Нож в сердце рейха
– Что с иностранным языком?
– Получше, чем у многих курсантов, но все же не далее школьной программы, – со своего места доложила преподаватель немецкого Инна Фридриховна Зегель.
– Со здоровьем у него все в порядке… – улыбнулся начальник школы.
– Здоров, что бык! – подал голос инструктор по рукопашному бою и физической подготовке. – Двадцатку шел так, что я за ним с трудом угнался. Двужильный парень! – не без восхищения заметил он.
– Да, парень хорош. Три дня тому трех бандюг на вокзале под орех разделал. – Помолчав, добавил: – Ваше мнение – догонит Прокопенко учебную программу? Отставание приличное…
– Догонит, – уверенно произнес капитан Немов. – Парень смышленый, упертый. Поможем, ежели чего.
– Что же… Начальник штаба, зачисляй во второй взвод. И последнее, курсантам этого знать не обязательно, вам же скажу: Федору Федоровичу Прокопенко только семнадцать. Так что нагружать нагружайте, но не переусердствуйте, – предупредил майор Сергеев.
Так решилась судьба Федора. Он стал курсантом разведшколы, готовящей по ускоренной программе, даже не за полгода, а за четыре месяца командиров разведвзводов и разведрот полков и дивизий.
3При виде упорства, с каким овладевал знаниями и навыками Медведь, лед отчуждения вокруг него потихоньку начал таять. Первым, с кем подружился Федор, был сосед сверху, со второго яруса двухъярусной кровати – Степан Репнин. Ему уже было двадцать шесть, на фронте с первых дней и даже получил легкое ранение. После госпиталя направили в разведшколу. Степан был женат и потому каждую свободную минуту писал жене письма. Доброжелательный по характеру, он быстро сошелся с Федором, подшучивал над ним, над его ростом, недюжинной силой, над его житейской мудростью. Как-то он прочитал ему одно из только что написанных писем и спросил, почему тот никому не пишет. На что Федор ответил:
– Деду своему отписал, а более некому.
– Что, и девушки нет?
– Есть, да не знаю, что ей написать. Через деда привет передал, чего еще?!
– Эх ты, сказано Медведь! Да разве привета она от тебя ждет? Слов ласковых, воспоминаний приятных, заверений в верности и любви…
– Да какая там любовь? – возмутился Федор. – Нацеловаться толком не успел…
– Ну-ну… – усмехнулся Степан. – Тогда сиди пень пнем, а лучше – Медведь Медведем!
Наконец, решившись, Федор написал: «Здравствуй, дорогая Анна. Привет твой через деда получил, за что большое спасибо. У меня все хорошо. Жив-здоров, чего и тебе желаю. Учусь воинским наукам. Кормят здесь хорошо, высыпаюсь. Вот и все новости. Передавай привет всем нашим ребятам-одноклассникам. Кланяюсь. Федор».
Перед тем как отправить, дал прочитать письмо Степану. Тот, ознакомившись, рассмеялся:
– Ты что, никогда писем девушкам не писал?
Федор мотнул головой.
– Оно и видно. Разве так пишут: «…кормят хорошо, высыпаюсь…» Ты бы еще написал, что регулярно водят в баню и меняют портянки.
– О чем же тогда писать? – недоумевая, протянул Федор.
– О том, чего она от тебя ждет. Что думаешь о ней постоянно, забыть не можешь горячие ее поцелуи, запах ромашки в ее волосах… Сушеной ромашкой, поди, голову-то моет? Что во время уроков с нее глаз не сводил…
– Так я сидел на последней парте, а с нее Анну не видно.
– Чудак-человек. Придумай что-нибудь, – поучал Степан. – С тебя станется, а ей приятно. С подружками будет чем поделиться… У них же поохать да поахать – первое дело.
Задумался Федор. Распознать следы на снегу, описать повадки животных и птиц ему по плечу, а вот с чувствами к девушке, да все это на бумагу положить – дело непосильное. Благо, что думать об этом некогда. За занятиями – не до писем.
К концу апреля курсанты все больше времени проводили в лесу, на полигоне, на стрельбище. Федор воспринял это с превеликой охотой. Занятия же в классах переносил с трудом: уж больно тяжко ему было изучать уставы, особенно заучивать целые страницы, наставления по стрельбе, фотографии с образцами немецкой, итальянской и румынской военной техники, но самым трудным для него оказался немецкий язык. Обладая цепкой памятью, Федор верно выстраивал предложения, но произношение… Не раз он слышал от Инны Фридриховны: «Поверь, Федор, знание языка не одному разведчику спасало жизнь, и тебе поможет в трудную минуту! Учи!» И Федор учил. Даже сквозь сон он нередко выкрикивал фразы на немецком, будоража пребывающих в дреме дневальных.
Из всех занятий больше всего ему нравились занятия по рукопашному бою. Здесь он впервые услышал про «стиль Кадочникова» и узнал, что такое джиу-джитсу. Несмотря на звание – «лейтенант» и возраст – двадцать семь лет, инструктор по рукопашке был фанатом восточных единоборств и даже два года перед войной успел пожить в Китае и потренироваться у именитых мастеров. Невысокого роста, худощавый, он безжалостно расправлялся с сильным и рослым Федором, всякий раз бросая его на землю. Федор поначалу удивлялся, потом злился, но через несколько занятий понял, что главное не сила, а умение ее использовать, и начал упорно постигать науку рукопашного боя, жалея об одном, что дни учебы неудержимо текли, приближая выпуск.
Из шестидесяти курсантов, начавших в феврале курс обучения, к концу мая дошли сорок шесть, остальные, не выдержав нагрузки, были отправлены в части, откуда прибыли. За неделю до выпуска курсантов вывезли за сорок километров в лес, с задачей вернуться в школу, имея в руках лишь карту и компас. Каждый получил свой маршрут движения и время выполнения задачи. Вернулись не все. Курсант Леушин не пришел в указанный срок. Лишь через четыре часа забили тревогу: заблудился – позор для выпускника, дезертировал – позор на всю школу. На поиски Леушина курсантов не привлекали – дали отдохнуть, ведь каждый из них прошел сорок, а кто и более километров. Для этой цели из Новосибирска вызвали комендантский взвод. Маршрут движения был известен, потому приняли решение: от места выхода двигаться плотной цепью.
Федору не спалось. Да и как можно… если товарищу нужна помощь?! У преподавателя по тактике и военной топографии он выпросил маршрутную карту Леушина и, наложив ориентиры на топографическую карту, изучил маршрут движения.
«С рассветом комендантский взвод приступит к поиску, надо его опередить», – решил Федор и направился в штаб.
Дверь в кабинет начальника школы была открыта, горел свет. Майор Сергеев с начальником штаба и командиром комендантского взвода склонились над столом, застеленным картой, и уже в который раз проходили по маршруту движения Леушина.
– Разрешите? – громыхнул голосом Федор. – Товарищ майор, разрешите обратиться? Курсант Прокопенко.
– Чего тебе? – хмуря брови, недовольно бросил Сергеев.
– Разрешите принять участие в поиске?
– Сказано же, курсантам отдыхать…
– Я отдохнул, – боднул головой Федор. – Товарищ майор, если Леушин сбился с маршрута, нипочем его комендачи не найдут. Следы только затопчут, потом не отыскать… А я по следам… Только рассветет, найду! – заверил Федор.
– Самого-то искать не придется? – подал голос начальник штаба.
– Никак нет. Для меня лес, как для вас устав…
– Но-но, не хами! Тоже мне, шутник нашелся! – усмехнулся начштаба.
Сергеев, кивнув на карту, спросил:
– Маршрут ведом? Покажи!
Федор взял со стола карандаш и уверенно повел им по карте.
– Отклониться от маршрута Леушин мог здесь и вот здесь, – указал он. – Местность заболоченная… а маршрут прокладывался еще в марте, я узнавал.
– Хорошо, – согласился Сергеев. – Может, кого с собой возьмешь?
– Нет, товарищ майор, мне одному сподручнее.
– Хорошо, действуй! Получи штатное оружие, патроны. Это на всякий случай. И через полчаса прибыть к штабу. Наш грузовик тебя на место доставит. Ползти ему по лесной дороге часа два, к этому времени уже рассветет. Комендантский взвод выйдет с рассветом. Так что ты будешь идти с опережением комендатуры на три часа. Если найдешь Леушина, к части не иди, выходи к дороге. Вот сюда или сюда, – показал Сергеев точки на карте. – Там будут стоять наши патрули из охраны, с автомобилями. Это все. Иди, Федор Федорович. Я на тебя надеюсь!
На поляну, откуда курсанты начинали движение, приехали на рассвете. Федор не стал ждать, когда полностью развиднеется. Он заранее определил, где мог пройти Леушин и оставить следы, и направился к тому месту, согласуя путь с компасом.
Прокопенко не ошибся: на глиняном взгорке с едва пробивающейся травой отчетливо отпечатались следы сапог. Цепочка тянулась в сосновый бор.
«Что же, пока все идет хорошо!»
Распознать следы на хвое для Федора было несложно, но вот через пару километров следы привели к первому топкому месту и вильнули в сторону.
«Видимо, Леушин не рискнул идти через топь. Вот только какой он крюк заложил?»
Еще через восемь километров, местами с трудом различая следы, теряя их и находя вновь, Федор вышел к речушке, показанной на карте как ручей. И понятно… местами еще снег не сошел, вот ручеек и превратился в речку.
«Вот здесь Леушин попытался перебраться, но не решился. Берег топкий. А в этом узком месте переправа состоялась. Молодец! Перекинул через поток две лесины, по ним и перешел», – мысленно одобрил товарища Федор. Перебрался на противоположный берег и сам. Сверился с картой.
«Да. Крюк приличный. Чтобы уложиться в отведенное время, Леушин пошел напрямую, минуя вот эти два ориентира. Что же, я поступил бы так же».
Еще более часа отслеживал следы Федор, пока не вышел на маршрут. И тут обнаружил следы еще троих людей. Поначалу они шли параллельно леушинским, медленно сближаясь. Вот здесь произошла встреча. Судя по разбросанному сушняку и вывороченным ошметкам прошлогодней листвы, встреча была нежелательной. Тщательнее изучив место схватки, Федор обнаружил сгустки крови. Чья кровь и кто эти трое, можно было только догадываться.
«Как они здесь появились? Ведь до ближайшей деревни километров шестьдесят… И что им было нужно от Леушина? Оружие? Так охотничьих карабинов в каждой деревне по десятку… И почему он пошел с ними?»
Следы указывали, что путь продолжили четыре человека.
«Вот оно что! – догадался Федор. – Следы свернули к дороге. Понятно. Нападавшим нужен был проводник».
Пройдя с километр, Прокопенко обнаружил следы стоянки и кострища.
«Останавливались на отдых и ночлег. Видно, издалека шли. Земля под костром остыла, но влагой не взялась. Пожалуй, прошло не более часа, как путь продолжили, – предположил Федор. – Если поднапрячься, то можно и догнать. До дороги еще идти и идти».
Передернув затвор карабина, Прокопенко устремился по протоптанной четырьмя людьми тропинке. Шел быстро, шаг накатом, чтобы ненароком не выдать себя треском случайно поломанных веток. До дороги оставалось совсем немного, когда тут же на тропе Федор наткнулся на тело Леушина. Товарищ лежал, согнувшись, сжимая левую сторону груди руками. Кровь уже не шла, но дымилась в холодном утреннем воздухе.
Как на медвежьей охоте, Федор почувствовал дрожь. Прильнув своим большим телом к земле, он словно заскользил по ней, не издавая ни звука. Так его учил дед, и эта наука не прошла даром.
Убийц Леушина он обнаружил, не доходя метров пятидесяти до дороги. Затаились. Прислушиваются, не идет ли какой транспорт. Одеты в рваные телогрейки и ватные с вырванными клоками штаны, вооружены автоматом ППШ и карабином, видимо, взятым у Леушина. Тихо переговариваются.
– Вон, пусть Леший переоденется в одежду вертухая и выйдет на дорогу.
– Ага, – возражает другой. – Ты глянь на его морду. Грязен и небрит. Спалится тут же.
– И что делать?
– Ждать!
Повинуясь первому порыву, Федор хотел было уничтожить бандитов. Не пострелять, а порвать, как зверь рвет свою добычу. И если бы не учеба в разведшколе, он так бы и поступил, но первейшая задача разведчика – взять языка, а лучше языков. Потому он осторожно приблизился к ничего не подозревающим бандитам. Лишь у одного из троих лицо было обращено в его сторону. «Хватит и двух языков», – решил Федор и, выступив из-за дерева, метнул нож в одного из бандитов. Тот, выпучив глаза, поперхнулся на полуслове и начал заваливаться на сторону. Его попутчик, тот, что находился ближе к Федору, каким-то звериным чутьем определил, откуда исходит смертельная угроза и, извернувшись, навскидку пальнул из карабина. И это все, что он успел предпринять. С трудом сдерживая себя, Федор нанес бандиту удар в челюсть, отшвырнув его в сторону, и броском вперед навалился на третьего, который так и не понял, что происходит. Заломив ему руки за спину, скрутил своим брючным ремнем. Затем не спеша отстегнул брезентовый ремень с ППШ и точно так же связал руки за спиной еще не пришедшего в себя третьего.
Склонившись над связанным бандитом, угрожающе прошипел:
– Шевельнешься, убью!
Отложив в сторону автомат и карабин, Федор обыскал бандитов. Только у одного из них оказался нож. В вещмешке, что лежал рядом с убитым, он обнаружил куски хлеба, немного варенной в мундире картошки и два заряженных диска к ППШ. Оставив бандитов на месте, Федор вернулся за Леушиным. Перенес тело курсанта к дороге, затем туда же перетащил бандитов, и только после этого дал в воздух три короткие очереди из автомата. Не прошло и получаса, как пришел автомобиль с патрулем, а еще через час Прокопенко уже был в части и докладывал майору Сергееву о случившемся.
Выслушав доклад, начальник школы крепко пожал руку Федору и сказал:
– Я в тебе не ошибся. Жаль Леушина, но война есть война… Она и в тылу показывает свой оскал. Ты же действовал достойно. Отдыхай. Поговорим позже.
Только через два дня, после того как начальник штаба перед строем зачитал приказ об окончании курса обучения и о присвоении курсантам воинского звания «младший лейтенант», состоялся разговор Федора с майором Сергеевым. По случаю очередного выпуска начальник школы был в форме со знаками отличия на петлицах и наградами – два ордена Красной Звезды.
– Ты, Федор Федорович, человек прямой, потому скажу без предисловий: я предлагаю тебе продолжить обучение. Не у нас, конечно. Мы здесь только даем азы разведслужбы, а чтобы стать настоящим разведчиком, надо много учиться. Но сейчас идет война, и учеба в такое время непозволительная роскошь. Но именно сейчас армии нужны хорошие офицеры-разведчики. – Помолчав, добавил: – Знаю, рвешься на фронт. Но фронт подождет. Война не завтра закончится. Твоего согласия не требуется. Ты – офицер. Так что получай документы у начальника штаба, переодевайся в офицерскую форму, и завтра утром машина отвезет тебя на вокзал. Путь тебе по нашим сибирским меркам недалекий – в Омск.
III. Омск – Москва
1Школа располагалась в самом городе в некогда бывших колчаковских казармах. Несмотря на то что многие имели офицерские звания до капитана включительно, все назывались курсантами. Здесь не было учебных взводов, рот. Курсанты были сведены в отделения по семь человек в каждом, и занятия проводились также по отделениям. Прокопенко только в конце недели понял, по какому принципу создавались отделения – по уровню владения курсантами немецким языком. По его прикидкам, отделение, в которое он был зачислен, знаниями не блистало, потому находилось даже не в середине, а ближе к концу. Но это Федора особо не огорчало. Огорчали больше сводки с фронтов да неведение относительно того, сколько продлится обучение.
С первых дней появились новые направления обучения: подрывное дело, маскировка в городе, работа на радиопередатчике, владение радиотелеграфным ключом, работа с шифрами, прыжки с парашютом и приземление в лес, на воду, управление мотоциклом, автомобилем и, конечно же, владение немецким языком и так полюбившимся Федору рукопашным боем. День, а часто и ночь были настолько загружены, что не только подумать о чем-то ином, но, как шутили курсанты, и дышать было некогда.
Как-то на занятиях по рукопашному бою Федор заявил, что одолеет четверых. Услышав это, руководитель выбрал четверых курсантов поопытней и сказал, что действовать можно реально – приближенно к боевой обстановке. «Но без смертоубийства», – пошутил он. Противники были осторожны, не первый раз встречались в схватках один на один и уже знали сильные и слабые стороны друг друга. Но Федор решил впервые применить джиу-джитсу, которым с большим энтузиазмом занимался в Новосибирске, не в полную силу, а так, вполсилы. И это было полной неожиданностью для курсантов-противников. Федор атаковал сам, нанеся серию ударов, после которой двое остались лежать на траве без сознания, у третьего оказался вывих плеча, а четвертого отвезли в госпиталь с переломом локтевого сустава. Федор же стоял в центре, меж поверженных противников, виновато опустив голову. Никто из зрителей этой схватки даже не успел рассмотреть, что же произошло… Руководитель, не ожидав такого итога, лишь покачал головой.
– Где ты этого набрался? – только и смог сказать он и, объявив перерыв, побежал докладывать начальнику школы о происшествии. Все закончилось выговором руководителю занятия, с Федором же начальник школы ограничился беседой.
После этого случая курсанты стали поглядывать на Федора не то чтобы с опаской, но с некоторой осторожностью и нескрываемым уважением: не дай бог попасться такому на узкой тропе…
Через месяц отделения расформировали и создали тройки. Кроме Федора, в его тройку вошли Олег Самойлов, как позже выяснилось, по званию капитан, и Сергей Протасов – лейтенант, балагур и вечно невысыпающийся… С немецким языком у них затруднений не было: Олег жил среди поволжских немцев, а Сергей перед войной окончил институт иностранных языков. Только для Федора язык врага оказался серьезной ношей, которую он стоически нес на своих могучих плечах.
Сдружились быстро. Одно затрудняло общение – разговаривали меж собой только на немецком, да и преподавание отдельных предметов велось на этом же «проклятущем», по выражению Федора, языке.
«Непонятно, кого из нас готовят: дивизионных разведчиков или диверсантов для действий в глубоком тылу? – недоумевал Федор. – Не дай бог, еще и форму немецкую напялить прикажут».
И приказали. И надел. И честь научился отдавать, как отдают немцы, и орать «Siеg Heil!», и всеми видами немецкого стрелкового оружия овладел.
Шел сентябрь 1942 года. За эти семь месяцев, как надел военную форму Федор, он очень изменился: потерял в весе, в движениях появилась легкость, а из-за его регулярных занятий рукопашкой – какая-то кошачья грациозность и готовность к мгновенным действиям. Он многому научился: стрелять из двух пистолетов одновременно – «по-македонски», поражать цель в ночное время по шороху, гонять на мотоцикле и машине по пересеченной местности, быстро работать на ключе и принимать на слух, прыгать с парашютом в любое время дня и ночи, и самое главное – ему покорился немецкий язык. Акцент остался, но разговаривал он свободно. И, вспоминая, каким самоуверенным появился перед майором Сергеевым, он стыдился, как и за те два письма, отправленные им в Дуплинку Анне. Ответа от девушки так и не получил. «Вот добра-то! Еще не одну такую Анну встречу», – решил Федор, обидевшись на молчание. И только гораздо позже, случайно встретив в Москве на вокзале своего бывшего одноклассника, узнал от него, что сразу же после окончания школы Анна призвалась в армию и была направлена в какой-то учебный центр, где, по словам ее матери, училась на связистку.
2Как-то накануне ноябрьских праздников тройку Самойлова, а именно его назначили командиром, ночью подняли по тревоге и полностью экипированных привезли на аэродром. Там объявили: «Оружие сдать, оставить только пистолеты. Валенки снять и переобуться в сапоги. Ватники сдать и переодеться в шинели». На шинелях уже были прикреплены знаки отличия.
Прощаясь, начальник школы, крепко пожав руки уже бывшим курсантам, сказал:
– Прибудете на место, держитесь достойно, не подведите. Вас будут встречать, – предупредил он вопрос, застывший на губах у Самойлова. – И еще одно: это уже не из учебника, а из жизни, из собственного опыта – берегите друг друга, и тогда любая задача вам будет по плечу.
Только в самолете, остановив проходившего мимо штурмана, Протасов спросил:
– Куда летим?
– Что, не сказали? – засмеялся штурман. – В Москву, лейтенант. В столицу нашей родины!
– Что, целый самолет для нас троих?
– Для вас! А надо будет, и тебя одного доставим, куда прикажут. Привыкай, разведка!
Летели долго. Дважды садились неизвестно где, что-то грузили, перегружали, дозаправлялись. А вот само приземление на московский аэродром Федор проспал.
– Вставай, соня! – толкнул его в плечо Сергей. – Верную тебе кличку дали – Медведь. Тот спит всю зиму, а тебе еще рано – на дворе начало ноября, – балагурил Протасов. – Сейчас перекусим и пойдем Красную площадь смотреть. Ты еще не был на Красной площади?
– Да я дальше Новосибирска не выезжал, и то всего два раза… А что, дадут по Москве походить?
– Дадут… Догонят и еще дадут, – затягивая поясной ремень, ухмыльнулся Самойлов и уже серьезно добавил: – Раз мы оказались в Москве, значит, все не так просто. Думаю, служить нам предстоит в Главном разведывательном управлении. А что до первого задания, так и к бабке не ходи… не зря же мы последний месяц Львов и Ивано-Франковск изучали…
– Ты так думаешь? – удивленно протянул Федор.
– Уверен.
Встречал их невзрачного вида, в потертой шинели капитан-артиллерист. Представившись, кивнул в сторону сиротливо стоявшего автобуса.
– Грузимся, товарищи офицеры. Транспорт подан.
Ехали больше часа. Молча. Лишь Федор время от времени отодвигал шторку окна. Но за окном был виден лишь серый, почти оголившийся лес.
– А где же Москва? – не выдержав, разочарованно произнес он.
– Там… – неопределенно махнул рукой капитан-артиллерист. – До нее километров семьдесят.
«Вот и посмотрели Красную площадь!»
Федор не то чтобы расстроился… Он понимал, что не на экскурсию прибыл, а все-таки до последнего надеялся, что ему посчастливится воочию увидеть город, знакомый ему лишь по книгам и по кинохронике.
Вечером в комнату, где их расселили, вошел невысокий седоватый мужчина, на вид лет сорока, в офицерском френче без знаков отличия.
Троица встала, вытянулась по стойке «смирно».
Вошедший внимательно осмотрел каждого и, улыбнувшись, спросил:
– Почему вы встали? Вот вы, – кивнул он Федору, – ответьте мне, если вас не затруднит.
– Младший лейтенант Прокопенко, – представился Федор. – Судя по тому, как вы вошли…
– А как же, по-вашему, я вошел?
– Как хозяин. И еще… все, кого мы сегодня встречали, были обуты в сапоги обычные, хотя и хромовые. А у вас каблук на сапогах рюмочкой, неуставной, и начищены они до блеска.
– Оно как! – покачал головой неизвестный. – И когда же вы каблуки-то рассмотреть успели?
– Как вы вошли…
– Наблюдательный – это хорошо. Не охотник?
– Так точно. Охотник. Из-под Новосибирска.
– Сибиряк, значит… А вы? – кивнул он Самойлову.
Но тот стоял молча, выжидательно глядя на незнакомца.
– Ах да, я же не представился: полковник Воскресенский Игорь Николаевич. Ваш непосредственный начальник. А вы капитан Самойлов, если я не ошибаюсь. Вы не охотник?
– Не охотник, но стреляю неплохо.
– Не сомневаюсь. Павел Николаевич плохих офицеров к нам не пришлет. Я видел ваши документы. А вы присаживайтесь, товарищи офицеры. У меня к вам еще несколько вопросов. – И, когда расселись, спросил у Федора: – А вам, товарищ младший лейтенант Прокопенко, украинский язык не ведом? Фамилия-то соответствует…
– Никак нет. Я ведь не хохол, а челдон.
– Чалдон, может быть, – поправил Федора полковник.
– Не-ет. Именно челдон. Знаю, чалдон – это народность такая, – улыбнулся Федор. – А я челдон. Маленьким был, соседи говорили: «Челдон побежал», и на меня указывали. Обижался. Думал, что «челдон» – это типа дурачок. А повзрослев, узнал, что «челдон» – это человек с Дона. Мои предки были донскими казаками.
– Понятно. Вы мне вот что скажите, что у вас за история с медведем приключилась? Павел Николаевич обмолвился, но я так и не понял… вы что, один на один с ножом против медведя вышли?
– По дурости, товарищ полковник. Сейчас бы ни за что не вышел…
– И что, завалил медведя? – не утерпел с вопросом Сергей Протасов.
– Да еще какого… На четыре центнера, – многозначительно поднял перст полковник Вознесенский. – А почему вы сказали, что сейчас бы не вышли?
– Один на один против медведя – большой риск. А риск должен быть оправданным…
– И это верно, – подхватил полковник. – Особенно в нашем деле, когда, выполняя задание, рисковать приходится каждую минуту, но прежде чем рискнуть, надо трижды подумать. – И, сделав паузу, продолжил: – Что же, товарищи офицеры, судя по отзывам преподавателей и инструкторов, по итоговым оценкам, подготовлены вы неплохо. Можно бы и лучше, но время не терпит. Учиться будем во время боевых операций. С завтрашнего дня начнете подготовку. Протасов и Прокопенко сегодня могут отдыхать, а вам, товарищ капитан, задание: вы же жили в Саратове и Энгельсе. Насколько я знаю, у вас много знакомых среди поволжских немцев. Так вот, с точки зрения разведчика, оцените все ваши знакомства и ваших знакомых, особенно имеющих родственников в Германии и Австрии, и… напишите обо всем подробно. Это можно сделать в соседней комнате, – добавил он, поднимаясь со своего стула. – Вопросы есть? Нет? Так я и думал.