Сказки для Евы
Ну, конечно же,
Буратино,отвечал кто-то третий, и тоже не оставался без шоколадки.
Когда последняя загадка был разгадана, тётя Лиля-Большая разделила детей на две команды, чтобы начать патриотически-музыкальный конкурс. Побеждала та команда, которая вспомнит больше песен о Гражданской войне.
– А если я их не знаю? – спросил Олег Гончарко, одноклассник Евы.
– Значит, не пой, – легкомысленно сказала ему Лёля Турчина. – Я их тоже не знаю. – И тут же предложила: – А давайте споём о любви!
– Сопли подотри! – посоветовала ей тётя Лиля-Большая. – Ишь, взрослая какая! Любовь им подавай! Её взрослым не хватает!.. Всё! Ша! Ша, я сказала! Все приготовились! – Она выдержала небольшую паузу и взмахнула рукой: – Первая команда начинает!
Первая команда тут же вспомнила:
– По долинам и по взгорьямШла дивизия вперёд…Другая команда подхватила:
– Мы – красные кавалеристы,И про насБылинники речистыеВедут рассказ!..Первая команда не сдавалась:
– Каховка, Каховка,Родная винтовка,Горячая пуля, лети!..Вторая команда тоже:
На земле, в небесах и на мореНаш напев и могуч, и суров:Если завтра война,Если завтра в поход,Будь сегодня к походу готов!Лишь только первая команда собралась запеть новую песню, как во дворе раздались мелодичные звонки. Один, второй, третий…
Все подбежали к окнам веранды, и Ева увидела в палисаднике сияющие лица папы и мамы. Родители держали с двух сторон за руль двухколёсный велосипед. Он тоже весь сиял, как и подобает новенькому подарку, его металлические части так и сверкали на солнце.
– С Днём рождения! – сказали вместе родители дочке.
Ева громко взвизгнула и выскочила на крыльцо:
– Это же тот самый, о котором я давно мечтала!
Лишь только она села в седло и взялась за руль, ноги сами понесли её за калитку. Ева хорошо умела кататься, и велосипед, чувствуя это, помчал её по двору!
И каждый из гостей, глядя на счастливую Еву, мечтал прокатиться так же, как и она.
Наконец, замкнув большой круг, Ева вернулась.
– А можно и мне на нём? – спросил Шурик Холодов.
– Можно, – великодушно разрешила она.
Шурик перебросил ногу через раму и поехал, с удовольствием крутя педалями.
– А давайте-ка, ребята, все сделайте по одному кругу, – предложил папа Лёня.
– Я не умею… – расстроено сказала Тата.
– Я тебя научу, – пообещала ей Ева. – Только не сейчас. Вот вернусь в конце августа из Лесного посёлка и обязательно научу.
Наконец, после того, как все прокатились на велосипеде и вернулись на веранду, неугомонная тётя Лиля-Большая громко объявила:
– А сейчас – ша! Шура, если я сказала «ша!» – значит «ша»!.. Сейчас Марик прочтёт стихотворение, посвящённое товарищу Сталину!
– Не буду я читать, – ответил Марик.
– Как не будешь?! – опешила его мама. – Товарищу Сталину?!
– Я начало забыл… – тихо ответил Марик.
– Зато я помню! – сказала его мама Лиля и прочла первые строки:
– О, страна большая,Честь тебе и слава!..И тут же обратилась к Тате, которая сидела рядом:
– Детонька, дай на минутку табурет. Как только Марик прочтёт, ты сядешь опять.
Тата неохотно встала. Тётя Лиля-Большая поставила его в центр веранды.
– Я не хочу на табурете! – веснушки Марика из рыжих превратились в красные.
– Могу поставить стул, – предложила его мама на выбор.
– Я уже не маленький!..
– Представь, что ты стоишь на Мавзолее, – сказала тётя Лиля-Большая. – Давай, становись! Некрасиво! Дети ждут! А вы что молчите? Аплодируйте!
Все на веранде громко захлопали в ладоши.
Марик знал, что спорить со своей мамой бесполезно. Он влез на табурет. Наступила пауза.
– Ну, начинай! – сказала его мама.
– Я и дальше не помню… – чуть не плача, прошептал Марик.
– Дома ты всё помнил, – недовольно ответила она. – Повторяй за мной, газлэн! – И громко прочла:
– О, страна родная,Честь тебе и слава!Мир твоим гордитсяСыном величавым!..Марик повторил.
После этих слов на веранде зависла новая пауза.
– Ну? – сказала мама Лиля-Большая. – Ты же сказал, что не помнишь только начало!
– Я уже забыл и середину, – ответил сын, пытаясь слезть с табурета.
– Стоять! – приказала она. – Такие стихи не забывают! – И стала декламировать дальше:
– В целом свете Сталин —Великан могучий.В целом свете Сталин —Всех добрей и лучше!Лиля-Большая сделала паузу и выразительно посмотрела на Марика. Тот молчал.
– Болван! – сказала ему его мама и сама продолжила:
– Выше горных кряжей,Нив цветущих краше.Ярче солнца светитСталин – солнце наше!– Идиот!.. Вспомнил, наконец?
На этот раз Марик, кажется, вспомнил:
– И народов сердцеПолнится отрадой.От его улыбки,От родного взгляда!– Очень хорошо! – похвалила его тётя Лиля-Большая. – Ша! Кто там разговаривает? – она строго обратилась к детям. – Кому неинтересно слушать стихи о товарище Сталине?!..
А Марик уже читал дальше сам:
– Бедных, угнетённыхВ бой ведёт суровый -Сталинская воля,Сталинское слово! —– Молодец! – кивала головой в ритме Лиля-Большая.
– Как отец стоит он,День и ночь на страже,Край наш охраняетОт налётов вражьих!Для него народы —Что родные дети… —– Оттого и любятВсе его на свете! —– не дав сыну опомниться, прочла финальные строки его мама.
Финальные строки мать с сыном прочли уже вместе:
– Мир гордится нашейРодиной могучей.У неё есть Сталин —Вождь и друг наш лучший!Мама-Лиля зааплодировала.
– Хлопайте, хлопайте! – обратилась она к детям. – Почему никто не хлопает? Марик старался, учил!
Гости захлопали вразнобой.
– Почему так тихо? Это же «Песня о Сталине»!..
Внезапно со двора раздался знакомый голос:
– Гоп, гоп! Выше, выше!Ест коза солому с крыши.Все бросились к раскрытым окнам веранды. В палисадник, среди цветочных клумб, уже приземлился на козе Тасе знаменитый городской летун.
Дети высыпали на крыльцо:
– Привет, Яник!
– Привет, дети! – воскликнул Янкель весело.
– Ты в гости?
– А разве не видно?
– А подарки привёз?
– Кто же ходит в гости без подарков?
– Где же они? – удивились дети.
– Сейчас увидите… – таинственно произнёс Янкель-Сирота.
Он протянул руку к Тасе, и стал что-то искать под её седой бородой. Однако, кроме конца верёвки, которая болталась на её шее, ничего другого не нашёл. Тогда Янкель-Сирота заглянул козе под крылья, но и там ничего не было. Изумлённый Янкель обратился к Тасе:
– Таисия-голубушка, а не потеряла ли ты его, случайно в полёте?!..
Коза тихо заблеяла, словно извиняясь.
– Неужели потеряла?!.. – с болью в голосе воскликнул Янкель.
Коза кивнула и стукнула о землю копытцем.
– Аяяяй! – огорчённо запричитал он. – Что же нам теперь делать?!
– Что она потеряла, что?! – с любопытством спросили дети.
– Ой, не говорите! – Янкель-Сирота горестно махнул рукой.
– Ну, скажи, Янкель! – дети спустились с крыльца и окружили их с Тасей.
– Волшебный колокольчик, вот что!..
– Волшебный?!
– Самый настоящий! – с грустью подтвердил Янкель-Сирота. – Когда он звенел в небе, ему звонко подпевали дожди, и звёзды падали с хрустальным звоном!.. А что теперь? Разве звёзды могут падать в тишине?.. А я? Кто я без него теперь?.. Никто! Потому что это был волшебный колокольчик, а сам я никакой не волшебник!..
Потрясённые этой новостью дети, стояли молча. Для них было открытием, что дожди, оказывается, звенели, благодаря волшебному звону колокольчика, который болтался на шее у их летающей городской козы!
– Где же его искать?.. – спросила сердобольная Тата. – Может быть, все поищем?
– Где его найдёшь! – ответил Шурка. – Он мог свалиться куда угодно! На любую крышу.
– Ты прав, – вздохнул Янкель. – Искать бесполезно.
– Значит, его уже никогда-никогда не найти? – спросил Марик.
– Почему же не найти, – ответил Янкель. – В том месте, где он упал, вырастают цветы…
И не успел он закончить фразу, как на клумбе появились цветы колокольчики – белые, синие, всех цветов радуги! Они качались на тонких стеблях и громко звенели!..
И тут Янкель-Сирота широко улыбнулся:
– Гоп-ля! Выше, выше!Ест коза солому с крыши!В его поднятой над головой правой руке все увидели пропавший колокольчик.
– Нашёл! Нашёл! – весело закричал Янкель, и зазвенел им, словно объявлял школьную перемену.
И все поняли, что он пошутил.
И тут же с ясного вечернего неба с хрустальным звоном просыпались во двор звёзды, как медовое печенье из разорванного кулька. И каждая звезда, коснувшись земли, разбилась на тысячи искр и превратилась в волшебный подарок.
– Берите, не стесняйтесь! – объявил детям Янкель-Сирота. – Это вам!
И каждый взял то, чего у него не было и всегда очень хотелось.
Шурик Холодов поднял с земли спелый ананас, которым хотел угостить маму Зину, а ему самому пришёлся по душе новенький портфель, потому что в школу он ходил со старой хозяйственной сумкой, с которой мама частенько шла на рынок за продуктами.
Тата Маляр взяла самокат, который при езде свистел колёсами весёлую песенку: «А в остальном, прекрасная маркиза, всё хорошо, всё хорошо!..».
Надя Пинкензон – плюшевогощенка, потому что им с братом не разрешали держать в доме животных.
Лёля Турчина – зонт, который раскрываясь, освещался внутри лунным светом.
Олег Гончарко взял себе фонарик, что пылал светом светлячков.
Вова Боград – дирижёрскую палочку, взмахнув которой, можно было командовать ветром, делая его то слабым, то сильным.
Марьяна Клейдман подняла на видневзрачную дудочку, благодаря которой можно было услышать голоса Прошлого и Будущего.
Марик Глазер нашёл фото известного киноактёра Петра Алейникова, на которого был очень похож…
А Лёвка подобрал подкову, где было выбито: «1-я Конная Армия».
Взрослые стояли на веранде и, наблюдая за детьми, о чём-то переговаривались и улыбались.
– Может быть, и тебе что-нибудь подобрать? – спросила Лазаря Наумовича Ида Григорьевна.
– Если только молодость, майнэ фэйгэлэ… – с грустью улыбнулся он.
И лишь один Янкель-Сирота, знай себе, кормил миндальным печеньем козу Тасю.
Вот так волшебно закончился этот чудесный воскресный день – 15 июня 1941 года.
…Ева проснулась ночью. Было темно и душно. Рядом старательно сопел Лёвка, лёжа ещё головой на подушке. Очень хотелось пить.
Она встала и, не раскрывая глаза, как лунатик, сунула босые ноги в тапочки и вышла в коридор.
Бабушка с дедом мыли на кухне в тазах посуду и вели громким шёпотом какой-то важный разговор.
Ева решила пройти в ванную и напиться там.
Она дошла до конца коридора, и вдруг увидела, что дверь в кабинет папы приоткрыта. Услышав папин голос, Ева остановилась, как вкопанная.
– Всё очень сложно… – сказал папин голос за дверью.
– Ты думаешь, она скоро начнётся? – спросил тревожный голос мамы.
– Быстрее, чем ты думаешь. Наверное, ближе к осени…
– Так, может, отправить детей в Москву?..
«Почему это нас с Лёвкой хотят отправить в Москву?», – подумала Ева, прижимаясь к стене.
– Этина и Шура их бы приняли… – добавила мама.
Ева вспомнила, что в Москве живут их дальние родственники – врачи Водовозы – Этина Исааковна и Михаил Александрович.
– Видно будет, – ответил папа. – Пока детям нужно как следует отдохнуть. Пусть поедут к бабушке Нине…
Откуда ни возьмись, появилась Айка и громко мяукнула.
Разговор в кабинете оборвался.
Раздались мамины шаги. Ева опрометью бросилась назад в детскую, так и не напившись.
– Чего она хочет? – донёсся издалека папин голос.
– Наверное, скоро родит, – ответила мама. – Иди спать, Аечка!..
Уже лёжа в постели, Ева стала вспоминать, что сказал папа. Он сказал, что к осени она начнётся… Кто это она? И почему она должна была начаться очень скоро? И отчего так много было в этой фразе тревоги?..
Пить расхотелось. А на все эти вопросы Ева так и не нашла ответа.
Вскоре ей уже снился сон: пылит просёлочная дорога под колёсами велосипеда. А впереди, из-за горки, виднеются первые крыши Лесного посёлка…
Бронзовая Менора
Третья Свеча
Чёрствые» именины
Завтра с братом нам с утраЕхать загород пора.На машине грузовойМы поедем в край лесной -В царство ягод и грибов,В гомон птичьих голосов.Будем с братом мы играть -Плавать, бегать, загорать,Плыть на лодке далеко,Пить рассветов молоко,Печь картошку на костре,Просыпаться на заре.Будет всё нам интересно -Кур кормить, траву косить.Хорошо, скажу вам честно,Нам у бабушки гостить!Маша Карминская, 11 лет. Сборник стихов «Дети для детей», 1934.На следующее утро Ева проснулась поздно. Из прихожей доносилось десятикратное кукованье Куси. Что ж, день на день не приходится. Вчера Ева встала ни свет, ни заря, а сегодня, когда солнце уже высоко поднялось над землёй, она с трудом продрала глаза. И, конечно же, не выспалась. Веки слипались, словно смазанные мёдом; пятки болели, спина тоже. Нет, что ни говори, а принимать гостей – тяжёлая забота! Хотя, кажется, Ева с этим справилась «на отлично»! Был бы такой предмет в школе, как «работа по дому», она бы точно заработала «пятёрку», тут и думать нечего! И, самое главное, что её День рождения понравился всем! Даже Марьяне Клейдман! А то всегда ей – и это плохо, и то не так. Зато вчера, куда только делось её неудовольствие? И – «Ева-Евочка»! И «девочка-припевочка»! Надо же! Правда, тётя Лиля-Большая немного тянула одеяло на себя, как любит говорить мама, но зато всем было весело! Особенно когда тётя Лиля с Мариком читали стихи о товарище Сталине!.. Марик стихи забыл, а она почти всё за него прочла, а потом просила нас ему же громко аплодировать, потому что он, видите ли, старался-учил!
Ева даже чуть не расхохоталась, вспомнив вчерашний вечер, но глаза так и не открыла.
А вот Шурик не баловался совсем, подумала она, хотя в том году такое вытворял: и петухом орал, и кидался кусочками торта. А потом шоколадным мороженым разрисовал себе усы, нахлобучил на голову зимнюю шапку с вешалки, и скакал верхом на Лёвкиной палке, будто он Чапаев. Вот глупый! Хотя на целых два года её старше! Впрочем, никакой он не глупый. Просто не в меру жизнерадостный. А ещё добрый и смелый! Чего не скажешь о многих других мальчишках.
Например, Ромка. Учится уже в пятом классе, сам высокий, сильный. Вдобавок, пятёрки почти по всем предметам. А попробуй у него что-нибудь выпросить – ни за что не даст! Не могу, говорит, отец ругать будет. А у самого отец в другом городе живёт. Или Эдик из нашего класса. Такой красавчик! Копия артист Евгений Самойлов! А хвастун, каких свет не видывал. Он – и лучше всех рисует, и громче всех поёт, и быстрее всех бегает. Ну, да, рисует! Поёт! Бегает! И что из того? Хвастаться зачем?.. Вот, Шурка не хвастает никогда. А тоже бегать умеет – не догонишь.
Ева испытывала к Шурику Холодову какое-то особое чувство, но не хотела себе в этом признаться. Она ещё не решила, как это назвать. Может быть, симпатия? Или обожание?.. Пожалуй, что симпатия, решила она… Он ей, действительно, был очень симпатичен!.. Но не более того, строго одёрнула себя Ева! О любви она старалась даже не думать.
И тут же представила себе, как это взрослые целуются. Бррр! Это же так неприятно! А делают вид, что обоим нравится! Однажды её хотел поцеловать троюродный брат Вовка Боград. На спор. Так у него изо рта ужасно пахло чесноком и луком! Фу-у! Оказывается, перед спором он съел котлету. А какой поцелуй после котлеты с чесноком и луком? Только «Бррр!» и «Фу-у»! Нет уж! Если целоваться, так только после мороженого или мандарина, или бисквитного торта. Тогда, может быть, поцелуй и можно будет назвать сладким!..
Ева томно потянулась, отогнала от себя взрослые мысли и, наконец-то решила открыть глаза. Пора вставать! Умыться, причесаться, потом помочь бабушке убраться в доме. А уж потом… М-м-м!.. Потом наступят утренние «чёрствые именины»! О, благодатное время, когда уже не надо готовить и украшать блюда, а только угощаться всем, чем пожелаешь!
«Всё, встаю!.. – решила она. – Раз, два, три!..».
Ева открыла глаза и увидела, что Лёвки в комнате нет. Это было невероятно, потому что второго такого соню, как её младший брат, во всём Зуеве не найти. Что же заставило Лёвку подняться раньше её?
Чтобы ответить на этот вопрос, она спрыгнула на пол, нырнула в лёгкий летний сарафан, сунула ноги в домашние сандалии, у которых были оттоптаны пятки, и вышла из комнаты. В доме было тихо и пусто – все или ещё спали, или разом куда ушли.
Ева заглянула на кухню.
Кошка Айка доедала из своего блюдца с отбитым краем мясные остатки. Как видно, и у кошек бывают «чёрствые именины»!
Ева постучала в комнату бабушки с дедом, но никто не отозвался.
«Спят», – подумала она и, на всякий случай, тихонько приоткрыла дверь.
В комнате никого. Только с фотопортретов, которых висело здесь несколько десятков, смотрели на неё, с грустью или с печальной улыбкой, лица умерших родственников. Фотопортреты были бабушкиной слабостью. По ним можно проследить не только историю семьи, но и всего их рода с момента изобретения фотографии. Среди них были овальные миниатюры размером с яйцо, и большие застекленные фото, которые от тяжести, как Еве казалось, могли сорваться с гвоздя и грохнуться на пол. Фотографии были даже на настенных тарелках, назывались они «фото на керамике».
Высоко над кроватью висели портреты прабабушки Хавы и прадедушки Ади. Прабабушка была красавицей с тонкими чертами лица, но не походила на еврейку. Прадедушка, запечатленный в военной форме, напротив, обладал ярко выраженной еврейской внешностью; благодаря лихо закрученным усам он смахивал на какого-то «еврейского гусара», если такие когда-нибудь водились в русской армии. Ниже висели портреты их потомков, на Еву глядела вся её многочисленная родня вплоть до последнего колена, словно перед ней раскинулись ветви единого семейного древа.
Здесь же, между двумя окнами, нашёл своё место и портрет Леонида Утёсова в канотье, из фильма «Весёлые ребята». Бабушка Берта была влюблена в своего земляка, и дедушке Павлу приходилось молча ревновать. Под Утёсовым висел портрет Максима Горького. Это был уже дедушкин протеже – Пэпка уважал пролетарского писателя за то, что тот хорошо относился к евреям. Однажды, когда Лёвке было четыре года, Ева, застала своего брата за странным занятием – тот старательно лизал лицо писателя-«буревестника». На её изумлённый вопрос, что он делает, Лёвка бесхитростно ответил, что никакой этот дядька не «горький», хотя и не «сладкий» тоже.
С двух сторон окон висели фото евреев от Искусства. Бабушка не так хорошо его знала, зато о евреях в Искусстве знала всё – и о художнике Исааке Левитане, и о скульпторе Марке Антокольском, о режиссёре Соломоне Михоэлсе – кстати, народном артисте СССР, об актёрах Фаине Раневской и Льве Свердлине, о певице Сореле Биркенталь, известной под псевдонимом Сиди Таль, о поэтах Михаиле Светлове и Эдуарде Багрицком и, наконец, о двух писателях по имени Илья – Ильфе и Эренбурге. Здесь же висел портрет Аллы Тарасовой, народной артистки СССР из МХАТа. На все недоумённые вопросы знакомых и родственников, бабушка упорно стояла на своём, что Алла Тарасова еврейка. А то, что у неё гоеше фамилия, то Михаил Светлов тоже не Светлов, а Шейнкман, Илья Ильф – Файнзильберг, и Фаина Раневская – Фельдман! Кроме того, имя Алла когда-то носила двоюродная сестра раввина Главной синаноги Одессы, которая стоит на пересечении улиц Еврейской и Ришельевской. А у сестры раввина, даже двоюродной, не могло быть гоеше имя! После такого важного аргумента с бабушкой Бертой уже никто не спорил, и Алла Константиновна Тарасова на законном основании заняла достойное место среди большой родни – мишпухи Хавы и Ади. Рядом с Народной артисткой висел портрет ещё одной женщины, которую бабушка боготворила. Она называла её «Сбывшейся надеждой» и «поставщиком Императорского двора». На вопросы по поводу этой женщины бабушка не отвечала никому, даже маме.
Ева вышла из комнаты и плотно затворила за собой дверь, чтобы туда не пробралась Айка – бабушка не любила, когда кошка прыгает в постель. «Мало ли по каким помойкам она шлёндрала!».
И всё же, подумала Ева, куда это все разом исчезли? Ну, мама, понятно, на работе. А папа? Неужели и его нет дома?
Заглянув в папин кабинет, Еве убедилась, что это так.
И тут она сообразила, что всё ей, наверное, снится! Ева ущипнула себя за руку, как её учила Тата Маляр, и тут же вскрикнула. Было по-настоящему больно. Нет, это не сон. Но тогда где же все?..
И внезапно услышала под полом какой-то неясный шум. Ева застыла и прислушалась… Только бы не мыши, мелькнуло у неё голове! Их она панически боялась. Бывало, завидит мышь – тут же застывает на месте, как памятник, или в ужасе прыгает на диван и визжит на весь дом. Айка была уже старой, чтобы за ними угнаться, и мыши прекрасно знали об этом. Они могли нагло, не боясь, прогуляться перед её носом, точно как горожане по Центральной парку Зуева, перед вечерним киносеансом. Может быть, мыши и Айка уже давно подружились? И такое бывает. Наступает день, когда враги мирятся и становятся друзьями. Не вечно же ссориться и враждовать!
Вот лягушек Ева не боялась совсем. Наверное, оттого, что любила сказку о Царевне-лягушке. У бабушки Нины на огороде жило много жаб. Такие лапочки! Их Ева даже брала на руки. Возьмёт и посадит себе на ладонь. Жаба сидит смирно, словно в игре «замри». И ничего, не противно! И никаких тебе бородавок, которыми пугал поселковый мальчишка Пашка Жёлтиков.
Внезапно Ева услышала откуда-то из подвала дребезжащий голос, который пел на идиш.
Переведем начало песенки так:
Яблоки и груши, —Зёрна очень горькие.Вдовый девушку берёт —Тяжело и горько ей.Песенка была старая, Ева не раз слышала, как её тихо напевал троюродный дедушка Лазарь Наумович. Сама Ева идиш почти не понимала, хотя этот язык был очень похож на немецкий, который она недавно стала изучать с папой. И сколько ни спрашивала у взрослых, о чём поётся в песне, все почему-то смущались, сразу переводя разговор на другую тему.
А песенка была вот о чём. Это я перевожу для читателей:
Киснут вина, коль прогнилиБочки деревянные, —продолжал петь голос.
…Вдовый девушку берёт —Девушка завянула.И тут до Евы дошло, что это поёт домовой Гершель. Вот так удача! Она давно его не видела. Домовой был ростом с петуха, носил чёрную шляпу с большими полями, белую рубашку в красный горошек, жёлтый галстук, бриджи алого цвета; на его маленьких кривых ножках сидели остроносые чёрные туфли с золотыми пряжками, на левом плече висела дорожная сумка, набитая всякой всячиной, в руке Гершель держал деревянный кривой посох. Его старое сморщенное лицо обрамляла белая борода. Нос напоминал большую картофелину, на нём сидели очки; уши были врастопырку, глаза синие, как два василька и совсем молодые, а зубов у Гершеля было не больше пяти. Когда он говорил, то смешно шамкал и как-то виновато при этом улыбался – мол, извините, что так выгляжу, но ничего не поделаешь – уж любите, какой есть!.. Как рассказал Янкель-Сирота, жил Гершель в этом погребе среди бочек с соленьями лет сто, не меньше, и благодаря ему в доме царили тишь да покой. Потому что там, где не было домовых, добавил Янкель, как раз и случались погромы. А всё от того, что другие евреи, в отличие от бабушки Берты и дедушки Павла, не верили в домовых. Кто же будет охранять семью, если не домовые?!..
Песенка под полом звучала уже на два голоса, и второй голос Ева узнала сразу – это бабушка подпевала домовому:
Часто точит червячокЯблоко красивое.Вдовый девушку берёт,А думает: фальшивая.Ева тут же бросилась на кухню, где находился люк в погреб.
Айка начисто доела свою праздничную порцию, и теперь умывала нос и глаза чёрными мохнатыми лапами.
Крышка в погреб была уже открыта.
Ева встала на колени и, наклонившись к люку, наполненному тёплым свечным светом, крикнула: