Горлинка Хольмгарда Книга 1

Услада вытерла мокрые ладоши о передник и подошла к сундуку, который Барма переворошил окончательно. Молча склонившись над тяжелым ящиком, она начала перебирать одежду, аккуратно укладывая последнюю стопкой.

Глава вече провел ладонью по своему лбу, словно вытирая испарину в жаркий день. Гибкий стан Услады, будто изогнутая березка, приковал его взгляд. В его голову ворвались бесстыдные образы. Ему виделось, как он обнимает эту девушку, как целует ее живот, как она сладко вздыхает в его объятиях. Он уже забыл, когда в последний раз испытывал нечто подобное в реальности, то есть не в своем воображении. И да, он перестал ощущать себя мужчиной. Он – отец, муж, кормилец и заботник, но не мужчина. И не потому, что с ним самим что-то не так. А потому что его поставили в такие условия, где он ничего не должен желать, но зато обязан многое сдюжить!

– Принесешь в сени, – обуздав свои мысли, Барма развернулся, собираясь покинуть горенку. Услада была обращена к нему спиной и не могла видеть его взгляда, и все же он решил прекратить созерцание, которое граничило с чем-то греховным.

– Нашла, – одновременно с ним произнесла Услада, выпрямившись. В сундуке теперь был порядок, сложенные вещи смотрели на Барму, словно овощи с грядок.

– Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили вчера? – Барма забрал из рук Услады ремень и принялся прилаживать его поверх рубахи. – Ты готова послужить своей семье?

Вместо ответа Услада опустила голову. Барма напряженно выдохнул. Он не мог оставить эту девушку в своем доме. Особенно после того, что теперь чувствовал к ней. Мысль о том, что она будет с другим, не доставляла ему страданий. Он лишь сожалел, что не может оставить ее себе. Это не какая-то любовь, это просто очень сильное влечение к ее совершенному телу, не изуродованному множественными беременностями, трудом или, наоборот, ленной жизнью, превращающей женщину в бесформенный мешок.

– Если ты не желаешь принимать участие в нашем замысле, то скажи прямо сейчас, – у Бармы не было никакого запасного варианта, вернее, запасной персоны, и все-таки он не хотел принуждать Усладу к чему-то, особенно спать с другим мужчиной. То ли на него подействовали слова Хлебославы, то ли он сам так на себя подействовал.

– Я не знаю, как верно…– после паузы вымолвила Услада, стиснув ладошки. – Как вы с тетушкой решите, так я и согласна.

– О, боги, – Барма вдруг испытал истинное страдание. Услада, кажется, единственная правильная женщина в этом доме. Она одна не доставляет ему хлопот и огорчений. И он должен отдать ее кому-то. Какому-то чужому мужику, который, скорее всего, заставит ее страдать. – Знаешь…Если ты хочешь остаться жить с нами, ты должна сказать мне об этом сейчас, – Барма чувствовал, что дает слабину, но уже ничего не мог с собой поделать.

– Я хочу, чтобы от меня был прок, – Услада слышала, как Барма в ходе очередного скандала с Хлебославой пенял на то, что племянница жены живет здесь и он вынужден кормить ее. И теперь Услада желала поскорее перестать быть обузой для этой семьи.

– Ты стараешься, от тебя есть толк, – Барма уже противоречил сам себе, прежде называя своих домочадцев бесполезными лентяями.

– Но ведь, кроме меня, больше некому туда пойти…– несмотря на внешнюю отрешенность, Услада понимала, что происходит. Хлебослава и Барма бранились громко: не раз глава вече кричал, что ему попросту некого подсунуть владыке под нос. Другие его дочери не столь миловидны, да и это будет слишком уж явно после истории с Ясыней. Кроме того, есть еще одно обстоятельство. Задерганная и измотанная Хлебослава нередко вымещала накопившиеся страдания на домочадцах, в том числе на Усладе. Вначале все было вроде бы мирно, Хлебослава воздерживалась от того, чтобы нападать на племянницу. И все же однажды это переменилось. Хлебослава сама не знала, отчего тихая племянница вдруг стала раздражать ее. Это было какое-то чутье, которое срабатывало лишь в определенные моменты, не постоянно то есть. Услада же ощущала со стороны семейства неприязнь по отношению к себе и желала сбежать из-под чужой крыши. – Я хочу помочь…И я готова, – призналась Услада, смутившись. Она понимала всецело, что именно от нее потребуется. Она пока не знала, как полагается вести себя с мужчиной наедине, но была уверена, что разберется на месте.

Неожиданное признание Услады огорчило Барму: все-таки глубоко в душе он не хотел ее ни с кем делить, не отдавая себе в этом отчета. С другой стороны, гора с плеч: Услада готова и хочет, это главное, а его фантазии – ерунда бестолковая. Надо поскорее выбросить все это из головы. И приниматься за дело, он и так часто стал отвлекаться.

– Услада…– послышались шаги Хлебославы, а вскоре в дверях появилась и она сама. В ее руке все еще была зажата оборванная опояска Бармы. Увидев мужа и племянницу, стоящих возле сундука, хозяйка дома отчего-то почувствовала необъяснимое раздражение. Оно будто подтолкнуло ее в спину, заставив выплеснуть недовольство. – Ты еще здесь?! Я же велела пойти и принести молока. Звенемира голодна!

– Иду, – Услада подобрала юбки и молча поторопилась на улицу.

– Она искала ясало, – коротко пояснил Барма. Изначально он не собирался вступаться за племянницу жены. Тем не менее в последний момент изменил намерение.

****

Изборск пировал уже третий день. И на то была причина. В честь нового правителя – могучего Трувора – шли пышные празднества. Сам князь Рюрик, выбранный некогда боярским вечем, правил в это время в Новгороде, потому и провозгласил наместником здесь своего «любимого брата» Трувора. Ранее от имени князя тут правил его племянник Годфред. Каким тот был правителем, никто толком не понял. Чаще разговоры шли о его гридях. Как бы там ни было, юный посадник безвременно канул в небытие. Народ сия новость не взволновала. Многие даже имени его запомнить не успели. Но Трувор отчего-то сразу пришелся им по душе. Вероятно, потому что новгородский владыка не пожалел злата для устройства праздника в честь своего брата; привез с собой дары и увеселения. Народ угощали, десятки медведей забавляли толпу вместе со скоморохами и музыкантами.

Давно позабыл Изборск о своем прежнем князе – радетельном Изяславе. В его отсутствие град предался новому хозяину без сопротивления. В народе ходили лишь неясные толки о том, куда делся прежний князь и его наследник Радимир, и где, вообще, вся военная знать. И тем не менее, несмотря на домыслы, картина выглядела значительно и благородно: вече торжественно провозгласило новым князем Рюрика. Правда, в народе не знали, что предшествовало тому. Истая битва. Но не на поле боя, а в гриднице. Те, кто яро противились новому владыке, отправились вслед за Изяславом. А сам город не пострадал. И оттого неприязни к доброму правителю люд не испытывал. А теперь, когда великий князь принес с собой радость и оставил на защиту града своего любимого брата – народ и вовсе был счастлив.

В хоромах княжеских, как и во всем городе, шло торжество. Из дверей украшенных изб вырывались песни и смех. Гости веселились, забавляемые шутами. Гусляры ударяли по струнам. А яства сменялись на столах с чрезвычайной скоростью. Самым излюбленным кушаньем прежнего правителя были печеные лебеди и лебяжьи потроха – и теперь они венчали стол, приготовленные поварихами по привычке. Как устроительница пиршества Велемира не могла обойтись без рыбных блюд. Однако вот незадача, перебравшись в окруженный лесами, прудами и болотами Изборск, княжна была вынуждена позабыть о стерляжьих спинках, расстегаях с визигой и прочих капризных рыбках. Теперь щуки с чесноком да жаренные караси задабривали ее желудок. Особое место на столе занимали каши с заячьими пупками и грибами, готовые напитать любой ненасытный рот. Однако большинство гостей не смотрело в сторону круп и вареных грибов. На праздничном застолье желалось горячих пряных блюд, таких как зайцы на сковородах, тушеная вепривина и всевозможная телятина. Интерес гостей занимали и закуски, самыми любимыми из которых были, как-то: верченые языки, то есть жаренные на вертеле; куриные шейки с травами; порезанные рубцы, то есть томленная в горшочках или скатанная в продолговатые трубки вареная говяжья требуха; заливное из петушьих гребешков. И конечно же, мучные приспехи: караваи с той же зайчатиной, колоба и обязательно кулебяки. Отличительной чертой последнего пирога являлась сложнейшая начинка, уложенная слоями, разделенными тончайшим полотном теста. Сегодня на столах были поданы кулебяки в семь ярусов: из четырех видов мяса и птицы, полбы, яиц и грибов. Этим блюдом гордился еще сам Изяслав – лишь его поварихи могли изготовить сей сложный пирог таким образом, чтобы он пропекся и не сломался в дальнейшем. Одним лишь этим пирогом можно было легко и надолго утолить голод.

– Почему до сих пор не подали говяжье вымя? – Велемира заглянула в стряпные избы, где кухарки о чем-то щебетали, смеясь между собой. – Вы тут развлекаетесь, пока на столах есть нечего?! – Велемира слыла строгой княжной. Все знали, что она имеет лишь косвенное отношение к семье прежнего и нынешнего правителя, однако ее благородное происхождение возвышало ее в глазах простого люда. – Вас сюда поставили не хохотать и не языками чесать!

– Княжна, так мы же с зари хлопочем…Уж посмеялись, но что ж молча стряпать, кушанье жестким будет…– извинялись поварихи. – А вымечко так на столах давно, обваленное в сухарях и зажаренное в яйце, как и было велено…

– Посерьезнее, – ткнула Велемира, поправив шаль. – Я не могу разорваться на части! Поскорей бы все это закончилось, – на самом деле княжне нравилось принимать участие в устроении праздника: хоть тут она могла командовать вволю, не встречая сопротивления и будучи неоспоримо существенной персоной.

Двинувшись в торжественные избы, Велемира по пути встретила Усладу, бредущую куда-то в сторону колодца.

– А ты почему здесь?! – отругала Велемира племянницу Бармы. – Тебе велели не отходить от князя! Мы с твоим дядей потратили много сил, чтобы ты оказалась на празднике и могла прислуживать Рюрику за столом!

– Князь захотел воды, а ее не оказалось в доме. Пришлось на колодец идти, – объяснила Услада.

– Ну зачем самой время терять?! – недоумевала Велемира. – Отправь кого-то, а сама возвращайся и будь возле Рюрика! Неужто ты не уразумеваешь, какой влиятельной сделаешься, если завоюешь его внимание?! Ты сможешь отправиться с ним в Новгород и стать там главной! – Велемира очень хотела, чтобы в дополнение к Вольне на голову Диве свалилась еще и Услада. Если, конечно, Дива еще вернется в Новгород. – Послушай, под лежачий камень вода не течет. Если ты будешь безучастно стоять возле князя с кувшином воды, то, скорее всего, ничего не произойдет. А произойдет с той девахой, которая будет ластиться к нему…Ты когда-нибудь наблюдала за уткой, пытающейся привлечь селезня? Она не сидит молча в камышах, а громко крякает голосом чистым и густым. Тихие и хриплые утки никакого селезня не приманят! Возвращайся обратно!

Когда Велемира вернулась в торжественные избы, там было шумно, никто и не заметил ее появления. Велась какая-то мужская беседа, не представляющая для княжны интереса. Велемира сразу заметила, что сам счастливый владетель ответственного поста сидел поникший, грустно склонив голову, словно пирование затеяно вовсе не в его честь.

– Мой славный, что ты приуныл? – Велемира подсела к Трувору, ласково оглядев его. – Разве тебя не радует все это? – княжна теперь во всех приглашенных гостях видела своих подданных, и это тешило ее.

– Ну все не так, как кажется, – ответил Трувор, бросив взгляд на Рёрика.

А князь тем временем слушал речи бояр и раздавал предписания, даже не смотря в сторону «брата», будто рядом с ним никого не было. Не поддерживая общего разговора за столом, Трувор запивал каждое слово Рёрика щедрым глотком пива. На этом его участие в застолье исчерпывалось.

– Ты здесь, у тебя важное назначение, все идет как надо…– утешила Велемира, подкладывая паровую щуку в пустующую миску нового наместника Изборска.

– Князь наш и благодетель! – с кубком в руке поднялся с места Барма. – Дозволь слово молвить…

– Дозволяю…– кивнул Рёрик. Уже много дней он пребывал в скверном расположении духа, был напряжен и недоволен всем, что происходит вокруг него. Не сказать, что сегодня многое поменялось. Но это застолье отвлекало его от собственных мыслей, которые огорчали даже больше всего происходящего во внешнем мире.

– В сей день было произнесено множество слов в честь нашего защитника и его любимого брата, – Барма почтительным жестом указал на Трувора. – А я хочу пожелать лишь одного. Пусть будет правление князя Рюрика долгим и радостным. Ведь ничто в мире для нас не столь отрадно, как опека милостивейшего из государей…– Барма вдруг смолк. И это было воспринято, как окончание речи. В конце концов, в любой здравице важна не ее длина, а содержание. Кубки взмыли вверх. А Барма лишь чуть пригубил напиток, не сводя глаз с той части стола, где восседали Рёрик и Трувор.

Причиной рассеянности Бармы явилось появление возле князя знакомого лица. К Рёрику подошла девушка. Миловидная и скромная. По ее одеждам становилось сразу ясно, что она не служанка и, скорее всего, принадлежит к высшему сословию. И все же в ее руках застыл кувшин, который она то и дело прижимала к себе. Это была Услада.

– Вода…– негромко доложила Услада, не зная как лучше поступить: отдать Рёрику весь кувшин или только наполнить его кубок.

Решение пришло само: Рёрик молча забрал из рук племянницы Бармы сосуд и поставил на стол возле себя, даже не удостоив взглядом девушку.

Велемира видела все происходящее и была недовольна нерасторопностью Услады. Видя, что та немотствует, Велемира подала красноречивый знак, настаивая не отступаться: Услада должна добиться своего.

– Что-то еще, княже? – спросила Услада, перехватив взгляд Велемиры.

Рёрик отрицательно кивнул. Он давно заметил эту девушку. Сначала он не придавал значения ее присутствию, но потом обратил на нее внимание. Она постоянно крутилась возле него со всякой мелочевкой вроде потиралец и кувшинов с водой. В обычное время такое угодничество пришлось бы ему по душе, как и сама девушка.

– Услада! – цыкнула Велемира на свою подопечную из-за плеча Трувора. Княжна пока не позволяла себе расслабиться и беззаботно вкушать яства. – Разуй глаза! – продолжала Велемира шепотом, когда племянница Бармы приблизилась к ней. – Ты все делаешь не так. Твоя задача – способствовать лучшему расположению князя. А не наоборот!

– Ну так я же…– заблеяла Услада неуверенно.

– Налей ему вина…– зашипела княжна, полагающая, что для наилучшего настроения князю достаточно лишь только вина. – И больше не плошай.

В этот момент Трувор шмякнул на стол свой опустевший кубок. Велемира бросила встревоженный взор на любимого. Он хранил молчание, с неохотой отвечая только на те вопросы окружающих, которые были направлены лично ему. Он не пытался заговорить с Рёриком или кем-то еще. И это обстоятельство беспокоило княжну. Ведь сделаться наместником – это еще полдела. Главное, суметь сохранить сей пост за собой. Для этого требуются усердие и хитрость. И, конечно, дружба князя.

– Ты не должен все время молчать, произнеси речь в честь своего великого брата, – на ухо Трувору трындела Велемира.

– Я не хочу ничего говорить, – ответил Трувор угрюмо.

– Надо. Ты должен, – настаивала Велемира. Она постоянно пыталась принудить его к чему-то. Иногда успешно, иногда безрезультатно.

– Государь, ты прибыл в добрый час! – речь взял волхв. Когда этот уважаемый человек поднялся, остальные гости смолки. – Вскорости мы отпразднуем Ярилу Вешнего. Присутствие в городе нашего заступника – добрый знак в Ярилин день! Ведь Ярило не только Победитель Скверны и Солнце, согревающее землю, но и покровитель всех воинов-защитников, то есть тех, кто бережет родные просторы от супостата. И нам отрадно, что с нами в этот день будешь ты вместе со своим братом и храброй дружиной, государь…Надеемся, ты не отвернешься от участия в празднике…Начнем мы со встречи утренней Зари и купания в целебной росе, благословленной Ярилой…Если есть у тебя какие-то печали и хвори, государь, то они мигом отступят после Ярилы Вешнего…

– Уповаю на это…– Рёрик сказал правду. Он был бы не против того, чтоб его печаль отступила. Весной обычно легко и радостно на сердце. Но только не ему и только не этой черной весной, отнявшей у него племянника и Диву. О последней он вспоминал все чаще даже против своей воли. – Я с радостью приму участие в этом важном празднике, посвященном Яриле, от которого, как я слышал, зависит урожай и сохранность скота…– согласился Рёрик.

– Какая распрекрасная весть. Нет ничего важнее единения князя с народом в молитве и святых обрядах, – восхитился волхв.

– Трувор, – прошипела Велемира на ухо любимому. – Ты слышал? Волхв упомянул и тебя. Что ты сидишь столь безучастно? Скажи же что-то…

– Я не знаю, что это за праздник…– ответил Трувор равнодушно.

– Он же объяснил – это мужской праздник: пастухов, землепашцев и защитников земли родной! – Велемира хотела, чтобы Трувор принимал участие в общей беседе, потому и взялась пояснить ему суть вопроса. – После купания в росе кто-то отправится в поля, кто-то за скотом ходить. В этот день надо будет обязательно поработать, не только плясать и веселиться. Пастухи будут обходить поля и читать заговоры перед первым продолжительным выгоном скота…Коров прежде, чем на луг выпустить, покормят хлебом, огладят зелеными и красными яйцами…Затем обвяжут пряжей и нитками. Потом проведут рогатых через ворота, где сперва бросят пояс…Коровы переступят через пояс и окажутся защищены Ярилой от волков…– по умению нагнать на человека тоску Велемира могла превзойти кого угодно.

– Государь, позволь слово молвить! – поднялся один из бояр. – Но не все праздники да песни. Есть у нас некая тревога…Избавил ты нас от разбойника Емельяна, да не один он пугает жителей. Боимся мы набегов с запада…

Боярин говорил много и долго, многие поддерживали его речь. Велемира слушала вполуха и лишь тогда вышла из задумчивости, когда услышала громкий голос Рёрика.

– Трувор займется этим в первую очередь…Так ведь? – вопросил князь.

– Да…– подтвердил Трувор, отказываясь давать более подробные ответы.

– О чем он спросил тебя? – Велемира накренилась над ухом любимого.

– Сказал стену вокруг города надобно построить новую, имеющиеся укрепления уже обветшали, – ответил Трувор, вздохнув.

– А эту стену, которая есть – рушить? – не поняла Велемира, не сведущая в войне и укреплениях.

– Нет, конечно. Зачем?..

Велемира хотела еще что-то спросить у Трувора, но тут Рёрик снова обратился к нему.

– Пойдем-ка…На березы поглядим, – неожиданно предложил Рёрик Трувору. За столом как раз поднялся гам, кто-то спорил о чем-то.

– Иду, – Трувор с готовностью последовал за князем.

На дворище было прохладно и свежо. Хоть Трувор и выпил много, но был по-прежнему трезв и грустен. Видимо, хмель не шел на забитую думами голову. Что до Рёрика, то он имел схожий настрой, хотя это было и незаметно для окружающих.

– Через несколько дней я покину Изборск. А за это время сделаю все, чтобы твою волю никто здесь сомнению не подвергал, – начал Рёрик неспешно. – Без меня ты должен быть внимателен. Я не хочу, чтобы история Годфреда повторилась с тобой.

– Я так виноват…– Трувор не думал сейчас о назначении. Он корил себя за то, что произошло с Годфредом, его угнетала былая размолвка с Рёриком, он скучал по Росе, которую никогда не увидит. Все было ужасно, несмотря на внешний успех.

– Да, – кивнул Рёрик, не глядя на Трувора. Он наблюдал за костром вдалеке, вокруг которого на бревнышках расселась дворовая ребятня. Наслаждаясь угощением и нежданной свободой, дети перешептывались, рассказывая истории про лешего, живущего в бору, обступившем детинец. Несмотря на поздний час, они не готовились ко сну – родители были заняты в связи с приездом важного гостя – так что можно и погулять.

– Но сегодня ты назвал меня братом, – Трувора не радовали почести без благоволения князя.

– Мы прошли немалый путь вместе. И я не сомневаюсь в тебе, Трувор, – Рёрик перевел взгляд с костра на своего нового наместника в Изборске.

– Но я не уберег Годфреда, – Трувор был очень расстроен.

– Это не только твоя вина, – покачал головой князь. Орм рассказал ему в подробностях, как и что происходило в те дни. Рёрик также знал о том, что некоторые гриди из тех, которые охраняли Годфреда в его последний день, в том числе и Альв, покинули Изборск, устрашившись наказания. А Трувор остался.

– Я постоянно находился с ним, как до этого с тобой, – сокрушался Трувор. – И только один раз я оставил его.

– Не сомневаюсь в этом, – Рёрик оглядел расстроенного Трувора. – Знаешь, я недавно понял, что больше всего прочего ценю в своих другах верность. Но не все оказались достойны моего доверия…– Рёрик не объяснил, кто подразумевается. Но у Трувора уже были догадки. – И все-таки я уверен, что ты мне предан.

– Клянусь, это так, – Трувор был счастлив слышать, что князь не разочарован в нем до конца.

– А я клянусь, что дорожу этим…– Рёрик разделял соратников на тех, кто помогает ему достичь его целей и на тех, от кого он ничего не желает получить, но может им многое дать.

– Ты же знаешь, я готов за тебя жизнь положить! – слова Трувора не были пустой бравадой. Он действительно восхищался своим грозным предводителем.

– И однажды ты уже спас мою собственную, тогда в Ютландии. Я об этом не забыл, – Рёрик посмотрел на Трувора по-доброму. Приятно, когда есть друг, с которым легко даже через время.

– Да я сам не понял, как получилось! Еле ноги унесли, хвала богам! – Трувор украсился своей открытой мальчишеской улыбкой. После этого он добавил более тихо, – Нег, если тогда я взболтнул лишнее о Вольне – не держи зла. Я не ради обиды…– Трувор помнил, что началом раздора послужили его слова о любимице князя.

– Да знаю я, – махнул рукой Рёрик. Речи Трувора вначале разозли его. И злился он долго. Но теперь они почему-то не вызывали у него переживаний. Впрочем, как и сама Вольна.

– Нег, я хотел спросить…А с Ладогой ты что-то думаешь? Может, пора нам уже валить Миронега…– Трувор не был кровожадным, он лишь напомнил, каким был изначальный план.

– Я тут подумал…Славный он паренек…Послушный вроде…Жалко что-то его стало…– Рёрик потёр нос, чтобы скрыть очередную улыбку.

– Ага, мне тоже…– признался Трувор. – Может, женить его на ком-то?

– Да на ком же? У меня не осталось ни одной княжны, – пошутил Рёрик.

– Ха-ха, теперь видишь, девицы тоже иногда могут быть полезны, – рассмеялся Трувор. – А впрочем, Ладога на что нам сдалась? Ладно еще тогда, егда надо было где-то залечь, а теперича…Волочить ее за собой…Защищать…

– Важна не столько сама Ладога, похожая больше на груду обугленных бревен, чем на город, сколько Волхов, – задумался князь. Он всю свою жизнь провел в море. И теперь ему была важна близость воды. К примеру, в Изборске он бы умер от тоски. Но дело не только в тоске. А в том, что Волхов был особой тропой, ведущей сквозь заболоченные леса и непроходимые чащи от самого Ильменя до Ладожского озера. – По сути, Ладога – это единственная возможная гавань, где могут останавливаться морские суда в начале речного пути к Византии…И потом, там много наших…Будет неразумно не воспользоваться этим обстоятельством. Хоть где-то у нас есть сторонники, – оскалился князь. – Я не хочу терять связи без особой причины.

– Может, там столицу этих земель устроить? – озарился идеей Трувор.

– Нет, Ладога не годится. Часто нападают на нее…Я не хочу каждую ночь готовиться к обороне…Какие бы стены мы ни строили, потери при защите все равно будут. Не нужно нам этого. Пора поберечь людей…

– А как же тогда поход на Белое озеро? Если беречь людей…– запутался Трувор.

– Ну…Я пока в раздумьях, – Рёрик загадочно улыбнулся. Дива еще вначале их совместного жития каким-то чудесным образом за невероятно короткий срок растратила огромные суммы из казны. И это заставило его задуматься над другим возможным способом получения понравившихся земель. – Знаешь, я тут поразмыслил…Необязательно приходить в город и громить его вместе с жителями и постройками. Можно сочинить более дешевый и милосердный способ…– усмехнулся Рёрик шутливо.

– Я что-то не узнаю тебя, мой князь, – улыбнулся и Трувор. – Такой добрый стал.

– Да ладно, – махнул рукой Рёрик, который и сам себя порой не узнавал.

– Они с Ладогой рядом…Может, одной Ладоги достаточно нам? Или нет?!

– Сам не знаю. Но думаю, что Белое озеро запрет дорогу на Итиль, то есть в хазары…Но главное сейчас не это. Мне нужно, чтобы ты был внимателен здесь – Изборск важен для нас. Отсель мы можем наблюдать дороги с запада…А также водный путь через Чудское озеро и Великую…

– Не переживай, мой князь, я тут глаз не сомкну, – кивнул Трувор. – Я тут кое-что слышал…Оскольд и Дир собираются на Царьград…От твоего имени…