– А нельзя ли нам сухое шмотье сообразить? – пробасил Сергей. – Или хоть простынку какую, чтобы в нее завернуться.
– В простынку вам заворачиваться рано. – Красильщиков поднялся. – Сейчас принесу одежду, а затем поужинаем.
– Нравится мне наш хозяин, – вслед ему сказал Бабкин, когда за Андреем закрылась дверь. – Гостеприимный! Жалко, что душегуб.
* * *
После ужина Красильщиков отвел их в жарко натопленную комнату на втором этаже. Поев щей, Сергей Бабкин совершенно осоловел и думал лишь о том, как добраться до постели. Сквозь тяжкую сонную пелену он слушал, как Илюшин расспрашивает об особенностях обогрева такого большого дома и материалах для теплоизоляции.
«Полы почти горячие, вы заметили, Макар?»
Бабкин на секунду зажмурился от яркого света, а когда поднял веки, в форточку протискивался некрупный гриф. Двигая шеей, он сделал круг по комнате и угнездился рядом с Сергеем. «Но-но! Я живой, между прочим, – строго сказал ему Бабкин. – Ты тут не отирайся раньше времени». Ему вспомнилось, что в какой-то известной поэме описан ворон, только и умевший кричать, что «Никогда». «Заговорит он со мной или нет?» Гриф разинул клюв и каркнул: «Гипокауст!»
Бабкин вздрогнул и открыл глаза. Он сидел на краешке постели. Справа, привалившись к нему вплотную, дремал кот Арсений, прикрыв лапой рваное ухо.
– Гипокауст, – обернувшись к нему, повторил Илюшин. – Представляешь, здесь использован римский принцип обогрева полов! Круто, да?
Красильщиков взглянул на Бабкина и тактично заметил, что, пожалуй, уже пойдет.
– Моя комната на первом этаже, справа от столовой. Не стесняйтесь меня беспокоить, если что. Я плохо сплю.
– А собаки здесь шумные?
– Изредка брехают. Чижик мой молчаливый. И чутье у него отменное. На моей памяти один-единственный раз лаял так, что наутро охрип.
– Когда? – спросил Илюшин, догадываясь, каков будет ответ.
– В ту ночь, когда я убил Веру.
Как только они остались одни (кот выскочил за хозяином, будто бы и не спал), Бабкин со стоном облегчения повалился на кровать. Он только сейчас ощутил, до чего измотан.
– Будильник поставлю на семь. – Илюшин вытащил телефон из рюкзака. – Красильщиков говорит, завтракает он рано.
– Интересно знать, как он в одиночку управляется с хозяйством в этих хоромах? – вслух подумал Сергей.
– Почему в одиночку? Уборка – на тетке, которая приезжает из Уржихи. А готовит Андрей и сам довольно прилично. Он же рассказывал…
– Я прослушал.
– Ты проспал!
– Это все из-за сотрясения. – Ему пришла в голову новая мысль. – Слушай, ты не задумывался, что зарытый труп здесь может быть ни при чем? Просто кому-то из местных пришлись не по душе наши раскормленные московские рыла.
– За себя говори, – отозвался Макар. – У меня тонкий аристократический…
– …фейс.
– …профиль. Ладно, все это прекрасно. Но куда мог деться труп?
Бабкин перевернулся на спину и закинул руки за голову.
– Если исходить из того, что рассказ нашего хозяина не вымысел, то тело мог выкопать кто-то третий, – это первый вариант. И оно могло уйти на своих двоих – это второй. Задушить человека до смерти не так-то легко, как многие полагают. Сила в руках должна быть. Ты сестру нашей условно покойной видел? Здоровенная бабища! Даже мне пришлось бы долго ее душить.
– Ты б ей попросту шею свернул, – сказал Макар. – Ну, хорошо. Допустим, ушла. Но отчего не проявилась за три месяца? Вот что мне покоя не дает.
– Готовит месть?
– Вот уж маловероятно.
– Ну, может, перетрусила и сбежала. Решила, что заявлять в полицию нет смысла, Красильщиков здесь царь и бог, ее же и выставят виноватой. И смылась по-тихому. Давай я завтра наведаюсь по месту ее последнего проживания и порасспрашиваю народ.
– Заодно сходи к врачу.
Бабкин промычал что-то, выражавшее его полное согласие с этим планом, повернулся на бок и мгновенно уснул.
Макар встал и подошел к окну. В небе над соснами висел желтый шар: так далеко укатившийся от лисы колобок, что и захочешь, а не вернешься отныне в дремучий лес, где все чудесно и страшно, где тропа ведет от зверя к зверю и жив ты лишь глупыми песенками. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел. Спасся, голубчик? Или это твоя беспокойная душа отправилась в вечное путешествие мимо Большой Медведицы и Гончих Псов? Пока ты плывешь по небесной реке, внизу рассказывают лживые истории о твоем коротком бесславном пути. Все сказки сочиняются лисами.
Невдалеке коротко взлаяла собака и умолкла. Макар прислушался.
Тетка Маша загадывала ему в детстве загадку: у кого пылает хвост, а она его не тушит?
Дом Бакшаевых горел дважды. Первый раз – много лет назад, и выгорел полностью. Затем – в августе этого года, однако залили быстро, уступив огню лишь дворовый фасад и крыльцо. В разговоре с Надеждой Макар пытался незаметно сфотографировать следы пожара. Не вышло – женщина держалась настороже.
Услышав о том, что в ночь убийства тушили загоревшийся дом, Илюшин преисполнился уверенности, что тело было спрятано там. Огонь уничтожает все следы. Кто-то выкопал задушенную Бакшаеву и перенес к ее сестре, а затем устроил поджог.
Оказалось, что его версия несостоятельна. Дом вовсе не сгорел.
И все же что-то здесь было не так… Два пожара не выходили у него из головы.
«У кого пылает хвост, а она его не тушит?»
Макар забрался в постель, размышляя, удастся ли ему заснуть под храп с соседней кровати. На этой мысли его и одолел сон.
Кот Арсений, ближе к полуночи забравшийся в комнату через приоткрытую форточку, устроился было у Илюшина в ногах, но вскоре ушел: Макар спал тревожно и ворочался. Ему снилось, что Веру Бакшаеву унес в заброшенный пионерский лагерь мальчик-горнист.
* * *
Илюшина разбудил негромкий стук. Открыв глаза, он обнаружил, что в комнате совсем светло. На соседней кровати мерно вздымалось одеяло, из-под которого голова не была видна, зато с дальней стороны упирались в деревянную спинку босые ступни сорок шестого размера. Взглянув на телефон, Макар убедился, что каким-то образом ухитрился не только проспать сигнал будильника, но даже отключить его. Как он это проделал, Илюшин совершенно не помнил, и из-за этого вкупе с неясным беспокойством от пробуждения в незнакомом месте его некоторое время не оставляло чувство уплывающей, неустойчивой реальности.
Подумав, он списал это на сотрясение.
Едва он вышел во двор, его обожгло холодным воздухом. День стоял такой ясный, словно его всю ночь готовили к тому, что он должен загладить первое неудачное впечатление от местного ноября, и чистили, и натирали до воинственного блеска. Блестели мокрые бурые листья, блестела черная земля, и оцинкованное железо крыш посверкивало под высоким небом, точно латы кирасира, начищенные перед боем.
Макар пошел по дорожке и на заднем дворе возле большого пруда нашел Красильщикова. Тот возился с узкой лесенкой длиной не больше полуметра, которую закреплял на берегу, опустив другой конец в воду наподобие трапа.
– Доброе утро!
– Доброе, – отозвался Красильщиков. – На кухне каша стоит на плите, горячая. Если кашу не любите, есть яйца, хлеб, колбаса. А, еще суп вчерашний. Вы как насчет щей? Кофе хорошего не имеется, только пакость растворимая. Будете пакость?
