Хроника кровавого века – 4. Времена смутные

В гостиной на диване сидел крепко сбитый бородач в офицерском кителе. При появлении Перхурова он встал.

– Знакомьтесь господа, – хозяин прикрыл дверь гостиной.

– Войсковой старшина37 третьего Уральского казачьего полка Колотов Владимир Павлович, – отрекомендовался бородач. Он усмехнулся, глядя на солдатскую гимнастёрку Перхурова: – С кем имею честь?

– Полковник Перхуров Александр Петрович, – представил его хозяин.

– В таком виде безопаснее, – улыбнулся Перхуров.

– Александр Петрович, мы с Владимиром Ивановичем отобедали, но вас я непременно покормлю, – Дуванов направился из гостиной. Он оглянулся: – Сейчас попрошу жену приготовить что-нибудь.

– Господа, позвольте мне откланяться, – щёлкнул каблуками Колотов. Он развёл руками: – Благодарю вас Александр Иванович за гостеприимство, но пора и честь знать.

– Куда изволите ехать господин подполковник? – Перхуров достал из карманов солдатских галифе пачку папирос «Москва».

– В Гурьев,38 я ведь из уральских казаков, – Колотов прошёл в прихожую, Перхуров с Дувановым, следом.

– А шинель-то у вас господин подполковник казацкая, не офицерская, – улыбнулся Перхуров.

– Я простой казак, – надел шинель Колотов.

***

Казак станицы Чаганская Уральского казачьего войска Иван Колотов, седой, словно лунь старик, смолоду был молчалив. Казаки, выпив на гулянке, хвастались своими подвигами, а Иван молчал, хотя рассказать ему было что.

На войне с турками, Иван Колотов служил в сотне, которая входила в отряд генерала Скобелева. В 1877 году отряд Скобелева оборонял Шипкинский перевал. Всеми русскими войсками в Болгарии командовал Великий князь Николай Николаевич. После того как турецкий гарнизон Плевны сдался, Великий князь направил отряд генерала Радецкого, разгромить войска Вассель-паши, возле болгарского городка Шейново. Великий князь Николай Николаевич передал отряд Скобелева генералу Радецкому. Тот направил отряды Скобелева и Святополк-Мирского по горным перевалам, чтобы они с двух сторон окружили хорошо укреплённый лагерь Вассель-паши, перерезав ему пути подвоза боеприпасов и продовольствия.

Через горные перевалы русским пришлось идти по пояс в снегу, при сильном морозе и ветре. В сугробах копали дорогу, чтобы могли пройти кони. Отряд князя Святополк-Мирского, преодолев перевал, не дожидаясь Скобелева, пошёл в атаку.

Генерал Радецкий рассчитывал, что Святополк-Мирский и Скобелев ударят одновременно по флангам турок, а он с остатками своих сил будет атаковать во фронт. Однако Святополк-Мирский начал раньше, и Радецкому ничего не оставалось, кроме как поддержать его атаку, ударив фронтально по туркам.

Понимая, что опаздывает, Скобелев бросил на турок три казачьи сотни под руководством своего штаб-офицера полковника Келлера. Турки встретили казаков артиллерийским огнём, но казачью лаву остановить не смогли. Тогда Вассель-паша послал против казаков Дагестанский конный полк мухаджиров.39 Те ненавидели русских и в плен их не брали.

Мухаджиров было в три раза больше, и уральские казаки, стали отходить. Конь полковника Келлера был убит, а сам он ранен в ногу. Не сносить бы ему головы, но тут бородатый казак подскочил к нему, усадил на своего коня, а сам, взявшись рукой за стремя, бежал рядом.

Отряд генерала Скобелева, преодолев перевал, пошёл на помощь казакам. Теперь уже мухаджирам пришлось удирать от русских. Именно удар Скобелева решил исход битвы, Вассель – паша сообразил, что окружён, и предпочёл капитулировать. Мухаджиры в плен русским сдаваться побоялись, и ушли горы.

После поражения Вассель-паши, путь русской армии на Константинополь был открыт, это решило исход войны. Османская империя признала победу России. Полковник Келлер с ранением угодил в лазарет, так и не успев поблагодарить своего спасителя. Иван Колотов вернувшись с турецкой войны, женился, родился у него сын Вовка, а потом друг за другом народились три дочки.

В 1890 году Фёдор Иванович Келлер, получив чин генерал – майора был назначен главой управления казачьих войск при военном ведомстве. Однажды по казённой надобности он приехал в Гурьев,

Казак Иван Колотов повёз как-то своё семейство в Гурьев на ярмарку. Там засмотрелись дети на скоморохов, а Иван глядит, к нему генерал идёт со своей свитой. Встал казак как положено: во фрунт, честь отдал. Генерал полез обниматься, оказалось, это тот самый полковник, которого Иван под Шейново от смерти спас.

Генерал Келлер добился, чтобы десятилетний Вовка Колотов за казённый счёт был зачислен в Оренбургский Неплюевский кадетский корпус. Окончив его, Владимир поступил в Оренбургское казачье училище, оттуда выпустился в чине хорунжего40 во 2-й Уральский казачий полк. В 1901 году окончил Кавалерийскую офицерскую школу, в двадцать три года получил чин сотника.41 В то время в станице он был первым, кто выслужил офицерский чин. Перед самой войной, Владимир получил чин есаула,42 окончил Николаевскую академию. Во время войны выслужил чин войскового старшины, впрочем, сейчас это уже не имело никакого значения, ибо революция отменила чины и сословия. Так что домой Владимир Колотов приехал без погон.

– Отвоевался, стал быть Ваше высокоблагородие?! – усмешкой встретил его отец. – А где так долго пропадал? Наши-то давно вернулись.

– Собрался было на Дон к генералу Корнилову ехать, – Владимир поставил на лавку вещмешок. Он улыбнулся: – А потом подумал: «Зачем?» Не зря же говорят: «Где родился, там и пригодился».

Иван Колотов после смерти жены, жил в семье младшей дочери Любаши. Его зять Матвей Карнаухов был сиротой, с младенчества рос у Колотовых. Любаша с Матвеем с измальства были вместе, вот и попросили у Ивана благословления на брак. Рассудил Иван: «Хоть и не богат будущий зятёк, но до работы охочий. А добро оно наживётся». Благословил их Иван.

В середине апреля земля для пахоты ещё сырая, Матвей возился во дворе, готовил борону43и плуг.44 Его жена с дочерьми, (неизвестно почему, но в семействе Колотова почти всегда одни девки рождаются), копали землю в огороде. С появлением дорогого родственника, всё семейство Карнауховых собралось в горнице. Казак домой без подарков не должен возвращаться, развязал Владимир свой вещевой мешок.

Подарил отцу фуражку, зятю диковинный складной нож с множеством лезвий, сестрице платок, а племянницам сладких пряников. Тем временем весть о приезде Владимира Колотова разнеслась по станице. Первым прибежал его двоюродный брат Митька Краснов.

– Здорово дневали, – с порога заорал он. Перекрестился на образа, да полез обниматься с Владимиром. Потом посмотрел на его китель: – Одень хоть погоны Ваше высокоблагородие. Не каждый казак до войскового старшины дослуживается.

– Теперь это в прошлом, – махнул рукой Владимир.

– Федька Кромешников тоже в офицеры выбился, сотником в станицу приехал, – улыбнулся Матвей Карнаухов.

В станице Чагановская жил казак Фрол Балакирев. Любил он хвалиться на гулянках, древностью своего рода. Говорил, что родословная его идёт от опричника Прони Балакирева. Слово «опричь» со славянского языка переводится «кроме». Опричью звались деревни, которые князья отписывали своим дочерям, когда они выходили замуж. Опричь входило в их приданное, однако муж не мог распоряжаться по своему усмотрению этой частью приданного. Царь Иван Грозный на Руси в некоторых землях ввёл прямое царское правление. Земли эти тоже назвали «опричь». На остальной территории Руси правили князья да бояре, ибо эти земли были их родовой вотчиной. За порядком в опричи наблюдали специальные царёвы люди, которых звали опричники. Другое их название – «кромешники».

Всё это на гулянках любил рассказывать Фрол Балакирев, за что и получил прозвище «Кромешник». Сыновей его в станице величали «Кромешниковы».

– В самом начале войны, я Андрея Кромешникова в школу подхорунжих определил, – Владимир Колотов достал из кителя пачку папирос.

– У меня на руках Андрюха помер, – вздохнул Митька Краснов. Он перекрестился на образа: – Упокой Господи его душу.

Вечером в доме Ивана Колотова собрались казаки, выпивали, вспоминали минувшую войну, помянули павших. Захмелев, принялись хвалиться, как били германцев да австрийцев. Потом душа запросила песни, и затянул Митька Краснов:

–За Уралом, за рекой.

Казаки гуляют,

Ей! Пей! Пой! Гуляй!

Казаки гуляют.

– Тесть мой, Алексей Иустинович сказал, что в Гурьеве иногородние45 хотят рыбу на Урале ловить. Говорят ныне нет у казаков никаких привилегий, – прервал Митькино пение Прохор Балакирев, старший сын Кромешника.

– Три века назад киргизы хотели Яик46 прибрать к рукам, да ничего у них не вышло. Мы и этих лихоимцев прижмём! – стукнул кулаком по столу Кромешник.

– Правильно Фрол Матвеевич! Яик наш и мы у любого отобьём охоту зариться на него! – кивнул Иван Колотов.

Загалдели казаки разом, а Фёдор Балакирев вышел из-за стола во двор. На летней кухне Люба Карнаухова мыла посуду.

– Что не сидите за столом Фёдор Фролович? Али угощение наше не понравилось? – Люба стала вытирать полотенцем посуду.

– Душно, голова разболелась. Пойду к реке, там, на прохладе развеюсь, – Фёдор вышел за ворота.

Но к Уралу он не пошёл. В центре станицы стоял каменный двухэтажный дом купца Алексея Иустиновича Шахова. Дочь купца, Настенька, была женой его старшего брата Прохора. Но не люба она была ему. Сильно любил Прохор свою первую жену Дуняшу, которую в пьяной горячке убил станичный кузнец Герасим Афанасьев.

В начале Настенька Шахова предназначалась в жёны Андрею, брату – близнецу Прохора. Но тот пошёл против отцовской воли, и нашёл себе жену в Москве. Кромешник очень хотел породниться с купцом Шаховым, а тут Прохор овдовел. Вот и оженили купец и казак своих детей: Прохора с Настенькой. Да не лежала у Прохора душа ко второй жене, ибо никак он не мог забыть первую. Зато с юности Федька был влюблён в Настеньку.

В приданое за дочерью, купец Шахов отдал дом и лавку в станице Чагановской. Прохор купцом становится, не захотел, и в лавке заправлял старый приказчик Лука Емельянович. Он с женой занимал одну комнату на первом этаже купеческого дома. Раз в два-три дня Настенька наведывалась в лавку, проверять торговые книги. В эти дни тайком пробирался в купеческий дом и Фёдор, на свидание к Настеньке.

***

– Ох, Федька, испоганили мы с тобой свои жизни, – вздохнула Настенька. Она возле зеркала надевала кофту: – Мне в глаза твоей Василисе взглянуть страшно.

– А мне, думаешь легко на Прохора смотреть?! – Федька сел на кровати.

– Да ему, что я есть, что меня нет! – голос Настеньки зазвенел. Он всегда становился у неё словно колокольчик, когда она злилась.

У Федьки от этого такая нежность разладилась по душе, что он вскочил с кровати и обнял Настеньку.

– Зато мне плохо, когда тебя нет рядом, – он стал целовать Настеньку в шею. Поцеловав в щёку, вздохнул: – На фронте все мысли только о тебе были, а о Василисе вспоминал, когда письма домой писал.

Каждый раз Настенька давала себе зарок, что это их последнее свидание. Нужно образумиться! Но Федька вот так как сейчас обнимал её, и не хватало у неё сил оборвать всё.

– Мне нужно идти, – Настенька со вздохом освободилась от объятий Федьки. В дверях комнаты она обернулась: – Ты домой следом за мной не приходи!

Лука Емельянович выпустил Федьку через заднюю калитку. Застегнув шинель, отправился тот на берег Урала. Глядя на серебряную луну, на скрытый в темноте бухарский берег,47 думал Федька о себе: слабовольный он человек. Ехал домой с войны, давал зарок не пакостить брату, но увидев Настеньку, позабыл про все свои клятвы. Вспомнил, как сказал поручик Зуев, выслушав пьяную Федькину исповедь:

« Ничего, после войны распутаем мы все свои узелки, а если убьют, так всё само собой развяжется».

– Лучше бы меня на войне убило! – швырнул Федька камень в реку и пошёл домой.

Во дворе сидел отец на завалинке, накинув шинель на плечи.

– Ну как нагулялся? – Кромешник исподлобья глянул на сына.

– Да, – кивнул Федька и стал подниматься на крыльцо.

– У тебя паскуда совесть есть?! – вскочил Кромешник и схватил его за плечо. Кромешник большого роста, и низенький Федька был ему по плечо. Дал бы сыну сейчас затрещину, да нельзя, всё же офицер!

– О чём вы папа? – Федька убрал руку отца. Он поднялся на крыльцо, оглянулся: – Я на реку ходил. Плохо мне от самогонки стало, пошёл к Уралу умыться.

В горнице Фёдор снял сапоги, держа их в руках, на цыпочках прошёл в их с Василисой комнату. Разделся и лёг на кровать. Хотел обнять жену, но после Настеньки, не мог он заставить себя прикоснуться к ней. Он отвернулся, и показалось ему, вздохнула Василиса.

Кромешник после ухода сына посидел ещё немного во дворе, потом поднялся в дом. Лёг на кровать долго ворочался.

– Чего вздыхаешь как старый мерин?! – ткнула его локтём Наталья Михеевна, жена Кромешника.

Настенька в своей комнате в ночной рубахе сидела перед зеркалом и расчёсывала волосы, Прохор лежал на кровати. Она слышала, как вернулся Фёдор. Вспомнились ей раскосые Федькины глаза (в роду Натальи Михеевны были казахи). Вздохнув, спросила Настенька мужа:

– О чём казаки говорили на гулянке?

– Ругали новую власть, – зевнул Прохор. Он погладил бороду: – Говорили, что нужно браться за оружие и гнать советскую власть.

– Это добром не кончится, – вздохнула Настенька.

– Знамо дело, – усмехнулся Прохор. Он поправил подушку: – Сначала с германцем воевали, теперь друг с дружкой начнём.