Могильщик: в поисках пропавших без вести

Граффити в цвете фуксии

Однако в последующие дни и недели Сана говорила только о похоронах и о парне. Слушая раз за разом её воспоминания, сложил пазл лав стори целиком. Парень покорил Сану заботой о сестренке, которая была младше брата на восемь лет. До последнего брат водил подросшую сестренку за руку, как обычно маленьких детей ведут, чтобы не выскочили на дорогу. Если они куда-нибудь шли, он тащил её рюкзак, держал зонт над ней, хотя сам мок под дождем. Зимой катал сестренку на санках. «А меня не катали в санках, только в машине», – несколько раз подчеркнула она. Застолбил для себя, что надо зимой съездить с ней на лыжную базу покататься на санях. Если парня угощали в доме Акчуриных, он примитивно возражал: «не люблю выпечку, сложите в пакет, сестрёнку угощу, она обожает». Кусок в горло парню не лез при мысли, что мать, сестрёнка останутся без лакомства. Поручения выполнял до запятой, до точки. Ответственный был товарищ, надёжный мужичок.

Мужиков в окружении Саны мало. Брата нет, отец с матерью разъехались, Взрослик не авторитет, друзей из пацанов не предвидится, в балетном классе пацаны на вес золота. В одну из ссылок к отцу открывает Сана калитку, перед ней стоит жилистый представитель сильного пола с тяжёлой семейной историей, с лопатой в руках. Она «его за муки полюбила, он – за состраданье к ним». Как она сказала, это про неё. Девчонка, на радость Взрослику, зачастила к отцу, чтобы хотя бы мимолетно увидеть интересующий её объект.

Взаимного притяжения между ними не было, уверен. Для него Сана была лишь соседской девчонкой, немного старше его сестрёнки. Сана нафантазировала всё. Ничего не было, одна прелюдия любви. Её отношения с немногословным парнем это пара формальных фраз за столом, когда Акчурины тесным кругом садились за воскресный обед. Он присоединялся к семейному ритуалу чисто из вежливости, ел без комментариев, быстро отчаливал. Девчонке не выпал шанс поговорить с ним наедине, об обнимажках я даже не заикаюсь, рядом постоянно или отец, или бабка с дедом. Как бы там ни было, он крепко зацепил эмоциональную девчонку голым фактом своего присутствия в общем с нею физическом пространстве.

После этой трагедии зауважал отца Саны. Мужик нашёл способ помогать парню без унижения достоинства. После его гибели взял на себя расходы по похоронам, поминкам. Не может такой человек плохо относиться к родной дочери. Мать Саны тоже понятливая женщина. Санины родители объективно демократичные товарищи. Они запрещают дочери только то, что может навредить здоровью, финансово – никаких ограничений. Пытался внушить, внушаю до сих пор это Сане. Она в ни какую: «думают лишь о себе, им удобно, их не колышут мои проблемы». Всем свойственно заботиться в первую очередь о личном комфорте, но это не значит, что про неё забыли. Девчонка твердит с упорством дятла о проблемах, до которых, якобы, нет дела её родителям. Это не так, они заботятся о ней, но ей этого мало. Она ждет от них жертв, как жертвовал соседский парень ради сестрёнки и матери. Приносить себя в жертву, в её понимании, есть настоящая любовь, поэтому она выбрала его. Простая мысль попробовать самой жертвовать ради кого-то ей в голову не приходит. Она считает это привилегией исключительно парней, в том числе посторонних, то есть меня.

Сану на постамент подняли родители. Ей многое прощают. Про конфликты с учителями не заикаюсь. Родители, не раздумывая, встают на сторону дочери, которые «предвзято» относятся к отдельно взятой Оксане. Надумала девчонка без предупреждения уехать на горнолыжную базу, там она сломала ногу, самоволка прошла ей с рук без единого упрека, хотя они искали её по больницам до потери пульса. Спрашивается, если не стоишь на лыжах уверенно, зачем ездить одной? «Тебя забыла спросить», – Сана закрыла мне рот. Взбрело в голову поэкспериментировать с волосами, мать запомнила вскользь высказанный вздор, при первой же возможности привезла из поездки в Германию специальные аэрозоли. Сана выкрасила не отдельную прядь, как предполагала мама, а соорудила разноцветную радугу на голове, накинула рыболовную сеть на себя, смело прошлась в таком виде по проспекту. Когда дочь вернулась домой, мать вместо нудных нотаций взяла радостную хулиганку за руку, повела в ванную смывать прическу, пестрый макияж. Сана – в смертельную обиду.

Не понимает девчонка, что, если бы попалась на глаза бдительным гражданам, полицейским угодила бы в лапы психиатрической бригады. Она исключает подобный сюжет, гордится, что её выходы в свет в необычных образах, как прогулка с выкрашенными в зелёный цвет бровями, когда я впервые увидел Оксану, проходят без неприятностей. Действительно, возвращается целой, невредимой. Пока. Родители тоже пока потакают капризам. Не потому, что поздно дочь строить, а потому, что выросла отзывчивой, ранимой и честной насквозь. Они это видят. Это видно невооруженным глазом.

С гибелью парня замашки клоунессы у Саны исчезли. Зато родилась новая причуда. Два месяца она вынашивала бессмысленную идею: «хочу посмотреть ему в глаза», «хочу выцарапать ему глаза». «Ему»это водителю, не справившемуся с управлением ржавой колымаги. Почему нет, если встреча с виновником ДТП поможет ей пережить горе? Я солидаризировался с идеей. В конце концов, за поцарапанное лицо в тюрьму не сажают. Тяжкий вред мужику причинить не сможет, выпустит ярость натурально, успокоится. Мне Сана отвела роль секунданта.

Страдания Саны не притуплялись. Она опасно изменилась. Взрывалась из-за ерунды, истерила по малейшему поводу, не выбирала выражений в разговоре со Взросликом. Появилась привычка закатывать на мгновенье зрачки вверх. Сидим, болтаем, возьмет и закатит зрачки вверх. В такие моменты я сильно сомневался, в адеквате ли она. Лучше бы вернулась к эпатажу, к зеленым бровям, к белому балахону. Тогда, летом, она была естественной. Предложил было для хохмы накрасить брови в яркий цвет, дуэтом пройтись по проспекту. Грубо загасила инициативу.

Больно и обидно за девчонку, за парня. Нелепо погиб. Года не прошло, как устроился на работу, возвращался рано утром с ночной смены. Прошла гроза, обходя огромную лужу на тротуаре, вышел немного на проезжую часть. Сзади, на совершенно пустынной улице, его стукает бампером Лада-Самара аккурат под колени. Падает спиной на капот, вырезает головой на лобовом стекле овал с четкими краями, по краям овала стекло даже не потрескалось, скатывается вниз, под колеса. Единственное утешение – парень не понял, что погиб. Ушел за секунды, не мучился, истекая кровью, задыхаясь. Не успел, хотя бы мысленно, попрощаться с семьей. Не было секунд сожалеть, что впереди у него нет шансов. Водитель крепко «постарался», чтобы так сложилось жизнь парня.

В историю с ДТП затянуло и меня. Не затянуло бы, если бы Санкин отец не огорошил, я был в гостях у них: «Виноват пешеход, не водитель». Что?! «В ГИБДД знакомый посмотрел бумаги. Виноват пешеход, не водитель. Прошел ливень, да, но хоть по колено в воде, надо было идти по тротуару». Но не этим заявлением отправил в нокаут, а тем, что добавил: «Знакомый сказал, что это обычная история, у них принято валить на погибшего, его всё равно не вернуть».

Подлость официальной версии лишила меня дара речи, Сану – разума. Она резко стукнула по столу кулаком. Вскрикнув от боли, нечаянно смахнула бокал со стола. Коробку сока в стену швырнула уже осознанно. Резкие движения – старт детонации гнева. Что-то ёще могло полететь в стену, если бы отец не перехватил её руку, насильно бы не вывел из кухни. Было слышно, как тащил Сану на второй этаж, запер в спальне на ключ.

Вернулся в кухню, сел напротив меня, продолжил ровным тоном разъяснять отношение ГИБДД к этому ДТП: «Этот случай – не первый, не последний. Принято валить на погибшего. Водитель не уехал с места ДТП, ему это зачли. Ему всего двадцать четыре года. Ушлый малый, время зря не терял, подсуетился, оперативно выяснил, из какой семьи погибший, что некому хлопотать, мать на инвалидности по психзаболеванию, связей нет, поэтому не раскошелился на похороны, поминки. Не извинился. Опускаться до извинений, значит – признать вину. Зачем сотрясать воздух, если парня не вернуть? Водитель всё правильно рассчитал, или его правильно натаскали, как надо вести себя».

Акчурин – мужик ушлый, данные водителя не назвал: «Ничего не добьётесь. Вопрос утрясен капитально, водитель «свидетелей» нашел. Сам бы выбил компенсацию, если реально было бы. Не получится».

Я не мог свыкнуться с версией ГИБДД. Санкин отец мораль читал. Спасибо, что недолго: «Надо принять всё как есть. Я разорвал бы сучару на части собственными руками, если бы это помогло. Не поможет. Запомни: не въезжаешь в поворот – не садись в авто! Пешком ходи».

Погибший виноват, что его насмерть сбили?! На него наехали сзади, но виноват он? Несправедливость не оскорбила, несправедливость нас раздавила и, как мух, размазала по стеклу. После версии, озвученной Акчуриным, и мне требовалась очная ставка с ублюдком. Чтобы взглянуть в глаза поддонку, задать единственный вопрос: «Зачем мчался, как угорелый, по мокрой дороге в семь утра?» Чтобы лично удостовериться, не было форсмажорных обстоятельств, был псих за рулем, который водит на грани фола, ему признаться, что банально не справился с управлением, штаны или что в штанах мешает. Удостовериться, и конечно, адекватно наказать, не то сатанеть будет дальше, угробит невинных пешеходов ещё.

Сана самостоятельно раздобыла данные виновника ДТП. Она пропахала соц. сети, прозвонила знакомым, знакомым знакомых, достала в итоге его ФИО, год рождения, номер телефона. Номер, разумеется, оказался не действующим. Установить, где фактически проживает, тоже не смогла. С работы горе-водитель поспешно уволился. Залег на дно. Как его выловить, заставить придти на стрелку с девчонкой? Не терпелось сказать в лицо, какой он мерзавец, какого парня убил, какую семью лишил надежды на сносную жизнь.

Найти выход к водителю помогла сестрёнка погибшего парня. Она рассказала, что сопровождала маму на встречу с его адвокатом. Адвокат обещал выбить 250 тысяч рублей компенсации от виновника ДТП, 50 тысяч они должны будут вернуть адвокату за хлопоты. На встречу с потерпевшими дядечка Адвокат приехал в офис один, без подзащитного, на «расплющенной машине, похожей на лягушку, черная, но не блестит». Адвокат объяснил им то же самое, что отец Саны нам: виноват пешеход, он шёл по кромке проезжей части, не по тротуару. Это подтверждают аж четыре свидетеля; они, якобы, кричали пешеходу, тот не реагировал на крики, не обернулся, потом бросился под колеса.

До этого момента рассказ сестренки совпадал с рассказом отца Саны кроме нелепого вымысла, неизвестно, правда, от кого: от адвоката, водителя, свидетелей, что пешеход бросился под колеса машины. Вранье придумали, не исключено, сообща, чтобы усилить вину погибшего, чтоб подавить в зародыше желание родственников возражать. Сработало. Они добились молчания ягнят. Несчастная девчушка повторила заключение адвоката: «Моему клиенту максимум, что грозит, условное наказание. И этого не будет. ДТП подпадает под амнистию в связи с Победой».

Я возмутился, почему священный праздник дарит свободу негодяям. А версия самоубийства просто взбесила. Беспредел. Какое самоубийство? Бросаться на машину спиной? Рано утром? Будь водитель внимательней, осторожней на йоту, дорожил бы чужой жизнью наравне с собственной, не выше, элементарно наравне, аварии бы не произошло. Не мог он забыть о матери, сестренке; знал на все сто процентов, им без него будет плохо. Не мог он добровольно покончить с жизнью.

Не столько поведение водителя до и после ДТП, сколько слова адвоката вывели из себя: «Самоубийство нельзя исключать. Возможно, сказалась наследственная отягощенность». Сказал он это прямо в лицо горемычной женщине. Гениально: сына убили, а виновата она, мать. Адвокат втоптал в грязь и парня, и его семью. Так бывает?

После рассказа об этом сестренки погибшего неприязнь к водителю переросла в ненависть к адвокату. Пока будут работать такие адвокаты, справедливости не будет. Ему наверняка щедро, из всех припасов, заплатили, чтобы он направил всю свою харизму против потерпевших и прокурора. Что это за профессия – ублюдков выгораживать? Ненавижу адвокатов. Как только на тивишных ток-шоу толкают речь адвокаты, я встаю и ухожу. Физически не воспринимаю адвокатов.

Как только соседская девочка описала машину адвоката, Сана поняла о ком речь. «Это Илларионов. Он ездит на матовом Нисане. Илларионов судился от имени маминого банка. Они квартиру забрали у одного чувака за долги по кредиту. Илларионов всегда суды выигрывает». Мы решили его найти, поговорить. Офис Илларионова нашли быстро. Пару дней следили за ним. Его не перепутаешь ни с кем, подъезжал к офису на шикарном Нисане с низкой посадкой. Выбрали день, час встречи. В назначенный день я поймал Илларионова при выходе из офиса. Сана стояла поодаль.

– Здравствуйте. Это правда, что в ДТП со смертельным исходом 5 апреля виноват пешеход? – спросил я, едва он показался в дверях.

– Кто такой? – по ходу движения спросил Илларионов. Останавливаться, чтоб нормально поговорить, не собирался.

– Друзья погибшего.

Адвокат удивленно взглянул на меня, будто у погибшего не могло быть друзей. Остановился.

– Он шёл по проезжей части. – Что еще может сказать адвокат подзащитного? Четко придерживался официальной версии.

– Почти рядом с тротуаром. Был ливень, по тротуару нельзя было идти.

– Претензии не ко мне. К природе или к коммунальным службам. Вопрос закрыт. Всего хорошего. – Зашагал к машине.

– Подождите. – До припаркованного Нисана было несколько метров, надо было попробовать ёще раз достучаться. – Вы бы пошли по колено в грязной луже?

– Я не хожу. Я езжу. Молодой человек! Суд рассматривает только факты.

– Хорошо. Его сбили буквально метр, максимум полтора, от пешеходного перехода. Водитель перед переходом обязан снижать скорость?

– Именно! Его сбили недалеко от перехода, но не на переходе, иначе был бы совершенно другой расклад. Молодой человек! Вы отнимаете мое время. Скорее выкладывайте, что ещё. – Адвокат повернулся ко мне, взглянул. И я его рассмотрел. Симпатичный мужик, отличный костюм, дорогой галстук, не старый. Улыбался, пока изучал меня.

– Свидетели – фальшивые. Как в полвосьмого утра на безлюдной улице оказались четыре свидетеля? Допустим, свидетели кричали пешеходу. Если они впятером видели пешехода, кричали, пешеход не слышал, почему водила не притормозил, не переждал две секунды?

– Парень намеренно продолжил путь, бросился на машину.

– Чушь, вы сами это знаете. Вы видели повреждения? На лобовом стекле овал, края четкие, больше никаких повреждений, ни одной вмятины. На малой скорости невозможно головой вырезать овал, стекло только потрескается, в крайнем случае, кусочками отвалится. Водила мчался по мокрой дороге на большой скорости, поэтому не въехал в поворот. Дальше. – Я торопился высказаться. – Если бы пешеход намеренно бросился под машину, он помял бы капот. Как можно бросаться под колеса спиной? Овал вырезан головой сзади, иначе бы лицо было разбито в кровь. У него только ссадина слева у виска, сантиметров шесть, всё. Лицо чистое.

– У погибшего тяжелые семейные обстоятельства. Не исключена затяжная депрессия, есть справка о семейной наследственной психической отягощенности. Нельзя исключать, кинулся под колеса. Дорога была мокрой, шины скользили, притормозить не было шансов.

– Ну, даете! Ему было не до депрессняков, вы прекрасно это знаете. Он круглосуточно заботился о матери и сестре. Хорошо, не аргумент. Но как можно кидаться под колёса спиной? Как технически это проделать? Вы сможете? Давайте следственный эксперимент проведем.

– Ёще что проведем?

– Вам выгодно валить на ливень. Природа виновата, дорожники. – Я понял, что проиграл.

– Повторяю, – адвокат взялся за галстук, повертел шеей. В шее хрустнуло.

Он поворачивает голову. Я поворачиваю голову синхронно с ним. Неподалеку от нас Сана выводит наискосок аэрозольной краской на лобовом стекле и капоте Нисана броскую надпись, почти дописала: «продажный адвокат». Граффити цвета ядовитой фуксии на тусклом черном фоне показалась взрывом бомбы. Видел когда-то документальные кадры замедленной съемки, как растет завораживающей красоты ядерный гриб. Возле офиса эффект повторился, только вместо черно-белой картинки ядерного взрыва меня загипнотизировала цветная наскальная живопись зловещего содержания. Спасаясь, повернулся спиной к взрыву, втянул голову в плечи, защитил лицо руками.

Простоял бы так целую вечность, если бы не Илларионов. Он не поддался гипнозу, шустро схватил мое запястье, вывернул руку за спину. Я согнулся от боли наполовину. В унизительной арестантской позе адвокат повел меня к Нисану, кинул на капот, поставил раком, загнул вторую руку. Удерживая меня одной левой, правой достал свой телефон, вызвал полицию. Сана мужественно стояла рядом, не сбежала.

Полицейские примчались мгновенно, посадили нас в машину, увезли в участок. Следом туда приехал Илларионов, написал заявление. Нас допросили, обыскали сумку Саны. Нашли два баллончика, один с аэрозольной краской, второй с перцем для самообороны, маникюрные ножницы, связка ключей, театральный грим, – полный набор террористки. После допроса отправили в коридор сидеть, пока ещё на стульях. Мы пробыли в участке до приезда родителей. Приехали родители, объяснились с полицейскими, забрали нас.

Удивительно, но дома мама выслушала меня, не перебивая, без комментариев. Я рассказал, откуда взялась Сана, что она друг, с ней я на одной волне, наши вибрации совпадают. Внес ясность, почему в участок пришло двое мужчин в качестве отцов Саны. Изложил без утайки причину визита к Илларионову.

Нэнэйка металась между нами, норовила встрять: «краска не его, он не красил, он вел себя культурно, он культурный мальчик, это она хулиганка». У неё выходило «хулюганка». Мама безжалостно прекращала бабушкины попытки вставить слово в мою защиту. В конце разборки вынесла вердикт, не подлежащий обжалованию: «После занятий сразу домой. Никаких встреч с Оксаной. Слушаться бабушку, всегда докладывать, куда собираешься уходить. Врать не советую».

Некоторое время строго придерживался новых инструкций. С Саной не встречался. Её не обложили запретами, как меня, но ей было трудней. Отчим закачал приложение в телефон отслеживать, где падчерица находится в конкретный момент суток. Не хватало электронного браслета на щиколотке для полноты ощущения заключенного под домашний арест. Мать таскала девчонку по специалистам. От эндокринологу к неврологу, от невролога к психологу, от психолога к ювенологу. Круг замкнулся на психиатре. Сана оказалась в мышеловке мозгоправа. Врач, считавшийся в городе лучшим узким специалистом в этой сфере, назначил антидепрессанты, йогу, занятия живописью, прогулки на свежем воздухе.

«Неужели меня сложно понять? Я не больна, скажи им», – просила Сана меня. Мы общались по телефону, до контроля телефона мать не дошла. Гиблое дело говорить взрослым людям, что их дочь не больна, что они не чувствуют её, хотя она вся на ладони. Сана – открытая и честная девчонка, живет по сердцу, не притворяется паинькой ради материальных бонусов от предков. К мнению друга, полу-психа, как их дочь, Акчурины вряд ли бы прислушались.

Недельку мы пассивно ждали, что будет дальше. Моя мама занялась кипишом. Часами консультировалась у подруг, собирала информацию об адвокате, добилась аудиенции с ним. Илларионов согласился на встречу, выдвинув условие – обязательное присутствие на переговорах «юных хулиганов». На встречу с ним мы с мамой пришли вместе с Акчуриными. Предварительно мама провела детальный инструктаж, как нам вести себя. Мне и Сане приказала не открывать рот, о чем бы взрослые ни говорили. Сама готовилась к встрече тщательно, записала основные пункты в шпаргалку, в которую заглядывала во время встречи.

Адвокат прибыл в офис на скромной Ласетти. Видимо, упрятал шикарный Нисан от дурного сглаза. Родители оробели при виде слуги правосудия, пострадавшего от непутевых недорослей. Он начал риторически:

– Думаете, мне не жаль погибшего?

Культурные люди на риторические вопросы не отвечают. Наши родители – культурные люди, молчали.

– Да, действительно, водитель не справился с управлением. Да, он слегка неуравновешенный, молодой, двадцать четыре всего. Не женат, из небогатой семьи. Он сам перепугался насмерть, но не сбежал с места ДТП. Да, подсуетился, свидетелей организовал, меня нанял. Вы не поступили бы также, если б ваши недоросли сбили пешехода?