Последняя дочь фараона

1.

Кортеж из черных автомобилей приближался к азербайджано-турецкой границе. За окном тянулась серая пыльная полоса шоссе, вставали по обочинам горы, поросшие густым зеленым лесом. Впереди уже маячил пограничный пост. Николас смотрел то на проплывающий мимо южный пейзаж, то переводил взгляд на спокойный тонкий профиль Ольги, и его не покидало ощущение, что, возвращаясь в Турцию, они совершают огромную ошибку.

Прошло почти два года с того грозового вечера, когда они бежали оттуда на вертолете. Два года, с тех пор, как он принял решение, после которого его жизнь изменилась навсегда. Он до сих пор не был уверен в том, что сделал тогда правильный выбор. И все же жалеть о том, как поступил, не мог, все его существо восставало против этого.

Нет, он по-прежнему оставался противником насилия, человеком, привыкшим верить в непреложность законов, ненавидящим наркоторговцев и бандитов всех мастей, но…

Но.

Все убеждения меркли, когда в памяти вставали воспоминания об этих двух годах. Расплавленное солнце на серых скалах, окаймляющих крохотную скалистую бухту неподалеку от города Ситии на греческом острове Крит, где они с Ольгой обосновались после бегства. Бирюзовая ласковая вода в лагуне. Ольга, осторожно ступающая босыми ступнями по камням, входящая в воду и ежащаяся от летящих на кожу брызг. Все это так напоминало Миконос, то время, когда их знакомство не было еще омрачено кровью и пороховой вонью. Когда Ольга оставалась для него загадочной и пленительной незнакомкой, а сам он был беспечным молодым прожигателем жизни, выросшим в обожающей его семье и никогда не сталкивавшимся с болью, несправедливостью и преступлением.

– Постой! – кричал он, увидев, как она вскидывает руки и складывает их «лодочкой» над головой, готовясь нырнуть. – Подожди меня!

А Ольга оборачивалась – дивные бледно-золотые волосы ее взвивались волной, в зрачках блестели осколки солнца – и, смеясь, отзывалась:

– Не догонишь!

И, оттолкнувшись ногами от дна, сложившись почти пополам, плавным движением уходила в бирюзовую воду. Николас на бегу сбрасывал сандалии, поднимая тучи брызг, врывался в пенящиеся волны, нырял и вглядывался в подводный мир, следя, не появится ли поблизости силуэт стройного сильного тела. И, уловив движение слева от себя, взрывая руками толщу воды, двигался туда, ловил Ольгу, прижимался губами к ее соленым губам. Задыхаясь, они всплывали на поверхность, и здесь тоже не могли разомкнуть рук, вцеплялись друг в друга, как помешанные, исступленно гладили мокрые гладкие тела, погружали пальцы в волосы. Казалось немыслимым, что такое счастье – чистое, полное, глубокое – может строиться на чьей-то крови и несчастье.

– Я люблю тебя, – прошептал он как-то раз, когда они лежали на камнях, отдыхая после привычной морской погони и борьбы в волнах. Борьбы, в которой наградой являлось поражение.

Ольга приоткрыла глаза, острый взгляд блеснул из-под полуопущенных век.

– За что? За то, что не убила тебя тогда?

Он смутился. Наверное, отчасти это была правда. Теперь, когда он знал историю Ольги, знал о ее образе жизни, бизнесе и его законах, то, что она не спустила курок в тот день на вилле, казалось действительно выдающимся поступком. Он по собственному легкомыслию влез в ее жизнь, едва не погубил дело, казавшееся ей важнейшим – отомстить за смерть родителей, а она оставила его в живых. Безжалостная Фараонша, привыкшая, не колеблясь, избавляться от любого, представляющего опасность человека, не смогла выстрелить в него. Почему?

– А ты почему? – спросил он в ответ. – Почему не выстрелила?

– Ты слишком хорош собой, мой дорогой, – отшутилась Ольга. – Я умею ценить красоту, жаль было бы испортить такое совершенство.

Он подкатился к ней поближе, подмял под себя, шалея от жара ее разгоряченного солнцем тела, от уже ставшего родным запаха, от кристалликов соли на коже, жегших губы.

– Скажи правду! – выдохнул он, целуя ее, ласково сжимая в ладонях голову. – Ответь мне!

И Ольга, уже тяжело дыша, извиваясь под ним, прошептала:

– Я… Я, наверное, никогда не смогу причинить тебе вред, Николай.

Ольга не любила и не умела говорить о чувствах, это он давно понял. Так же, как не любила говорить о себе. Только ночью, когда, изможденные любовными схватками, они лежали в темноте, соприкасаясь телами, и легкий ветерок, налетавший с террасы, холодил влажную от пота кожу, только тогда ему иногда удавалось задать волновавшие его вопросы и получить от нее ответы. Ольга говорила мало, скупо, обычно старалась рассказать о ситуации с юмором, но Ник ясно видел то, что скрывалось за ее короткими ироничными репликами.

Видел маленькую девочку, разлученную с родителями в таком раннем возрасте, что у нее почти не сохранилось о них воспоминаний. Видел восьмилетнюю Олю, на глазах которой жестоко убивают отца и мать, которых выдала бандитам ее родная тетка, она же мачеха, «мама Люда». Видел одинокого подростка, получающего дома лишь упреки и побои и бредящего биатлоном, как единственной возможностью добиться от мира уважения, признания и свободы. Видел раненую Ольгу в больнице, куда наведывается ушлый Порох и, выдавая себя за доброго дядюшку, переживающего за дочь старого друга, заманивает ее в свои сети. Видел, как некогда обиженный Ольгой парень из команды, некто Олег Рогов, которого она даже вспомнить не могла, бьет ее, только что потерявшую подругу, раздавленную этим горем, чтобы поквитаться за старое оскорбление. Видел и всю последующую круговерть событий, приведших к тому, что Ольга стала такой, какой он ее узнал. И понимал, что не ему, золотому мальчику, человеку, чья предыдущая жизнь походила на глянцевый рекламный буклет, судить ее.

Он теперь уже знал, что Ольга – бесстрашна до безрассудства. Умна и хитра, как змий. Решительна и жестока. Трудно сходится с людьми и почти никому не доверяет. Но, вместе с тем, стоит ей однажды назвать человека своим, принять его в свою стаю, и она, не задумываясь, пожертвует ради него жизнью. Это был непонятный ему, черно-белый мир, состоящий из небольшой горсточки своих, и огромной массы чужих. И все чужие в нем являлись потенциальными врагами. Как его угораздило попасть в круг «своих» для Фараонши, он и сам до конца не понимал. Но осознавал, что пути назад нет. И дело даже не в том, что Ольга убьет его, реши он ее предать. Нет, дело в том, что это предательство, предательство своего, того, кого подпустили вплотную, кому доверили самое сокровенное, уничтожит ее. А этого он допустить не мог, теперь уже не мог.

– Что будет дальше? С нами? – как-то раз спросил он Ольгу.

Вечер был тихий. Над морем разгорался закат, будто кто-то опрокинул на голубую скатерть стакан Бордо. Ольга уютно устроилась в кресле на террасе их небольшого одноэтажного дома. Ник только что принес из спальни шаль и набросил ей на обнаженные плечи. Вышколенная охрана где-то там, на подъезде к бунгало, охраняла их покой.

– Дальше? – Ольга укуталась в шаль, удержала его руку у себя на плече и благодарно поцеловала костяшки пальцев. – Я рада, что ты спросил. Нужно разобраться с этой ситуацией. На тебя у полиции ничего нет, я узнавала. Только запись с видеокамеры на входе в виллу. Но это ерунда, это можно будет опротестовать. Хороший адвокат…

– Я не об этом, – перебил Николас. – Как мы с тобой будем жить дальше?

Эти дни на Крите казались волшебной сказкой. Каникулами, в которые им удалось вырваться из жутковатого мира, с которым Николас успел пока соприкоснуться только слегка. И все же того, что он видел, было достаточно, чтобы понимать, что навсегда эта безмятежность растянуться не может.

Лицо Ольги омрачилось, будто легкая тень облачком набежала на идеальные черты.

– Что касается меня, – ровно произнесла она, не глядя на Николаса, рассматривая гаснущие на подернутой легкой рябью поверхности моря краски заката. – Я выжду, когда в Турции все утихнет. Переворот, который пытались устроить военные, чтобы сместить действующего президента, не удался. Беспорядки рано или поздно закончатся, скорее всего, года через два – три. Раньше мне в Стамбул не вернуться. Значит, придется пока обосноваться где-то неподалеку. Думаю, в Баку… Да, так будет удобнее всего.

– Почему удобнее? – спросил Ник. – И зачем тебе потом возвращаться в Стамбул?

– Ну, для начала, я гражданка Турции, – улыбнулась Ольга. – И бизнесом мне удобнее всего управлять из Стамбула. Это сейчас мне пришлось залечь на дно, но ведь так не будет вечно. А пока попробую порулить из Азербайджана. Это не такое удобное место, как Турция, но все же близко к основному пути наркотрафика. Рядом Иран, Афганистан, можно держать руку на пульсе…

То, что она никак не обозначила его присутствие в своей будущей жизни, неприятно задело.

– А я? – задал вопрос Николас.

– А ты… Ты волен сам решать, как тебе жить. На мой взгляд, тебе стоит прямо сейчас, отсюда, обратиться к родителям, объяснить, что ты не похищен, что тебе ничего не угрожает, но вернуться ты пока не можешь. Наверняка у вашей аристократической семьи есть свой адвокат. Есть же? Думаю, стоит поручить это дело ему. Уверена, он сможет добиться того, чтобы видео с камеры не приобщали к расследованию, как улику. Если твои родители успели дать какие-то показания – а они могли это сделать, если их застигли врасплох, если воспользовались их шоковым состоянием от пропажи единственного сына – адвокат их опротестует. На все это уйдет несколько месяцев, но, когда дело будет улажено, ты сможешь вернуться и поселиться, где захочешь.

– То есть того, что я тебя сдам, ты уже не боишься? – поддел Николас.

Ольга прямо посмотрела на него:

– Нет, уже не боюсь. А что, должна?

Он опустился на каменный пол у ее ног, взял в ладони ее руки, поднес их к губам. Играя, слегка прикусил косточку у основания ладони.

– Ольга, послушай меня… Только не смейся! Ты ведь можешь покончить со всем этим, бросить свой чертов наркобизнес, никогда не видеть больше эти ублюдочные рожи. Я же знаю тебя, знаю, что ты сильная, благородная натура, что тебе необходимость общения с этими упярыми, которые насилуют несовершеннолетних девчонок и жестоко расправляются со своими врагами, не доставляет удовольствия. Ты не такая, как они.

– Серьезно? А я думала, я чудовище, – поддела Ольга.

Но Ник не дал сбить себя с толку:

– Продай свою долю, избавься от фирмы грузоперевозок. Чтобы все это осталось в прошлом. Подумай, ведь мы могли бы уехать в Англию, вместе. Поселиться в моей Лондонской квартире. Сделать тебе новые документы, изменить личность, чтобы никто тебя никогда не нашел. С твоим огромным опытом, ты сможешь заняться любым легальным бизнесом. И тебе не придется больше выбивать долги, бояться конкурентов и полиции. Даже если ты захочешь до конца жизни остаться домохозяйкой, денег нам хватит, я тебе обещаю.

– Думаешь, мне стоит наложить лапу на богатства семьи Казантакис? – рассмеялась Ольга.

Николас говорил так искренне, совершенно не понимая, что все, что он предлагает – не реально. Ее все равно найдут, а, главное, найдут его. Возьмут в заложники, будут пытать и высылать ей его по частям. Она никогда не сможет со всем покончить хотя бы ради того, чтобы не подставить его.

Опустив руку Нику на макушку, она взъерошила ему волосы. Затем наклонилась, вдохнула их запах и прижалась губами к его виску.

– Ник, милый, дело не в деньгах. Это тот бизнес, из которого невозможно уйти. Разве что – на кладбище. Слишком многие хотят меня убить, слишком многим я в свое время перешла дорогу. Я повязана с представителями мафиозных семей, с крупнейшими бизнесменами, с политиками. Стоит мне только на минуту отпустить вожжи, и меня тут же не станет.

Николас вздрогнул и потянул ее к себе. Ольга соскользнула с кресла на пол, в его горячие жадные руки. Обхватила за шею, прижалась крепче.

– Этого не будет, – шептал Ник, покрывая поцелуями ее шею и плечи. – Не будет! Я смогу тебя защитить. Я научусь, я что угодно сделаю…

– Я не сомневаюсь, дорогой мой отважный Ник, – отвечала Ольга. – Но чтобы ты мог меня защитить, ты сам должен быть свободным. Свяжись с семьей, обратись к адвокату, чтобы выпутал тебя из этой передряги. А потом уже будешь решать, где тебе жить и чем заниматься. Только… не уезжай сразу, побудь со мной еще немного.

– Я никогда и никуда от тебя не уеду.

Ник подхватил ее на руки, легко поднялся с пола и шагнул с террасы в спальню. Так всегда и заканчивались их попытки обсудить будущее.

Он действительно позвонил матери. Они с Ольгой специально отошли подальше от арендованного дома, остановились на высоком пустынном мысу, где густо росли оливы, отливая матово-зелеными листьями под солнцем, а внизу ласкалось к скалам море. Ольга помудрила с телефоном, подключаясь к спутнику через код, чтобы нельзя было отследить, откуда сделан звонок. Затем отдала его Николасу и отошла на несколько шагов, чтобы не мешать ему.

– Мальчик мой! Ники, – через минуту уже всхлипывала нечетко видимая на экране мать.

– Мама, послушай! – Ник старался говорить спокойно и уверенно, чтобы и мать зарядить тем же настроем.

Он сам ужасно по ней соскучился. По ней и, конечно, по отцу. Но для общего блага сейчас нужно было не поддаваться эмоциям и действовать.

– Мамочка, я жив, здоров, со мной все хорошо. Но дома я появиться пока не могу, меня тут же схватит полиция. Пожалуйста, вызови мистера Уокера, нашего семейного адвоката. Нужно, чтобы он опротестовал то видео, на котором якобы я… – и Николас озвучил матери все, что говорила ему Ольга.

Та в продолжение разговора стояла в отдалении, глядя на шумящий далеко внизу прибой. И Николас любовался игрой солнечных бликов на ее стройной спине, на выступающей из выреза белой футболки загорелой шее.

– Николас, сынок, где ты? – взволнованно перебила мать. – Это похитители заставляют тебя говорить? Это их идея?

– Мам, – Николас постарался вложить в слова весь свой дар убеждения. – Меня никто не похищал. Я здесь добровольно. Пойми, я по неосторожности вляпался в историю, и чтоб все замять, необходимо подключить адвоката.

– Ники… – мать замялась. – У нас был полицейский чин из России, и я… Я рассказала ему все. Он убедил меня написать заявление…

Он увидел, как мгновенно напряглась вся Ольгина фигура. Вытянулась в струнку спина, застыли плечи. Она обернулась, оставаясь все так же невидимой для камеры смартфона, сверкнула глазами, выругалась:

– Чертов Олежек! – и четко, громко, так, чтобы мать услышала, произнесла по-английски. – Адвокат должен опротестовать показания. Сказать, что они были даны под давлением, что Рогов воспользовался шоковым состоянием родителей. Наверняка он не оформил все официально, по всем правилам. В России на это традиционно забивают. Опротестовать показания и отозвать заявление.

– Кто это говорит? – вскинулась мать. – Николас, что это за женщина?

– Мама, ты поняла, что нужно сделать? – мягко прервал ее он. – Пожалуйста, обратись к Уокеру, выполни то, о чем я тебя прошу. Иначе меня арестуют как соучастника убийства. Прошу тебя, мама, мне больше некого попросить. Только ты можешь спасти ситуацию.

Николас, любимый балованный сын, конечно, знал, какие подобрать слова, чтобы мать не смогла ему отказать. И не сомневался, что миссис Бериша, как бы ни претила ей такая линия поведения, сделает все, о чем он просит. Он сбросил звонок, протянул Ольге аппарат. Та подошла ближе, взяла телефон из его рук, отключила связь. Качнула головой:

– Проклятый Рогов. Двадцать лет я не даю ему покоя. Ты подумай! От какого поклонника дождешься такой верности? Все же ненависть преданнее любви.

– Вот здесь ты ошибаешься, – возразил Николас.

Поднялся с камня, на котором сидел, разговаривая с матерью, и обнял Ольгу. Исподтишка расстегнул заколку, удерживающую узел на голове, и золотые волосы рассыпались, упали дождем. Николас погрузил в них руки, уткнулся лицом в прохладные шелковые пряди, хмелея от их медово-солнечного запаха.

– Тебя просто никто еще не любил по-настоящему.

И Ольга кивнула в ответ.

– Это правда.

Время на острове текло неспешно и размеренно, напоенные солнцем дни струились, будто медовая патока. Николас, неожиданно оставшийся без привычных дел, быстро нашел, чем занять себя. Вспомнив науку отца, много возившегося с ним в детстве, отправлялся на рыбалку, выуживал из воды крупных отливающих перламутром рыбин, остро пахнущих морскими глубинами моллюсков. А вечером готовил дневной улов, приправляя его оливковым маслом и ароматными травами. И получал огромное удовольствие глядя, как Ольга с наслаждением ест его стряпню.

Почему-то от этого теплело на душе. И казалось, что такая простая естественная жизнь по-настоящему возможна для них. Он может достать пищу, может накормить свою женщину. Что еще нужно?

И все же, как бы ни был прекрасен, головокружителен, страстен этот их затянувшийся медовый месяц, Николас знал, чувствовал всей кожей, что рано или поздно все изменится. Не может не измениться. Ольга не захочет и не сможет до конца жизни расслабляться на острове. Однажды, как только ситуация в Турции стабилизируется, она вернется и снова вплотную займется своим опасным кровавым бизнесом. Нельзя забывать и о ее навязчивой идее отомстить за смерть родителей. Идее, владеющей ею так же неотступно, как Роговым – идея поймать саму Ольгу. О ней она тоже не забудет. А он… Судя по сообщениям, доходившим из Лондона, мать послушалась его и обратилась к адвокату, и тот начал действовать. А, значит, через некоторое время Николас сможет вернуться. Если, конечно, захочет. А захочет ли он?

И однажды все действительно изменилось. Однако, совсем не так, как представлял себе Николас.

В один из дней они с Ольгой отправились кататься на лодке. Намеревались добраться до маленькой закрытой со всех сторон высокими скалами бухты, куда нельзя было спуститься с берега.

Море было спокойное, поверхность воды подергивала лишь легкая рябь. Солнечные лучи плескались в волнах, зажигая в них разноцветные искры. Ольга села на корме. Николас, закатав легкие летние брюки, ступил в воду, оттолкнул лодку от берега, запрыгнул в нее, перемахнув через борт, и взялся за руль.

Лодка плавно скользила по морю. Мотор слушался исправно. Вдалеке, на горизонте, виднелся окутанный солнечным маревом силуэт какого-то судна. Ольга, рассеянно улыбаясь, смотрела на Николаса, изредка отмахиваясь от летевших в лицо мелких брызг.

– Какие новости из Турции? – спросил Николас.

Он знал, что вчера вечером приехал Иван – правая рука Ольги, которого она отправляла куда-то с поручениями. Ольга избегала говорить с ним о бизнесе, но Николас понимал, что пока она прячется здесь, ситуацию держат под контролем те немногие люди, которым она может доверять.

– Бунт уже подавлен, – отозвалась Ольга. – Но беспорядки пока продолжаются. Иван прощупал почву насчет переезда в Баку и говорит, что это можно будет устроить.

Она замолчала, откинула голову и закрыла глаза. Она и вообще была сегодня странная, апатичная какая-то, вялая… Раньше Николас за ней такого не замечал. И это необычное состояние Ольги будто подзуживало его дергать ее, задавать неудобные вопросы, которые заставят ее выйти из этого отстраненного созерцания.

– Значит, ты все решила?

– Николас, мы ведь уже не раз это обсуждали… – устало отозвалась Ольга, не открывая глаз.

Может быть, ее просто разморило на солнце? Или он наскучил ей? Надоел, и она ищет повод от него избавиться? Поэтому и посоветовала ему подключить адвоката и снять претензии полиции?

– Обсуждали… Но ты не хочешь меня слышать.

– А ты – меня, – спокойно отбрила Ольга. – Послушай, я ведь не вынуждала тебя следовать за мной. Ты был свободен, я тебя отпустила…

– А ты и сейчас меня отпускаешь, – едко заметил Николас. – Ты все время меня отпускаешь. Поневоле задумаешься, что ты только и жаждешь от меня избавиться.

– Поворачивай! – внезапно жестко сказала Ольга.

Впереди уже виднелся горный отрог, за которым должна была открыться бухта. Николас замер.

Что произошло? Он все же вывел своими вопросами Ольгу из ее странного состояния? Разозлил? И что теперь? Она выставит его прямо сейчас? Скажет собирать свои вещи, ехать к мамочке и не осложнять ее и без того непростую жизнь?

Он пристально взглянул на Ольгу и внезапно заметил, что та побледнела. Бледность проступила сквозь смуглую от загара кожу, обесцветила губы. Ольга, до сих пор расслабленно полулежавшая на корме, выпрямилась, прижала пальцы ко рту.

– Что с тобой? – всполошился Николас, тут же забыв обо всех претензиях. – Тебе нехорошо? Голову напекло? Укачало?

– Поворачивай, – едва слышно повторила Ольга, голос ее был едва слышен сквозь стрекот мотора.

И Николас испугался. Едкий страх поднялся откуда-то изнутри, отравил кровь, заставил сбиться дыхание. За последние месяцы ему не раз доводилось бояться. Но этот теперешний страх не имел ничего общего с чувствами, испытанными ими на вилле русского бандита и в гостевом доме в Стамбуле. Там он боялся за свою жизнь, теперь же, кажется, впервые осознал, что означает бояться за другого – за человека, чье благополучие значит для тебя много больше, чем твое собственное. Николаса обдало холодом, затем бросило в жар. Мозг, словно нарочно, принялся подкидывать жуткие картинки – Ольга, всегда такая сильная, выносливая, бьется в непонятном приступе и умирает, умирает у него на руках. А он ничего не может сделать здесь, посреди открытого моря.

– Подожди!.. Держись!.. – лихорадочно забормотал Николас.

Он попытался вспомнить краткий курс оказания первой помощи, который проходил перед тем, как впервые отправиться в экспедицию. Археологов частенько заносило в такие отдаленные уголки планеты, откуда добраться до медиков было непросто.

Николас торопливо содрал через голову футболку, перегнувшись через борт, окунул ее в море. Вода была теплая, но так все же лучше, чем ничего. Жаль, нет ветра, он бы охладил мокрую ткань. Выжав футболку, Николас шагнул к Ольге. Лодка качнулась, и та вдруг дернулась, наклонилась над бортом, и ее вырвало в воду.

– Спокойно, спокойно… Все хорошо… Я помогу… – приговаривал Николас, сам не зная, кого он убеждает, Ольгу или себя, отчаянно пытаясь унять разыгравшийся внутри страх.

Зачерпнув воды, он отер ладонью ее лицо. Обмотал голову мокрой футболкой. Не оборачиваясь, нашарил на дне лодки сумку и вытащил из нее бутылку воды.

– На, попей!

Сделав несколько глотков, Ольга отвела бутылку от лица и прошептала:

– Николас, не бойся. Со мной все в порядке. Просто… мне нужно на берег.

– Да-да… Сейчас…

Он удобнее устроил ее на корме, снова смочил футболку и прикрыл ею Ольгину голову и, усевшись за весла, быстро повел моторную лодку обратно, туда, где вскоре должен был появиться частный причал их арендованного на острове дома. Не вовремя разыгравшаяся фантазия продолжала подсовывать примеры жутких заболеваний, которые могли обрушиться на Ольгу, и от этих мыслей становилось дурно.

Как назло, море, до сих пор мирно ластившееся к прибрежным скалам, решило вдруг взволноваться, вспениться острыми гребнями. Николас сильнее налегал на руль, чувствуя, как плохо слушается лодка, как ноют натруженные мышцы рук. Ольга вроде бы была в порядке, дышала ровно, но лежала, закрыв глаза, и оставалась все такой же бледной.

Когда впереди, наконец, показался знакомый залив, Николас едва не закричал от облегчения. И тут же вспомнил, что по местным извилистым горным дорогам врач будет ехать к ним не меньше двух часов. И неизвестно еще, можно ли вообще к нему обращаться, если они скрываются. Ладно, это он узнает. В конце концов, в доме есть Иван, он наверняка проинструктирован, что делать в таких случаях.

Когда лодка ткнулась носом в берег, Николас соскочил в воду, подхватил Ольгу на руки и побежал с ней в дом. Иван с его свирепой физиономией, будто на расстоянии чувствовавший свою хозяйку, как верный пес, встретил их у входа. Яростно глянув на Ника, которого, видимо, считал причиной всех бед, тут же подступил вплотную.

– Что с ней? Ранена? Огнестрел?

– Нет, она… Ей плохо стало в лодке. Я не знаю… – забормотал Николас, ненавидя себя за растерянность.

Неудивительно, что люди Ольги считали его никчемным приживалом.

– Со мной все хорошо, – неожиданно ясным голосом произнесла Ольга. Мягко высвободилась из рук Николаса и нетвердо встала на ступени крыльца. – Мне просто нужно полежать немного. Николас, проводи меня в спальню.

Уложив ее в кровать и задернув шторы, он сбегал в ванную, принес стакан воды и решительно заговорил:

– Ольга, так нельзя. Нужно вызвать врача, понять, что с тобой такое. Может быть, в больницу.

– Я знаю, что со мной такое. Не нужно в больницу, – тихо, но твердо возразила она. – Ник, уверяю тебя, со мной все в порядке.