Клятва сбитого летчика
Пирожников догнал бойца, и тот протянул ему бумажный пакет. В нем лежала уложенная кольцами леска, уже оснащенная грузиком и крючком.
– А удилище вырежем? – спросил Пирожников. – Тут что-то типа орешин растет.
– Тут все растет, – ответил Хук. – Но у нас не осталось на всякие глупости времени. Леска заканчивается петелькой, оденешь ее на палец – большего не требуется.
– А червей копать?
Хук удивленно взглянул на него:
– Так ты профессионал? Ты знаешь даже то, что рыба на червя клюет?
Пирожников впервые обиделся:
– Ну что вы так все со мной… Сами же попросили, я и пошел с отрядом.
– Одолжение сделал? – Не дождавшись ответа, продолжил: – Военная кафедра была, погоны надел – будь добр ваньку не валять. Сразу запомни, я так говорю с тобой не потому, что ты мне не нравишься: просто хочу, чтоб ты живой остался. А попросили, не попросили – у нас выбора не было. И все, эту тему закрываем, дальше сам над ней голову ломай. Теперь насчет червей. Смотри.
Он подошел к поваленному гниющему дереву, легко оторвал от него кусок коры. Под ней покоились белые червяки, типа знакомых короедов, только покрупнее. Двух он взял себе, одного протянул Пирожникову:
– Не наживляй, пока к месту не подойдем, а то леску запутаешь.
– Давай больше наберем, вдруг рыба срываться будет.
– Не должна срываться. У нас так не принято, чтоб она срывалась.
Они вышли на берег реки. Вода оказалась мутной, желтой, хотя течение здесь было вполне умеренное. Справа прямо к берегу подступали джунгли, слева рос тростник, тянулся далеко, но сквозь него виднелись проходы.
– Рыбаки, видно, вытоптали, – предположил Пирожников. – Я туда пройду.
– Лучше со мной на сухом пятачке становись, – предложил Хук. – Места хватит. А это – звериные тропы. К водопою по ним ходят.
Говоря так, Хук уже успел оснастить удочку и забросить ее. Почти сразу же он сделал подсечку и вытащил приличную, с килограмм, рыбину.
– Ни фига! Это как называется?
– Пангасиус. По-нашему – сом. Только наш вкуснее. Хотя и этот… Курицу жирную напоминает.
Пирожников чуть ли не бегом помчался к тростнику:
– Я все же тут попробую, проходы широкие, забросить есть куда…
Он завозился там, очевидно, выбирая место получше, ломая мешающие ему побеги, Хук хотел опять было позвать его к себе, но не успел. Метрах в пяти левее Пирожникова затрещали заросли, и огромное животное, фыркнув, ломануло оттуда параллельно берегу прочь от людей. Женька шарахнулся в другую сторону, ноги увязли в тине, и он рухнул в воду. Там было не то чтоб слишком глубоко, хватило того, чтоб искупаться с ног до головы. Из реки к Хуку он выскочил мокрый, без удочки.
– Что это было?
Хук оставался спокоен, ни нотки злости не было в его голосе.
– Это была звериная тропа, как я тебя и предупреждал.
– Хук, но я же не думал… Я не думал, Хук…
Хук опять сделал подсечку и вытащил точно такую же рыбину. Аккуратно сматывая удочку и убирая ее в пакет, сказал:
– О том и речь. Надо думать. Это был дикий бык, гаур. Он, вообще-то, в горах больше живет, по ущельям там ходит, а сюда, видно, война выгнала. Ты на будущее запомни, что по тростникам здесь и тигр ходит. О змеях уже не говорю.
– А я и леску еще утопил.
– Искать ее нет времени. Мы пока минута в минуту укладываемся.
На таблетках сухого спирта, не дающих огня и дыма, поджарили, как шашлык на бамбуковых шампурах, вьетнамских сомов и ровно в назначенное время покинули место привала. Даже если бы кто и сильно захотел, не нашел бы следов пребывания здесь людей. Ни кострища, ни окурка, ни чешуи, ни косточки.
Впереди отряда теперь идет сам командир.
Тридцать восьмая параллель
– Вы где?
– На службе.
– Вам разговаривать удобно?
Полковник сидел в кабинете и в принципе мог, конечно же, отложив на время бумаги, уделить Литвинову четверть часа, но для этого не было настроения. Ничего нового он куратору сказать не мог и от него особых новостей не ждал. Были бы новости, Литвинов бы с них и начал.
– У меня времени в обрез, Сергей Сергеевич. Ну, разве что два вопроса – два ответа.
– Хорошо. Вопрос первый. Тут интересуются, кто возглавил вьетнамскую группу.
Полковник удивился. Он давно контачил с Литвиновым, и тот, понимая специфику ПГУ, никогда не задавал таких лобовых вопросов. Знал, что, если бы и задал, ответа на них не получил бы. И сейчас Сергей Сергеевич, словно извиняясь, пояснил:
– Пришел новый человек, говорит, ему все надо знать…
– Фамилию, звание, позывной, домашний адрес, телефоны родственников?
– Его интересует другое. Кто может поручиться за командира группы… ну, чтоб было с кого спросить, если что. Только не комментируйте, пожалуйста, сие, я и так знаю, что вы можете сказать. Мне надо ему ответить в общих чертах: не первое ли это задание у офицера, не было ли у него проколов и можете ли за него поручиться лично вы. Извините еще раз и постарайтесь понять, в какой я сейчас ситуации.
– Послать его не можете? – спросил Полковник.
– Нет.
– А сделать так, чтоб он вышел на меня и я послал?
Литвинов промолчал. Полковнику стало жалко этого уже пожилого, прошедшего войну человека. Он слишком деликатен. Это не всегда плюс. Надо же уметь отстаивать свои позиции…
– Сергей Сергеевич, я вам скажу как есть, а уж вы поступайте как считаете нужным. За командира группы лично я готов нести всю ответственность. Я знаю его по тридцать восьмой параллели, по той войне, в которой мы тоже не воевали.
– Корея?
– Больше я ничего сказать не могу.
– Я вас понял. Мне больше ничего и не надо.
Литвинов отключился.
Полковник не спешил возвращаться к бумагам.
Он вспоминал…
Болотистый лес Кореи.
Полковник тогда был капитаном. Вместе с юным лейтенантом они тащат нашего забинтованного ими же, в ожогах, летчика через лес. Работа у него такая была – спасать сбитых наших летунов. Лейтенанта дали ему в помощь. Только и сказали: «Возьми добровольца, как он добился, чтоб его сюда прислали, ума не приложим. Но ничего вроде парень, возьми».
Небольшая река. Лейтенант первым вылезает на крутой берег, принимает летчика, вытаскивает его, кладет в траву. Потом помогает капитану, который схлопотал в недавней перестрелке пулю в правую ногу.
Летчик понимает, как они устали, предлагает передохнуть, но надо уходить подальше от реки, на берегу они как на ладони.
Капитан встает, ищет палку, чтоб опираться самому. Одна гнилая, ломается. Идет, сильно хромая, за другой. С той стороны реки звучат выстрелы. Капитан падает, на второй штанине тоже выступает кровь. Лейтенант короткими очередями бьет по выбежавшим к реке и уже готовым переправляться врагам. Те убегают под защиту деревьев.
И такая вот картина получилась: два обездвиженных мужика и юноша, уже весь в мыле.
«Ничего, – говорит он, – я вас по очереди до своих допру, тут уже рядом, километра три».
«Парень, – качает головой капитан, – во мне пять пудов веса».
«Всего-то?»
Вот так на плащ-палатке: метров тридцать одного, потом второго, и короткими очередями – по тем, кто переправился через реку, чтоб взять их. Дотащил. Ну, правда, не все три километра, свои стрельбу услышали, выбежали навстречу…
Когда капитана с летчиком укладывали на носилки, лейтенант еще нашел силы помогать и санитарам.
«Тебя как зовут?» – спросил капитан.
Тот заулыбался:
«Ли-Си-Цин».
«Понятно. Я за тем спрашиваю, что если нужна какая-то помощь…»
Лейтенант погрустнел:
«Мне уже ничего не поможет, товарищ капитан».
«Что так?»
«Обманул я всех. Два года себе прибавил, чтоб в училище поступить. А тут уже узнал, что афера моя раскрылась. Срок большой впаяют. Но хуже того, служить ведь не смогу дальше…»
«Я разыщу тебя, Ли-Си-Цин. Слово даю!»
И разыскал. И добился, доорался, чтоб Платов служил у них. Каково при погонах орать, да еще в небольших тогда чине и должности – отдельный разговор. Но рядом фронтовики были сплошь, все понимали правильно, ценили человека по делам. Правда, тоже спрашивали: «Головой за него ручаешься?»
А то чем же еще – головой, конечно.
Но не за свою голову переживает сейчас Полковник. Опасная игра затеяна. Крайне важная, крайне нужная. А как она идет – хоть на ромашке гадай. Никакой информации.
«Лав ту лав ю бэби…»
Это была еще не трасса, но уже и не грунтовая дорога, а пусть узкая, однако бетонка. Скорее всего, она строилась еще французами – Платов знал, как укладывали плиты французы и как скрепляли их.
Дорога была пустой, если не считать армейского джипа, стоящего на обочине. Точнее, джип стоял так, что его и разглядеть-то из-за кустарника было трудно. Но в молчаливых джунглях звучала песня! И отряд пошел на нее. И вышел к обочине дороги.
Первым песню услышал, надо отдать ему должное, Пирожников.
«Слышите, слышите – Донна Саммер!»
«Какая Саммер?» – не понял Платов.
«Ну как же – Лав ту лав ю бэби…»
«Певица американская, – пояснил Физик. – Не Дайана Росс, конечно, но тоже известная. Это приемник, командир. Нам туда надо».
И отряд пошел в сторону поющей Донны Саммер.
Джип, видно, только что остановился. У машины стоял офицер с ведром. Второй офицер, сидевший за рулем, вылезая из кабины, выключил приемник.
– Не вовремя, – прошептал Пирожников. – Еще одна классная песенка. «Ай римэмбэ естеди».
Он даже заскулил с досады.
– Ты бы лучше услышал, о чем офицеры говорят, – сказал Платов.
– «Здесь плоды спелее», – расслышал американцев Циркач. – И прокомментировал: – Фрукты собирают.
– Командир, надо рисковать, – Хук изучает обстановку в бинокль. – Физику нужны запчасти. Я пойду?
– Нет, – сказал Физик. – Если это будет не тот приемник, риск не оправдается. И потом, его ведь надо уметь снять…
– С мясом вырву. – Хук опускает бинокль и смотрит на Платова. – Без Физика группа останется слепой и глухой, командир.
– Логично, – соглашается Платов, но за плечо трогает именно Физика. – Тяжело без тебя будет, понимаешь? Поэтому ты уж постарайся…
Джип стоит не очень удачно для наблюдения: его скрывает ближний кустарник, за которым как раз и укрылась группа. Но и офицеры отошли от машины так, что она тоже им плохо видна. Правда, рядом – в двадцати метрах. Что тут можно сделать?
Пирожников больше смотрит за офицерами, потому что Физика не видно. У Физика невыполнимая задача, понимает Пирожников. Ему надо как минимум открыть дверцу, а как это сделать, когда хозяева джипа, можно сказать, рядом? Если даже не увидят, то услышат любой скрип, любой стук.
Все, плоды они собрали, сейчас перекурят и пойдут к машине. Да, пошли…
Тотчас рядом с Платовым как из воздуха выткался Физик. Наверное, он вернулся с полдороги. Глупо и неуместно его расспрашивать сейчас о чем-то.
Физик говорит сам:
– Приемник системы «Беккер», то, что надо.
Отряд тотчас отходит в джунгли.
Со стороны джипа слышны выкрики.
– «Эти обезьяны все воры!» – переводит Циркач.
Впрочем, можно и не переводить. Голоса громкие, а английский в отряде знают все.
Крик непевчей птицы
Эту речку, чьи берега заросли высокой осокой, им предстоит переплыть.
Пока командир рассматривает в бинокль противоположный берег, Пирожников мучает вопросами Циркача:
– Нет, ты хоть намеком скажи, как Физик мог приемник стащить так, что даже дверцу в машине не открывал?
– Открывал, – говорит Циркач.
– Почему же я не заметил?
– И это хорошо, что не заметил. Если бы заметил, грош бы цена была его вылазке.
На дерево, чуть позади них, села черная птица с длинным хвостом.
– Как наш скворушка, – заметил Пирожников.
– Скорее как иволга. Только цвет не тот, да хвост длинней и клином вырезан. Это дронго. Знаешь, как он кричит?
Как бы услышав человека, птица свистнула. Циркач тотчас ей ответил. Птица проявила любопытство и спустилась на пару веток.
– А вот сейчас я свистну так, что она сразу улетит, – сказал Циркач.
И точно: на повторный свист дронго испуганно пискнул и тотчас сорвался с дерева.
– Это у них звук тревоги. Запомни на всякий случай.
– Зачем? – спросил Пирожников.
– Это и наш знак тревоги. Услышишь его – замри там, где находишься, и не дыши.
Платов подал знак, и тотчас к нему подбежал Хук, лег рядом. Они что-то там стали обсуждать. А Пирожников продолжил разговор с Циркачом.
– Я совсем тупой, да? То костер запалить решил, то леску потерял… У вас соображалки какие-то другие, свое измерение…
– Война научила по-иному соображать.
– Какая война? В войну мы в лучшем случае, за исключением командира, пешком под стол ходили. Или не так?
– Не так, – сказал Циркач. И улыбнулся. – Просто мы молодо выглядим. А войны на нашу жизнь, Женя, хватает. – И тут же поменял тему: – Вот травка интересная. Смотри.
Он тронул пальцем крохотную зеленую веточку, и листья на ней, как живые существа, скукожились, скрутились, словно еж при опасности.
Пирожников проделал то же самое.
– Ничего себе! Как она называется?
– Скромница.
– Ты, голову на отсечение даю, в биологическом учился?
– Считай, что головы у тебя нет.
– А откуда ж тогда знаешь про скромниц, про птичек?
Разговор их прервал Хук. Перебежав к ним от Платова, он сказал Пирожникову:
– Ну что, разрядник, показывай нам, как плавать надо. Первым идешь.
Пирожников дернул плечами:
– Да я этот ручей перенырнуть могу.
Хук сморщился:
– В другой раз. Когда приедешь сюда в отпуск, с девочками, будешь им мастерство свое демонстрировать. А сейчас – тихо, спокойно, голова над водой, глаза все видят… Уяснил?
– Уяснил, – буркнул Пирожников.
И пошел к реке.
У берега здесь было сразу по пояс. Пирожников раздвинул тростник, чтоб шагнуть дальше, и… И замер. Прямо перед ним, выставив из воды спину и глаза, лежал крокодил. Как лейтенант выскочил на берег, он и сам не понял. Сказать даже ничего не мог, только показывал пальцем на животное.
– Что ж ты шумишь, – тяжело вздохнул Хук. – Аллигаторов не видел, что ли? Нам хочешь показать? Так я на них уже насмотрелся.
Он зашел в воду тихо, даже рябь не пошла, кинул камешком в животное.
– Это мелочь, тут людоедов нет. Вот на той стороне, вполне возможно, слоны нам встретятся – те да, с ними осторожней надо. Брысь отсюда!
Крокодил ушел под воду, и по волне стало понятно, что он уплывает прочь.
Теперь через реку перебрались без приключений. Не прошли по краю джунглей и километра, как Пирожников действительно увидел небольшое стадо слонов. Они шли по долине на фоне далеких гор и близких пальм. Картинка была красивая, как на экзотической открытке. Огромная бабочка, пожалуй, больше воробья, рваным полетом пролетела над самой головой. Темный блестящий жук спикировал на поляну метрах в двух от лейтенанта. Тот хотел было шагнуть и подобрать его, но Физик сжал ему плечо. Пирожников тотчас проследил за его взглядом и увидел, как по ту сторону поляны, метрах в ста пятидесяти от них, прошли люди в форме.
– Южновьетнамцы, – сказал Физик. – Неспокойная территория начинается. Речку мы переплыли – теперь на стреме все время надо находиться. Как и положено на войне, товарищ лейтенант.
И отряд Платова растворился в джунглях.
Ален. Ресторан
Нож давно стал любимым оружием Алена, он не расстается с ним даже в ресторане, крутит меж пальцев.
За столиком с ним сидит капитан Лестер, пьет виски. Перед Аленом – бутылка легкого пива.
– Помянем Стива, – предлагает Лестер. – Может, плеснуть тебе по этому поводу? Это «Чивас», настоящий «Чивас», мягкий, с тонким вкусом.
– Я не пью ничего крепче пива.
Ален хмур, впрочем, в последнее время это его обычное состояние.
Подходит вьетнамка, постоянная его подружка, кладет руку на плечо.
– Тебе плохо? Может, я могу развеять твою печаль? Пойдем?
– Не сегодня, девочка. – Он вытаскивает купюру, протягивает ей. – Не сегодня.
Вьетнамка уходит.
Лестер неодобрительно смотрит ей вслед:
– Ты балуешь местных женщин. Это ни к чему.
– Это они балуют нас.
– Как же я их ненавижу!
– Женщин?
– Нет, всех местных. – Лестер делает большой глоток. – Мы приехали сюда, чтоб спасать их, но до этого надо было им растолковать, в чем оно состоит, это наше спасение. Дикари не понимают слов о свободе, цивилизации, у них иная шкала ценностей… или ты думаешь иначе, Ален?
– Я не думаю, – ответил лейтенант Строк. – Мне ставят конкретные задачи, я их решаю. А вот зачем эти задачи и что сопутствует им – эти вопросы не для меня. Когда морпехи начнут о них задумываться, тогда на службе им можно ставить точку.
– Понял, – кивнул Лестер. – О политике больше ни слова. Вчерашние двое – твои первые потери здесь, да?
Ален невесело улыбнулся:
– Ты меня рассмешить хочешь? Я во Вьетнаме воюю третий год, я стольких уже потерял… А до этого была Корея.
– Корейцы, я слышал, неважные вояки.
Ален лишь отхлебнул немного пива и больше к нему не притрагивался. Не хотелось ни пить, ни есть, ни сидеть здесь, среди шума. На сцене начали раздеваться гуттаперчевые девушки, их восточная красота когда-то нравилась лейтенанту, но сейчас даже она раздражала, непонятно отчего. И с плохо скрываемой злостью он ответил Лестеру:
– При чем тут корейцы! Мы имели дела с русскими. Они умеют воевать. А корейцы… Они, как и вьетнамцы, иногда тоже кое на что способны. Как вчера. Уже научились хитрить. Я же видел этот плот, видел!
– Значит, думаешь, твоих бойцов убили северяне?
– Нет, марсиане.
И Ален с силой швырнул нож в деревянный столб – одну из подпор здания.
Монета на счастье
Если бы не Пирожников, можно было бы сказать, что отряд скользит по джунглям.
Но Пирожников не скользит.
Хук замыкает строй, держась за лейтенантом.
– Кто ж тебя так ходить учил?
Женька простодушно и честно отвечает:
– Так мама. Она всегда мне говорила: ступай, сынок, по жизни уверенно.
– У тебя очень уж уверенно получается. Как по паркетному полу. Здесь так нельзя.
– Понимаю, – соглашается Пирожников, а сам расстегивает брюки и спешит по малой нужде за дерево – ломится через кустарник, как лось в глухой тайге, не знающий, что такое опасность. – Одну минуту, товарищи.
Отряд останавливается.
Хук тихо говорит Платову:
– Командир, учить пацана надо. У нас Циркач хороший учитель. Разреши ему, а?
Пятый лишь чуть кивает, взглянув на Циркача.
Пирожников тем же путем и так же нерасторопно возвращается, останавливается у старого дерева, застегивая ширинку.
И тут точно над его головой, в каком-то сантиметре всего выше, с глухим пугающим звуком входит в ствол нож – его метнул Циркач. Пирожников упал на колени, втянув голову в плечи:
– Ты чего, опупел?
– Однако вовремя ты за кустики сбегал, иначе сейчас бы оконфузился, – сказал Хук.
А Циркач, вырывая нож из дерева, добавил:
– Вот так тебя в один прекрасный день морпехи проткнуть могут, если не научишься по джунглям передвигаться как надо.
– Морпехи! – хмыкнул Пирожников. – Появятся они на моем пути или нет – вопрос, а пока надо сказать спасибо, что ты промазал.
Он встал и взглянул на след от ножа, даже пальцем его зачем-то попробовал.
Хук засмеялся:
– Промазал? Это Циркач-то промазал? Ты его не обижай!
А сам Циркач сказал:
– Жаль, монеты нет…
Пирожников достал из кармана пятнадцать копеек:
– Как это нет? А зачем она вам?
Молчавший до этого Платов сердито спросил:
– Откуда деньги? Я же приказывал ничего с собой не брать!
– Так на счастье… Всего одна монетка.
– Вывернуть карманы!
Сказано это было таким тоном, что лейтенант тут же исполнил приказание:
– Ничего больше, честное слово!
– Точно ничего? Учти, я такой, что и задницу проверю.
– Точно… Ничего…
Циркач взял с ладони Пирожникова монету:
– Командир, разреши, я эту улику уничтожу?
Правильно расценив молчание Платова как знак согласия, он прикрепил пятнашку к стволу, отошел от дерева метров на семь и сразу же, с разворота, швырнул нож. Тот разрезал монету на две половинки, они упали на землю. Циркач тут же подрезал лезвием слой дерна вместе с травой и сунул туда остатки монеты.
– А теперь, Пирожок, представь, что будет, если в заднице ты все-таки копеечку прячешь… – начал было Хук, но Платов перебил его:
– Отставить смешочки! Отдыхаем. Завтра будет тяжелый денек. Решающий!
Физик первым сел, где стоял, и тут же достал из рюкзака американский приемник.
Пирожников уселся под дерево, прислонился спиной к стволу, прикрыл глаза и почувствовал, что не может их разлепить – так захотелось спать. День все-таки выдался серьезный. В Москве было такое, что он с утра до вечера пропадал на стадионе, выматывался там донельзя, однако находил в себе силы ночи посвящать любимым женщинам. А тут, с одной стороны, вроде как лесная прогулка, но вот поди ж ты – тянет в сон. Даже перед ребятами неудобно.
Он все же поборол себя, преодолевая зевоту, выдавил:
– Разве так отдыхают? Сейчас бы прохладный душ, да пиво, да девочка…
– Та, которая дочь декана, что ли? – спросил Хук. – Запамятовал, как ее зовут?
– Татьяна.
– Ну, вот пусть она тебе и приснится. И пусть сон будет вещим. Такое, знаешь ли, иногда бывает. Веришь?
Пирожников не ответил. У него не было сил отвечать. Он провалился в сон. Странным был этот сон. Он как сидел, так и сидит под деревом, только все эти лианы и пальмы превратились в ели с березами, и просека стала видна, а по этой просеке, не касаясь ногами земли, плывет к нему большегрудая Танечка, платьице на ней такое короткое, что почти не скрывает всех женских прелестей. И зависает Танечка над ним, и тянет к нему руки:
– Здравствуй, мой дружок! Я твоя Таня. Иди сюда, ну иди же!
Женька встрепенулся, приложился затылком к стволу и проснулся.
Джунгли. Ночь. Теплый влажноватый воздух. Он безмятежно улыбнулся. Ну приснится же такое, а?! Главное, как реально-то сладкий ее голосок звучал, будто она и вправду из столицы сюда примчалась…
И тут из тьмы, уже вне всякого сна, Пирожникова позвали:
– Здравствуй, мой дружок! Я твоя Таня. Иди сюда. Ну иди же!
Женька обалдел. Он непонимающе посмотрел на бойцов отряда. Спят Хук, Физик и Платов, Циркач в дозоре, ему не до розыгрышей, конечно. А женский голос, реальный, живой, вновь прошептал справа, сразу за стволом хлебного дерева:
– Иди сюда!
Продолжение знакомства. Хук
Пирожников заглядывает за дерево, на четвереньках, украдкой, проползает туда, всматриваясь в темноту. И видит прикрепленный к стволу коробок, тот самый, похожий на мыльницу, над которым утром «колдовал» Физик. Срывает его, держит в ладони. Коробок продолжает говорить:
– Иди сюда! Ну иди же! Меня зовут Таня.
Женька тыкает на крохотные кнопки, пристроенные сбоку, чертыхается:
– Мать твою!..
Он не видит, что Хук и Физик улыбаются. Платов тоже приоткрыл глаз, чуть качнул головой, сказал тихо, сам себе:
– Пацаны.
И посмотрел при этом на Хука.
Из бойцов, которые сейчас с ним здесь, Хук ветеран. Платов вышел на него, можно сказать, случайно. В город на Дону он приехал посмотреть совсем другого кандидата. Тот выиграл окружные соревнования по боксу и ездил теперь по воинским частям, поскольку сам был при погонах, в составе спортивной делегации. Гимнасты там показывали упражнения, силовики жонглировали гирями, шахматисты проводили сеансы одновременной игры, а боксер, решили организаторы, пусть проводит показательные бои с теми, кто имел понятие, что такое боксерские перчатки.
Делегацию эту занесло каким-то ветром к конвойникам, в отдельно дислоцированный батальон внутренних войск, охранявший зэков. На сцене клуба соорудили ринг, в зале ни одного свободного места, и чемпион округа, красуясь и глумясь над слабаками, за минуту боя отправил в нокдаун троих, не доводя дела до нокаутов. Четвертым кандидатом быть битым вышел Хук. Кличку эту ему дал Платов как раз в ходе первой встречи. Боксер сказал: «Сейчас я на этом подопытном покажу вам, что такое хук справа, хук слева…» Солдат его уложил с первого удара. Тот вскочил, сделал удивленно-веселый вид: «Смотри, мы что-то можем…» Когда чемпион в третий раз оказался на полу, а потом стал кричать, что побили его не по правилам, Платов потерял к нему всякий интерес. Зато Хука сам отвез в военное училище…
Первая совместная командировка была у них в Африку. Там три бандита захватили семью дипломата из одной европейской страны, вывезли на остров, требовали самолет, деньги и наркоту. Как Платов с отрядом разобрались с этой тройкой, и вспоминать не интересно, но тогда Хук отличился. Огромный негр, мышца на мышце, орал, что, если б этот белый был без оружия, он бы его разорвал в клочья. Хук отбросил автомат и пошел в рукопашную, один на один…