Глава 3
1
Бабкин разулся, закатал до колена штаны и зашел в воду по щиколотку. Под пятками мягко проседал песок, над водой зависали мошкариные тучки. Золотая горбушка солнца размокала в реке.
«Благодать», – подумал Бабкин и прихлопнул комара на плече.
Теплый и тихий вечер обнял его по-дружески, забубнил что-то на ухо разноголосицей с набережной. Сергей подхватил ведерко с червяками и пошлепал прямо по кромке воды.
Впереди шелестел разросшийся ивовый куст. Он наладил удочку, выудил толстого червя. И уже готовился насадить наживку, когда неподалеку раздались женские голоса.
Подслушивать Бабкин не собирался. Однако дважды произнесенная отчетливо фамилия «Сысоевы» заставила его насторожиться.
– …подсуропил Кожемякин!
– …а она?
– …не оставят. Мстить будут.
– …я мстю, и мстя моя страшна.
– …типа того.
Бабкин присел на корточки. Червяк по-прежнему болтался в его пальцах, но призрак смертоносного крючка уже поблек перед ним.
– …прям перед свадьбой!
– …нарочно, что ли?
– …кто его знает!
Сергей отложил удочку, выпустил червяка и придвинулся к стволу.
– …два «Камаза» выгрузил!
– …будет врать-то!
– …сами говорили… отравить… А он возьми да смойся…
– И теперь, значитца, они в этом сидят!
Послышался ехидный смешок.
Бабкин извернулся так, чтобы сухая ветка не колола в бок. Голоса приблизились, и пришлось залечь в песке. «Заметят», – огорчился он. Но сам себе возразил: и что? разве не может заезжий рыбак отдохнуть под ивой?
– Нинка ему этого не простит, – сказали хрипло и закашлялись. – Страшная баба.
– А Кожемякин – не страшный? – спросили, сильно окая.
– Перекусит она его пополам.
– А ты откудова знаешь-то?
Бабкин представил простоватую молодую бабенку с ее недоверчивым «откудова». Такая съест любую выдумку и добавки попросит.
– Все знают, – авторитетно заверила старшая. – Помнишь, чего с Алевтиной?..
До Сергея долетел запах крепких сигарет. В подкравшихся сумерках заплясали два красных огонька.
– Не-а, – сказала молодая. – Не помню. А что?
Следующие пятнадцать минут Бабкин пролежал не шевелясь, хотя у него затекла нога, а штанину облюбовали муравьи с чрезмерно активной жизненной позицией.
– Во дает тетка, – восхитилась младшая, когда вторая замолчала. – А Алевтина чево?
– Чево-чево… Ничево!
Рассказчица, кажется, рассердилась за глупые вопросы. На ее месте Бабкин тоже негодовал бы. И без того ясно, что случилось с незадачливой Алевтиной.
– Ладушки. Хорош языками чесать.
Бабкин вжался в песок.
По влажной прибрежной полосе мимо него прочавкали босые ноги.
– А еще у них такая история была… – услышал он, когда женщины отошли уже довольно далеко. Узнать историю ему не удалось: шум близко идущей моторной лодки заглушил слова. На берег выбросились одна за другой три волны. Когда Бабкин торопливо выбрался из-под кустов, женщин уже не было видно. Только красный огонек мелькал где-то вдалеке.
Он вытряхнул из намокшей штанины негодующих муравьев и вывалил оставшихся червяков под куст.
2
– …свекровь надо уважать, а сына ее… Ик!.. Ублажать! Или наоборот? – Гриша покачнулся и вцепился в скатерть. Тарелки и бокалы со звоном проехали короткую остановку. – Так выпьем же за родителей! – подытожил он. – За папу с мамой нашего Олежки и за родителей невесты! Где они? – Он озадаченно огляделся. – Оба-на! Убегли, паразиты?!
– Гриша!
Не обращая внимания на сестру, Григорий прошел нетвердым шагом вдоль стола, вглядываясь в лица. Перед Макаром остановился и ткнул пальцем его в грудь.
– Ты отец?
– Потенциальный, – огорчил его Макар.
– П-потенциальный? – Григорий нахмурился, осмысливая, и вдруг просветлел: – То есть с потенцией!
– Григорий, сядь!
– Гриша!
Протестующие голоса сестры и жены не смогли помешать Григорию облобызать Илюшина.
