Я – твой должник
– Но если вы намерены расширяться, то вот что вам нужно. – Клайв похлопывает по бутылке. – Вкус феноменальный, ведь Фикси подтвердит?
– Вкус отменный, – говорю я. – Изысканный. Просто я… вы понимаете. Примут ли это наши покупатели?
Конечно, голос у меня срывается. Я задаю вопросы вместо того, чтобы констатировать факты. Так на меня действует присутствие Джейка. И я себя ненавижу за это: кажется, будто я в себе не уверена. А я уверена!
– Научатся принимать, – обрывает меня Джейк. – Будем проводить дегустации, всякие такие штуки…
Он поворачивается к Клайву и Саймону.
– Мы обязательно сделаем заказ, парни, вопрос только на сколько.
Меня охватывает паника. Мы не можем вот так с места в карьер делать заказы, особенно когда мамы рядом нет!
– Джейк, может, сначала обсудим? – отваживаюсь я.
– Нечего обсуждать, – огрызается он, и на лице у него написано: «Заткнись!»
О господи! Пускай воронье хлопает меня крыльями по лицу, надо держаться. Ради мамы.
– Я только… – Голос опять дрожит, и я откашливаюсь. – Наши покупатели приходят сюда за товарами по разумной цене. Роскошь им не нужна.
– Значит, будем их учить, – отрезает Джейк. – Образовывать. Приучать их рецепторы к более тонким вкусам.
Он хватает кусок хлеба, льет на него масло из бутылки за пять девяносто девять, и прежде чем кто-нибудь успевает сказать хоть слово, отправляет его в рот.
– Это же грандиозно, – мычит он с набитым ртом. – Совсем другой уровень! Такое богатство оттенков! Ты просто вкушаешь качество! Парни! Что я могу сказать! Мои поздравления! Я впечатлен.
Он протягивает руку, но ни Саймон, ни Клайв ее не жмут. Они так потрясены, что и шевельнуться не могут.
– Которое это было? – спрашивает Джейк, наконец дожевав. – Самое дорогое?
Тишина. Я не могу поднять глаза. Меня просто скручивает от стыда за Джейка.
Но чего у крутых ребят не отнять – манеры у них безупречные. Клайв, не поведя бровью, спасает ситуацию.
– Я не помню, которое это? – наморщив лоб, он глядит на Саймона.
– Я тоже не уверен, – подхватывает тот. – Соусницы переставляли, вот и…
– Это мы виноваты: слишком много принесли.
– Именно, – вторит Саймон. – Вкус уже смешивается.
Они так великодушны к ничего не подозревающему Джейку, что мне очень хочется сказать им: «Спасибо вам, крутые парни. Спасибо, что так добры к моему брату, до которого все еще не дошло».
Но я, конечно, молчу. Саймон и Клайв переглядываются и тактично решают замять ситуацию. Мы улыбаемся и мило болтаем, пока они пакуют свои причиндалы, и договариваемся держать связь.
Как только они отъезжают от магазина, мы с Джейком набираем побольше воздуха в грудь – и он успевает первым.
– Отлично, Фикси! – раздраженно восклицает он. – Ты их спугнула. Просто молодец!
– Джейк, мне очень жаль… – Какого черта я извиняюсь?! Что за дурацкая привычка? – Но… но я правда думаю…
– Да знаю я, что ты думаешь, – перебивает он. – Но это я разрабатываю стратегии для развития магазина. Чтобы он был больше. Лучше. Качественнее. Прибыльнее.
– Да, но девяносто пять фунтов за бутылку! – взываю я. – Ты шутишь?
– Почему? – огрызается он. – В «Харродз» же такое есть!
Даже не знаю, что ему на это ответить. «Харродз»?
Я замечаю, что Грег поглядывает в нашу сторону, и торопливо изображаю улыбку. Папа бы убил за семейные разборки посреди магазина.
– Джейки?
Я оборачиваюсь и вижу, что в магазин входит Лейла, подружка Джейка, в прелестном желтом платье с летящей юбкой и с солнечными очками на голове. Она похожа на Бемби. Узкие сандалии на ее длинных ногах постукивают, словно копытца, и она смотрит на мир из-под длинных ресниц, словно опасается: а вдруг ее кто-то подстрелит? Она такая милая, и мне совершенно не хочется препираться при ней с Джейком.
Не только потому, что она милая, но и потому, что семья превыше всего. Лейла – не член семьи. По крайней мере, пока. Они с Джейком познакомились в клубе, встречаются три года, и я ни разу не видела, чтобы они спорили. Лейла вообще не из любителей выяснять отношения, но ведь хоть раз она на Джейка срывалась? Если и да, то она никогда об этом не рассказывала. Больше того, однажды она заявила: «Джейк такая душечка!» Я чуть не упала. Это Джейк-то душечка?
– Привет, Лейла! – Я чмокаю ее в щечку. Она тоненькая и миниатюрная, как ребенок – и как она ухитряется таскать эти большие глянцевые сумки? – За покупками ходила?
– Надо же баловать женушку, – высокомерно говорит Джейк. – Для мамы мы тоже купили подарок.
Джейк всегда называет Лейлу женушкой, хотя они даже не помолвлены. Иногда я спрашиваю, приятно ли ей это, но Лейла, кажется, из тех, кому вообще все до лампочки. Однажды Джейк приехал в магазин на семейное совещание, и мы только через час спохватились, что он оставил Лейлу в машине – поручил отслеживать трафик на дорогах. Она и не думала злиться – уткнулась в мобильник и мурлыкала себе под нос. Когда мама завопила: «Джейк! Как ты мог оставить Лейлу вот так?», он пожал плечами и ответил: «Да она сама предложила».
Теперь Лейла помахивает передо мной пакетом от Кристиана Диора, и я ощущаю легкий укол. Мне такое для мамы не по карману. И все-таки… Товары из «Сэнкшьюри», которые я для нее покупаю в подарок, ей тоже нравятся. Сама мысль о маме меня успокаивает. Не надо ни о чем беспокоиться – мама со всем разберется. Потолкует с Джейком, как она умеет – твердо и спокойно. И не позволит ему закупать оливковое масло по сумасшедшим ценам.
Мама занимается семьей, домом, бизнесом… всем. Она наш генеральный директор. Наш якорь. Когда папа внезапно умер от сердечного приступа, в ней как будто что-то взорвалось. Вся негативная энергия обратилась в решимость не позволить горю разрушить ни семью, ни работу – ничего. Мама тянула нас последние девять лет, она умеет танцевать зумбу, и никто не готовит слоеное тесто лучше нее. Она потрясающая. Она утверждает, что папа присутствует во всем, что она делает, и они разговаривают каждую ночь. Может, и странно звучит, но я ей верю.
Обычно мама торчит в магазине от рассвета до заката. Сегодня ее здесь нет только потому, что у нее день рождения и она до вечера готовит угощение. Конечно, многие женщины в ее годы, да и вообще в любом возрасте, предпочли бы, чтобы кто-нибудь другой готовил для них в такой день. Но не мама. Второго августа она стряпает колбаски, вальдорфский салат, пироги с яблоками – и так сколько я себя помню. Это традиция. А мы традиции чтим, мы же Фарры.
– Кстати, я разобрался с тем счетом за ремонт твоей машины, – обращается Джейк к Лейле. – Я позвонил тому типу. «Ты, говорю, моей девушке голову морочишь. Давай-ка полегче». Он сразу на попятный пошел.
– Джейк! – восхищенно ахает Лейла. – Ты мой герой!
– И по-моему, эта модель устарела, – небрежно бросает Джейк. – Тебе нужна поновее. Посмотрим на выходных.
– О, Джейк! – сияющая Лейла поворачивается ко мне. – Какой же он лапочка!
– Да… – слабо улыбаюсь я. – Просто пупсик.
Тут к кассе подходят Морэг со своей покупательницей, женщиной средних лет. Джейк тотчас включает режим качественного обслуживания клиентов.
– Вы нашли все, что искали? А, нож для овощей! Простите, я вынужден задать деликатный вопрос: вам есть восемнадцать?
Покупательница хихикает и краснеет, и даже я выдавливаю улыбку. Джейк умеет быть обаятельным, когда хочет. Мы вежливо прощаемся с клиенткой, твердим «до свидания», пока за ней не закрывается дверь. Потом Джейк достает ключи от автомобиля и крутит их на пальце – этой привычкой он обзавелся вместе с машиной.
Я знаю, что хочу ему сказать. Слова прямо роятся передо мной, как в комиксах. Крепкие, от души, слова о бизнесе. О том, чем мы занимаемся. О папе. Но эти слова так и звучат только в мыслях.
У Джейка задумчивый вид, и я знаю, что его лучше не прерывать. Лейла тоже терпеливо ждет, сложив брови домиком.
Она такая хорошенькая, эта Лейла. Красивая, мягкая, никогда никого не критикует. Серьезнее всего на свете она относится к маникюру: это у нее и бизнес, и страсть. Но на мои неухоженные ногти она даже не косится, не то что не высмеивает. Она принимает всех такими, какие они есть, в том числе и Джейка.
Наконец Джейк перестает болтать ключами. Понятия не имею, что он надумал. Мы росли вместе, но я до сих пор не знаю, что творится у него в голове.
– Тогда мы, пожалуй, домой, – изрекает он. – Поможем маме.
Знаю я его помощь. Возьмет пиво и усядется за спортивный канал. Но я ему не перечу.
– Конечно, – говорю я. – Увидимся.
Наш дом в десяти минутах ходу от магазина: иногда кажется, будто один плавно перетекает в другой. Я поправляю покосившуюся стопку скатертей, и тут Лейла спрашивает:
– Что ты наденешь, Фикси?
Голос у нее взволнованный, словно мы на выпускной собрались.
– Не знаю. – Я сбита с толку. – Платье, наверное. Ничего особенного.
Это мамин день рождения. Придут друзья, соседи и дядя Нед. В смысле, я принаряжусь, конечно, но это же не прием в посольстве.
– Да, конечно… – Лейла растеряна. – Так ты не собираешься…
– Что?
– Я просто подумала, потому что…
Лейла многозначительно умолкает, словно я должна догадаться, к чему она клонит.
– Почему? – Я смотрю на нее в недоумении, и она резко разворачивается к Джейку на своих острых каблучках.
– Джейки, – тянет она с легким укором, в котором по-прежнему звучат нотки обожания. – Ты ей не сказал?
– Ах да! – Джейк закатывает глаза и поворачивается ко мне. – Райан вернулся.
Что?
Я смотрю на него, оцепенев. Говорить не могу – легкие словно сдавило, но мозг работает, как компьютерная программа, анализируя слово «вернулся». Что значит вернулся? Куда? В Англию? Домой? Ко мне?
Нет, явно не ко мне.
– Вернулся в страну, – уточняет Лейла, и ее кроткие глаза полны сочувствия. – У него ничего не вышло с той американкой. Он будет на празднике. И он спрашивал про тебя.
Глава третья
Не знаю, сколько раз положено разбиваться сердцам, но с моим это происходит регулярно, и причина – Райан Чокер.
Сам он не в курсе этого. Я очень хорошо умею скрывать свои чувства (по крайней мере, я так считаю). Но дело обстоит так, что я твердо и прочно влюблена в Райана с тех пор, как мне было десять, а ему – пятнадцать и я увидела его среди приятелей Джейка в «Бургер-Кинге». Меня на нем заклинило. А как иначе – с его-то белокурыми волосами, чеканным профилем и прочим великолепием!
Когда я перешла в среднюю школу, Райан и Джейк стали лучшими друзьями. Райан околачивался у нас каждые выходные, отмачивая шуточки и заигрывая с мамой. В отличие от остальных мальчишек его возраста, у него была безупречная кожа. Он умел укладывать волосы. На нем даже школьная форма смотрелась сексуально – так он был горяч.
И деньги у него водились. Об этом все шушукались. Кто-то из родственников оставил ему небольшое состояние. Он вечно устраивал вечеринки, и на семнадцатилетие получил автомобиль. С откидным верхом. Мне двадцать семь, и я уверена, что у меня такого не будет. Райан и Джейк колесили по Лондону в открытой тачке, с гремящей музыкой, словно рок-звезды. В сущности, это Райан ввел Джейка в этот крутой, навороченный, блестящий мир элиты. Они ходили по клубам, которые попадают в таблоиды, а потом хвастали целый день. Когда я подросла, мама иногда стала отпускать меня с ними: у меня было такое чувство, словно я выиграла в лотерею. Они купались в лучах славы, и часть ее перепадала мне.
Еще Райан по-настоящему добрый. Навсегда запомню вечер, когда мы пошли в кино. Я как раз поссорилась с мальчиком по имени Джейсон, а за нами сидела компания его приятелей. Они принялись насмехаться надо мной, и тут Райан молниеносно развернулся и налетел на них. На следующий день вся школа шепталась: «Райан любит Фикси!»
Я, конечно, смеялась. Отшучивалась. Но сама была сражена наповал. Казалось, что теперь мы связаны друг с другом. И все время думала: «Мы же будем вместе? Так ведь и должно быть?»
В последующие годы мне не раз казалось, что у меня есть шанс. В «Пицца-Экспрессе», когда он чмокнул меня при встрече. Когда ущипнул за бедро. Спросил, есть ли у меня сейчас кто-нибудь. На папиных похоронах сидел со мной рядом и слушал, как я бесконечно говорю об отце. На мое совершеннолетие пел под караоке «Не хочу упускать ни мгновенья», глядя прямо на меня. Сердце мое трепыхалось, как ополоумевшая бабочка, и я твердила себе: «Вот же оно, вот!..», но Райан в тот вечер ушел с девушкой по имени Тамара. И следующие годы я только плакала, глядя, как он встречается, наверное, с каждой девушкой в Западном Лондоне, ни разу не оглянувшись на меня.
Пять лет назад он уехал в Лос-Анджелес, чтобы стать кинопродюсером. По-настоящему. Ничего более гламурного и недосягаемого представить себе нельзя. До сих пор храню визитку, которую он мне оставил перед отъездом: абстрактный логотип и адрес на бульваре Уилшир.
Было бы легче забыть о Райане, если бы он исчез навсегда – так нет же. Он то и дело приезжал в Лондон и навещал Джейка, словно вспышкой озаряя собой все вокруг. Его волнистые белокурые волосы выгорели от постоянного пребывания на солнце. Он без конца рассказывал о знаменитостях. Бросал между делом «Том», и я задумывалась: какой еще Том? А когда доходило, что это он о Крузе, сердце екало: с ума сойти, я знакома с человеком, который лично знает Тома Круза!
С другими парнями я при этом, конечно, встречалась. Но в сердце прочно обосновался Райан. И в прошлом году, через шестнадцать лет после нашей первой встречи, он приехал на день рождения Джейка, поддатый и несчастный. Подробностей я так и не вытянула, но в целом он жаловался на руководителя киностудии, который им помыкал.
Слушатель из меня хороший, и я сочувственно поддакивала, пока Райан честил того типа. Наконец он выдохся и молча смотрел на меня. Именно на меня. Словно только что признал во мне выросшую, повзрослевшую женщину. Он сказал: «Знаешь, Фикси, ты мне всегда нравилась. Ты такая естественная. Ты как глоток свежего воздуха». И выдал с удивленным видом: «И почему только мы не вместе?»
Сердце у меня колотилось, но я в кои-то веки сохранила спокойствие. Посмотрела на него, помолчала и произнесла: «Что же».
А Райан ответил своей ленивой улыбкой и повторил: «Что же».
Боже, это было волшебно. Мы ушли через пару минут. Он повел меня на квартиру, в которой останавливался, и там всю ночь напролет сбывались мои юношеские фантазии, и не только они. Весь мой разум вопил: «Это произошло! Мы с Райаном вместе! Это на самом деле!» Десять дней я прожила в восторженном трансе.
А потом он уехал обратно в Лос-Анджелес. В смысле, он и должен был уехать, чего я ожидала?
(На этот вопрос я не отвечу. Даже мысленно. Потому что выдам тем самым самую безнадежную из своих фантазий: мы предназначены друг другу самой судьбой и теперь поймем это и больше никогда не расстанемся.)
Уезжая в аэропорт пасмурным апрельским утром, он поцеловал меня, кажется, с искренним сожалением и сказал: «С тобой было так хорошо, Фикси». Словно я диета из соков или цикл виртуальных лекций.
Я ответила настолько беззаботно, как только смогла: «Надеюсь, ты вернешься и снова ко мне придешь». И покривила душой. На самом деле я надеялась, что он закричит: «Как же я раньше не понял! Фикси, дорогая, я не могу жить без тебя, летим вместе, прямо на этом же самолете!»
Как ни странно, ничего подобного не случилось.
Потом я узнала от Джейка, что у Райана в Лос-Анджелесе девушка по имени Ариана и у них постоянные скандалы, но вообще все серьезно. Я заглядывала к ним на Фейсбук несколько раз (ну ладно, постоянно). Писала ему дружеские сообщения и удаляла их. И притворялась, что мне все равно. Перед мамой, Джейком, перед всеми. А что еще оставалось делать?
Но все это было ложью. Я так и не смирилась с тем, что его потеряла. И втайне сохраняла безумную надежду.
И вот он вернулся. Эти слова барабаном бьют у меня в голове: «вернулся, вернулся!», пока я торчу в галантерейном магазине, как одержимая примеряя заколки. Конечно, как будто выбор правильной безделушки для волос заставит Райана в меня влюбиться.
Я не могла пойти домой прямо из магазина.
А вдруг он уже там, развалился на диване и встретит меня своей неотразимой улыбкой? Мне нужно время. Нужно подготовиться. Значит, в пять. Я велела Грегу закрываться и отправилась на Хай-стрит. Купила новую помаду. А теперь торчу возле стенда и пытаюсь преобразиться до неузнаваемости с помощью блестящей бирюльки за три девяносто девять. А может, лучше взять цветок?
Бандану с блестками?
Конечно, я просто тяну время. У меня не укладывается в голове, что я вот-вот снова увижу Райана, и я зацикливаюсь на пустяках, которые никто и не заметит. Вечная история.
В конце концов я сгребаю пару заколок с бисером, еще пару с блестяшками и золотые серьги-висюльки на удачу. Оплачиваю и выхожу на воздух. Мама сейчас, наверное, накрывает на стол. Достает бумажные стаканчики. Заворачивает в салфетки вилки и ножи. Но мне все равно нужно еще время. Надо привести мысли в порядок.
По наитию я отправляюсь в «Аллегро» – любимое кафе нашего семейства в округе. Покупаю упаковку кофейных зерен для мамы – они у нас быстро заканчиваются, а здесь, в «Аллегро», самые лучшие, – а потом беру чай с мятой и устраиваюсь у окошка. Я пытаюсь обдумать предстоящую встречу с Райаном. Как держаться. Казаться не трогательной и истосковавшейся, а соблазнительной и уверенной в себе.
Я со вздохом достаю из сумки заколки с бисером и прикладываю их к волосам, глядя в карманное зеркальце. Ничего соблазнительного и близко нет. Подношу к ушам сережки и морщусь. Тьфу, гадость. Лучше убрать.
Внезапно я замечаю, что парень, сидящий с ноутбуком напротив, следит за мной с легкой улыбкой, и тут же краснею. Чем я занимаюсь? Как мне взбрело такое в голову – примерять заколки в кофейне? Последние мозги растеряла.
Я убираю серьги и заколки в сумку, и тут на стол капает вода. Я поднимаю голову. Оказывается, с потолка все это время лило, просто попадало в ведро на полу.
Бариста как раз поблизости, приносит посетителю горячий сэндвич, и я окликаю ее прежде, чем она успевает уйти.
– У вас потолок протекает!
Она бросает быстрый взгляд наверх и пожимает плечами.
– Да. Мы ведро поставили.
– Но на стол тоже капает.
Присмотревшись, я замечаю, что потолок протекает в двух местах и на нем уже влажное пятно. И выглядит все это очень сомнительно. Я смотрю на парня напротив, но тот занят разговором по мобильнику.
– Да, – говорит он голосом, источающим образованность и хорошие манеры. – Я знаю, Билл, но…
Красивый костюм. Дорогие лакированные ботинки.
– Этажом выше делают ремонт. – Вид у бариста на удивление безмятежный. – Мы им уже позвонили. Можете пересесть, если хотите.
Я еще удивлялась, почему место за окном свободно, хотя народу полно. Оглядываюсь в поисках столика – все занято.
Ладно, я не из привередливых. Пару капель переживу. Все равно мне скоро уходить.
– Ничего страшного, – говорю я. – Просто хотела вас предупредить. Похоже, нужно еще одно ведро.
Бариста пожимает плечами с классическим видом «не мои проблемы» и возвращается к стойке.
– Богом клянусь! – неожиданно восклицает молодой человек напротив. Он отчаянно размахивает рукой.
Услышав «Богом клянусь!», я невольно улыбаюсь. Так папа говорил. Нечасто мне с тех пор доводилось это слышать.
– Знаешь что? – продолжает молодой человек. – Мне надоели эти умники из Кембриджа.
Некоторое время он слушает, а потом продолжает:
– Найти кого-нибудь на низшую должность – не проблема. Да, легко. Но те, кого приводит Хлоя… Знаю. Надо полагать. Но они лезут ко мне со своими мудрыми теориями, надерганными в университете. А работать не хотят.
Он наклоняется, берет свою чашку и на мгновение встречается со мной взглядом. Я невольно улыбаюсь. Ему, конечно, неоткуда об этом знать, но я как будто снова слышу своего папу.
Хотя чисто внешне ничего общего. Папа – битый ветрами торговец. А этот парень – специалист лет тридцати с небольшим, в элегантном галстуке. Но я узнаю энергичные нотки, прагматизм и нетерпимость к всезнайкам, поучающим окружающих. Времени на теории у папы тоже не было. «Иди и делай», – говорил он.
– Мне нужен кто-нибудь толковый, сообразительный, с опытом, – продолжает парень, запуская пальцы в волосы. – Кто-то, кто пожил в этом мире, а не накатал о нем диссертацию. Даже научной степени не надо! Мозги нужны, мозги!
Он стройный, подвижный, с загорелым лицом. Темно-каштановые волосы, слегка высветленные солнцем. Когда он снова тянется за своей чашкой, тени подчеркивают высокие, четко очерченные скулы. Глаза… Даже не определишь. Карие или ореховые, гадаю я, суеверно приглядываясь к нему. Но в блике света замечаю зеленый оттенок. Лесные глаза.
Есть у меня такая привычка – давать определения глазам. Мои – двойной эспрессо. У Райана – калифорнийское небо. У мамы – морская глубь. А у этого парня – лесная чаща.
– Знаю, – говорит он уже спокойнее: видимо, выпустил пар. – Мы с Хлоей встретимся еще раз на следующей неделе. Кажется, она очень этого ждет.
На его губах появляется заразительная улыбка.
Он умеет смеяться над собой. Это уже непохоже на папу, который при всей своей мягкости и добросердечии шуток над собой не понимал. Ему никогда нельзя было дарить на день рождения смешные открытки. Он бы расстроился или обиделся.
– А, это… – Парень передвигается на стуле. – Слушай, ты извини.
Он снова проводит рукой по волосам. Теперь у него вид не столько взвинченный, сколько расстроенный.
– Я просто… Ничего не получается. Ты же знаешь Бриони, она вечно куда-то летит, но… Гимнастический зал в комнате – об этом и речи быть не может. У Тани прекрасные рисунки, она очень талантлива, но… Да. Потраченное время я ей оплачу, конечно… Нет, не обедом, – твердо добавляет он. – Как подобает, по счету. Я настаиваю.
Он кивает.
– Хорошо. До скорого. Пока.
В его голосе снова звучат веселые нотки, но, отключившись, он устремляет взгляд в окно, словно пытается успокоиться. Странно: у меня возникает чувство, словно я его знаю. И понимаю. Не будь мы чопорными англичанами, сидящими в лондонском кафе, наверное, заговорила бы с ним.
Но мы англичане, и нам так себя вести не положено.
И я делаю вид, будто не расслышала из разговора ни словечка, и с рассеянным видом смотрю в пространство, ничем не привлекая к себе внимания. Парень пытается что-то печатать на ноутбуке, а я смотрю на часы. Без четверти шесть. Пора бы уже.
Приходит эсэмэска, и я второпях открываю ее, в надежде, что это Джейк пишет: «Райан пришел». Или еще лучше, что это от самого Райана. Ничего подобного, конечно, это Ханна отвечает на мое же сообщение. Я читаю:
Райан вернулся? Я думала, он в Лос-Анджелесе.
Не в силах сдержать улыбки, я пишу в ответ:
Был там! А теперь он здесь, свободен и спрашивает обо мне!!!!
Отправляю эсэмэску и только тут соображаю, что натворила. Я поставила слишком много восклицательных знаков. Ханна решит, что это сигнал тревоги. Минуты не пройдет, как она затрезвонит.
Мы с Ханной дружим с одиннадцати лет, и нас обеих выбирали старостами класса. Мы оказались родственными душами. Обе дисциплинированные. Обе любили составлять списки. Доводить дела до конца. Хотя, по правде, Ханне это удавалось чаще. Она никогда не тянет до последнего и не находит всяких отговорок. Она идет до конца во всем, будь то выплата налогов, или размораживание холодильника, или ей нужно на первом же свидании растолковать парню, что он не так целуется (нужно отдать ему должное, он не спасовал, а спросил: «Ну хорошо, а как надо?» Она показала как. Теперь они женаты).
Ханна – самый целеустремленный и прямолинейный человек, какого я знаю. Она работает актуарием, начинает рождественские покупки с июля и… так далее. На экране высвечивается ее имя. Я так и знала.
– Привет, Ханна, – говорю я как ни в чем не бывало. – Как дела?
– Райан, значит? – спрашивает она, пропустив мое приветствие мимо ушей. – А что с той девушкой из Лос-Анджелеса?
– Похоже, разрыв, – говорю я как можно спокойней, а у самой внутри все поет: «Разбежались, разбежались!»
– Гм-м… – Какой-то у нее голос неубежденный. – Фикси, вообще-то я надеялась, что ты с ним порвала. Наконец-то.
Я не виню ее за подчеркнутое «наконец-то». Я вдосталь наплакалась ей в жилетку из-за Райана. С тех пор как нам стукнуло по восемнадцать, я таскала Ханну по всем лондонским пабам: а вдруг его там встретим? Она это называла «Тропой Райана». И после его отъезда почти все наши разговоры вертелись вокруг него.
Ну хорошо, все разговоры.
– Так и было. – Я понижаю голос, чтобы не развлекать всю кофейню. – Но он спрашивал обо мне.
От одной этой мысли голова идет кругом, но я говорю как можно более небрежно: