Когда Соколов встречал этого розовощекого, добродушно улыбающегося человека, не мог он поверить, что получил Судин инвалидность на Магнитке, не верил, что съедает его застарелый туберкулез.
О своих сомнениях доложил он начальнику угрозыска отделения капитану Платонову. Тот выслушал его, попросил написать рапорт, сказал, что разошлет запросы. Но по нынешним временам бумаги идут долго.
– Жди, – сказал капитан участковому, – работаешь правильно.
Несколько раз приезжали к Судину машины. Все номера их на всякий случай Соколов тоже записал. Мало ли что. Вдруг понадобится. 10 января он в отделение пришел, как всегда, к восьми утра.
– Здорово, Соколов, – дежурный пожал ему руку, – там тебя дворничиха дожидается.
В коридоре на истертой до блеска деревянной скамье сидела дворничиха из дома пятнадцать. Ждала она его недолго, как заметил Соколов, снег у нее на валенках так и не успел растаять.
– Ты чего это, Климова, в такую рань?
– Да как же, Василий Андреевич, несчастье у нас какое. Жилец-то из шестой…
– Судин, что ли?
– Он самый, Илья Иосифович по делам уехал, а у него что-то с газом. Видать, горел, он не выключил, а знаете, как теперь, газ-то по три раза на день перекрывают. Вонища на всю лестницу.
– А я тебе, Климова, зачем? – Соколов начал расстегивать шинель. – Я же не слесарь.
– Так слесаря я позвала. А он ни в какую, говорит, без милиции не пойду. Мало что пропадет или еще как.
– Это он, пожалуй, прав. – Соколов застегнул шинель. – А почем ты знаешь, что жильца нет?
– Так я и в дверь звонила, и по телефону.
– Какой у него номер?
– Г-1–74-78.
– Пойду сам позвоню.
Соколов вышел в дежурку, набрал номер. Двадцать раз басовито и длинно пропела трубка.
«Надо идти, – подумал участковый, – а то, не дай бог, газ скопится, замкнет где электричество, одна искра – и весь дом на воздух».
Идти не хотелось, он добирался до работы из общежития на Шаболовке с двумя пересадками, в трамвае было холодно, как в погребе. Он продрог в подбитой «рыбьим мехом» синей милицейской шинели, ноги в сапогах сделались дубовыми, а главное, от холода у него длинно и мучительно ныло раненое плечо.
Но ничего не поделаешь: идти было надо.
– Я в дом пятнадцать, в Зачатьевский, – сказал Соколов дежурному, – там с газом что-то.
– Ладно. – Голос у дежурного был вялый и сонный.
Соколов вышел на улицу, и холод снова сдавил его железным обручем. Снег визжал под подошвами сапог, переулок, заваленный сугробами, казался синим. Где-то за Москвой-рекой, над башенкой монастыря, появилась мутноватая светлая полоска, оттуда в город приходил рассвет.
Соколов шел быстро, и дворничиха в тяжелом тулупе и огромных валенках едва поспевала за ним.
– Ох, – вздохнула она, когда переулок, выгнув горбатую спину, резко пошел вверх, – заморил ты меня, Андреич, жарко.
Соколов, скользя кожимитовыми подошвами, мысленно ругал мальчишек, раскатавших спуск и превративших его в сплошной каток. Он так и не согрелся, дойдя до холодного подъезда дома пятнадцать.
– Слесарь-то где, Климова?
– Ждет наверху.
На площадке второго этажа стоял резкий запах газа, у стены на чемоданчике сидел слесарь.
– Здорово, участковый.
– Здоров, Петрович.
Соколов повернул звонок.
– Не стоит. – Слесарь встал. – Я уже раз десять звонил, без толку.
– Ну, что будем делать? – спросил Соколов.
– Ты власть, тебе и решать.
– Тогда давай попробуем эту дверь вскрыть.
– Тяжеловато. – Слесарь громыхнул спичечным коробком.
– Ты что, Петрович, сдурел, дом взорвать хочешь?
– И то…
– Погоди.
Соколов достал карманный фонарь. Узкий луч пробежал по рваному дерматину двери, осветив четыре замочные скважины.
– Видишь, – вздохнул слесарь, – то-то и оно. Замки-то у него лабазные, ручной работы, из нержавейки. Сам делал.
– Что, замки?
– Да нет. Вставлял. Тяжелые замки.
– Так какой же ты слесарь, раз их открыть не можешь? – разозлился Соколов.
– Это кто не может? Я? – В голосе Петровича сквозила явная обида. – Да если хочешь знать, я по молодости на заводе работал, где для сейфов запоры делали.
– Ты еще про Ивана Грозного вспомни, – зло буркнул Соколов.
Теперь только он начал понимать всю серьезность положения. Газ шел, остановить его было невозможно, в любой момент мог вспыхнуть пожар.
– Посвети-ка мне, – попросил Петрович.
