Темные московские ночи

Глава 2

Первые двое суток расследования ночных разбойных нападений пролетели словно несколько часов. Все были при делах, ездили, искали, ждали, опрашивали, изредка собирались в кабинете, обменивались информацией, совещались, выстраивали версии. Тем не менее аврала не отмечалось. Оперативники работали в обычном ритме.

Огромный объем справочного материала, лежащего по шкафам и сейфам, в расследовании не помог. Персонажи из блатного мира, учтенные там, годились в отцы молодцам, развлекавшимся грабежами на ночных улицах столицы.

В начале второго дня Егоров, Горшеня, Бойко и Баранец мотались по детским комнатам милиции. Они беседовали с их сотрудниками в надежде на то, что те дадут наводку хотя бы на одну подходящую кандидатуру из тех, что находились сейчас или были ранее у них на учете. Важно найти первую зацепку, а распутать клубочек будет уже проще.

В лихое военное время беспризорность и детская преступность в стране достигли ужасающих размеров. К примеру, в Центральном военно-справочном детском столе Бугуруслана, специально созданном для розыска людей, потерявшихся во время войны, состояли на учете около двух с половиной миллионов детей, оставшихся без попечения родителей. Для ликвидации данной проблемы приказом НКВД СССР от 21 июня 1943 года были созданы отделы по борьбе с детской беспризорностью и безнадзорностью. Количество детских комнат, в которые доставляли с улиц малолетних правонарушителей и бродяжек, в том же году увеличилось до семисот. После войны положение быстро выправлялось, однако работы у детских инспекторов по-прежнему оставалось много.

Муровцы подолгу беседовали с сотрудниками отделов и комнат, выясняли, кто из несовершеннолетних имел склонность к грабежам и разбою. Подходящих по возрасту кандидатов они заносили в специальные списки, в которых напротив каждой фамилии и клички значились адреса, где данного субъекта можно было отловить.

К вечеру третьего дня составленные и скорректированные списки легли на стол Старцева. Тот, пролистал их, выкурил в ходе этого процесса пару папирос, потом вооружился карандашом и начал группировать юных нарушителей закона по территориальному принципу.

– Так, Василий и Игнат, вам на завтра вот эти гаврики, – сказал он и подал подчиненным листок со списком, состоящим из полутора десятка фамилий и кличек. – Договоритесь, где встретитесь утром, и вперед. Там все в пределах двадцати кварталов. Дальше…

Бойко с Баранцом получили для работы юго-запад Москвы. Молодому Косте Киму, как и всегда, надлежало прибыть в отдел и дежурить на телефоне для координации действий сотрудников группы. Ну а Старцев с Васильковым взяли список оболтусов, обитавших в северо-восточном районе столицы, от Сокольников до Яузы.

Бывшие фронтовики-разведчики жили рядом с этим районом и знали о его дурной славе. Если в Марьиной Роще и Хитровке до недавнего времени цвела пышным цветом, образно говоря, взрослая преступность, то здесь проходили криминальное обучение малолетки.

Рано утром Иван и Александр встретились на пересечении Остроумовской и Стромынки, зашли за инспекторами и отправились по адресам.

– Мужчины, врать не буду, не на хлеб прошу. На водку. Дайте, сколько сможете, а?..

У высокой женщины, привязавшейся к Старцеву и Василькову в самом начале улицы, сохранилась замечательная фигура. Но вот венчала ее маленькая голова с безобразным одутловатым лицом, лиловыми синяками и редкими растрепанными волосами, каким-то чудом державшаяся на морщинистой шее.

– Пропойца со стажем, – негромко проговорил Иван.

– Дать ей, что ли, мелочи? – Александр полез в карман.

Старцев усмехнулся и заявил:

– Саня, сердобольный, ты наш! У тебя лишние деньги, что ли, завелись? Она тебя запомнит и потом как родного встречать будет.

– Так ведь не отвяжется и испортит нам всю задумку.

– Не обращай на нее внимания, да и дело с концом.

Офицеры искали последний адрес из довольно длинного списка. Весь день им помогали два детских инспектора: тридцатилетний младший лейтенант Теплов и молоденькая девушка, сержант Нилова. Они прекрасно ориентировались в здешних переулках, не раз встречались с теми персонажами, которых разыскивали оперативники МУРа, и сейчас уверенно шли впереди к нужному переулку.

Задача на этот день сложностью не отличалась. Надо было пробежать по выписанным адресам, найти малолетних бузотеров, воришек, хулиганов и попытаться запугать их, раскрутить, взять на понт, как говаривали в криминальной среде.

Несмотря на относительную простоту занятия, денек выдался тяжелым. Сентябрьское солнышко не на шутку разогрело воздух, и к полудню в Москве стало чертовски жарко. Оперативникам, разыскивающим адреса, приходилось наматывать километры, и к пятнадцати часам Старцев искренне пожалел о том, что не воспользовался служебным автомобилем. Да еще эти детки, если так можно было назвать несовершеннолетних исчадий ада. То «дядя, дай закурить», то «одолжи рублик, а то не скажу ни слова».

Все пацаны, с коими операм довелось встретиться в течение дня, были отнюдь не простачками и оказались весьма подкованными в деле общения с представителями правопорядка.

– А чего ты мне сделаешь? – спросил жиган по кличке Василиса, нагло глядя на Старцева.

Звали его Василием Сизовым, потому, видимо, и приклеилась к нему такая кличка. Нашли пацана на чердаке старого трехэтажного дома. Худущий, грязный, одет в лохмотья. Оперативники задали ему несколько вопросов, а тот в ответ их откровенно послал туда, куда фронтовики посылали фашистов.

Иван, не привыкший к такому общению, взвился, повысил голос и готов был отвесить малолетнему наглецу подзатыльник.

Тот соорудил на физиономии наглую улыбочку и выдал:

– Я законов не нарушал. – Он ловко сплюнул сквозь два передних зуба. – А то, что из приюта сбегаю, так это по делу. Кормят там плохо и грамоте каждый день заставляют учиться. А я не хочу!..

Старцев растерянно посмотрел на инспекторов, сопровождавших сотрудников МУРа.

– Максимум, что мы можем сделать, так это вернуть его в приют, – прошептал лейтенант Теплов.

– А в колонию?

– Это уже сложнее. И дольше.

Поговорить с Василисой все же удалось. Дело спас Васильков. Он пошел на хитрость, демонстративно выудил из кармана пачку хороших папирос и закурил. Мальчишка повел носом раз, другой, потом не выдержал, сменил тон и попросил папироску.

– Мужчины, умоляю. Мне плохо. Ну, хотите, я для вас станцую?

– Цыганочку с выходом? – спросил Старцев и хохотнул. – Или танго?

Высокая женщина огладила юбку на бедре, не понимая, шутят видные мужчины или взаправду хотят посмотреть на эти танцы.

– Да я что угодно могу исполнить, – проговорила она. – И цыганочку, и танго, и фокстрот, и румбу.

– Ишь какая талантливая! И где ж ты всему этому научилась? – не сдержался Иван, нарушая свой же совет не обращать на попрошайку внимания.

– Так я же балерина. Бывшая, правда, – вздохнула та. – Окончила Московский балетный техникум, пять лет танцевала в Большом, пока не сломала ногу. Я ведь и солировала на сцене, и даже на фронт с бригадой артистов ездила, в кузове полуторки перед бойцами выступала. Знаете, как они мне аплодировали!

Вдруг, разом преобразившись, она прямо на пыльной мостовой изобразила несколько грациозных па. Солнечные лучи, наискосок пробивавшиеся сквозь листву, настолько удачно легли на танцующую женщину, что на миг превратили ее лохмотья в настоящий театральный костюм. Мостовая с палисадником и рядком деревьев, уходящих вдаль, послужили живописными декорациями. Незабытая легкость, годами отточенные движения тотчас преобразили бездомную побирушку в самую настоящую актрису.

От неожиданности Васильков остановился и едва удержался, чтобы не захлопать в ладоши. Не меньше удивился и Старцев. Он пробубнил что-то невнятное, сунул балерине купюру и, опираясь на свою тросточку, бросился догонять инспекторов, ушедших вперед.

По последнему адресу был зарегистрирован некто Тимур Тактаров, четырнадцатилетний мальчуган, доставлявший немало хлопот сотрудникам местного отдела по борьбе с детской беспризорностью. Проживал он вместе с пьющей матерью на втором этаже ветхого дома, который постепенно разваливался и уже лишился многих жильцов. Отец Тимура ушел на фронт и пропал без вести в первые дни войны, старший брат связался с уголовниками и мотал второй срок в лагерях, младшая сестра умерла от инфекционного менингита.

Инспектора без труда отыскали в кривом переулке дом с облезлыми стенами и чернеющими амбразурами пустых окон. Перед входом в единственный подъезд сидела крупная собака, дворняжка с незатейливым рыжим окрасом, окруженная едва ли не десятком щенков, совсем еще мелких. По скрипучим деревянным ступеням офицеры и сержант поднялись на второй этаж, постучали в дверь, обитую мешковиной.

Никто не отозвался. Дверь оказалась открытой.

В коридоре четверых гостей встретила женщина лет сорока с босыми грязными ногами, в выцветшем сатиновом халате, полы которого она не поторопилась запахнуть.

– Вам кого? – спросила она грубоватым голосом.

Младший лейтенант Теплов шагнул к ней и спросил:

– Где твой сын, Тактарова?

– Это опять ты. Не знаю. С утра был здесь. – Женщина кивнула на дверь, ведущую в дальнюю комнату.

В квартире, некогда просторной и довольно уютной, теперь царил беспорядок. На полу валялся мусор, какие-то старые вещи, распотрошенное велосипедное седло. Чуть ближе к кухне стояло корыто, тоже наполненное всякой дрянью. Кухонная дверь, снятая с петель, подпирала стенку. До войны, когда дом был в надлежащем состоянии, Тактаровы, скорее всего, занимали в этой коммуналке одну комнату. Теперь же, до сноса ветхого жилья, они попросту пользовались всеми пустовавшими площадями.

Васильков и сержант Нилова остались у двери, Теплов и Старцев быстро пошли в сторону дальней комнаты.

– А ну, стоять! – послышался властный голос лейтенанта.

Спустя несколько секунд он вышел в коридор, ведя за собой мальчугана с заспанным лицом.

– Чего пристали! Я ничего такого не делал! – бурчал он и тер кулаком глаза. – Я спал. Отпусти!

– Не бойся, мы тебя не заберем, – поспешил успокоить пацана Старцев. – Нам нужно просто с тобой поговорить.

– О чем? – продолжал тот тянуть противным скрипучим голосом. – Ой, больно! Отпусти! Отстань, говорю, или я тебе раковину на голову надену!

– Я тебе надену, стервец!

Наблюдая за огольцом, Васильков никак не мог поверить в то, что ему четырнадцать лет. Небольшого роста, щуплый, руки словно плети, впалые щеки, набухлые коленные суставы, в точности как у узника концлагеря. На мальчишке были широкие семейные трусы и большущая серая майка, видно, оставшаяся от старшего брата. Чтоб она с него не спадала, лямки позади пришлось перевязать бечевкой. Под ней топорщились острые лопатки, спереди сквозь большую дырку виднелись ребра. Если бы Александр повстречал его на улице, то больше одиннадцати лет ни за что не дал бы.

– Ему точно четырнадцать? – тихо спросил он у девушки, стоявшей рядом.

– Да, мы проверяли, – шепотом ответила она.

– Отчего же он такой мелкий?

– Родился недоношенным, часто болел. Плюс регулярное недоедание.

В это время Старцев подтолкнул парня в спину и сказал:

– Пройдем на кухню. Там у вас посветлее.

– Я пить хочу, – ныл Тимур. – И в туалет тоже.

– Ну так иди. Только мигом. У нас дел по горло!

Мальчишка живо просочился в ванную и прикрыл за собой дверь. Послышался шум воды, брызжущей из крана.

Пока мальчишка справлял нужду и пил, Иван обратился к матери:

– Чего ж ты за парнем не следишь, Тактарова? Или все равно тебе, что с ним станет?

– Чего за ним следить-то? Он большой уже, своим умом должен жить, – проворчала в ответ женщина. – Пока маленький был, беспомощный, я следила, выхаживала. А теперь пущай сам карабкается.

– Тебя твоя мамаша так же воспитывала? – съязвил Старцев. – Небось лет до двадцати под родительским крылышком нежилась!

– Я девкой родилась. Мне полагалось нежиться. А он мужик!

– Ты отцом-матерью воспитывалась и вон в какую яму сковырнулась! Ладно, ты сама себе такую долю выбрала: не работать, пить, гулять, развратничать. А его зачем на погибель обрекаешь? Обеспечь ему должный надзор, а он уж сам после решит, в хлеву ему хрюкать или человеком стать!

Пока товарищ делал тщетные попытки вправить мозги непутевой бабе, Васильков прислушивался к звукам, исходящим из ванной. Там по-прежнему текла вода из крана и происходила какая-то возня.

Потом она стихла. Васильков заволновался, заглянул в небольшое помещение и обомлел. Внутри никого не было.

– Иван, он сбежал!

– Как?! Куда?!

– Через окошко небось, – заявила нетрезвая мамаша, махнула рукой и направилась в спальню.

Только теперь сыщики обратили внимание на открытое маленькое оконце под потолком, сквозь которое пацан и утек на кухню. Оба бросились дальше по коридору.

На кухне они нашли тот же мусор, старый стол с пустыми бутылками и остатками вчерашнего пиршества. Вдоль стены стояла садовая лавка, на полу валялся сломанный табурет. Тимура не было.

Старцев выглянул в открытое окно, осмотрелся и процедил:

– И здесь таким же способом ушел. В метре по внешней стене тянется пожарная лестница.

Все четверо живо покинули квартиру, спустились вниз, разделились, быстро обошли кругом ветхий дом, но мальчишку, разумеется, не нашли. Он удрал.

– Где же его теперь сыщешь? – недовольно пробурчал Иван. – Придется завтра еще раз сюда приехать.

Васильков прислушался.

– Подожди-ка.

Старцев с инспекторами замерли.

Тонкий слух фронтового разведчика уловил шорох внутри первого этажа все того же полузаброшенного дома. Александр осторожно приблизился к оконному проему. Иван последовал за ним.

Когда бывший командир роты взялся за подоконник и жестом попросил подсобить, Старцев прислонил трость к стенке дома и шепнул:

– Осторожнее. Вдруг он и в самом деле раковину на голову наденет. Они тут все такие.

Майор подтянулся, заглянул внутрь разрушенной квартиры и дал товарищу команду:

– Опускай. Нет его здесь.

– А кто же там возится? – подивился Иван.

– Рыжая дворняга кормит своих щенков, – ответил Васильков и вытер платком ладони.

Следующие двое суток тоже пролетели в беспрестанных поисках трудных подростков, способных пролить свет на участившиеся ночные грабежи. Старцев с Васильковым и на следующий день не нашли Тимура Тактарова. Зато другие сотрудники оперативно-следственной группы оказались удачливыми и сумели отловить несколько ценных экземпляров.

Далее им приходилось действовать по обстоятельствам. Кого-то из пацанов они раскалывали агрессивным напором. Дескать, не станешь отвечать на вопросы, упакуем в колонию. Из других выуживали нужную информацию лаской и теплым человеческим отношением, угощали конфетами и папиросками, одного даже сводили в привокзальную столовку и хорошенько накормили. В общении с третьими опера применяли хитрость и смекалку.

Однако все усилия сотрудников МУРа результатов не принесли. Никто из опрошенных беспризорников в связях с бандой ночных грабителей уличен не был. Все привычно изворачивались, врали, городили чепуху, в лучшем случае рассказывали о своей нелегкой доле. Но заслышав о парнях повзрослее, по ночам нападавших на граждан, они удивленно хлопали ресницами и разводили руками. Нет, мол, про таких не слыхивали. Возможно, тоже врали. Или же и вправду ни сном ни духом.

На шестой день расследования Васильков в соответствие с очередностью заступил дежурным по камбузу. Это означало, что вечером он должен был забрать из общей кассы несколько целковых, а утром, по дороге из дома в управление – завернуть в бакалею и разжиться съестными припасами: хлебом, сахарком, консервами, чаем или в крайнем случае – простыми сухарями. Потраченная сумма была небольшой, зато в случае аврала сыщики не оставались голодными.

Снабжение населения после окончания войны постепенно налаживалось, однако продуктов и товаров первой необходимости все одно не хватало, поэтому в стране продолжало действовать карточное распределение. В свободной продаже продукты появлялись только в коммерческих магазинах, да и то постоянно на прилавках лежали лишь хлеб, соль, пара сортов табачных изделий и какая-нибудь второсортная крупа. Гораздо реже в закрытых грузовых фургонах подвозили что-то стоящее. К примеру, мясо с костями, мороженую рыбу, консервы, масло животное или растительное, молоко, овощи. Цены на все это пока оставались очень высокими, тем не менее у прилавков тотчас образовывались длинные очереди.

По пути от дома до управления располагались несколько коммерческих магазинов.

«Уж в каком-нибудь мне должно повезти», – подумал Александр, покинул жилище на час раньше обычного и отправился на службу пешком.

Лето победного сорок пятого года выдалось сухим и жарким. В начале сентября зарядили дожди, омыли мостовые и принесли долгожданную прохладу. Ко второй декаде небо очистилось, снова установилась солнечная погода, но уже без надоевшей духоты.

Дымить на ходу Васильков не любил. Имея в запасе минуты три после завтрака, обычно выкуривал первую папиросу на кухне возле открытого окна. Если опаздывал, то терпел до работы. Сегодня времени было в обрез, поэтому о куреве он вообще не думал, обулся, поцеловал на прощание супругу Валентину, подхватил тощий портфель и побежал по лестнице вниз.

Прилавки двух коммерческих магазинов оказались почти пустыми. Оставалась надежда на последний, располагавшийся на углу Краснопролетарской и Селезневской.

Повернув с Сущевской улицы налево, Васильков издалека заметил скромную вывеску продуктовой лавки, стоявший сбоку грузовой фургон и приличную очередь, хвост которой заканчивался аж посередине дома, соседнего с магазином.

– Вот те раз! – Александр покачал головой. – Магазин открылся полчаса назад, а народу столько, будто с ночи занимали.

Он подошел к пожилой женщине, стоявшей в хвосте очереди, и поинтересовался, чем торгуют.

– Рыбные консервы подвезли, сынок, яйца и белый хлебушек, – ответила та. – Стоять будешь или так спросил?

– Постою, мамаша. А быстро ли отоваривают?

– Быстро, сынок. Там понемногу в руки дают. Две банки консервов, десяток яиц да одну буханку.

«Негусто. Но все лучше, чем ничего», – отметил про себя майор и поглядел на часы.

Продукты – дело нужное, однако опаздывать на службу ему не хотелось.

В очереди кто-то курил. Уловив запах табачка, он тоже потянул из кармана пачку папирос, чиркнул по коробку спичкой, прикурил, с наслаждением затянулся крепким дымком и задумался о буксовавшем расследовании.

От этих мыслей Александра отвлек детский голос и настойчивое прикосновение к руке.

– Дядь, а дядь! – Кто-то дергал его за рукав пиджака. – Вы последний?

Обернувшись, Васильков увидел двух мальчишек лет по одиннадцать-двенадцать. Тот, что повыше, был подстрижен почти наголо. Ясные голубые глаза глядели требовательно и даже нагловато. Его товарищ ростом не вышел, зато обладал пышной шевелюрой и конопатым улыбчивым лицом.

– Я, – подтвердил сыщик.

– Меня за консервами в магазин послали, – доложил ему лысый пацан. – Они там есть? А то зря стоять неохота.

Вместо ответа Александр указал на старика, только что покинувшего магазин, и спросил:

– Видишь, что дедушка в руках держит?

– Ага, вижу. Банки.

– Выходит, есть консервы.

Мальчишки успокоились, встали поближе к Василькову и принялись обсуждать школьные новости. Это его нисколько не удивило. Ведь недавно начался новый учебный год. У одного из мальчуганов на спине висел ранец. Вероятно, отстояв с товарищем в очереди, он собирался отправиться на занятия.

Васильков докурил папиросу, кинул ее в урну и снова задумался о расследовании, пытаясь изобрести хоть какой-то ход, способный приблизить группу к успеху. Он отлично выспался, голова неплохо соображала, да вот толку с этого не было никакого. Возможно, из-за небольшого опыта работы в уголовном розыске в его арсенале еще не накопилось достаточного количества комбинаций, способных дать результат в противостоянии с преступниками. Или же уголовные дела, связанные с шайкой молодых бандитов, действительно являлись сложнейшей задачей. Не зря же коллеги из других оперативно-следственных групп откровенно сочувствовали Старцеву и вслух, не стесняясь, называли эти дела мертвыми.

Александр Васильков родился и вырос в Москве. Учился в школе, зимой катался на санках, летом бегал с друзьями на Яузу. Одним словом, был обычным пацаном, мало отличавшимся от сверстников. Незадолго до войны он окончил геологоразведочный институт и был распределен на работу в Московское государственное геологическое управление. Дважды успел съездить с партией в поле, на Урал и в северный Казахстан.

В июне сорок первого, как и тысячи других гражданских специалистов, Васильков надел военную форму, взял в руки оружие и отправился на фронт. Боевые действия начал командиром взвода в звании младшего лейтенанта. В первый же месяц с остатками разбитых частей Красной армии отступал, прорывался из окружения, привыкал, учился азам военного дела. Природная хватка, ум, сообразительность помогли Александру быстро освоиться и подняться до уровня кадрового офицера. В конце лета сорок первого года он стал лейтенантом. А через два месяца комдив уже вручил ему первый боевой орден.

Потом последовал перевод в разведку, куда набирали грамотных, толковых и смелых бойцов. Начались бессонные ночи, затяжные рейды по тылам противника, охота на языков, засады, диверсии.

Став командиром роты, он познакомился с Иваном Старцевым. Его прислали взводным из соседней дивизии. В разведке Ванька сразу пришелся ко двору. Человек обстоятельный, деловой, надежный. Такому поручи любое дело и можешь не беспокоиться, он выполнит. Вскоре Старцев стал вторым человеком в роте и, по сути дела, заместителем Василькова, хоть такая должность боевым расписанием и не предусматривалась.

К середине войны сложно было вспомнить все успешные операции, проведенные этими удачливыми офицерами. Они не один десяток раз водили через линию фронта группы разведчиков, приволокли на себе нескольких языков, добыли немало ценных сведений, благодаря которым наши воинские соединения успешно громили врага. Так, глядишь, оба и закончили бы войну в одном подразделении, если бы не роковая случайность, произошедшая темной июльской ночью 1943 года в восточном пригороде Рыльска.

Эти пацаны не виделись полжизни. Точнее сказать, целое лето, а то и чуть дольше. Потому, стоя в очереди, они живо делились недавними событиями, впечатлениями о новичках, пришедших в класс, и о новых предметах. Затем мальчишки поговорили о собаках, аквариумных рыбках, сломанной рогатке и вчерашней двойке по русскому языку.

После этого высокий и лысый парнишка вдруг спросил:

– Слушай, а чего это братец твой Эдик дрыхнет и в школу не собирается? Я второй раз к тебе утром захожу, а он все валяется.

– Работает по ночам, устает, не высыпается, – без особого энтузиазма ответил конопатый товарищ. – Вот мамка и разрешает ему иногда пропускать школу.

– Где это он работает?

– На заводе.

– На номерном или на гражданском?

– Не знаю. Вроде на ЗМА.

– На каком еще ЗМА?

– Завод малолитражных автомобилей.

– Нет в Москве такого завода.

– А вот и есть! Он новый. Его только строят, и Эдик ходит расчищать пустыри под цеха.

– Нет такого завода! Не хочешь рассказывать про своего старшего брата, ну и не надо. А врать не обязательно!..

Позади Василькова разгоралась перепалка. У подростков часто такое случается. Сейчас друзья не разлей вода, а через минуту из-за сущей ерунды бросаются в драку.