Парень из моих снов

– Будешь Лед! – внезапно решила Маша, вспомнив, что давно уже про себя окрестила парня Ледяным. Потом девушка назвала свое имя, за что получила огромную снежинку, которая, долго не растаивая, лежала у нее на ладони.

Официальное знакомство состоялось, и, как ни странно, именно после этого Маша перестала чувствовать себя скованно. Как можно не до конца верить в существование парня, которому ты сама придумала имя?

Снег кружился и теперь не казался Маше таким холодным, а смеющийся Лед сейчас выглядел почти совсем живым. С ним было легко и не требовалось слов, достаточно лишь улыбок. Маша сама танцевала на крыше и не боялась соскользнуть вниз, знала – новый знакомый непременно поймает. Только вот трогать Льда она опасалась и убежала домой, когда щеки коснулся обжигающий ледяной поцелуй.

А Лед не обиделся, он помахал ей вслед, засмеялся и растворился в набирающем силу буране. А Маша еще долго не могла прийти в себя. Сердце стучало, как у испуганного зайца, руки дрожали, и перед глазами все еще кружились снежинки. Девушка сначала пыталась отдышаться в комнате, которая теперь казалась слишком жаркой и душной, а потом пошла в душ и долго разглядывала себя в зеркале – лихорадочно горящие глаза, алые губы и белое, обмороженное пятно на алеющей от избытка чувств щеке – след от поцелуя.

Дыхание сбивалось, а сердце билось в груди так быстро и часто, что Маше стало нехорошо. С одной стороны, она была рада, что в ее жизни появился Лед. С другой… он был тем, о ком не расскажешь ни подружкам, ни маме. Не поймут, не поверят, отправят лечиться, а если вдруг и поверят, то отошлют на всю зиму в Тайланд, и наплевать на школу – лишь бы рядом с любимой кровиночкой не было больше льда и снега. И Маша понимала, что они будут правы. Она сама осознавала, что Лед опасен, не сам по себе, а та стихия, воплощением которой он является. Девушка видела, на что он способен – и на снегопад, и на буран. Настоящий Дед Мороз, только еще маленький, точнее, очень молодой и безумно красивый. «Обычные парни такими не бывают», – подумала она и невольно загордилась. Такой парень – нереальный, притягательный и загадочный – был только у нее. От этого девушка ощущала свою избранность и уникальность. Приятно знать, что ты отличаешься от всех остальных. И хранить тайну тоже приятно, хоть и волнительно.

Сон долго не шел, Маша вертелась с боку на бок, то куталась, то скидывала с себя одеяло и не могла успокоиться. Странный, совсем непохожий на человека и в то же время невероятно притягательный, Лед буквально лишил ее сна. Чтобы хоть как-то отправиться в царство Морфея, Маша сходила на кухню и выпила несколько таблеток валерьянки и только после этого провалилась в беспокойный, бредовый сон, почти не приносящий отдыха.

А с утра следов на щеке не осталось, и ничего не напоминало о том, что произошло вечером. Маша даже решила, что все случившееся – очередной сон, но на оконном стекле, выведенный инеем, красовался шикарный ледяной цветок, не похожий ни на один растущий на земле. Такой подарок мог оставить только Лед, и никто больше. Непонятно почему, но после этого на губах девушки сама собой появилась улыбка и захотелось снова танцевать, если не на крыше, то хотя бы по комнате.

То, что Лед действительно существует где-то там, за заснеженным окном, радовало и заставляло быстрее стучать сердце. В школу Маша собиралась в приподнятом настроении, она предвкушала, что вечером ее Ледяной принц прилетит снова, и перспектива замерзнуть на свидании Машу совершенно не пугала, она просто собиралась одеться потеплее, не подходить ко Льду слишком близко и, уж конечно, не позволять ему целовать себя в щеку. Вдруг в следующий раз следы никуда не исчезнут?

В школе выдался такой бешеный и суматошный день, что Маша забыла и о Льде, и о ночном свидании, да и вообще о том, что на свете существуют парни хоть обычные, хоть сделанные изо льда. Голова шла кругом с самого утра. Сначала учительница математики на первом уроке неожиданно устроила самостоятельную работу, мигом прогнав романтическое настроение и влюбленную задумчивость.

С математикой у Маши были весьма сложные отношения. За свою выстраданную четверку в четверти девушка боролась ежедневно, начиная с пятого класса. Стоило только расслабиться и потерять бдительность, как сразу же вылезали трояки, а из-за трояков расстраивалась и Маша, и ее мама-бухгалтер, не мыслящая жизнь без цифр. Правда, Маша расстраивалась сильнее. Она любила быть если не лучше всех, то, по крайней мере, не хуже. И эта черта характера очень часто заставляла ее биться головой о стенку. Вот и сейчас пришлось, закусив губу, решать хитрые задачи и вымаливать помощь у Таньки.

Подружка вообще не понимала Машиных трудностей и безо всяких проблем решала свой вариант, а потом азарта ради Машин, чем усугубляла ситуацию. Формулы и теоремы совсем не удерживались в голове. И если в средней школе Маша еще пыталась учить и вникать, то к старшим классам расслабилась, поняв, что математика – не ее дисциплина и по ней важно только сдать не на трояк ЕГЭ, а в дальнейшей жизни можно обойтись калькулятором, а все эти тангенсы и синусы будут без надобности. Поступать Маша все равно планировала в гуманитарный вуз. Девушка мечтала о журналистике, но отдавала себе отчет, что может и не поступить. Поэтому рассматривала и другие варианты.

После математики была литература, на которую класс приполз не в полном составе, вялый и с единственным желанием – перевести дух. Самостоятельная всех выбила из колеи. Но подобное положение вещей не устроило классную – Валентину Ивановну.

Валентина Ивановна была женщиной немолодой, но видной, и характер имела, соответствующий яркой, неординарной внешности, – взрывной. Если у нее было дурное настроение, влетало всем. Сначала она отругала присутствующих за тех, кто не явился на урок, именно тогда Маша подумала, что стоило бы сбежать и не слушать Танькины уговоры.

Это мнение укрепилось после того, как Валентина Ивановна тоже устроила проверку – не такую жестокую, как математичка, но все равно неприятную и требующую сосредоточенности. А перед самым звонком классная еще обрадовала тем, что после уроков следует остаться и подумать над новогодним сценарием. Это объявление, конечно, касалось не всех, но Маша была в инициативной группе, и, более того, негласно за сценарий отвечала именно она. А в голове не родилось пока ни одной мало-мальски ценной идеи.

Поход в столовую и полусонный урок истории лишь чуть-чуть позволили перевести дух. Маша даже толком в себя прийти не успела, а впереди ждала физкультура на улице, которую по какой-то непонятной прихоти в этом полугодии поставили четвертым и пятым уроком, перед географией. Кому это вообще в голову пришло, Маша не подозревала. Учительница географии, похоже, знала доброжелателя и тихо ругалась на него сквозь зубы, так как из одиннадцатого «А» на ее урок приходили только самые стойкие, и те могли лишь сонно таращиться на доску.

– Да что же это за день такой! – стонала Маша, натягивая лыжные ботинки. – Целых два урока физкультуры в середине дня. Мало того, математичка с утра все испортила своей контрольной, потом Валентина на нас сорвалась из-за того, что кто-то с наслаждением пьет кофе в кафешке, теперь вот набегаемся на физре и придем на географию потные, вонючие, лохматые и никакущие!

– Ага, – невнятно поддержала разговор Танька. – А потом еще после уроков предстоит колдовать над сценарием!

– Может, не пойдем, а? – взвыла Машка. – Ну, пожалуйста-пожалуйста!

Она была морально готова сбежать даже сейчас, но Танька не позволила. Подруга нахмурилась, погрозила пальцем и сурово заметила:

– Нельзя, Валентина разозлится. Уж сходим, не переломимся. Ну что нам, привыкать, что ли, Машка? Мы с тобой этим занимаемся чуть ли не с пятого класса. Не ной, прорвемся!

И Маша снова согласилась. «Конечно, не переломимся и прорвемся, – бухтела она про себя. – Только оголодаем, устанем и потратим кучу времени! Но что для лучшей подружки не сделаешь?»

Впрочем, этот день еще не закончился. Маша не ждала от него ничего хорошего, а зря. Приятная новость исходила от учителя физкультуры Максима Романовича, который сказал, что в эти выходные будут проходить соревнования недалеко от города, на лыжной базе.

Маша не была фанатом лыжного спорта, но в нормативы укладывалась свободно и ничего не имела против того, чтобы покататься на свежем воздухе, отстаивая честь школы. Тем более участникам потом обещали развлекательную программу, бесплатное катание на «ватрушках» и чай с пирогами.

За чай с пирогами на лыжный кросс согласился ехать весь класс. Но всех Максим Романович не взял, в команду школы отобрали только тех, у кого были хорошие успехи и нормальная экипировка.

– Жаль, не с ночевкой, – печально вздохнула рыжеволосая звезда класса Наташа. – Так было бы хорошо сбежать от предков на выходные. Это же мечта! Снег, ночь, песни, и никаких взрослых!

В «шоколадных» глазах девушки появилось мечтательное выражение.

– Ага! Фантазируй больше! – хмыкнула Маша. – Кто с нами там останется, ты подумай? Это такую ответственность на себя надо взять! Максим Романович никогда не согласится!

– А может, мы того… – подмигнула Танька и хитро заулыбалась. – Я знаю, на этой базе есть нумера… точнее, отдельные коттеджики. Родителям скажем, что уехали на соревнования, а сами там останемся…

– Ага, а этот… – Наташа кивнула в сторону физрука. – Так он нам и позволит остаться ночевать в лесу. Всех соберет, за шкирку в автобус засунет и развезет по домам. Причем, зная его, сделает это лично и еще потом три раза перепроверит. Думаешь, мы одни такие умные? Мне кажется, от него все пытались сбежать, только сомневаюсь, что хоть у кого-то это получилось. Бесполезняк. Максим Романович у нас офицер в отставке, и вылавливать дезертиров у него в крови. Не сбежишь.

– Да и коттедж снять не получится, – добавила Маша с изрядной долей облегчения. Врать она не любила, тем более родителям. – Мы же несовершеннолетние…

– Ничего, я бы придумала, у кого попросить помощи.

Улыбка у Наташи стала загадочной, а взгляд затуманился.

Но наличие принципиального Максима Романовича действительно мешало осуществлению радужных планов, поэтому девчонки повздыхали, помечтали о выходных, свободных от надзора родителей, и печально поплелись на географию, признав свое поражение перед вечным диктатом взрослых.

Только Танька изредка открывала рот с очередной абсурдной идеей, которая начиналась с сокровенного: «А если…»

– Танюха! Никаких больше «если»! – взмолилась Маша. – Успокойся, пожалуйста, я не пойду пять километров по сугробам ради сомнительного удовольствия заночевать в сыром, плохо протопленном домике с тараканами. Мне и у себя неплохо – мягко и удобно. А еще есть елка, камин и какао. Что еще нужно для счастья?

– А ты откуда знаешь, что там тараканы? – хитро поинтересовалась Оксанка, которая не то чтобы враждовала с Машей, но не упускала возможности поддеть.

– Все базы примерно одинаковые. Была пару раз с родителями. Вот ничего хорошего. Я лучше дома, в тепле и уюте.

– Это потому что с родителями и парня у тебя нет! – резонно заметила Наташа, а Маша, пожав плечами, согласилась и внезапно вспомнила про Ледяного. Впрочем, остаться с ним в плохо отапливаемом домике Маше тоже не хотелось. Другое дело – станцевать на заснеженной крыше. Для танцев в снегопад лучшего кандидата, чем Лед, было не найти.

Оставаться после уроков совсем не было желания. Маша и так изрядно устала и хотела домой. К тому же несколько булочек, съеденных после физкультуры и запитых приторно сладким капучино из автомата, уже давно переварились, и здоровый молодой организм настойчиво требовал еды, а мозг отказывался работать. Сама идея мозгового штурма по поводу новогодней вечеринки для старшеклассников казалась отвратительной. Можно было бы зайти в столовую, но Маша прекрасно знала: после шестого урока делать там нечего. Все приготовленное для первой смены уже съели, а для второй еще не готовили. И это обстоятельство вгоняло в тоску. Можно, конечно, было выпить кофе, но оно слабо заменяло еду. И вообще уже хотелось маминого супа, который стоял дома в мультиварке и уже, наверное, подогрелся к Машиному приходу. Она ставила таймер на два часа.

Зато Танька была подозрительно жизнерадостна и, казалось, совсем не голодна. Подружка активно выдвигала идею за идеей, впрочем, все они были фантастичны и совсем невоплотимы. Все как всегда. Обычно Танина активность настраивала на рабочий лад, но сегодня мыслей в голове не было. Маша постоянно отвлекалась от общего обсуждения – то сидела и смотрела в одну точку, то разглядывала падающие снежинки в окне, то вспоминала хрустальный и неземной смех Льда.

Инициативная группа состояла из нескольких девчонок из разных классов. Все друг друга неплохо знали, поэтому и атмосфера царила непринужденная и почти дружеская, что не исключало каверзных вопросов, попыток подколоть или задеть. Впрочем, тренировались в злословии девчонки исключительно ради интереса. Маша долго не могла привыкнуть к такой манере общения, но потом втянулась и либо игнорировала, если была не в настроении и от нее отставали, либо отвечала.

– Скворцова! Ты влюбилась, не иначе? – поинтересовалась Наташа и подмигнула хитрым карим глазом, а Маша неожиданно засмущалась и слишком быстро ответила:

– Нет!

Жар ударил в лицо и сполз по шее.

– Правда, что ли? – довольно улыбнулась Танька, отрываясь от важного занятия – попыток красиво написать на плакате «С Новым годом!». Классная хотела непременно нарисованный от руки плакат, и буквы ни в коем случае не должны быть распечатаны на принтере. А сносный почерк был только у Таньки, вот она и отдувалась за всех.

– Нет же! Отстаньте! – Маша надулась и отвернулась, не желая продолжать тему. Она вообще удивилась, что вопрос задел настолько сильно. Льда она почти не знала, да и влюбиться в неземное создание, которое вообще, возможно, существует лишь у нее в голове, было глупо.

– Ну, расскажи, кто он? – слышалось со всех сторон. Девчонки сгорали от любопытства, а Маше захотелось провалиться сквозь землю.

– А он хорошенький? – Этот вопрос заставил Машу хмыкнуть, можно подумать, что кто-то из влюбленных девчонок способен ответить отрицательно. Ей Лед казался верхом совершенства, потому что обладал красотой, не доступной никому из обычных живых парней. Ни у одного она не встречала таких пронзительно-голубых глаз, ни у кого на ресницах не серебрился иней, и ни один не управлял снегопадом и не дарил настоящие снежинки. Но девчонкам таких подробностей не расскажешь, не поймут, засмеют, и будут правы, так как не существует в природе парней из снега и льда.

Остаток занятия прошел под смешки, шуточки и попытки выяснить, кто именно завоевал сердце неприступной красавицы Маши. Она отнекивалась, краснела и старалась перевести разговор на другую тему, но на работе сосредоточиться все рано не могла. В голове было пусто, гулко и кружились резные снежинки.

В результате девчонки насмеялись, нашутились, но так и не придумали ничего стоящего, решив перенести планерку на следующий день.

Домой Маша шла медленно, не торопясь, пинала свежевыпавший пушистый снег и размышляла о том, как круто изменилась ее жизнь за какие-то пару дней. Ну, хорошо, за неделю.

Даже не верилось, что она уже неделю знает Ледяного, пусть и общалась всего один раз. Да и общением это назвать сложно. Улыбки, снежинки – это ведь ничего не значит? Или, может быть, значит слишком много? Ответа на этот вопрос Маша пока не знала, она знала лишь, что при воспоминании о Льде сердце замирало, а на лице появлялась глупая улыбка.

До дома Маша шла долго, просто не хотела уходить с улицы. От пушистого снега, от летящих кружевных снежинок и мечтательного одиночества. Было хорошо, волнительно, и ни с кем не хотелось общаться. Нужно было побыть наедине со своими чувствами и мечтами, но маму игнорировать было ни в коем случае нельзя. Если заподозрит неладное, не отстанет целый вечер. А Маше хотелось тишины, книжки и, возможно, прогулки с Ледяным по крыше. Хотелось снежинок, вьюги и ледяную розу на оконном стекле. А для этого нужно удовлетворить мамино любопытство и рассказать, как прошел день. И о предстоящих лыжных гонках, и о том, что идей в голове нет, а сценарий делать нужно, и других неважных, но интересных мелочах. Постепенно Маша разболталась и, уминая второй эклер с чашкой ароматного маминого фирменного кофе поняла, что чувствует себя практически счастливой.

Ну и пусть ее парень Ледяной! Ну и пусть о нем никому нельзя рассказать, сути это не меняет. Лед Маше нравился сильно, хотя и немного пугал своей непохожестью на обычных парней. А может быть, именно это и привлекало в нем сильнее всего. Сложно было дать ответ на этот вопрос, да Маша и не пыталась. Не обязательно на все давать ответы, в жизни должны оставаться загадки.

– Маш, а зачем тебе зимняя одежда в комнате? – подозрительно спросила мама, застигнув дочь в обнимку с пуховиком и уггами.

– Угги – посушить, – мысленно краснея, соврала Маша. – А куртку хочу в шкаф повесить, а то в прихожей и так одежды много.

– Моя дубленка, папина куртка и твой пуховик… – задумчиво протянула родительница. – Это много? Много – это как у Прохоровых из двадцать пятой. У них трое детей и бабушка с дедушкой…

– Ну… – Маша задумалась. – У нас гости, бывает, приходят, и мой пуховик завешивают своими шубами. Вон, к тебе тетя Наташа сегодня собиралась. Я слышала, как вы по телефону разговаривали. А у нее шуба о-го-го какая! До пят!

Пока мама думала, что ответить, Маша быстро проскользнула к себе в комнату, закрыла на защелку дверь, оделась и выскользнула на крышу в снегопад и сгущающиеся сумерки.

Ледяной уже ждал ее на коньке.

Ветер, а может, и сам Лед швырнул в лицо пригоршню снега. Маша зажмурилась, отфыркиваясь, и смахнула с носа колючие снежинки. На улице сегодня было ветрено и холоднее, чем вчера. Настоящая зима. Мороз еще не трескучий, но уже щиплет щеки и пробирается под воротник куртки, но это совершенно не мешает наслаждаться встречей с красивым парнем.

Лед рассмеялся и, спрыгнув с конька, приземлился рядом с Машей. Его улыбка заставила улыбнуться в ответ, настолько она была искренней и неземной. Сегодня девушка не так сильно ощущала мороз рядом с ним. Холодно вообще не было, несмотря на погоду. То ли из-за общего настроя, то ли благодаря теплому, непродуваемому пуховику и уггам.

Лед снова только улыбался и молчал. Маша пришла к выводу, что он не говорит вовсе, но это обстоятельство не мешало. Мимика парня оказалась настолько выразительной, что слова были не нужны. Девушка и так понимала, что он хочет сказать.

Парень стоял близко, и девушка могла разглядывать иней на серебряных ресницах. Кожа Льда отливала благородным жемчугом в лунном свете и, казалось, немного светилась, а может, это Маша себе вообразила, как и самого Льда, но думать о плохом не хотелось. Хотелось стоять на крыше и вечно любоваться красотой нового знакомого. Заснеженные скаты, ажурные снежинки и нереальный ледяной парень – все это словно часть новогодней сказки. Маша очень боялась, что очнется от наваждения и все, что ее окружает, пропадет, оказавшись лишь глупой мечтой. Возвращаться в привычную реальность совсем не хотелось. Там не существовало парня с такими выразительными глазами и заиндевевшими ресницами. В настоящей реальности у Маши вообще не было парня, и совсем недавно этот факт девушку совершенно не печалил.

Лед не возражал против разглядывания. Тоже смотрел внимательно, и его заинтересованный взгляд то и дело замирал у Маши на губах. Это радовало, пугало и смущало одновременно. Странно. В голубых глазах был иней, а лукавый взгляд обжигал. По позвоночнику пробегали мурашки, дыхание сбивалось, а губы начинало покалывать. Непонятное волнение заставляло краснеть и опускать глаза. Маша почти хотела, чтобы он ее поцеловал, но неясный страх не отпускал, и Лед, словно его чувствуя, не делал попыток приблизиться. Так и стоял, подобно изваянию, совсем рядом, но не касаясь. Серебристые волосы теребил ветер, гладкая кожа плеч отливала жемчугом, усиливая сходство с мраморной статуей. Лед слишком красив, чтобы быть правдой.

Сегодня мороз не пробирал до костей, и Маша первая решилась взять парня за руку. Правда, варежку не сняла – боялась обморожения. Ощущения были непонятные – будто сжимаешь в ладони сосульку, но странно живую. Маше хотелось стянуть варежку, исследовать ледяную кожу, но она не рискнула. Страшно заморозиться самой, и не дают покоя мысли о том, что Лед может растаять от слишком горячего прикосновения. Парень, похоже, тоже опасался, так как скоро мягко освободился от Машиной ладони и немного отступил. Девушке стало невыносимо грустно, но она сдержала слезы. Замерший на коньке крыши Лед взмахнул руками, и из кончиков его пальцев посыпался снег. Лед крутанулся, и потоки снежной пыли окутали его, словно кокон. Снежинки брызгами разлетелись в стороны, и по улицам города пронеслась вьюга, припорашивая тротуары и дороги, бросая пригоршни снега в лица прохожим.

Ветер завывал между домами, и Маша в ужасе попятилась, но Лед не дал ей сбежать домой и скрыться за толстыми стенами от непогоды. Подлетел, сжал в ледяных объятиях и, не позволив даже вскрикнуть, прыгнул вниз с крыши, увлекая испуганную девушку за собой. В лицо ударил ветер, а дыхание перехватило от страха. Перед глазами мелькнули крыши домов, и только тогда Маша поняла, что летит не вниз, а параллельно искрящимся в лунном свете крышам, навстречу ветру и метели, вместе с хороводом снежинок. Ужас сменился восхищением и диким, необузданным счастьем. Накрыло невиданное до этого момента ощущение всепоглощающей свободы. Казалось, что за спиной выросли крылья, и у этих крыльев было имя – Лед.

Это была самая странная, волнительная и пугающая прогулка. Маша замерзла, несколько раз простилась с жизнью и испытала ни с чем не сравнимые чувства. Видела заснеженный город с высоты птичьего полета, кружилась в ледяном вихре, стояла на тонком бортике крыши самого высокого здания в городе, была бесконечно счастлива и совсем не чувствовала холода. Если сначала прикосновения рук Льда промораживали даже через толстый пуховик, то очень скоро Маша перестала это замечать. Ей было хорошо и весело. Она уже не боялась ни высоты, ни завывающего вокруг ветра. Она хотела научиться летать без помощи Ледяного и подозревала, что в сказочной реальности, в которую вдруг угодила, такое вполне возможно, но пока девушка не собиралась рисковать и крепче обнимала Льда за шею, пользуясь возможностью быть к нему ближе. Парень пах морозом, хвоей и совсем немного мандаринами – умопомрачительный, кружащий голову аромат, напоминающий о Новом годе.

А в конце вечера, осторожно поставив запыхавшуюся Машу на крышу возле ее окна, парень подарил невероятно красивую крошечную розу изо льда. Маша опасалась, что не сможет удержать произведение искусства, и сняла варежку. Но, так похожая на хрустальную, роза растаяла, едва коснувшись горячей кожи. Девушка готова была разрыдаться, в уголках глаз появились слезы, Лед лишь понимающе и грустно улыбнулся и осторожно очертил ледяным пальцем контур губ Маши. Она судорожно вздохнула, а Лед сорвался с крыши в бушующую метель.

Маша еще долго стояла у окна, не решаясь зайти в дом. Казалось, сегодняшний вечер изменил все. Девушка понимала, что больше ее жизнь уже никогда не станет прежней. И она не так сильно ошибалась. Окружающая действительность была такой же, а вот с Машей произошли необратимые изменения. Она стала холодной, отрешенной и помешанной на мыслях о Льде. Она не могла думать ни о ком другом. Рисовала его профиль в тетрадке и разглядывала морозные узоры на окнах. Жила лишь от встречи к встрече, растворялась в его глазах и словно засыпала в ожидании следующего свидания, не интересуясь тем, что происходило вокруг нее, подчас не обращая внимания даже на родных и подруг. Состояние девушки походило на легкую форму сумасшествия, которое все сложнее было скрывать от окружающих. Мама смотрела с немым укором, Танька откровенно злилась, а Маше впервые в жизни было все равно. Ее интересовал только Лед и радовала лишь его беспечная улыбка.

Может быть, если бы Лед был обычным парнем, Машина влюбленность проходила бы мягче. Она познакомила бы его с друзьями, рассказала бы все-все Таньке, и жизнь шла бы своим чередом. А так приходилось молчать, скрывать и страдать оттого, что от объятий и поцелуев твой парень может растаять, словно Снегурочка из сказки.

Из-за всех этих мыслей на душе становилось невероятно тоскливо, и Маша грустила, боясь даже представить, что будет, когда наступит весна. Одна мысль о капели и проталинах вызывала приступы ужаса и слезы на глазах. Маша стала нервной и раздражительной, нередко огрызалась тогда, когда раньше бы просто промолчала.

В течение следующей недели Маша два раза чуть не поругалась с Танькой. А все из-за того, что стала не только нервной, но и очень уж задумчивой и почти не реагировала на вопросы, разговоры и прочее. Даже сценарий так и не смогла придумать. На планерках сидела, отрешенно смотрела в окно, а пару раз просто не явилась на общие собрания.