Строки (сборник)
Собравшись духом, он снова бежит, разгоняясь и прыгает. Приземлившись, снова бежит, и снова прыгает, стараясь коснуться неба. Мимо проносятся магазины, лавки, бутики, вывески, билборды, дорожные знаки и светофоры. Он, не сворачивая, пересекает перекрестки, и прыгает, прыгает, прыгает.
Солнце поднимается выше, тень мужчины становится короче, а прыжки выше.
Еще через десяток кварталов у него получается. В очередной раз выпрыгнув вверх, – в этот раз метров на пять – он уже готовится снова упасть и получить болезненный удар по подошвам, как замечает, что завис над землей. Его губы непроизвольно растягиваются в улыбке.
Получилось!
Дыхание перехватывает, он размахивает руками. Ему кажется, что он завис в воздухе вниз головой. Гасит панику, сглатывает, вытирает пот со лба и медленно поднимается выше, выше, еще выше.
Он поднимается выше стоящих рядом небоскребов. Дорога под ногами превращается в ниточку, одну из многих артерий города. С высоты птичьего полета видно, что город похож на змею – шесть кварталов в ширину и тысяча, если не больше, в длину.
Так же видно, что город мертв. Словно нарисованные на голубом небесном холсте, неподвижны облака. За пределами города раскинулась пустыня. Он слышал, что на юге города будет море, это здорово. Он сейчас с большим удовольствием нырнул бы поглубже, освежился. Пот катится ручьем, футболка прилипла к спине.
Еще раз осмотревшись, он решает спуститься ниже, переворачивается вниз головой, тянется руками к такой далекой земле и начинает медленный спуск.
Неожиданно для него падение ускоряется и становится слишком быстрым. Дыхание перехватывает, он паникует, машет руками и кричит. Мимо проносятся окна небоскребов, а дорога внизу из узкой длинной ленточки превращается в широкое дорожное полотно. Хорошо воздуха нет, почему-то успевает подумать он.
Он приказывает себе успокоиться.
Осторожно, контролируя каждое усилие, делает кувырок, и в тот момент, когда его подошвы оказываются ниже головы, падение замедляется. Скорость падает, падение прекращается. Он замирает.
Дышать! В падении он перестал дышать, и вспомнил только сейчас. Легкие сокращаются, а он слышит только звук бьющегося, колотящегося о грудную клетку сердца.
Ему снова удалось, и он снова жив. Слегка наклонившись, он начинает движение над асфальтом в обратную сторону, к месту загрузки.
Он не отказывает себе в удовольствии и вволю наслаждается всю обратную дорогу полетом. Взмывает ввысь, резко меняет направление движения, чувствуя перегрузки, проносится в полуметре над асфальтом, касаясь кончиками пальцев его поверхности, срывает на лету листья с деревьев, а потом, уже не сдерживая и не слыша себя, орет что-то первобытное во всю мощь своих глотки.
Приземлившись у нужной точки, он вытаскивает фотографию Весты и снова целует, затем возвращает на место и заходит в стартовую кабину.
Удобно расположившись в кресле, закрывает глаза, нащупывает выпуклость кнопки в подлокотнике и вдавливает ее.
Тишину мертвого города сменяет гомон комнаты испытаний. Он открывает глаза. Крышка капсулы погружения раздвигается, и он видит над собой узкоглазое морщинистое лицо врача тестовой группы Кенты.
– Рой! Как себя чувствуешь?
– Кента, старый ты хрыч, – ворчит Рой, выбираясь из капсулы виртуального погружения. – Тебе ли не знать лучше меня? Как показатели?
– В момент падения пульс сильно превысил допустимые значения, на грани разрыва сердца. Но ты молодчина, справился! Ну и мы тут не хлопали ушами, вкололи мембраностабилизаторы и бета-блокаторы.
Кента протягивает руку, чтобы помочь ему встать. Рой хватается за нее, у него кружится голова. Подняв глаза, он видит всю свою команду, которая накидывается на него и начинает мять в объятьях.
– Да отстаньте, черти! – отбивается Рой. – Где Мамонт?
– Я здесь, Рой, – с готовностью откликается бородатый Мамонт, ведущий разработчик проекта.
– Мамонт, твою же мать, где воздух? Я думал, с ума там сойду! Дышишь, а не дышится, вакуум, понимаешь? Долбанный вакуум!
– Рой, мы не думали, что это критично, воздух добавим на следующем этапе. Воздух, ветер. Команда атмосферных явлений пытается увязать все это с физикой полетов.
– Это да, с физикой ваши полеты имеют мало общего.
– Магия! – хихикает Кента. – Левитация!
– А какого черта я так долго взлететь не мог? – возмущается Рой. – Все ноги отбил.
– Ноги! В виртуале! – Кенту сейчас хватит приступ от смеха. Он веселится так, как может веселиться человек, которого отпустило сильное напряжение.
– А, уже поняли, Рой, – тараторит Мамонт, – это тень!
– Тень?
– Да, наши что-то там нахимичили-перехимичили с массой объектов. Система распознавала твою тень как часть тебя, тень на рассвете у тебя было длиной в бесконечность. Так что, чем выше поднималось солнце, тем легче для системы ты становился.
– Ясно-понятно, … – матерится Рой. – Если бы я разбился…
– Не разбился же…
– Если бы я разбился, то следующие тесты ты бы сам проводил, понял?
Сказав это, он, ведущий VR-испытатель[2] компании, смеется, а за ним и вся бригада.
– Вы только представьте – порхающий Мамонт! – реплика Кенты вызывает новый взрыв смеха.
– Всем спасибо, все – молодцы. И это… Мамонт, за закладку, за Весточку мою, спасибо!
Мамонт кивает. За его спиной на экране рекламный ролик новой виртуальной вселенной, где человек может летать.
Имя его
1Все жрут это дерьмо. Все – маленькие дети, подростки, женщины, толстухи, большие дети, бизнесмены, старики, студенты все эти… Все эти бургеры, картошка фри, чипсы, кольца луковые, наггетсы куриные, крылышки, стрипсы … Прикинь, жрут это дерьмо, некоторые каждый день! Эти тонны калорий жрут, запивают ледяной колой. Колой, бро! Хрень! Конечно, они толстеют, жиреют, понимают это и к своей обычной порции заказывают салат коул-сло! Иногда я представляю себе, как их подвешивают к вертелу и крутят над огнем, а с их лоснящихся боков, задниц и щек плавится и капает воском, вспыхивая, жир. Поверь мне, их желудок какой-то сортир, я каждый день это вижу своими глазами. Целыми семьями приходят, прикинь, сами! Пузатый батя, жируха-свиноматка и их выводок толстых детишек за лишний кусок схлёстывается в схватке!
Короче, сегодня все было как всегда, только народу было больше, чем обычно. Намного больше, Новый год же, но это привычно. Подарки, кино, между делом – пожрать. Очередь была, мама не горюй, а мне бы поспать. Думал, кассиры свихнутся. Контролил все это, жопа потная – весь в мыле – когда же они нажрутся? Тут смотрю – пацан какой-то крутится. Ну, как пацан, парень, студент типа, глянешь, через секунду забудется. Одет был в пуховик дутый. Вроде и стоит в очереди, а вроде и нет. То встанет, то отойдет к соседям, там примостится – странные атрибуты. Подозрительным мне показался. Я, было, решил секьюрити вызвать, но потом смотрю – парень угомонился, встал в нашу очередь за девушкой какой-то, короче, из моего поля зрения отключился. Потом еще краем глаза видел, вроде как общались они, вряд ли показалось, но даже друг другу улыбались.
А дальше до сих пор не понял, че случилось. Народ ломанулся в разные стороны, все орут, кричат – все изменилось! А потом бахнуло.
Так что второй раз я сегодня родился, дружище, так совпало. Ладно, хорош курить, пойдем ко всем – пять минут до Нового года. Старый уходит, чувствуешь? Насовсем.
2– Значит, вы были последней, кто с ним общался?
– Последней? – вырывается у меня. – Да! Я была последней…
– Он ваш знакомый?
– Нет, что вы!
– С какой целью вы вступили в контакт с… подозреваемым?
– Да не было никакой цели! Я работаю в этом торговом центре, отлучилась на обед… Или на ужин? Я всегда там обедаю!
– Это можно проверить, гражданка… Жунич.
– Да проверяйте! Не конкретно в этом фаст-фуде, вообще, на этом фуд-корте. Там же десяток их, по настроению! Конкретно сегодня мне захотелось именно там.
– Вы сказали, что работаете в этом же центре…
– Да! В бутике «Верутти».
– Почему вы были одна? Вы сторонитесь коллег?
– Каких коллег? Нас всего трое на весь бутик. Кассир, я и напарница. Обедаем по очереди.
– С этим разобрались. Итак, что побудило вас вступить в контакт с подозреваемым?
Я задумалась, вспоминая, как все было.
– Я стояла в очереди, поглядывала на часы – у меня было всего 20 минут, а очередь стремительно сокращала это время. Позади меня пристроился какой-то паренек. Глаза у него еще были такие… Мертвые. Вроде смотрел на меня, а вроде и сквозь. Поймал мой взгляд, уставился с вызовом. Я не люблю конфликтов, ответила улыбкой. Профессиональная привычка, понимаете?
– Дальше.
– А дальше – он убежал.
3Брат не долго его уговаривал. Он и сам давно хотел сделать что-то подобное, что-то, что покажет этим зажравшимся уродам, что к чему, но это он просто так с друзьями в близком кругу разговаривал. Наказать их именно так – как герой, как истинный воин Аллаха – ему и в голову не приходило нах… Вот брат – тот голова! А он, что он? Школа, техникум, случайные заработки, хорошо, что всегда была трава. Хоть и не местный, но и не из аула, городской, с русским языком все хорошо, а то бы вообще пришлось на вокзале тележки катать, и то, если повезет, там и так тесно. А так – курьером работал, таксовал на дядькиной «шохе», темы были, короче, замуты там, копейка к копейке, не пропал бы, лишь бы не думали, как о лохе. Но, заебло. Везде, сука, эти надменные взгляды, презрение к его одежде, к его обуви, к его тачке – бляди! Девки даже – эти то чем берут, чем гордятся? Передком? Смазливым личиком? И те, сука, кривились, глядя на него, просвечивая сквозь ткань футболок лифчиком.
Он как-то пошел в кино с девчонкой. С нормальной девушкой, почти красивой даже, невинной, с лёгким по предплечьям пушком – он заметил. Все заранее просчитал, столько-то на кино по студенческому, столько-то на попкорн, на пиво, на мороженое после кино. Казалось, красиво. Потом кафе, покушать… А там – кто его знает, как получится? Резинки взял, подготовился, короче. На все с запасом хватало, впрочем.
Все заебись было, пока до входа в кинозал не дошли. Ухмыляющийся упырь зализанный в униформе кинотеатра затребовал студенческие билеты. Бля.
– Какие студенческие, братан, мы отдыхаем, правда!
«Правила, должен, обязан, извините», – отвечал упырь, а сам смотрел, сука, так понимающе, типа раскусил. Не пустили их, в общем. Пока сдавал билеты – сеанс уже начался, денег не вернули, весь план полетел к чертям, девчонка обиделась, набычилась, давай, до свидания! – можно было не тратиться на гондоны, сам виноват, хули хочешь?
Брат все объяснил. Кто ОНИ по жизни, а кто МЫ. На пальцах разложил, пояснил, рассказал, показал, брат, братишка, и нет бога кроме Аллаха, и Магомед – пророк его, да святится имя его во веки веков.
Главное, не испытывать страха.
Какие-то умельцы собрали пакеты пластита, забили все в жилет, туда же стальные шарики от подшипников, металлические гайки, гвозди, обрезки проволоки, шурупы, все шито-крыто. Брат его зарядил спокойствием, верой в правое дело, всего-то осталось прийти и сделать хоть как, умело, неумело, главное кнопку нажать смело.
Пришел, покрутился – охране похуй, народу море. Делай!
Присмотрел, где народу побольше, пристроился поближе, в общем. Девчонка рядом оказалась, красивая, сука, зараза. Загляделся на нее, пожалел краем, тут она улыбнулась, а он уже нажал! Всевышнему слава, не сработало с первого раза, палец замер на кнопке. Он заметался, что делать, куда бежать? Не догадался сразу, что мог соскочить, отказаться, удержать палец, мусоров вызвать – сесть, но знать, что есть девчонки, которые улыбаются просто так, даже если ты хочешь ее взорвать и считаешь, что это худший твой враг.
Он бежал так быстро, как не бегал никогда, даже тогда, когда его почти ловили с кило герыча – мог бы сесть навсегда.
Забежал в мужской туалет, заорал сгоряча:
– Все нахуй! Бомба! Ща взорву!
Мужики врассыпную кинулись, жизнь дорога, а то, что с конца капает моча…
В глазах его поплыли со стен кафельных ромбы, жить захотелось, общаться с друзьями, пиво пить, работать, жениться, ребенка вырастить…
Бахнуло.
Сорок девственниц не встретили его с помпой.
Просто мир выключился. Его не стало.
Хорошо, больше ни в кого не попало.
Кто ты, тварь?
ЛетоЖила-была девочка Оля. Ей было пять лет, и она была очень счастливым ребенком и жила обычной детской жизнью – ходила в садик, любила играть со своими куклами и дразнить кошку Ваську-Василису.
Но больше всего на свете она любила маму и папу. Они часто играли с дочкой, баловали ее, покупали новые игрушки, водили в парки развлечений, в кино, возили на море. Подружки в садике завидовали Оле и говорили, что ее папа с мамой очень добрые и веселые.
Особенно сильно баловал Олю папа. Он никогда ей ни в чем не отказывал.
«Я – папина дочка!» – гордилась Оля. – «А мой папа – лучший в мире!».
Оля любила гулять с папой во дворе – зимой он катал ее на санках, играл с ней в снежки, помогал лепить снеговика; летом играл в мяч, возился с дочкой в песочнице, покупал мороженое и лимонад. Папа был очень большой, выше всех, и когда Оля была с ним, она не боялась ничего-ничего.
А мама… Мама была самая красивая! И самая добрая! Мама никогда не ругала, не кричала, но Оле самой хотелось ее слушаться, чтобы не расстраивать. Даже папа слушался маму, хотя был в сто раз больше нее и работал большим начальником!
Так они и жили, весело и дружно.
ОсеньТварь поначалу приходила только ночью. Родители к этому времени уже спали.
Оля, свернувшись под одеялом, приподняв край, подглядывала за тварью. В свете луны и фонарей за окном на потолке виднелось небольшое, с детский кулачок, переливающееся пятно, то черное-черное, чернее ночи, то с фиолетовым проблеском, то с ядовито-зеленым. А иногда так и вовсе наливалась чуть светящимся багровым.
Проявившись, тварь долго сидела неподвижно, словно набираясь сил, а потом редкими, незаметными глазу скачками передвигалась в сторону родительской кровати.
Оля поначалу и не воспринимала тварь как нечто живое, думала просто грязь или пыль на потолке, но потом поняла – тварь движется, и от угла над книжной полкой доползла до люстры. Путь этот занял весь сентябрь.
Если присмотреться, можно было заметить, что у нее есть щупальца, длинные усики-антенны и клешни, поэтому Оля про себя называла ее Крабиком. Крабики – милые, Оля была на море и знает. Значит, и Крабик добрый, не обидит.
Кошка Васька не любила тварь, и когда та появлялась, возмущенно шипела и убегала прочь из комнаты.
В ноябре, сразу после первого снега, Крабик уже обогнул люстру и был почти над кроватью родителей. Теперь он был виден и днем.
В декабре Крабик дополз до папы с мамой и навис над их головами.
А потом вдруг пропал.
ЗимаОднажды папа не пришел домой после работы. Оля хорошо запомнила этот день, потому что тогда она больно поранилась, порезав палец, и очень ждала папу, чтобы пожаловаться ему. Он обычно брал ее на руки, и шептал в ухо, утешал, а потом начинал шутить так, что Оля забывала любые обиды, ушибы и ссадины – заливалась смехом.
Но папа не пришел ни ночью, ни на следующий день. Папа и раньше уезжал, поэтому Оля не переживала, хотя и очень по нему скучала. Но в этот раз папы не было долго.
И мама была грустная, часто плакала, а потом призналась Оле – папа не вернется. Папа ушел к другой тете, и навсегда уехал в другой город. После этого мама крепко-крепко прижала дочку к себе и беззвучно заплакала.
«Навсегда…», – шептала девочка. – «Навсегда…».
Навсегда! Оля не верила, что такое бывает. Навсегда – это же никогда? Никогда-никогда она больше не увидит своего папу? Это что же значит, что у нее больше нет папы? Нет, нет, так не должно быть!
Она кинулась в детскую комнату и закрылась. Долго-долго лежала, уткнувшись лицом в подушку и рыдала. Потом подумала, что маме тоже тяжело, встала и пошла к ней, чтобы утешить – так же, как папа утешал ее.
Она нашла ее на кухне. Мама сидела за столом, опустив голову и о чем-то думала.
– Мам… Я когда-нибудь увижу папу? – спросила Оля.
Мама не ответила, и тогда Оля повторила вопрос. Мама подняла голову и криво усмехнулась:
– Папу! Папу ей подавай!
– Тебя я тоже очень люблю, мамочка!
Мама весело засмеялась.
– У тебя бо-о-ольше не-е-ет па-а-пы, де-е-евочка, – нараспев ответила она.
– Нет…? – не поняла Оля. – Почему? Мамочка, почему?
Она попыталась обнять мать, но та оттолкнула ее, вскочила со стула, ухватила дочь за косичку, намотала на кулак, больно оттянула вниз и склонилась над ней.
– Ты поняла меня, девочка? – спросила мама, брызжа слюнями ей в лицо. – Поняла, я тебя спрашиваю, тварь?
Оля замерла, боясь вздохнуть.
– Нет! У тебя! Никакого! Папы! Ясно? – мама тяжело и часто, с всхлипыванием, дышала. – Нет! Нет! НЕТ!
Мамины глаза стали черными и глубокими, они полыхали ненавистью, а лицо перекосилось, и с краешка рта свисала слюна. Она тяжело дышала, выдыхая ей в лицо какой-то очень отвратительно-кислый запах. Мама так пахнуть не могла. И она никогда не называла дочь девочкой, тем более тварью.
Оля испугалась и часто закивала, лишь бы мама успокоилась. Ее мамочка, самая добрая мама в мире, превратилась в монстра.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Сноски
1
Нарака – ад в буддизме.
2
VR – виртуальная реальность.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги