеских миноносцев ночью. Это предложение взялся донести до командующего Андржиевский, вынужденный отправиться на «Белого Орла» из-за открывшейся раны.

В начале десятого из тумана на северо-востоке показались сначала дымы, следом мачты и корпуса остальных кораблей эскадры. «Изумруд» с миноносцами к этому времени уже выходили из гавани. Свой поврежденный, но не побежденный флот встречали тыловики, уже развернувшие катерные дозоры. Эскадра втянулась на внутренний рейд новой базы, следуя за двумя лоцманскими катерами. При этом каждому кораблю было сообщено его место стоянки, где уже ждали грузчики и готовые наполненные мешки с углем.

Едва войдя в пролив, Российский флот Тихого океана лег в дрейф, начав свозить раненых на госпитальные суда. «Камчатские» (так теперь называли всех мастеровых, без разницы, были они с «Камчатки» или с «Ксении») первыми поднялись на палубы, прикидывая возможные варианты срочных ремонтных работ, чтобы успеть ВСЕ. Хотя, конечно, понимали, что это невозможно в принципе. Но они знали и то, что успеть НАДО.

С величайшими предосторожностями раненых спускали в подошедшие шлюпки и катера. Больше всего пострадавших было, естественно, на «Суворове» и «Ослябе». Однако, несмотря на то, что флагманский броненосец гораздо дольше находился под огнем неприятеля и вынес на себе всю тяжесть второго боя, потери в его экипаже были в полтора раза меньшими, чем на менее защищенном собрате. Общие потери по эскадре составили 344 убитых (из них 32 офицера) и 693 раненых (из них 167 – тяжело). Часть раненых, чьи раны были не опасными, оставались на своих кораблях, не желая покидать их до прихода во Владивосток, и в общее число пострадавших не попали. Медики не возражали и оказывали им необходимую помощь на месте, так как плавучие госпитали были просто не в состоянии принять всех.

Пленных японцев с потопленных кораблей перевезли на два перехваченных японских транспорта, укомплектованных экипажами с погибших эсминцев. На них уже успели сбить с бортов японские иероглифы и хризантемы на форштевнях, написав суриком новые названия. «Бравый-2» и «Бедовый-2». А на мостиках установили по два пулемета – все, что успели перетащить со своих истребителей.

Все пять боеспособных миноносцев, выйдя южным выходом и развернувшись во фронт, двинулись вниз, вдоль побережья острова Шимаяма. Отойдя на восемь миль к югу-юго-западу от Сагано, они начали патрулирование, курсируя на переменных курсах, по линии с северо-запада на юго-восток от имевшейся на западном берегу Шимаямы рыбацкой деревушки, не допуская выхода из её гавани ни одного суденышка. Но сначала в самой деревне был высажен десант, доподлинно установивший, что она не имеет ни телеграфного, ни телефонного сообщения с остальным островом. Как только отсутствие телеграфа и телефона было подтверждено, десант вернулся на миноносцы, не тронув ни одной джонки из её рыбацкой флотилии. На «Громком», тем временем, заканчивали ремонт главных механизмов. К вечеру он уже должен был занять свое место в боевом строю.

«Изумруд» же двинулся сначала строго на запад, после развернувшись к северо-востоку и развив полный ход, прошел до самого пролива Дженкай-Нада, откуда развернулся на обратный курс, продолжая, однако, держаться максимально далеко от берега, чтобы лишь не потерять ориентиров. В свою временную базу крейсер вернулся только к пяти часам вечера, приведя еще один трофейный пароход примерно в семьсот тонн водоизмещения, груженный местным японским углем. Попутно было потоплено семь рыбацких джонок. Их экипажам давали возможность покинуть свои корабли, после чего пускали ко дну несколькими выстрелами в ватерлинию в упор из трехдюймовок. Боевых кораблей так и не было встречено.

А между тем во временной русской базе на японском берегу кипела работа. На пополнение припасов и ремонт в первую очередь вставали корабли действующего флота, чтобы быть готовыми к бою как можно раньше. В то время как подранки занимались перемещением своих грузов из поврежденных конечностей в противоположные уголки кораблей. Из-за этого их стоянка, названная ремзоной, являла довольно тревожное зрелище. Стоявшие вплотную друг к другу под самым берегом корабли были перекошены кренами и дифферентами, отчего со стороны могло показаться, что они приткнулись к отмели и лежат на грунте. Зато, благодаря таким радикальным мерам, удалось поднять все подводные пробоины выше уровня воды и приступить к их серьезной заделке. Изодранные японскими снарядами борта «России» и «Громобоя», с выгоревшей краской, обнажившей красную, еще заводскую, суриковую грунтовку, покрытые копотью, латали деревянными заплатами, срубая клочья искореженной стали, мешавшей работе, и заливая бетоном все, что было возможно. То же самое было на «Суворове» с «Александром III» и на «Ослябе».

На большинстве кораблей резервного флота контрзатоплениями и перегрузкой угля и прочих припасов удалось заменить отсутствовавшие при эскадре готовые кессоны и доки. Лишь на «Ослябе», пострадавшем больше всех, несмотря на все принятые меры нижний край самой опасной пробоины по-прежнему оставался под водой и полностью осушить затопленные отсеки в носу не удавалось. Поэтому было принято решение посадить максимально разгруженный броненосец носом на отмель в большую воду, с тем, чтобы при отливе он поднялся, показав пробоину. Заделав её и откачав воду, можно будет гарантированно сняться потом с мели.

На том и порешили, подыскав подходящее место с ровным каменистым дном. Все поврежденные корабли стояли плотной группой, вокруг «Осляби». Среди них нашли себе место «Камчатка» и «Ксения», шлюпки с которых курсировали между поврежденными кораблями, перевозя материалы, рабочих и оборудование.

Едва русские вошли в свою временную базу, Рожественский отправился в обход по своему искалеченному флагману. За ночь в палубах успели навести порядок, насколько это было вообще возможно при таких разрушениях. Смыли копоть, грязь и кровь. Убрали вниз стреляные гильзы, завалившие все палубы, где стояли орудия. Сбитые и закрученные трапы заменили временными деревянными, заделали наиболее опасные и близкие к воде пробоины. Все уцелевшие офицерские каюты (несколько помещений по правому борту), в том числе и каюта адмирала, были отведены для размещения раненых. Сам командующий, как и все офицеры его штаба, за ночь, прошедшую в совещаниях, так и не успел переодеться, и все были сейчас в тех же мундирах, что и в бою, лишь наскоро почищенных и подлатанных денщиками.

Обойдя все отсеки, Зиновий Петрович благодарил офицеров и матросов за службу. Проведал раненых, лежавшего в беспамятстве командира броненосца Игнациуса, выслушал доклад корабельного врача. Даже спустился в дышащие жаром котельные и машинные отделения, где обнял и расцеловал инженер-механика Обнорского и флагманского инженер-механика Стратановича, грязных, что черти, и совершенно валящихся с ног от усталости, как и все их люди.

Обратившись к машинной команде, Рожественский сказал: «Нашим успехом мы в большей степени обязаны вам и артиллеристам! Но если из башен и казематов виден враг, и от этого там легче, несмотря на огонь и смерть от вражеских снарядов, то у вас, в самых недрах корабля, лишь адский жар и смрад от топок и дыма пожаров наверху. Но вы выстояли, несмотря ни на что! Держали пар и обороты на винтах и не дали врагу уйти! Родина не забудет вашего подвига! А я тем более! Спасибо вам, братцы, и мой поклон!» И поклонился. А матросы, измотанные до последней крайности, слушали его, не шевелясь и почти не дыша. Казалось, они готовы были схватить своего адмирала на руки и так и нести его до самого Владивостока, а хоть и до Токио, куда прикажет. Прямо в этом иссеченном осколками и испачканном кровью и копотью мундире, чтоб японцам страшнее было. Здоровенные дядьки, сплошь в угольной пыли, мазуте и копоти, на чьих лицах белели лишь глаза, плакали как дети.

Закончив обход «Князя Суворова», Рожественский приказал штабу отдыхать три часа, а сам вызвал катер и обошел на нем все корабли своей эскадры, благодаря экипажи за службу и лично выслушивая доклады командиров и флагманов, как обычно, делая пометки в блокноте. При этом он в приказном порядке требовал от командиров максимально обеспечить отдых для экипажей, благо наличие при эскадре штатных грузчиков и большая численность экипажей транспортов позволяли освободить измотанные за последние сутки команды кораблей от погрузочных и прочих работ.