Разумеется, ценности пристроят на какой-нибудь корабль, а по ним нещадно будет бить фашистская авиация.
– Что же мы будем делать с другими экспонатами? – подал голос недавний студент Петр Родионов, никак не выглядевший на свои двадцать три года – мальчишка мальчишкой: озорной блеск в карих глазах, непослушная челка, свисавшая на широкий лоб, долговязая нескладная фигура…
– Да, что? – В обсуждение включился Николай Генрихович Лепке, маленький плешивый тщедушный человечек с глазками болотного цвета, переехавший в Крым из Прибалтики. В коллективе его не любили, считали «себе на уме», но, впрочем, не могли не уважать за профессионализм. Кандидат исторических наук, он знал о готах все или почти все. В этой области ему не было равных. Когда-то в мирные времена с ним консультировались немцы… Когда-то… А теперь орда оголтелых фашистов двигалась к полуострову.
Мартинято немного помолчал, прежде чем ответить, потому что конкретного ответа у директора не было. Может быть, обстановку прояснят высокие гости, которые должны явиться с минуты на минуту?
– Думаю, и их эвакуируем, но позже, – успокоил он парня. – Давайте сначала разберемся с более ценным грузом.
Когда вахтерша тетя Глаша, с испуганным лицом вбежав в зал, возвестила о приходе гостей, Юрий Юрьевич приосанился и поправил безукоризненно завязанный галстук. Он заметно нервничал.
– Я прошу всех разойтись по рабочим местам, – приказал он сурово. – И не беспокоить меня, пока из моего кабинета не выйдут все.
Работники молча покинули зал, вернувшись к папкам с документами.
Мартинято, будто мальчишка, прытко побежал к дверям, где его уже ждали. Он знал не всех, разве что двух товарищей из горисполкома: Ивана Васильевича Горевого, державшего большой черный чемодан, и Бориса Степановича Яблокова – с ними иногда приходилось встречаться. Трое военных с генеральскими погонами были ему незнакомы.
Поздоровавшись, они протянули руки для рукопожатия, и он пожал каждую дрожавшей ладонью.
Иван Васильевич, как всегда, в строгом черном костюме, в белой рубахе и при галстуке, представил генералов, но от волнения Юрий Юрьевич не запомнил их имена и отчества.
– Полагаю, лучше пройти в мой кабинет. – Язык Мартинято заплетался под суровыми взглядами гостей.
– Да, так будет лучше, – согласился Яблоков.
Директорский кабинет находился на первом этаже. Гости торопливо прошествовали к нему по красной ковровой дорожке.
Иван Васильевич потянул носом:
– Всегда удивлялся, почему во всех музеях особый запах… Вот у вас пахнет, как в галерее Айвазовского, хотя картин вроде нет.
– Наверное, документы тоже пахнут. – Юрий Юрьевич попробовал улыбнуться и распахнул дверь: – Заходите, товарищи.
Сокровища, завернутые в оберточную бумагу, уже лежали на диване.
Юрий Юрьевич порадовался, что стульев хватило для всех.
– Закройте кабинет на ключ, – приказал Иван Васильевич и, когда Мартинято выполнил приказ, бесстрастно спросил: – Скажите, все ли работники знают, что именно в данной коллекции, и могут перечислить предметы по пальцам?
– Каждый работник знает в общих деталях, что включает в себя готская коллекция, но назвать каждый предмет… Нет, этого не сделает никто, даже я, – заключил он.
Один из генералов, показавшийся Мартинято самым молодым – не более сорока, – провел указательным пальцем по длинному хрящеватому носу.
– Отлично. Вы должны понимать, почему Иван Васильевич задал вам такой вопрос, товарищ Мартинято. Сейчас мы составим опись, уложим все в этот чемодан, опломбируем и отправим в Тамань. У этой описи не будет копии.
Юрий Юрьевич кивнул.
Только шесть человек посвящаются в тайну сокровищ царицы Федеи – так музейные работники иногда называли коллекцию. И никакая копия тут не нужна: она может затеряться, остаться в музее и попасть в руки немцам.
– А еще вы должны понимать, что отныне храните государственную тайну, – продолжал вещать генерал. – Это будет спецгруз под номером пятнадцать. – Последняя фраза прозвучала зловеще, и Мартинято поежился. Он вспомнил черные «воронки», которых так боялись в тридцатые годы.
– Разумеется, вы всецело можете доверять мне, – сказал Юрий Юрьевич как можно убедительнее.
– Товарищи, не будем терять время, – вмешался Яблоков.
И они приступили к делу.
Каждая монета, каждая цепочка были осмотрены, записаны и уложены в чемодан. Гости не спускали глаз с золотых бляшек с изображением воинов, пьющих вино, с золотых масок, бус, поясов из золотых и серебряных пластин, серег, колец, перстней с изображением грифонов и прекрасной диадемы, украшенной гранатами, словно каплями крови, головного убора царицы Федеи.
Коллекция произвела на них впечатление – это было ясно как день.
Тучный Горевой поминутно вытирал платком потный лоб, все дружно отказались от чая, когда Мартинято предложил им передохнуть. Враг наступал, где-то, может быть совсем недалеко, шли кровопролитные бои. И надо было успеть…
Когда последняя золотая вещица нашла свое место в недрах огромного фанерного чемодана, обитого черным дерматином, мужчины положили туда опись, перетянули ремнями, опломбировали и облегченно вздохнули.
– На сегодня все, Юрий Юрьевич. – Молодой генерал с хрящеватым носом подошел к окну. – Надо же, я и не заметил, как наступила ночь. Славно поработали.
– Но от чая все равно отказываемся, – встрял Горевой. – Завтра у вас, Юрий Юрьевич, тяжелый день. В пять утра за вами придет машина, и вы отправитесь в керченский порт. Для черного чемодана приготовлен специальный катер. Сопровождать груз до Тамани и даже, возможно, до Армавира и там передать коллегам придется вам.
Мартинято ни одним мускулом не выдал охватившее его сильное волнение. Возможно, завтра ему суждено погибнуть. Но это будет красивая смерть, хоть и не на полях сражений. Он погибнет, спасая народное достояние, которое не должно достаться фашистам. Выпустив из кабинета гостей, унесших черный чемодан, получивший название «Спецгруз № 15», он запер кабинет и поплелся домой, думая о том, что жена ни в коем случае не должна ничего знать. У нее больное сердце. Зачем заранее пугать человека? Вдруг все обойдется?
– Юрий Юрьевич, так что же решили с коллекцией? – Лепке вынырнул из темного коридора, как тень отца Гамлета, и у Мартинято возникло подозрение, что тщедушный человечек подслушивал за дверью.
Он уже хотел отбрить коллегу, буркнуть что-то грубое, но сдержался. Даже если Николай подслушивал, толстая дверь надежно сохранила секреты. Если подслушивал… А может, и нет. Нельзя плохо думать о человеке только потому, что он не вызывает у тебя симпатии.
Мартинято махнул рукой и выдавил жалкую улыбку:
– С ней все будет нормально. Мы ее спасем.
Лепке вернул ему улыбку и снова растворился в пыльной темноте музея. Юрий Юрьевич вздрогнул и приложил руку к груди: внезапно забилось, как подстреленная птица, заболело сердце. Все будет хорошо, успокаивал он себя. «Древнее золото не достанется врагам».
Он мельком взглянул в огромное зеркало в коридоре, отметив синюшную бледность лица. Впрочем, может быть, это виновато освещение?
– Все будет хорошо, – произнес директор и, тяжело ступая, поплелся домой.
Глава 4
Белогорск, наши дниВторое отделение находилось километрах в двух от дома Воронцова.
Виталий никогда не работал там, но порой пересекался с местными сотрудниками, никогда не отказывавшими в просьбах.
Вот и сейчас один из трех следователей отдела, капитан Григорий Панин, по иронии судьбы, внешне напоминавший покойного артиста Андрея Панина, прекрасно сыгравшего роль следователя Журова, обстоятельно и доброжелательно отвечал на его вопросы.
– Машину мы действительно нашли у ресторана, – он постучал по черной, с бриллиантовой крошкой, задней части джипа Леонида. – Труп находился на сиденье водителя. Эксперт подтвердил отравление большой дозой наркотика. Впрочем, я вижу, ты сомневаешься, – он похлопал Громова по спине и кивнул Воронцову, белому, как простыня, стоявшему рядом со скрещенными на груди руками в сильном волнении. – Вы можете пройти в морг, посмотреть труп…
Процедура опознания потребуется, хочешь ты того или нет. Вадим Сергеевич с готовностью кивнул, на минуту выйдя из оцепенения:
– Да, пойдемте.
Мужчины пошли за Паниным по ступенькам вниз, потом по длинному коридору, пахнувшему хлоркой, пока не оказались у неестественно-белой двери с ужасной надписью.
Следователь дернул ручку, и дверь распахнулась. Сидевший за столом полный мужчина в белом халате что-то писал.
– Коля, это родственники Леонида Воронцова, – пояснил Григорий и смущенно отвел глаза.
Громов понял, что Панин, как и он когда-то, ненавидел подобные процедуры. Ненавидел сообщать о гибели близких. Что может быть страшнее этого? Толстый встал, стараясь не глядеть на родственников, бочком прошел к другой двери, поменьше, и вскоре послышался скрип каталки.
Воронцов снова съежился, и Виталий обнял его за плечи.
– Нашатырь нужен? – шепнул в его ухо Панин, и Громов отрицательно покачал головой. Судмедэксперт с каким-то испугом откинул простыню, и мужчины увидели синее лицо Лени Воронцова.
– Вы узнаете его? – спросил следователь как можно мягче, но Воронцов молчал, и Виталий ответил за него:
– Да, к сожалению, вы не ошиблись. Это действительно Леонид Воронцов.
Вадим Сергеевич пошатнулся и чуть не упал на гладкие кафельные плиты. Панин и Громов подхватили его и усадили на стул. Полный патологоанатом поспешил убрать каталку.
– Если вам лучше, давайте пройдем в мой кабинет, – предложил Григорий. – Следует выяснить некоторые обстоятельства.
Вадим Сергеевич не возражал. Ему помогли встать, и он, враз превратившись в старика, покорно зашагал вслед за Паниным.
В просторном кабинете следователь распахнул окно, но Воронцов все равно задыхался, раздирая ворот белоснежной рубашки. Громов усадил его на стул, поближе к окну.
– Итак, – Панин достал бланк протокола, – вы узнаете своего сына Воронцова Леонида Вадимовича?
– Узнаю, – промолвил Воронцов одними губами. – Как это произошло? Вы не могли ошибиться в диагнозе? – Он хотел еще что-то добавить, но силы покинули его, и Вадим Сергеевич уронил голову на стол.
– Действительно, диагноз вызывает сомнения, – вмешался Виталий. – Тебе известно, что мне приходилось работать с наркоманами. Если бы мой двоюродный брат даже нюхал травку, я все равно бы раскусил его. Но колоться… Этого никогда не было…
– А я с тобой согласен, – кивнул Панин. – У твоего брата обнаружен след всего от одного укола – свежего, сегодняшнего. До этого он не принимал наркотики, по крайней мере внутривенно. Может быть, кто-то уговорил его попробовать новые ощущения и он решился? Это и объясняет передоз. Опытный наркоман, как ни странно, редко до такого доводит. А новички… – Он постучал пальцами по столу. Пальцы у него были тонкие и маленькие, как у женщины, с ухоженными ногтями. – Да и наркотик попался сильный. В последнее время наркодилеры распространяют такие виды этой дряни, от которых, во-первых, сразу наступает привыкание, во-вторых, человек часто отдает Богу душу. Ну, что ты на это скажешь?
Виталий пожал плечами.
– Леонид не дружил с наркоманами, – ответил он. – Я знаю почти всех его друзей. Это мальчики и девочки из благополучных семей круга Воронцовых. Мне приходилось видеть их. Поверь, они тоже этим не балуются, даже в свободное время.
– Может быть, у Леонида появились новые друзья, о которых вы ничего не знали? – наступал следователь. – Такое часто бывает. Мальчишки – они довольно скрытные и не всегда выкладывают правду-матку.
– Леня любил пооткровенничать, – возразил Виталий. – Я готов биться о заклад, что не знал всего одного человека, с кем мой брат собирался провести сегодняшний день. Это какая-то новая девушка. Леня отзывался о ней довольно восторженно.
– Девушка? – Желтые кошачьи глаза Григория расширились. – И ты, конечно, не в курсах, как ее имя и фамилия.
– Имя – Илона, а фамилия… Нам с Вадимом Сергеевичем не пришло в голову спросить об этом, когда Леня похвастался новым знакомством, – признался бывший полицейский. – Ты намекаешь, что это она могла заставить Леню сделать проклятый укол. Но мой братец не был дураком. – Виталий подошел к Панину и дружески положил руку ему на плечо. – Ты сам не веришь в то, что это был передоз, – ласково сказал он. – Кстати, вы проверили камеры ресторана, куда Леонид водил девушку? Сомневаюсь. И, наконец, не отыскали саму девушку. К сожалению, Леонид не назвал ее фамилии. Но вы и не пытались выяснить, раз не видели записи.
Следователь поднял на него усталые глаза.
– Ты же понимаешь, – начал он, – как начальство этого не любит. Ну, ковыряния всякие, версии разные. Висяки никому не нужны. Полковник требует раскрыть дело в кратчайшие сроки.
– И тебе легче сделать моего брата наркоманом, – зло прошипел Громов. – Только не выйдет. Воронцов – влиятельный человек. Сам понимаешь, дядя позвонит кому нужно, и тебя заставят возобновить расследование, если ты закроешь дело.
Григорий тяжело вздохнул. По его утомленному лицу, по синеве, залегшей под небольшими умными глазами, было видно, как он измучился и как ему все это осточертело. Не конкретно дело Леонида Воронцова – а вообще все.
– Чего ты хочешь? – Он взял карандаш неопределенного цвета со следами зубов, валявшийся на столе, и принялся грызть его.
– Я хочу найти преступника, который заставил брата употребить эту дрянь, и наказать по закону, – проговорил Виталий. – Покажешь мне камеры из ресторана. И вообще я должен быть в курсе событий. И еще… Можно по старой памяти задействовать Николая?
– Делай что хочешь, – обреченно махнул рукой Панин. – У нас с тобой три дня. Начальник отдела уже ждет документы по поводу этого дела. Сам понимаешь, для него это смерть наркомана – и только.
– Понимаю, – отозвался Громов и помог подняться Вадиму Сергеевичу, лицо которого было бледнее мела. – Надеюсь, завтра с тобой встретимся.
– Послезавтра, – не поднимая глаз, отозвался следователь. – Завтра я занимаюсь другим.
– Ну, пусть так!
Когда они вышли из кабинета, Воронцов, немного придя в себя, схватил племянника за локоть и сжал так сильно, что Виталий поморщился.
– Виталик, – горячо зашептал он в ухо Громова, – ты видишь, что они пальцем не пошевелят, чтобы выяснить все обстоятельства смерти моего сына. Дорогой мой, ты бывший полицейский, частный детектив, наконец. Считай это своим первым делом. Позаботься об экспертизе, найти материалы с камер, а я все оплачу. Все твои расходы.
– Что ты такое говоришь? – изумился Громов и сильно сдавил мочку уха, чтобы не нагрубить дяде. – Леонид был мне как родной брат. Это расследование – дело чести нашей семьи, и я не возьму с тебя ни копейки. – Он сунул ему ключи: – Садись в машину и подожди меня пару минут. Кстати, в бардачке есть холодная минералка. Выпей и постарайся хотя бы немного успокоиться. Твоя светлая голова мне еще понадобится.
Воронцов обреченно кивнул и, не глядя по сторонам, направился к «Фольксвагену».
Виталий спустился в святая святых судмедэксперта, застав толстого Колю за его обычным делом – поеданием домашних пирожков с различной начинкой.
Вот уже много лет молодой человек не мог понять, как патологоанатом способен устраивать перекусы в таком месте, где воняло едкими препаратами, а за стеной на каталках, а то и на столе лежали трупы.
Николая, похоже, ничуть это не беспокоило: во время таких обедов он мог с недоеденным пирожком зайти и к своим клиентам, чтобы, например, еще раз продемонстрировать кому-либо причину смерти покойного.
– Привет, Коля, еще раз. – Виталий закашлялся от запаха хлорки, сразу заполнившей нос и рот. – Помощь не окажешь?
– Отчего ж не оказать хорошему человеку? – Губы у патологоанатома были ярко-красные, под цвет крови, и лоснящиеся от жира. – Пирожка хочешь? Или чайку?
От этого вопроса беднягу Громова замутило.
– Нет, нет, – ответил он поспешно. – Сейчас собираюсь пообедать с дядей.
– Ладно, мне больше достанется, – усмехнулся эксперт. – Выкладывай, что там у тебя.
Виталий вытащил из кармана джинсов два полиэтиленовых пакетика.
– Коля, нужно определить, это опилки с одного предмета или нет, – сказал он, кладя пакетики рядом с надкусанным пирожком.
– Без проблем, – ответил Николай, но его черные цыганские глаза хитро блеснули на смуглом лице. Виталий понял его:
– Сколько?
– Возни все же немало, – протянул эксперт. – Кроме того, в свободное время. – И, будто набравшись храбрости, надул щеки и с присвистом добавил: – Две тысячи.
– Хочешь, дам восемь? – поинтересовался Громов. – За остальные шесть ты мне расскажешь все, что смог найти, повозившись с моим братом. Голову даю на отсечение, начальству ты сообщил только то, что оно хотело слышать.
– Но передоз был… – пытался оправдаться Николай.
– Был, я не возражаю, но не должен быть, поскольку мой брат в жизни не стал бы пробовать наркотики, – горячо сказал Виталий. – Следовательно, его кто-то заставил. Мне интересно, каким образом.
– Это любопытство я могу удовлетворить, – усмехнулся патологоанатом. – Только давай не за восемь, а за десять тысяч. И кстати, ты меня очень обидел. Заключение я показал и Панину, и нашему полковнику. То, что они решили многое убрать, – их дело. Я тут каким боком?
Виталий напрягся. Разговор переходил в нужное ему русло.
– Что не понравилось начальству? – буркнул он.
Николай, порывшись в ворохе бумаг, небрежно брошенных на столе, наконец выудил нужную.
– Вот заключение, – объявил он с некоторой гордостью. – Читай.
Громов присел на холодный стул и углубился в чтение. Первые же строки повергли его в шок. Содержимое желудка брата… Шампанское с клофелином.
Так вот почему Леонид не сопротивлялся, когда кто-то (теперь Виталий уже не сомневался, что это брат сделал не сам) вколол ему смертельную дозу!
На деле выходило, что во всем замешана незнакомая девушка без фамилии – просто хорошая девчонка, по определению брата. И где теперь искать эту хорошую девчонку? Может быть, помогут камеры ресторана?
– Спасибо, друг. – Громов вернул заключение Николаю, доедавшему, наверное, шестой пирожок. – Вот восемь тысяч.
– Ладно, – отозвался патологоанатом. – Жду завтра.
Они пожали друг другу руки, и Громов выбежал из крепко пахнувшей комнаты на свежий воздух.
Дядя ждал его в машине, похожий на гальванизированный труп. Не открывая глаз, он спросил:
– Удалось что-нибудь выяснить?
– Только то, что Леонид не собирался становиться наркоманом, – твердо ответил племянник. – Его напоили клофелином, а потом, вероятно, сделали инъекцию. Это самое настоящее убийство, дядя. Кто и почему хотел избавиться от нашего Лени?
Вадим Сергеевич закрыл лицо руками и зарыдал.
Виталий понимал, что дядя не ответит на его вопрос. Он и сам знал своего брата как облупленного, знал обо всех его занятиях и увлечениях. Открытый, душевный, Леонид ничего от него не скрывал. Друзья любили его, в бизнесе пока не было конкурентов. Но тогда кто и за что?
– Дядя, я могу отвезти тебя домой, – сказал Виталий, плеснув минералки в пластиковый стакан и протягивая ее Вадиму Сергеевичу.
Воронцов судорожно глотнул и закашлялся.
– А могу взять с собой в ресторан. Чем скорее мы получим записи с камер, тем лучше.
– Я с тобой. – Вадим Сергеевич расплескал воду на рубашку, не обратив на это внимания.
– Тогда поехали.
Нажимая педаль газа, Виталий почувствовал, что его первое дело – дело начинающего частного детектива – обещало быть самым сложным.
Глава 5
Керчь, сентябрь, 1941 годКак известно, люди, занимающие высокие посты, всегда ценят чужое время. Гости Керченского музея не оказались исключением.
Ровно в пять, когда горизонт еще не окрасился в розовый цвет, за Мартинято приехал грузовик, и молодой генерал с хрящеватым носом (он забыл, как его зовут, и уже стеснялся спросить), сухо поздоровавшись, попросил Юрия Юрьевича забраться в кузов, сам же сел в кабину, поддерживаемый молоденьким солдатом.
У Мартинято мелькнула нехорошая мысль, которая иногда посещала его в сыром кабинете музея или в зале, среди экспонатов, – украшений, остатков домов некогда богатых людей и утвари, по предположениям работников, принадлежавшей рабам или слугам: ни в одной стране никогда не было и не будет равенства.
Мысль казалась крамольной, и Юрий Юрьевич всегда оглядывался по сторонам, когда она вдруг противной юлой вкручивалась в разгоряченный мозг.
Вот и сейчас он подумал, что солдат, возможно адъютант генерала, не обратил на него, пожилого человека, никакого внимания, не помог забраться в кузов.
Вскоре грузовик затрясся на неровной дороге. Мартинято, хватаясь руками за брезент и, естественно, не находя опоры, больно ударился ногой о деревянную скамью, на которой невозможно было сидеть. Кое-как пристроившись в углу, он успокоился, согрелся и даже задремал, не заметив (впрочем, что можно заметить, если нет окон?), как машина притормозила в Керченском порту.
Солдат несколько раз стукнул о борт кузова, и Юрий Юрьевич понял: приехали.
Кое-как выбравшись из грузовика – адъютант делал вид, что не замечает, как трудно пожилому человеку небольшого роста, почти повиснув на последней ступеньке маленькой лесенки (интересно, кто мог без усилий вскакивать на нее и нырять в кузов или совершать обратные манипуляции? Обезьяны?), – пытался спрыгнуть на асфальт. Когда наконец это ему удалось, генерал кивнул: «Вперед». Он провел растерянного директора через КПП, и тот оказался на территории большого порта, сразу оглушенный криками, стонами и плачем сотен тысяч людей. Старики, женщины, дети, сидя на чемоданах и баулах, ожидали погрузки на суда. Военные, угрожая оружием тем, кто пытался прорваться без очереди, орали во все горло, но их командные кличи тонули в людском многоголосье.
И опять нехорошие мысли посетили директора, мысли, которые он всеми силами пытался отогнать. Всем не хватит места на судах, всем не удастся эвакуироваться…
Что станет с несчастными, когда придут немцы?
Наслышанный о зверствах нацистов, он знал: они не пощадят никого. Хотя бы вывезли детей… Им еще жить да жить… Когда же подойдет очередь вон той женщины с растрепанными черными волосами? За ее серую юбку, туго обтягивавшую стройные бедра, хватались трое малышей, а на руках в свертке пеленок орал четвертый. Таких надо увозить в первую очередь, но за нее некому заступиться: видно, муж на фронте. Кто-то уцепился за его рукав и задышал в ухо, обдавая чесночным запахом:
– Здравствуйте, Юрий Юрьевич. – Мартинято вздрогнул, оглянулся, узнав старого еврея – сапожника Фиму. Его огромное семейство, состоявшее из невесток и внуков, восседало на свертках, окружив пожилую еврейку, жену сапожника Сару. – Милый, дорогой, – сапожник слюнявил его руку, – может быть, вы поможете нам? Нашу посадку все время откладывают. А нам нельзя здесь оставаться. Вы же сами знаете, как гитлеровцы относятся к людям моей национальности… Уж лучше тогда погибнуть там, от него, – костлявым пальцем с желтым ногтем он указал на «мессер», летавший над головами людей. – Уж лучше так, чем под пытками… – Юрий Юрьевич хотел ответить, утешить, попросить генерала, который, на несколько минут будто растворившись в людском море, уже направлялся к нему, но военный, крепко взяв его за локоть и бесцеремонно отстранив Фиму, в черных слезящихся глазах которого отразился ужас, повел за собой.
– Наш катер уже подошел, – коротко информировал он Мартинято. – «Спецгруз-15» на нем.
– Отдельный катер? – удивился директор.
Огромная толпа эвакуировавшихся наводила на мысли, что с транспортом плохо. А им выделили катер… Значит, сокровища надо вывезти любой ценой.
– Что же будет с ними? – Директор охватил взглядом толпу. – Вы вывезете всех?
– Вас это не должно беспокоить. – Генерал с хрящеватым носом по-прежнему оставался бесстрастным. – Есть люди, отвечающие за погрузку. Каждый должен заниматься своим делом. Не правда ли?
Они уже подходили к небольшому серому военному катеру, и моряк (звезды на его погонах ни о чем не сказали Мартинято, в званиях он почти не разбирался) помог ему спуститься на палубу.
– Груз в трюме, товарищ генерал, – сообщил он носатому, тоже спустившемуся на палубу. – Можно отправляться.